"Прочь из моей головы!"

Первое, что я услышал – тиканье часов. Неторопливое, монотонное, доносившееся до меня как сквозь вату. Потом к нему добавились чьи-то перешептывания; обеспокоенные и несколько оживлённые, они мешали мне сосредоточиться на тишине. Попытавшись открыть глаза, я сначала ничего не мог разглядеть, пока, наконец, сквозь мельтешение чёрных пятен не проступил белый потолок. – Артур… Артур, ты меня слышишь? Я с трудом смог повернуть голову; ещё несколько томительных секунд ушло на то, чтобы зрение более-менее восстановилось, и только тогда я смог разглядеть обеспокоенное лицо Франциска. Резкий запах лекарств свидетельствовал о том, что мы находились в больнице, и, прислушавшись, я даже смог различить эхо чьих-то шагов в коридоре. – Что… п-про… – Губы пересохли и отказывались шевелиться. – Ничего не говори, – поспешно попросил француз, – и даже не думай вставать, прошу тебя. – Артур, ты как? Кивни головой, если можешь нормально соображать. Тебе, Людвиг, хорошо говорить «кивни», а у меня сейчас в ней целый симфонический оркестр, состоящий преимущественно из духовых и ударных инструментов. Каждое движение, как тарелками по барабанным перепонкам – «бзынь»! – Да отстаньте вы от него! Артур только-только в себя пришёл, а вы уже со своими расспросами лезете! Я даже слегка улыбнулся: так редко мне доводилось видеть возмущённого Яо. Он же обычно спокоен, как скала, а здесь нервничает… может у него случилось что-то? – Никто и не лезет… – Да? А ты, Людвиг, блокнот для записей-то свой убери! Достал тут, видите ли, записывать показания Артура уже приготовился! В ответ до меня донесся смущённый шелест страниц. – Яо, – острое чувство беспокойства прибавило голосу сил. – Да? – Китай, прекратив препирательства, тут же откликнулся. Приблизившись, он чуть наклонился надо мной, чтобы лучше слышать, и я, воспользовавшись моментом, стал старательно всматриваться в его черты, силясь унять тревогу. Зрение всё ещё подводило меня: перед глазами плавали круги, и я даже понемногу начал отчаиваться. Собственная беспомощность откровенно угнетала. – Всё… в порядке?.. – В порядке? – Глаза Яо возмущённо расширились. – Мы нашли тебя истекающим кровью, с открытой раной в груди и сотрясением мозга, а ты спрашиваешь, всё ли в порядке?! Да я даже не знаю, что и ответить на твой вопрос! – Нет… – говорить всё-таки было невыносимо трудно, – не то… У тебя… в-всё в порядке?.. Ван оторопело уставился на меня, не понимая, к чему это. – Ну, как бы, да… – нерешительно пробормотал он, и я смог облегчённо вздохнуть. Только сейчас заметил, что всё это время пытался приподнимать голову, от того и боль была такой страшной. – Просто ты… выглядел таким обеспокоенным, – я расслабленно улыбнулся. С Китаем всё в порядке, это же замечательно! Мне незачем было волноваться… Прямо, как камень с души свалился. – Артур, а ты сам-то… как? – Встревожено поинтересовался Франциск. От его слов в груди потеплело, и я торопливо кивнул, не обращая внимания на то, что для моей головы этот кивок был равносилен столкновению с кувалдой. Ничего, это всё пройдёт, им незачем за меня тревожиться. – Со мной всё хорошо, – я старательно улыбнулся, хотя скулы на короткое мгновение онемели от боли (тело всё ещё отказывалось слушаться), – немного… только голова кружится. Расскажите мне, что произошло? Страны переглянулись. Франция, сидящий на самом краешке моей кровати, как-то замялся и принялся старательно поправлять причёску. – Если вкратце, – решительно начал Германия, – то, когда мы ворвались к тебе в дом, дверь была уже открыта. Не выломана, а именно открыта. Альфреда нигде поблизости не было, а в гостиной на полу лежал ты. Крови было много, и мы даже решили, что ты… ну, не жилец. Потом Яо всё-таки заметил, что, несмотря на сильную рваную рану, твоё тело всё-таки регенерирует, а значит, никакие важные внутренние органы всё же не были задеты. Скорая приехала быстро, даже удивительно быстро, но к тому моменту твоё тело, пусть и порядком истощённое, уже самостоятельно справилось с главной опасностью для жизни, на остальные повреждения, правда, его резервов не хватило… поэтому ты сейчас здесь. Я благодарно кивнул, хотя воспоминания обо всём произошедшем сдавили виски стальным обручем. Альфред. Что с ним? Если Джонс меня действительно… предал, то он, по крайней мере, жив, если же нет… вряд ли Иван стал бы щадить одного из своих самых вероятных врагов… – Могу отметить ещё, – немного помолчав, добавил Людвиг, – что тебе, Артур, просто повезло. Бил Брагинский наверняка, и то, что его замысел не удался – поистине чудо. – Да, – я согласно кивнул, – в другой раз так не повезёт. Только вот… откуда вы узнали, что это был именно Россия? Разве вы… не опасались Альфреда? После моего вопроса в помещении сразу повисла какая-то нехорошая тишина. – Артур, но ведь у тебя была рана от обрезка трубы, – снисходительно пояснил Франциск, – приметные следы оставляет, если подумать. Слишком снисходительно; мол, как же ты, Артур, да такой важной мелочи не учёл… – Да? – Я осторожно покосился на грудь. Из-под бинтов вверх по ключице тянулся длинный узкий шрам. – А я и сейчас навскидку могу сказать, что это был нож. Обрезок трубы, хотя с одной стороны и заточен остро, но такой тонкой работы гарантировать всё равно не может. Сказано это всё было абсолютно ровным тоном, но Франциск почему-то вздрогнул и, крепко вцепившись пальцами в край моего одеяла, начал неуверенно оправдываться: – Просто мы… предположили, что, в общем-то, Ваня, он же, как бы, на тебя обижен… и… – Да говори, как уже есть! – Перебил его Яо. Франция замолчал и только костяшки пальцев его побелели. – Он сумку у тебя оставил, а в сумке прослушка. Так что мы слышали все ваши разговоры в пределах гостиной, – осведомил меня Людвиг. Комната вновь погрузилась в тишину. Все словно ожидали, как я на это отреагирую, но я откровенно не знал, что и сказать. – Прости… Артур, я ради твоей же безопасности… правда! Не из любопытства и не потому, что тебя в чём-то подозревал… просто, ну, ты же с Альфредом один на один оставался! Прости… Я смотрел на него широко раскрытыми глазами. Как же так? Почему? Почему он извиняется? Почему ведёт себя так, как будто ждёт, что я вот-вот на него накричу?.. Разве, я бы посмел? – Спасибо. Франциск сначала изумлённо посмотрел на меня. – Шутишь?.. – Отчего же? – Я даже растерялся от такой подозрительности, – правда, спасибо… Лицо Франции на мгновение застыло в какой-то странной маске: губы растянулись в улыбке, а глаза оставались слишком серьёзными, будто он ожидал что я вот-вот рассмеюсь. Превозмогая слабость в теле, я потянулся к нему и легонько взъерошил волосы, приводя в негодность все старания его парикмахера. – Артур… – Франция поймал мою руку, но почему-то не стал ничего договаривать, а просто смотрел на неё какими-то абсолютно не верящими глазами. Всё-таки он такой милый, когда такой растерянный. Не пойму, правда, что именно так сильно сбило его с толку... Я грустно улыбнулся. – Артур, я должен ещё сказать тебе одну важную… вещь, – Людвиг даже как будто бы смутился от того, что отвлекает нас, – крови в твоём доме было действительно много, но пока ты был без сознания, я отвёз её образец в ближайшую лабораторию. Как показала экспертиза, на полу в твоей гостиной была кровь двух разных людей. Сердце пропустило сдавленный удар. Рука, сжимавшая ладонь Франциска обессилено упала на плед. Господи, я уже не прошу, я умоляю… Губы словно не хотели произносить это имя, но так было нужно. – Альфред? Германия отрицательно покачал головой: – Группа крови не его. Значит Иван. Я коротко выдохнул. Долгожданного облегчения не наступило, напротив – боль в груди нарастала, как будто там внутри клубок пряжи разматывался, обнажая воткнутые в него спицы. – Только не торопись с выводами, – Людвиг, поднявшись со стула, подошёл к окну и, отодвинув одну из пластинок жалюзи, стал наблюдать за улицей, – мы один раз уже жестоко просчитались с Иваном, решив, что он ушёл в Москву, из-за этого нашего просчёта ты и пострадал. Сейчас же мы просто не имеем права на ошибку. Я связывался с Антонио, но он опять оправдывался и говорил, что у них там в расчётах что-то непонятное!.. Яо, будь любезен… Китай понятливо кивнул и, не дожидаясь продолжения, извлёк из кармана небольшое техническое устройство. – «…и за каждого из них я страдал по отдельности. Тебе покажется глупостью, но я поклялся, что больше подобного не повторится… – Голос Ивана из диктофона резанул по ушам, и внутри что-то словно взорвалось от боли, – что я не позволю…» – Хватит! Яо удивлённо остановил запись. Я и сам не ожидал, что мой голос вот так быстро вернётся ко мне, но сейчас было не до этого. Страшная боль в груди буквально разрывала её изнутри. – Артур, – прошептал одними губами Франциск, испуганно касаясь моей руки. – Хватит, – я попытался восстановить дыхание, но в лёгкие казалось, залили расплавленного металла, – я помню его слова, не нужно мне их повторять. Яо виновато потупил взгляд; Германия смотрел на меня, словно решая, следует ли просить прощение за свою бестактность (ведь именно после этих слов Россия едва не убил меня) или же правильнее промолчать, сделав вид, что не заметил моей истерики. – Прости. – Да ладно, – я даже попытался улыбнуться, но губы мелко дрожали, – не стоит того. Лучше скажи, к какой мысли ты меня сейчас хотел подвести. Это всё ведь не просто так? – Верно, – кивнул Германия. – Всё дело в формулировке: «…любой ценой». Тебе известна особенность сердца России? Ведь, про то, что оно выпадает – это не анекдот… Я слушал и понимал, что это уже выходит за границы разумного. Страна не может жить без сердца, это просто невозможно! Видимо, моё недоверие было написано на лице, потому что Франциск счёл разумным вмешаться: – Я видел это своими глазами. Конечно, звучит как откровенный бред, но это правда! – Хорошо, – мой рационализм послушно капитулировал. Он бы мог ещё побороться за право своего существования, но сил во мне уже, честно говоря, ни на что не оставалось. – Таким образом, – продолжил Людвиг, – потеря сердца для России равносильна потере столицы. Он словно лишается души и покоя, в нём живёт только бесконечная жажда вернуть бесценную вещь, вернуть действительно любой ценой. Он будет идти по головам собственных детей, союзников и врагов, не чувствуя собственной боли и не терзаясь никакими сомнениями. Это кажется ключом к могуществу, потому что вместе с беспристрастностью в действиях к нему приходит сила… Я зябко поёжился. Образ вырисовывался действительно страшный, и из глубин памяти на меня теперь смотрели два бесцветных кусочка льда. Может ли быть такое, что мне приходилось уже наблюдать подобную картину?.. – Но теперь вернёмся к нашей ситуации, – Германия отошёл от окна и уселся на прежнее место, – смысл Брагинскому убивать тебя? Я растерянно пожал плечами: – Из мести? К тому же он ведь считает, что весь мир на него натравил именно я… – Нет, – покачал головой Германия, – он не в той ситуации… точнее, думает, что он не в той ситуации, чтобы себе это позволить. Но вернёмся к сердцу: такой простой и такой желанный источник могущества, только один недостаток – куда его спрятать? – А что, мест мало? – я честно не видел сути проблемы. – Может и не мало… только вот от остальных-то он, предположим, спрячет, а от себя? Да… это действительно может быть серьёзным препятствием. Если Россия становится одержимым идеей вернуть себе свою "драгоценность", то нельзя будет просто взять и положить "её" в баночку из-под джема. – А почему нельзя было отдать своё сердце, скажем, Наташе? Она бы спрятала его в надёжное место, а куда – не сказала бы! – Не думаю, что Брагинскому прельщает идея пытать свою младшую сестру, – Германия неопределённо хмыкнул. Вот тут мне действительно стало нехорошо. Яо с Франциском принципиально не вмешивались, но по их лицам было видно, что не мне одному не по себе от всего услышанного. – Тогда я не вижу выхода! Врагам сердце нельзя доверить – они тебя убьют, друзьям – убьешь их ты, самому от себя прятать тоже не вариант!.. Тупиковая ситуация. – Я тоже так считал, – согласился Германия, – но только до недавнего времени. Если спрятать сердце на территории страны, которую он впоследствии убьёт, то остальные страны, посчитав это за попытку оккупации чужой нации, костями лягут, но на эту самую территорию его не допустят. Таким образом, Брагинский будет знать, где лежит его сокровище, а вот дотянуться до него не сможет… Только вот один небольшой нюанс… Я меланхолично улыбнулся. Сегодня и в самом деле день открытий. – Страна не может жить без сердца, тут ты был прав. И Россия не бессмертен, он может только на некоторое время отсрочить свою смерть. Поэтому в тот момент, когда сердце будет надёжно спрятано, у Брагинского не будет иного выхода, кроме как развязать войну... Естественно только ради того, чтобы добраться до источника собственной жизни.