"Прочь из моей головы!"

Коротко постучав, в палату заглянул Франциск. – Артур, нам сказали, что ты пришёл в себя… – он немного замялся, – и как бы даже разрешили навестить. Из коридора до меня донеслась недовольная речь мистера Тейлора, который, кажется, новость «о посетителях» воспринял в штыки. Ему о чём-то ласково, почти просяще, вторил Яо, но как-то безрезультатно, и я даже успел удивиться тому, как непривычно звучит речь Китая на английском. Франция, может, ещё бы немного помялся у входа, но тут его уже решительно протолкнул вперёд Людвиг. – В самом деле, мы – буквально на минуту, – сухо подтвердил немец, плотно закрыв за собой дверь. – Только поинтересоваться твоим здоровьем… Я устало прикрыл глаза. Лучше бы они поинтересовались моим желанием их видеть, вот же, право, сильно бы удивились ответом. – Ты как? – Придвинув свободный стул к кровати, Франциск хотел было уже привычным жестом взять меня за руку, но наткнувшись на недоброжелательный взгляд, передумал. – Давно уже пришёл в себя? Я неопределённо пожал плечами. После наркоза мысли ещё некоторое время текли очень вяло, поэтому точного времени отследить как-то не удалось, а часов в этой палате изначально не наблюдалось. Франция же, видимо, ожидал более развёрнутого ответа, потому что он снова замялся. – А тут… пока ты… ну, в общем, был без сознания, столько произошло! – Он с наигранным воодушевлением улыбнулся. – Что с Россией? Вроде бы ожидаемый вопрос, но Франциск с Людвигом всё равно переглянулись. Могли бы хотя бы удосужиться заранее договориться о том, какую версию стоит мне преподнести, а то выглядит всё это почти даже неприлично. – С ним всё в порядке, – отчеканил Людвиг. – Он вообще жив? Немец только решительно кивнул, кажется, даже несколько сбитый с толку таким вопросом. – Хотя бы ранен? – Нет, Артур, ну что ты… – Франциск, хоть и нерешительно, но всё-таки осмелился взять меня за руку, – это так здорово, что ты о нём беспокоишься. Я даже удивлённо на него посмотрел, а затем зашёлся хриплым смехом. – Бес-спокоюсь?.. – В лёгких болезненно защемило, но сразу остановиться всё равно не получилось. – Хах… как ты верно подметил! После того, как меня… ахаха, почти как ощипанного цыплёнка отделал!.. Только о России и беспокоиться! Пока я с трудом восстанавливал дыхание, страны ещё раз переглянулись. – Он, когда, в себя пришёл, в первую очередь спрашивал о тебе, – в голосе Франциска сквозило неприкрытое осуждение. – Само собой разумеется, – я философски пожал плечами, – моя смерть доставила бы ему массу неприятностей в международной политике… Могу только представить, какую бучу подняло бы моё правительство!.. Я хотел было ещё добавить, что остальные страны тоже не остались бы в стороне (увы, не из-за любви лично ко мне, а из-за страшного слова «прецедент», которое пугает столь многих), но потом передумал. Как раз, очень может быть, и остались: со мной им отношений больше не пришлось бы строить, а Россия – вот он, рядом… тем более, что и оправдание у русского более чем достойное… – Как вам Россию-то удалось скрутить? – Полюбопытствовал я, осторожно переводя тему. – Да мы и не скручивали, – пожал плечами Франциск, – ты же сам на него заклинание наложил, не помнишь разве?.. Всё-таки замечательная штука – твоя магия, зря я её недооценивал! Ванечка сразу успокоился, как будто бы и не собирался никому вреда причинять. И тебя отпустил, и с нами в Лондон согласился уйти и даже Америку перетащил сюда на собственных внутренних резервах, представляешь?! Альфред… он, слабый совсем был, почему-то, тебя-то мы втроём перенесли бы, а его бросать в холодном пустом доме… хорошо, что у Ванечки силы немерено! А ещё… знал бы ты, как твоя магия со стороны романтично выглядела! Франциск даже зарумянился от смущения, а я, позабыв о приличиях, едва не раскрыл рот в изумлении. Они, что, купились?! К чёрту, эти идиоты, но Россия-то, Россия на пике своего рационализма! Его бы мощи запросто хватило, чтобы обезвредить этих придурков, а потом меня… меня…. – …только нервный он немного был, – продолжал вспоминать Франциск, – словно бы боялся, что нет-нет, а твоё заклинание рухнет. И мы тоже все нервничали… ну, немного, но ты, Артур, конечно, замечательно справился!.. Успели и в Лондон вернуться, и с правительством твоим созвониться… те сразу же, конечно, вас обоих в клинику, своих специалистов прислали; конспирация – на высшем уровне!.. Пока шла операция, мы места себе не могли найти от беспокойства, но как же здорово, что теперь всё встало на свои места!.. Смотреть на сияющего Франциска было делом непростым – глаза слепило, поэтому я перевёл взгляд на Людвига. Он, к моему удивлению, никак не выражал пренебрежения к чужим чрезмерно ярким неконтролируемым эмоциям, напротив – немец смотрел на Францию почти с пониманием… и этого никак не понимал уже я. – Ну, на меня-то вы как вышли?.. – Тут всё просто, – честно ответил Людвиг, – мне позвонил Антонио с результатами наших подсчётов, и мы поспешили вернуться, чтобы сообщить тебе о них. Но в палате тебя не было, просто уйти ты никуда не мог – мы бы непременно пересеклись, а ещё на полу обнаружилась лужа воды… Нам понадобилось некоторое время, чтобы сопоставить факт того, что вода была ледяной, с тем, что это растаявший снег, который налетел в комнату, пока ты держал открытым проход в другую часть мира. Почему-то, помимо дома России в голову ничего не пришло… – Между прочим, если ты догадывался, что сердце Ивана в тебе, мог бы и нам сообщить! – обиженно протянул Франция. – Подумай только, мы ведь и вправду собирались обыскивать твой дом. Артур… ну, зачем ты так, а? Пришлось даже изображать раскаяние. – Я был не в себе, – главное - побольше слабости в голосе, – …а, что там с результатами?.. Франциск с Людвигом ещё раз искоса посмотрели друг на друга, и я испытал непреодолимое желание ударить кого-нибудь чем-нибудь тяжёлым. Ещё раз так сделают, чёртовы заговорщики, и я за собственную адекватность не ручаюсь! – Проблема началась из кризиса 2008, – взял на себя «ответственность» Германия, – когда банки Америки, затем Европы и постепенно практически всего мира, пошатнулись в своих позициях. Ты же знаешь, что в наших отчётах всегда есть небольшая погрешность… и наши эксперты в области экономики это тоже прекрасно знают. Что такое, предположим, два-три миллиарда евро для Болгарии? Это довольно веская сумма, можно сказать, неподъемная для экономики такого небольшого государства, если, предположим, взять её нужно из воздуха. Что такое два-три миллиарда для России? А для Америки?.. Это погрешность, Артур, всего лишь погрешность. – Не понимаю к чему ты, – честно признался я. – К тому что, когда на мировой арене один за другим падают твои банки, очень хочется выглядеть наиболее позитивно… просто, чтобы не отпугивать и без того нервных инвесторов. И тогда уже пара-тройка миллиардов погрешности превращаются в три-пять… десять. Ну, тут для каждой экономики индивидуально. Тенденцию ты, надеюсь, улавливаешь? За те несколько лет, что длился кризис, каждое, хоть сколько-нибудь значимое государство успело пририсовать себе довольно значимую сумму, а теперь представь, сколько это денег в совокупности? Вот тебе и наши десятки триллионов… Я поднял глаза к потолку. До скольки нужно досчитать, чтобы не свихнуться? – Хотите сказать, что мы зря разводили панику?.. Германия, едва улыбнувшись, кивнул: – Вот нам и ответ, почему остальные страны не смогли сообщить нам о результатах. У них ведь, выходило, что вся это сумма равномерно размазана по всей экономике, вместо того, чтобы ею владел кто-то один. – Ясно… теперь понятно, почему наши правительства отмалчивались. Неловко ведь… в таком признаваться… – Артур, милый, ты как будто не рад! – Франциск всплеснул руками. – Войны ведь не будет! Я попытался улыбнуться. Действительно. Войны не будет. Когда я только пришёл в себя, я искренне верил, что мне приснился удивительный сон: будто бы у меня в груди билось сердце России, и мне ничего не стоило его погубить. Но, будто бы, я не стал этого делать, а зачем-то отправился к Ивану в дом и собирался там умереть. И ещё, как будто, я сам рассказал Альфреду всю правду, чтобы только он не мстил за меня Ивану, потому что Россия, на самом деле, был ни в чём не виноват… Какие кошмары только не приходят в мою голову. Но наркоз постепенно сходил, и вместе с ним, сползали, как шелуха, остатки сомнений: самый страшный кошмар был реальностью. – Войны не будет, – повторил я, смакуя фразу, – не будет… А вместе с ней, у меня не будет и оправдания перед остальными государствами. Кто мне позволил лезть в голову к России? Какая угроза войны? Нееет, никакой войны не было, и даже не планировалось… она мне просто приснилась. А я, между прочим, влез в личное пространство страны, да… и даже нарочно, в чём уже успел сознаться… А ещё я сам(!) едва не развязал войну, едва не подверг опасности жизни других государств, толкнув Россию в сторону отчаянья… А что Россия? Добрый, несколько наивный Россия, который в глазах остальных государств едва ли не нимб над головой носит… Франциск с Людвигом смотрели на меня так, будто ожидали бурной радости. Но у меня даже улыбнуться не получилось; губы словно свело судорогой, и я даже боялся, что они начнут предательски дрожать. – Я… так рад.

***

Я не знаю, поверили мне, если нет – списали на болезнь или оставили так… Не знаю и теперь уже не хочу знать. Наверное, под конец беседы мне следовало смолчать, и даже не упоминать вскользь о том, что Джонс очень легко отделался, и было бы совсем неплохо, если бы Брагинский оторвал ему что-нибудь не особо жизненно необходимое (пока на это была возможность), просто для того, чтобы Америка покрепче усвоил правило «не лезь, куда не просят»… Но сказанного, конечно, не воротишь. Страны, в свою очередь, не стали дожидаться, когда к нам ворвётся мистер Тейлор и устроит разбор полётов на тему того, что в больнице разрешено делать, а что нет. Я только успел мимоходом поинтересоваться, где сейчас находится Иван, а затем мы распрощались. Я ожидал, что после их ухода мне станет легче, но этого не случилось. Сосущее чувство пустоты в груди стало как будто бы сильнее, как воронка, которая с каждой минутой становится всё больше и больше. Осторожно поднявшись с кровати, я принялся за поиски нормальной одежды, которую мне, по идее, должны были оставить. Франциску, видимо, всё-таки не особо прельщало копаться в моих вещах, потому что вот эта рубашка была явно его, но и на том – спасибо. Подойдя к маленькому настенному зеркальцу, которое закономерно отразило моё бледное, осунувшееся лицо, я не сдержал грустного вздоха. Не скажу, что считаю себя красивым, но когда-то моим чертам, особо извернувшись, ухитрялись приписывать аристократическую утонченность… Теперь же вспоминать об этом даже смешно. Скулы заострились, синяки под глазами выделялись куда более резко, чем когда-либо, а про расширенные зрачки вообще стоит умолчать, потому что лично мне в этом виделись симптомы какой-то странной лихорадки. Недолго думая, я выглянул в коридор. Людей здесь не наблюдалось в принципе, потому что было уже довольно поздно, и, хотя слышались чьи-то разговоры, но доносились они, судя по всему, то ли с лестничной площадки, то ли с других этажей. Отведённые нам с Брагинским «места» отличались от остальных отсутствием карточек с именами, но их попросту не успели подготовить, зато Ивана мне было найти гораздо легче, и нечего было Франциску так мяться с этой «наиценнейшей» информацией, на поиски которой хватило бы и пары минут. Перед тем как зайти я нацепил подобие вежливой улыбки, но, как оказалось, зазря – Иван спал. Выглядел Брагинский при этом непривычно умиротворённо, и я даже испытал острое желание выключить ему свет и на цыпочках пробраться обратно к себе – вдруг бы он ушёл уже в ночь?.. Но вместо этого я вплотную подошёл к его кровати. Ему, сейчас, конечно, замечательно! Сердце теперь на месте, виновные все наказаны (или будут наказаны в ближайшее время), войны не предвидится, весь мир считает его удивительно отзывчивым и добрым государством… ничего не забыл? Ах, да… он, умница такая, не выдал моего секрета Америке, нет-нет, но и хранить его больше не нужно – я ведь сам всё прекрасно разложил «по полочкам» перед Джонсом… Внутри закипал… нет, не гнев, и, кажется, не обида… Стыд? Отчасти – ведь теперь Альфред знает правду, а я так по-дурацки облажался… Досада – однозначно!.. Ещё что-то… что-то тёмное и болезненное, как будто извлекая сердце России, врачи засыпали мне туда вместо него иголок. Волосы у Ивана чуть взлохмачены, и я почему-то прекрасно помню, какие они на ощупь, хотя в том, чтобы помнить такое есть что-то постыдное. …Самое унизительное для меня, наверное, заключается ещё в том, что я не просто под воздействием российского сердца вёл себя глупо, но ещё и сейчас, когда я – это уже только я, всё равно продолжаю помнить и понимать эту свою «глупость»… и, нет, не оправдывать – считать единственно верной. И это действительно страшно. – Артур? Я едва не подпрыгнул от неожиданности. Задумавшись, упустил тот момент, когда он проснулся, и теперь я уже вынужден ощущать себя неловко. – …с добрым утром. Россия едва кивнул, видимо, не разобрав, что сейчас вообще-то совсем не утро, а я с удивлением обнаружил, что от умиротворения и спокойствия в нём не осталось и следа. Он выглядел каким-то… подавленным и смотрел на меня так, будто ожидал, что я его пытать сейчас буду. – Я, кажется, разбудил тебя, прости. – Нет, – он судорожно мотнул головой, – совсем нет… это я сам. Он попытался улыбнуться. Именно попытался, и я с ужасом понял, что Россия, который, не может выдавить из себя правдоподобной улыбки – это не Россия, это чья-то плохо сделанная копия, подделка, не дотягивающая до оригинала. Мелькнула шальная мысль, что, может быть, врачи ошиблись? Может они пересадили ему моё сердце, а его, в свою очередь, оставили мне?.. Но, нет, это – глупость, я бы теперь точно заметил отличия в своём поведении, но их нет, нет отличий от прежнего Артура… за исключением, конечно, какой-то давящей пустоты в районе груди. – Со мной всё в порядке, – ещё одна безуспешная попытка улыбнуться, – а ты… как? Я осторожно сел на краешек кровати, почти кожей ощущая его инстинктивное желание отодвинуться. А кто сказал, что один день жизни без сердца не оставит своего отпечатка?