"Прочь из моей головы!"

– Уже уходите, да? Мы переглянулись. Если просто задуматься над тем, у кого самый мощный военный потенциал, самые многочисленные связи в политическом и экономическом мире… и самый большой долг, который непонятно как, но очень нужно закрывать, то ты, Альфред, конечно, вовремя! – Решили навестить свои посольства, – немного натянуто улыбнулся Франциск. – В столь напряжённое время просто необходимо поддерживать связь со своим правительством. – Да, это, конечно, правильно! – согласно кивнул Джонс. – А что с Россией? Вот умеет же он одной только фразой испортить и без того плохое настроение. В свете последних потрясений мы как-то позабыли об Иване, и я, честно говоря, согласился бы не вспоминать о нём ещё недельку-другую. Только вот факт оставался фактом – общий план действий так и не был согласован. – Ничего хорошего, – кратко отрапортовал Людвиг, – хотя бы потому, что сведений о том, где сейчас находится Брагинский, у нас нет, да и пока не ясно, какую версию событий следует ему преподнести. Мне сразу как-то вспомнилось, что Германия на дух не переносит безрезультатных встреч, но Джонс только нахально улыбнулся: – Перебьётся и без неё!.. Я, признаться, не ожидал даже от него подобного «здравомыслия»… Альфред, видимо, всё-таки уловил скептический настрой остальных, потому что он тут же принялся оправдываться, несколько сбавив уровень легкомыслия в голосе: – … нет, ну, вы сами посудите: Россия сейчас подавлен, как никогда! Может сложиться, что он вообще не примет участия в этой заварушке. Ну, запрётся в своей Москве, ну, зальёт обиду водкой… Без него разберёмся, а потом уже думать будем, как политические отношения налаживать! – Сразу видно, что Холодная война у вас с Иваном дальше угроз не продвинулась, – неопределённо хмыкнул немец. – Mon cher, ты просто не понимаешь, что наш Ванечка в обиде – явление страшно непредсказуемое! Причём предсказуемо, что будет страшно, но вот кому и в какой момент… – Вы преувеличиваете! – Джонс обиженно надулся. – А ты, похоже, не понимаешь всей серьёзности ситуации… – Людвиг неожиданно осёкся и недовольно нахмурился. Альфред, принявший внезапную паузу за сомнение, тут же радостно перехватил инициативу. Он стал говорить о том, что нам можно обойтись и без России, что политика русского – штука неопределённая и лучше с ней не связываться вообще. Жили же раньше по разные стороны железного занавеса, разве плохо было? В какой-то момент я просто перестал вслушиваться в его слова, и единственное, что меня интересовало – это взгляды остальных стран. Что Франция, что Китай смотрели на американца так… понимающе, что ли? Вроде бы как даже с одобрением, и Америка, чувствуя негласную поддержку, только больше распалялся. Захотелось сделать что-нибудь из ряда вон выходящее. Истерично рассмеяться или попытаться отвесить этому идиоту крепкий подзатыльник – неважно что, главное – заставить замолчать. Это только самому Альфреду казалось, будто он рассказывал нам Гениальную Стратегию своего плана, а в глазах остальных стран это выглядит почти как исповедь: «Я, Альфред Ф. Джонс, признаю себя виновным в подготовке вооружённого вторжения на территории союзных государств с целью их захвата. Также хочу прояснить тот момент, что я специально всячески препятствовал восстановлению дружественных отношений между Российской Федерацией и союзными странами, так как хотел ослабить их совместные военные силы…» – …Артур, а ты что скажешь? – Америка попытался поймать мой взгляд, но я, в свою очередь, принципиально смотрел куда угодно, лишь бы не на него. Мне почему-то казалось, что стоит нам только встретиться глазами, как до Альфреда дойдёт вся абсурдность ситуации: и эта фальшивая покорность союзников, и их приторная доброжелательность… – Англия, думаю, тоже не будет против, – мягко улыбнувшись, вмешался Франциск, – он, правда, на нервах в последнее время, но не признать разумность твоего подхода всё равно не сможет. – Правда? Собравшись духом, я решительно кивнул и перевёл взгляд на Америку. В голубых глазах плескалось нехилое такое самодовольство, перемешанное, впрочем, с нетерпением и радостью от всеобщего признания. Понимания там не было. Ни капли. Я зачем-то ещё раз кивнул. – Правда.

***

Прощались мы почему-то дольше, чем обычно. До последнего стояли в прихожей и обсуждали никому ненужные формальности. Было ужасно глупо тратить на такую ерунду время, когда, казалось бы, каждая минута бездействия – лишний килограмм тротила, взорванного на твоей земле. Обычно такие ни к чему не обязывающие разговоры обрывал Германия, но сегодня Людвиг с такой неторопливостью застёгивал пуговицы на пиджаке, что я даже начал опасаться, как бы он не уснул у меня там, в коридоре. К счастью обошлось, только вот даже полностью собравшись, немец всё равно не стал никого поторапливать. Я дико раздражался, пока до меня, наконец, не дошло в чём дело: они, кажется, в самом деле, за меня волновались. Просто в моём доме оставался Альфред Ф. Джонс. Опираясь на то, что наш знакомый русский – личность злопамятная, американец объявил нетерпящим возражения тоном, что теперь он некоторое время поживёт у меня. Конечно же, исключительно ради моей же безопасности. Робкую попытку Людвига потеснить его с почётного поста моего «телохранителя» Америка воспринял в штыки. Уламывать дальше мы не решились – это означало бы в открытую поставить под сомнение его надёжность, что было нам всем сейчас совсем не на руку. К тому же, как-то само собой подразумевалось, что я должен буду за ним приглядеть… И вот теперь эта троица обо мне искренне беспокоилась. Подобное отношение сильно уязвляло, и я едва сдержался, чтобы насильно не вытолкать их за дверь. Тоже мне, нашлись родственники! Хотя, если вдуматься, даже от родственников ожидать подобной заботы было бы верхом наивности… – …созвонимся, если что. Всего хорошего! – несмотря на легкомысленный тон, глаза Франциска оставались непривычно серьёзными. Стоя уже на пороге, он улучил момент и, кивнув куда-то в потолок, приложил ладонь к уху. Что-то вроде: «не беспокойся, я свяжусь с твоим правительством и всё им объясню». – Конечно, вам того же, – я, чуть подумав, согласно кивнул. Закрыв за ними дверь, я испытал дикую смесь облегчения и усталости. Где-то сейчас плавно и почти бесшумно укладывались боеголовки в свои гнёзда; доведённый до совершенства механизм отработанными движениями наводил их по указанным координатам, а потом так застывал до поры до времени в своей обманчиво-неподвижной монолитности. Где-то сейчас Россия смотрел бессмысленным взглядом в потолок, и в его голове, наверное, тихо щёлкали шестерёнки от какого-то своего, не менее опасного, но ещё более сложного механизма, работающего вопреки таким правильным и логичным системам. Да, наверное, русский был ещё опаснее, чем мне казалось: если технология позволяла остановить ракету, отправленную в полёт, то что прикажете делать с тем, кто не имеет понятия ни о каких траекториях? – Даже жалко, что они ушли, – американец, появившийся откуда-то сзади, самым наглым образом прервал ход моих мыслей, – я так рассчитывал удивить их своим кулинарным шедевром! – А с каких пор пищевым отравлением можно кого-то удивить?.. – вяло поинтересовался я. Самое интересное, что Альфред вёл себя как и прежде: был в меру дружелюбным, не в меру навязчивым и всё также демонстрировал свою поистине голливудскую улыбку. Америка – хреновый актёр, и если я не заметил изменений в его поведении, значит, либо он действительно не при чём, и все странности обусловлены какими-то неизвестными факторами, либо он всё-таки научился хорошо притворяться. – …а в интернете можно найти всё, что угодно, – продолжал тем временем вещать Джонс, – но вот этот рецепт меня конкретно покорил! Я, думаю, даже тебе понравится, хотя ты у нас, конечно, привередливый, но тут такое дело… Я в очередной раз «отключился» от разговора. Избытком полезной информации речь Альфреда всё равно никогда не страдала, и я позволил себе поразмышлять над тем, как лучше мне себя с ним вести. Можно было бы, конечно, попытаться втереться в доверие, только вот не факт, что это не вызвало бы подозрения… К тому же, хорошая качественная игра требовала немереное количество выдержки, а я был опустошён, словно бутылка рома, нечаянно оставленная капитаном в каюте матросов. – …правда, я не знаю, сколько это – пятьдесят миллилитров молока, но, надеюсь, трёх стаканов будет достаточно!.. Значит, буду вести себя так, как раньше, стараясь ничем не выдать своего подозрения. Дождавшись, пока он выдохнется, я сухо улыбнулся. – Что-то не припомню, чтобы разрешал тебе хозяйничать в моём доме… На лице Альфреда на секунду застыло выражение обиженного непонимания. Только на секунду, а в следующее мгновение я успел уловить откровенную злость. Она так отчётливо отпечаталась в светлых голубых глазах, что, должно быть, он сам понял, что выдал себя, потому что тут же отвёл взгляд куда-то в сторону. – Ну, извини, я не думал, что это тебя так заденет, – Альфред обезоруживающе улыбнулся. Показалось?.. Ага, конечно. – Тебя что-то тревожит? – я постарался добавить в голос мёда. Вообще-то, это ужасно грубая ошибка – так резко менять интонации. Тут же вылезает и фальшь, и какое-то мнимое непостоянство, которое обычно не вызывает у собеседника доверия. Но Джонс, уже привыкший к перепадам моего настроения, кажется, не заметил. – Это ожидание непонятно чего… оно, как бы… – Альфред замялся, – давит немного, что ли. Я понимающе кивнул, и, осторожно взяв американца под локоть, неторопливо направился в сторону гостиной. Дело даже не в том, что такие темы не обсуждаются в коридоре: просто, чем больше непривычного пространства, света и незнакомых вещей вокруг человека, тем более он рассеян, и тем сложнее ему даётся самоконтроль. Замечательная схема, работающая, в том числе, и на странах. Усадив Америку на диван, я сел напротив. От убеждённости в том, что мне необходимо вести себя как обычно, не осталось и следа. – Что ты думаешь о шахматах? Я осторожно взял в руки полупустой чайничек; он едва ли был тёплым, но уходить на кухню с тем, чтобы его заново заварить, означало разрушить ту атмосферу, которая ненароком установилась между нами здесь и сейчас. – О шахматах? – Альфред почему-то с напряжением следил за моими действиями. – Да, – я чуть кивнул. – Удивительная игра, не правда ли?.. Знаешь, в ней есть одно негласное правило, которое стараются выполнять все более-менее опытные мастера: в закрытых позициях «вскрывать» игру выгодно тому, у кого наиболее «развитые» фигуры. Америка непонимающе нахмурился. Напряжение в его взгляде по-прежнему никуда не делось. – В состоянии бездействия, – терпеливо пояснил я, – игра идёт на равных, даже если у тебя неоспоримое преимущество… скажем, материальное. Или, например, захваченного пространства больше. Прямое столкновение приведёт только к усилению твоих позиций, а в дальнейшем и к победе. Забавно, не находишь? – Я не очень разбираюсь в настольных играх, ну, если это не «монополия», конечно, – Джонс улыбнулся и расслабленно откинулся на спинку дивана. – Так что если тебе вдруг захочется поиграть, не думаю, что смогу стать достойным соперником. – Не страшно, – я аккуратно поставил чайничек на место, – это я к тому, что выгоднее всего начинать войну именно тебе.