IDWtBYH

       Ветер щекочет открытые участки кожи, аккуратно касаясь, обдувая каждую рану, напоминая о их существовании, заставляя чувствовать каждую в отдельности. Кёнсу с трудом и в то же время с непривычной лёгкостью открывает глаза и боится вздохнуть, а в голове крутиться единственный вопрос: "Я умер?" Взгляд абсолютно пустой, безжизненный, уходящий куда-то вдаль к небесной глади. Он не чувствует ни боли, ничего. Лёжа на холодном асфальте, он мечтает растянуть этот момент настолько, насколько это возможно, не желая двигаться или что-то предпринимать, но тело нещадно напоминает о своем состоянии. Кёнсу вдыхает чуть больше воздуха и ощущает, как в носу хлюпает не до конца запёкшаяся кровь, а грудь сдавливает болью, будто все ребра раскрошились, будто всё, что от них осталось - ничтожные осколки, разрывающие плоть изнутри. Су начинает кашлять так, что кажется вот-вот все органы единым месивом выйдут наружу. Он сгибается по полам, поворачиваясь на бок, и выкашливает немного крови, держась за живот.       Внутри никаких эмоций, ровным счётом ничего, только зияющая пустота и завывающий поток ветра. Кёнсу смотрит на свои дрожащие руки, содранную кожу, что сходит с пальцев пластами, сломанные ногти и только тогда осознаёт, что это реальность, что это происходит именно с ним. Слёзы, которые, казалось, уже давно закончились, стекают непрерывно, падая на асфальт, а вздохи застревают где-то на половине пути, не позволяя нормально дышать. Губы дрожат, а при мелькающих, совсем свежих воспоминаниях, хочется свернуться в позу эмбриона, опустить руки и не пытаться поднять себя на ноги. Сначала приходит удушающее чувство ничтожности, отвращение к самому себе, желание содрать с себя всё, вплоть до костей, избавиться от разъедающих кожу прикосновений, что горят, оставляя уродливые ожоги на остатках души.       Отброшенные в сторону лоскутки одежды практически не спасают. Кёнсу тянется к спущенным джинсам, подгибая ноги в коленях, и опускает на них голову, задыхаясь в новой волне истерики. Еле натянув то, что осталось от одежды, Кёнсу не смог подняться с холодной земли, продолжая гипнотизировать точку перед собой, подбирая ноги еще ближе к себе и слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Дыхание никак не могло прийти в норму. Как только оно выравнивалось, перед глазами всплывала очередная картина, где Су абсолютно бессилен, и руки начинали дрожать с новой силой. Он закрывает ладонями лицо и болезненно, совсем тихо всхлипывает, продолжая держать себя за разваливающиеся части, стараясь хоть как-то не дать распасться самому себе.       Кёнсу сильно кусает собственную ладонь, заглушая очередной прилив эмоций, и не чувствует физической боли, проводит уцелевшими ногтями и тем, что от них осталось по щекам вниз и отчаянно скулит, не в силах успокоить то, что осталось, что уцелело хотя бы частично.       Больно как никогда. Больно настолько, что Кёнсу не задумывается, доставая чудом уцелевший маленький телефон, набирая недавно сохраненный номер, прикладывая гаджет к уху и вслушиваясь в размеренные гудки. Дыхание вмиг утихает, пытается замедлить и выровнять свой ход, пытается сосредоточиться на гудках, а Су прикусывает нижнюю губу, чувствуя кончиком языка соленые капли, что стекают по щекам к уголку рта. Казалось, количество этих гудков, что звучат длиною в вечность, не ограничено пространством и временем. Кёнсу не понимает, что уже третий раз в отчаянии нажимает на повторный вызов, так же подносит телефон ближе и не может оторвать взгляд от невидимой точки где-то вдали. - Кто вы? - низкий, бархатный тембр голоса невольно заставляет пройтись по телу Кёнсу тысячу острых иголок, приводящих частично в чувство.       Он забывает как говорить, открывает рот в попытке что-то произнести и снова прикусывает губу, сильно сжимая её между зубов, чувствуя металлический привкус, но не решаясь произнести первое слово. Тот коктейль эмоций, что испытывал Кёнсу в данный момент, был близок к отметке летального исхода, где алым прожектором освещалась надпись "Особо опасно". Он сжал телефон так крепко, что можно было услышать глухой треск пластиковой крышки. Сжимал его тонкими пальцами, словно хватаясь за единственную опору, вслушиваясь в голос через динамик, прокручивая в голове только что услышанные слова. Кёнсу осознает, насколько скучал. Скучал так безумно, что снова начинает всхлипывать, вытирая нос свободной рукой, улыбаясь совсем слабо и вымученно, но определенно счастливо. Он взращивает в себе, кажется, вечность, а на деле считанные секунды, толику смелости и тихо шепчет в ответ: - Привет.       Минута молчания, что длилась тысячу лет, и Кёнсу начинает сомневаться, замолкая, выжидая реакцию. - Я рад, что у тебя всё хорошо, правда.. - голос почти прозрачный, совсем обессиленный, на грани с реальностью и чем-то безжизненным. Совсем тихие всхлипы доносятся по другую сторону линии, и Кёнсу изо всех сил старается скрыть свое состояние, периодически зажимая рукой рот, поджимая ноги, несмотря на боль во всем теле при малейшем движении.       И ни звука с той стороны, только едва слышимое дыхание. - Кёнсу? - в голосе слышится не прикрытое удивление, замешательство и, возможно, разочарование с зачатками прорастающей злости.       И снова улыбка, совсем слабая, но столь искренняя. "Он узнал" : осознание согревало то, что осталось от понятие душа, заглушало всю ту боль, что не давала сделать вдох, принять, посмотреть на себя и смириться со случившемся. - Знаешь, кое-что случилось, - Кёнсу верил, что Чонин выслушает, не отвергнет, попытается хотя бы принять, хотя бы немного. Кёнсу искренно надеялся, держась на тончайшей нити, носившей имя надежда. - Я позвонил тебе, потому что ты един.. - голос предательски дрожит, ведь Кёнсу невыносимо сложно произносить каждое слово, говорить всё то, что чувствуешь, не скрывая и не утаивая. Все существо невольно содрагалось при любом намеке и малейшем воспоминании о нескольких часах мучений, о, вероятнее всего, худших часах в его жизни, но Су старался хотя бы ради того, кому сможет простить практически всё. Даже исчезновение на 2 года. Он обязательно выслушает Чонина, постарается понять. Только ради него и только ему, всё еще держась из последних сил, Кёнсу решается излить душу, надеясь хоть на малейшую поддержку, хотя бы на то, что его выслушают.       Но всё рушиться также, как и началось. В один миг, когда Чонин раздраженно выдыхает, видимо, стукнув чем-то по столу, и прерывает Кёнсу на половине фразы. - Ты сейчас серьезно? - Чон усмехается, слышно, как поднимается с кожаного кресла и нервно вымеряет комнату шагами, продолжая:- Спустя 2 года ты позвонил, чтобы пожаловаться? Или сказать, что тебя в очередной раз избили?       Мир проваливается в бездну под парнем, сидящим посреди парка в кромешной окутывающей тьме. Кёнсу не может, не хочет верить в услышанное, в то, что это сказал Чонин. Тот Чонин, которого Су знает лучше себя, с которым провёл большую часть своей жизни, ради которого жил и каждый раз поднимался с колен. Он не издает ни звука, прислушивается к голосу, боится выпустить телефон из рук, теряет осознание того, что это не кошмарный сон и наблюдает за тем, как соленые капли орошают асфальт под ногами одна за одной. - Ты уже не маленький, Кёнсу! Черт возьми, ты же мужик. Наши пути давно разошлись, и ты звонишь, чтобы просто пожаловаться? Когда наконец ты перестанешь быть размазнёй и возьмешь себя в руки?       Где-то глубоко внутри Чонин прекрасно осознает, что перебарщивает, но остановить непрерывный поток всего накопившегося не может. Бомба замедленного действия, что копила в себе всё на протяжении долгого времени достигла точки не возврата. Он даже не пытался подобрать нужные, более деликатные слова. Чонин просто выпалил всё то, что накопилось. Еще тогда, когда Кёнсу начал говорить, он вспомнил слова своей девушки и скривил губы в подобии улыбки, понимая: "Она была полностью права."       Разговор закончился не начавшись - Кёнсу сам сбросил вызов. По крайней мере, так ему казалось, хотя кнопку завершения вызова оба нажали одновременно.       Вокруг не слышно ничего, стихло всё. Даже собственное сердцебиение Кёнсу расслышать не мог и по большей части не хотел.

***

      Чонин смотрит на потухший экран и шумно выдыхает, поднимая отставленный в сторону стакан, наливая в него побольше рома и выпивая разом. Теперь не было дела до проблем Чондэ - затянувшиеся плотным слоем воспоминания раскроились не по швам, и Чонин не представляет что с ними делать. Он не был морально к этому готов. Всё свалилось на голову в один день без предупреждения, заставая врасплох. - Не хочешь поговорить об этом? - Чондэ врывается в поток мыслей Чонина и силой вытаскивает его оттуда, не позволяя увязнуть в отголосках прошлого. - Точно не сейчас.       Чонин сухо отказывается от заманчивого предложения излить все терзающие душу проблемы, понимает, что делал так всегда и со всеми, но только не с Кёнсу, и думает о том, как бы вырвать свои волосы с корнем. Сказанного не исправить, слова не вернуть, поэтому забившийся далеко в угол внутренний голос пытается всеми силами убедить Чонина в том, что он поступил правильно, что Роз была абсолютно права, что пришлось бы начать этот разговор рано или поздно. И как бы убедительно не звучал этот голос, в противовес перед глазами проплывали мысли, от которых уж точно не становилось легче: "Даже Роз ты не доверяешь всё." "Никто, кроме Кёнсу, не знает тебя лучше, чем ты сам." "Никто, кроме него, не поддерживал тебя так же как он и не был рядом." "Никто не сможет заменить его."       Чонину хочется заткнуть самого себя, лишь бы не слышать собственное противостояние. Он не хочет принимать в этом участие, не хочет думать о том, правильно ли поступил, не хочет чувствовать сожаление, которое уже начало грызть изнутри, совсем незаметно, но ощутимо.       Кинув Чондэ пару фраз, Чонин договаривается с ним о встрече в ближайшие дни и в неком забвении уезжает. Садится в салон машины, скидывает с себя пальто, закатывает рукава рубашки, оголяя смуглую кожу предплечий, и выезжает из центра города, направляясь туда, где никто его не достанет. Стрелка на спидометре за считанные секунды переваливает отметку в 350 км/ч, и Чонин не чувствует обычного при такой скорости прилива адреналина.       Перед глазами лишь Кёнсу, что тянет к нему руку, а Чонин собственноручно ее отсекает, поворачиваясь спиной. Вдали длинной дороги не видно ничего, кроме бесконечной трассы и мелькающих светоотражателей. По стеклу начинают стекать мелкие капли, перерастающие в непрерывный поток дождя, что нещадно тарабанит по лобовому стеклу. Щетки еле справляются с натиском природы, позволяя разглядеть хоть что-то, и Чону кажется, что это не дождь, а его изнывающее нутро и слезы Кёнсу, что заставляют Чонина остановиться. Прямо посреди дороги. Заставляют выйти из машины в одной рубашке, сесть на капот гиперкара и громко закричать. Чонин садится на самый край капота и смотрит куда-то вдаль, пытаясь разглядеть нечто в непроглядной густой темноте. Он чувствует, как тело окутывает прохлада, как вода пропитывает одежду, а тело начинает совсем немного дрогнуть от холода. Чон долго не может отвести взгляда от затягивающей пустоты впереди и обессиленно опускает голову, подпирая ее руками, не понимая, стекают по щекам холодные капли дождя или же слезы.