Звёзды всё ещё светят

      Две девочки пяти-шести лет гуляли в розовом саду возле одноэтажного частного дома. Наверное, этот дом принадлежал их родителям. Темно-коричневые фиброцементные панели отражали всполохи солнца и казались почти золотыми, окна дома выходили на сад, а где-то вдалеке, правее, среди других частных домов, виднелся купол христианского собора. Было понятно, что церковь была небольшой, но тонкий крест на вершине так и говорил о ее величии. Кусты роз были немногочисленны, но милы, и девочке, что поменьше, явно эти цветы очень нравились.       Девочки некоторое время о чем-то говорили, но позже их разговор перерос в некую ссору.       — Да у тебя и нет друзей, кроме меня! — девочка постарше выпалила обидные слова, явно пытаясь донести что-то до другой, но та лишь поджала губы, обиженно смотря перед собой.       — Есть. Я докажу, Юи.       Она развернулась и побежала в сторону дома, на ходу расстегивая липучки на кроссовках. Оказавшись в здании, девочка направилась в дальнюю комнату, из которой лился мягкий свет включенной лампочки. В ней за рабочим столом сидела взрослая женщина, отдаленно напоминающая зашедшую. Она делала букет из алых роз, которые росли на улице, чтобы поставить в миниатюрную вазочку. Девочка бросилась к женщине, обнимая ту за талию и плача, ей явно хотелось, чтобы ее пожалели:       — Мамочка, Юи сказала, что у меня нет друзей! — женщина отодвинула дочь от себя, даже не посмотрев на нее.       — Постарайся разобраться со своими проблемами сама, Амайя. Юи — твоя сестра, она не возьмет такие слова из воздуха, — Амайя выглядела брошенной. Слезы ее перестали течь, девочка все еще находилась в некотором шоке. Если бы она только понимала, в какой переломный момент оказалась в комнате матери. Впрочем, немногим дано предугадывать будущее.       — Мама… почему ты… — девочка вытерла свои мокрые глаза, начиная злиться от непонимания. Такой уж она была от рождения, — негодование ее всегда было направлено на ситуацию, а не на людей, чтобы они ей не сказали. Сложившаяся же ситуация требовала поддержки матери, ее здравого смысла и примирения двух сестер, но этой ситуации было не суждено разрешиться.       Женщина нервно дернула рукой, отрезая кончик цветочного стебля. Тот упал куда-то ей под ноги, закатившись в темный угол под столом. Темные круги залегли у нее под глазами. Взгляд Амайи застыл на серебряном кинжале, который ее мама как раз-таки и держала сейчас в руках. Кинжал, обрамленный металлической змеей, с выгравированными на нем старинными рунами блестел в свете настольной лампы, переливаясь холодным сиянием. Женщина часто говорила дочери, что он передается в ее семье по наследству вот уже несколько поколений, но в ее руках со временем он стал самой обычной вещью, как будто и не было того волшебного посвящения, тех историй, что он в себе хранил, тех радостей и печалей людей, что его держали. Она действительно превратила его в самый обычный нож, который только и годится для того, чтобы подрезать стебельки роз. Кинжал потерял свою «душу» на обломках чужой жизни, которая, увы, перестала верить в сказки. Да и никто никогда «душу» его и не искал. Вот и сейчас, смотря на кинжал, Амайя видела лишь острую железку без сотни воспоминаний, в ней хранящихся.       — Вот, возьми, — женщина протянула своей дочери кинжал, проследив за ее мрачным взглядом. Протянула, ничуть не дрогнув, как само собой разумеющееся, как будто это действительно был обычный нож, не представляющий в себе никакую фамильную ценность. Кажется, только сейчас Амайя уловила суть происходящего, начиная от этого еще больше злиться. Уже на кинжал. Девочка все же взяла его, ожидая, что еще ей скажет мама. Она знала, что она скажет что-то важное. Обязательно. — У меня есть два наставления, которые ты должна выполнить. Первое, оно для тебя, — никогда не теряй надежду. Надейся. Вопреки всему — надейся. Даже если тебе кажется, что просвета больше не будет. Поняла?       — Да, — сдавленно проговорила девочка, почувствовав себя не в своей тарелке.       — Второе наставление касается Юи. Ты должна защищать ее. Используй все, что у тебя есть. Даже жизнь… Ты обязана ее защитить! Слышишь? — женщина оглянулась по сторонам, будто прислушиваясь к чему-то. К чему-то в своей голове.       — Но от кого? — девочка попятилась назад, не понимая, зачем ее мама вообще затеяла этот разговор.       — Ото всех, и от себя тоже.       Мать поднялась из-за рабочего стола, расправила розы в вазочке и смерила дочь внимательным взглядом.       — У тебя действительно никогда не будет друзей, — женщина усмехнулась, будто подтверждая свои слова и снова уходя в себя, — но ничего… Это даже хорошо! Твое внимание не будет занимать никто, кроме Юи!       Амайя будто бы получила удар мячом прямо в солнечное сплетение. Слезы снова набежали на ее глаза, и девочка выбежала из комнаты, сжимая в руке кинжал и не смотря ни в мамину сторону, ни на порог под ногами. Пару раз запнувшись, Амайя все же оказалась на свежем воздухе. Глубоко дыша и пытаясь справиться с подступающими с новыми силами слезами, она пошла куда-то в сторону станции метро, съедаемая своими детскими мыслями. Что стало с ее мамой? Как будто в нее демон вселился… Но ведь не может Амайя никогда в жизни не иметь друзей. Это невозможно! Она веселая, дружелюбная, интересная, умеет плести косы другим девочкам, живущим по соседству, и даже знает хирагану. Как же так? Всегда быть только с сестрой?       Как жаль, что, только спустя несколько лет, она поняла, — пугающие слова ее матери были ее последними словами, которые она оставила своей младшей дочери. Слова были ничем иным, как наивысшим подарком и завещанием. Завещанием и просьбой. Ведь опухшие от слез глаза, прорезанные разорванными сосудами, которые бегают во все стороны без возможности зацепиться за какую-нибудь вещь, руки в многочисленных порезах, больших и маленьких, сгорбившаяся спина, губы, шепчущие непонятные слова, так и остались навсегда в той дальней комнате без окон, не отпечатавшись в памяти маленькой девочки. Забытые на века, как нечто сугубо личное.       Город, в котором родилась Амайя, не отличался от других городов Японии абсолютно ничем. Оживленный центр, а чуть дальше, после высоток, где сконцентрированы офисы различных предприятий и взрослая жизнь, обычные спальные районы, парки и школы, а еще немного дальше — частные дома, вроде небольших коттеджей. Все здания, исключая небоскребы в центре, вообще были относительно небольшими, поэтому и коттеджи невозможно было назвать огромными, насколько бы богатыми не были их владельцы. Отдаленный от центра район был похож на отдельную эндемическую систему. Аутентичность и некоторая меланхолия царили в нем, как будто со времен основания страны. Улочки были весьма узкими для автомобилей, поэтому почти все жители ездили на велосипедах. Их брали на прокат, их покупали, их ремонтировали. Чем-то район напоминал Киото, только в нем не было древних храмов, лесов со стеклянными водопадами и кленов, которые оповестили бы жителей об осени. А если подняться чуть выше в гору, то возле парка можно увидеть станцию надземного метро, поезда на которой ездят с периодичностью в тридцать минут. От центра и обратно. Снова в центр. И так каждый день. Возле станции всегда оживленно, народ снует туда-сюда: кто спешит по своим делам, кто только освободился на обед.       А не доходя до станции, можно было заметить, чуть поодаль, детскую игровую площадку. Обычно, на нее невозможно было попасть, потому что свободных мест не оставалось еще с самого утра; каждый ребенок считал своим долгом занять свободный уголок поля и забронировать место в очереди на качели. Вот и сейчас на детской площадке не было ни одного незанятого уголка. Амайя тяжело опустилась на скамейку, утирая глаза от слез. Вокруг бегали маленькие дети, играя в салочки, а за ними кое-как поспевали их матери, контролируя каждый шаг своих детей. На футбольном поле играли в мяч четыре мальчика, явно поглощенные своим занятием. Ами несколько раз покрутила в руках кинжал, подаренный ей так неожиданно, и снова чуть было не зарыдала, если бы не какой-то ребенок, меньше девочки года на два, который заплакал вместо нее, указав своей родительнице в сторону Амайи и ее недетского оружия, которое так его испугало. После немой сцены, девочка лишь отвернулась, явно негодуя. Если говорить начистоту, она не знала, что ей делать и куда ей идти.       Она не могла вернуться домой, и Юи встречать ей не хотелось, поэтому все дальнейшее внимание девочки было поглощено игрой в футбол. Мальчики на поле были заметно старше Ами. Может быть, им было по десять лет, может по девять. Они были явно поглощены своим занятием, и другие дети просто боялись разрушать установившуюся на поле ауру. Амайя и сама не заметила, как придвинулась к футбольному полю немного ближе, оказавшись на самом краю скамейки. Высокий рыжий мальчик со смешным хвостиком на затылке сражался с другим за мяч. Второй же имел светлые пепельные волосы и пронзительные глаза, отличающие его от других блондинов. Глаза, исполненные хищностью. Глаза разного цвета. Правый глаз у него был ярко-алым, совсем нечеловеческим, левый холодного голубого оттенка. Один раз посмотрев в них, было очень трудно переключить внимание на что-то другое. Оставшиеся два мальчика защищали ворота с разных сторон поля.       Ами вновь стало грустно, а на душе у нее заскреблись кошки. Девочка поднялась со скамейки и собиралась уже было уходить. Найдет сестру, поговорит с ней, может быть, помирится. Но тут что-то ударилось об ее ногу. Амайя глянула вниз, обнаруживая бело-черный футбольный мяч. Девочка неосознанно сжала кинжал в руке и нахмурилась, будто бы кто-то прямо в этот момент может кинуться на нее, кто-то, вроде ее матери.       — Эй, кинь нам мяч! — закричал рыжий. Амайя замахнулась ногой и ударила по мячу, отправляя его прямиком к ногам этого мальчика.       Блондин возле высокого присвистнул:       — А ты неплохо играешь, — оный подозвал девочку рукой.       Ами подошла к юноше, смеряя его недоверчивым взглядом. Хоть он и привлек изначально ее внимание, девочка все равно чувствовала себя некомфортно рядом с кем-то, кто ее старше. Кинжал еще больше стал греть девочке руку. Взгляд же блондина остановился на Амайе, будто бы заглядывая к ней в душу.       — Сыграешь вместе с нами?       — Трое на двое не играют. Я лучше пойду, — девочка заглянула в глаза к блондину из чистого любопытства, но вскоре поняла, что это была слишком плохая идея. Его глаза завораживали. Его глаза… убивали и воскрешали.       — Но ты ведь не хочешь домой, — мальчик переглянулся с рыжим, тот недовольно хмыкнул. Амайя не приняла во внимание тот факт, что ее прочитали как открытую книгу.       — Мама говорит, что дом все равно остается домом. Туда всегда возвращаются, — девочка пожала плечами.       — Тебе кинжал тоже мама дала? — Амайе показалось, будто алый глаз стоящего напротив таинственно сверкнул. И все же, было что-то в этом мальчике странное и загробное, что-то нечеловеческое, что чувствуешь на интуитивном уровне, но точно определить не можешь. От него веяло аурой, какая бывает на любом кладбище, и в то же время он светился изнутри неприкрытой детской радостью.       — Забирай, если хочешь, — согласилась девочка и протянула серебряный кинжал блондину, но, не успев полностью выпустить его из руки, Амайя случайно порезалась им, сделав резкое движение. — Ай! — мальчик подхватил кинжал, позволяя девочке полностью погрузиться в порез и собственную боль.       Амайя и дальше могла бы просто стоять на месте, всматриваясь в вытекающую кровь и то, как медленно ранка затягивается тонкой коркой из свернувшийся крови, если бы ей на плечо не легка мертвенно-холодная рука блондина, которая подтолкнула ее к выходу с футбольного поля. Девочка встрепенулась, обернувшись и вопросительно поглядев на мальчика.       — Идем, — красноглазый повел головой в неопределенную сторону, приглашая следовать за ним. — Я провожу тебя до дома, — через некоторое время он добавил: — Как тебя вообще отпустили гулять совсем одну? — его вопрос остался без ответа, да и сам мальчик не слишком сильно хотел этот ответ узнавать.       Дети некоторое время молча шли вниз по тротуару, думая о своем. Амайя ненавязчиво управляла путем, подсказывая мальчику, куда идти, однако, изначально, именно он являлся инициатором провожания до дома; на деле же оказалось, что девочка и сама в состоянии была дойти и своеобразная помощь блондина была ни к чему. Получилось так, что Ами просто недооценили, хотя она и не обратила на это внимание. В ее голове крутилось множество мыслей, которые так и норовили разорвать мозг изнутри: одна вела ее к сестре и разжигала обиду, другая возвращала к матери, третья цеплялась за мальчика с красным глазом, четвертая сжимала кинжал, а пятая помнила этот замогильный холод по всему телу, когда к плечу прикоснулась рука блондина, шестая же чувствовала незримые пронзительные взгляды, будто бы весь двор разом обернулся в сторону Амайи в тот момент, когда она порезала палец. И все они так смешались между собой, что превратились в один сплошной сумбур, который пятилетняя девочка, в конечном итоге, просто отбросила от себя, как надоедливого комара.       — Хочешь стать моим другом? — она обернулась к мальчику, криво улыбаясь, тот на минуту застыл посреди тротуара, несколько удивленный и явно застигнутый врасплох. Ами смерила блондина оценивающим взглядом, отмечая его увлеченность кинжалом, который она то ли отдала ему, то ли просто забыла в его руках, и оставшимися на нем разводами.       — Друзьями так просто не становятся, — он улыбнулся, и в эту секунду глаза мальчика, казалось, таили в себе самые страшные тайны бытия, как будто они принадлежали не ребенку, а взрослому человеку. — Как тебя хоть зовут-то?       — Меня зовут Амайя, Комори Амайя, — Ами продолжала смотреть на блондина, ожидая и его ответа.       — Коу, Муками Коу, — хмыкнул мальчик, возобновив движение и обходя девочку.       — Теперь мы друзья? — Амайя снова обогнала Коу, идя спиной вперед, чтобы видеть блондина.       — Зачем тебе такой друг, как я? — Коу указал кончиком кинжала на себя, подчеркивая свои слова вопросительной интонацией.       — Мама сказала, что у меня никогда не будет друзей кроме сестры, — пожала плечами девочка и нахмурилась, ей было отчего-то тяжело вспоминать недавний разговор. — Разве так может быть? — Амайя попыталась найти ответ в глазах блондина, подняв голову, но нашла лишь внимательный взгляд в свою сторону; взгляд с мелким прищуром, словно ее сканируют насквозь, и алый глаз мальчика, скрытый за челкой, начал, будто бы в дополнение, неестественно светиться.       После непродолжительной паузы Муками скосил глаза вниз, что-то пробормотав, чуть тряхнул головой и пошел дальше, подтолкнув и девочку… как будто прямо сейчас она и не открывала ему свое сердце. Впрочем, разве ему это было нужно?       Родной дом встретил Ами своей холодностью и безразличием; было до невозможности уныло и одиноко. Розы, которые так нравились Амайе, казались уже не такими сказочными и прекрасными, и почему-то на душе становилось крайне стыдно перед Коу, который видит сейчас эту блеклую картину перед собой. Девочка подошла к одному из розовых кустов и сорвала один полностью распустившийся красный цветок, протянув его блондину:       — Это тебе, — Ами слабо улыбнулась. Она не знала, зачем сорвала розу, зачем сейчас протягивает ее подростку и зачем пытается показаться более дружелюбной. Мальчик ее стараний явно не оценил, оставаясь таким же несколько каменным и беспристрастным, а может быть, он лишь притворялся, но цветок блондин все-таки взял.       Дети прошли немного вглубь сада, вскоре оказавшись возле самого дома. Выходов из него было два. Когда-то давно, как рассказывала Амайе мама, только поженившаяся пара решила найти такой дом, чтобы у него обязательно была терраса на заднем дворе. Будущий отец двух дочерей — священнослужитель — как раз перевелся на новое место работы в тридцати минутах езды от центра города, там и район был проще, и воздух чище. Дом, продающийся недалеко от собора, безоговорочно стал номером один в списке возможных покупок, а вскоре и сам стал покупкой. Задний двор, как и передний, был полон цветущих кустов роз и просто клумб с однолетними растениями, разве что на заднем дворе стояла небольшая беседка, — это единственное отличие, которое разграничивало однородную территорию коттеджа. Выход на террасу был выходом и из самого дома, поэтому, когда Ами услышала отдаленные приближающиеся шаги, она сразу поняла, откуда они доносятся, застыв с занесенной над ручкой двери ладонью.       — Ами! Ами! — с заднего двора выбежала девочка шести лет; на ее лице яркими красками играла паника. — Мама закрылась в своей комнате! — Юи вцепилась в плечи своей сестры, пытаясь добиться большего понимания, а заодно и выместить свой детский стах. — Папа до сих пор не вернулся с работы! Где ты была все это время? — она подняла свои глаза, находя блондина, застывшего посреди происходящей экспрессии, словно беззвучного зрителя, будто вся эта ситуация — одно сплошное немое кино. — А?       — Это — Коу. Мой… друг, — Амайя сжалась под взглядом сестры, пытаясь провалиться куда-нибудь под землю, лишь бы только не участвовать в этой ситуации.       — Нужно пойти к маме. Идем! — Юи, несколько помедлив, взяла Ами за руку, попутно открывая дверь в дом.       — Час назад все было в порядке, что могло с ней случиться? — девочка вырвалась из цепкой хватки своей сестры, отступая назад.       Ами не хотела заходить в дом. Она боялась своей матери.       Юи посмотрела на Амайю с некоторой долей боли и обиды, сказав напоследок что-то про то, что Ами ничего не понимает, и захлопнув входную дверь перед носом сестры. На душе заскреблись кошки, но пересилить себя Амайя не могла. Развернувшись к блондину, который до сего момента стоял неподалеку, девочка застыла; казалось, будто в сердце ее что-то оборвалось:       — Коу?.. Куда ты? — сделав один долгий шаг к уходящему юноше, девочка сорвалась на череду более быстрых, догоняя блондина. — Коу?       Оный все же обернулся, сверкая своим красным глазом. Присел на корточки, чтобы его лицо находилось на уровне Ами, и усмехнулся, взлохматив рукой свои светлые волосы.       — Незнакомый тебе человек, или другое какое-нибудь существо, никогда не сможет стать тебе другом по одной лишь просьбе. Дружбу нужно заслужить, — мальчик взял одну из рук Ами, кладя в нее серебряный кинжал. — Думаю, мы еще встретимся, — Коу покрутил в руках распустившуюся розу, которую ему подарила девочка, словно задумавшись о чем-то, а после отломил от нее значительную часть стебля, оставив у себя в руках лишь бутон с небольшим отростком без шипов, — когда-нибудь, когда у тебя останется лишь надежда, — он вплел в волосы девочки цветок, который держал в руках, смутно улыбнувшись.       — Просто уходи, беги к своей сестре.       И Амайя побежала. Со слезами на глазах, сжимая кинжал, побежала. И Коу она больше не видела. А на проходе в комнату матери стояла Юи, она поняла все по мокрым щекам своей сестры, вот только к маме не пустила. Во взгляде ее была горечь:       — Это ты виновата.       Она лишь кинула сестре небольшой клочок бумаги:«Я больше не вернусь. Не ждите меня в этом доме. Я потеряла надежду, я больше не верю». Почерк был аккуратным, разборчивым, красивым, комната чистой и будто бы нежилой, а на столе стояла миниатюрная вазочка с алыми розами…       — Ами! Ами! А-а-а-ми-и-и-и! — ладонь промчалась мимо моих глаз в попытке «пробудить» от назойливых воспоминаний, которые лезли в голову с поразительной быстротой и точностью, — вот бы так же было со школьным материалом на контрольной. — Вообще-то мы в школу опаздываем.       — Прости, Мамору, — я попыталась примирительно улыбнуться. Одноклассник и по совместительству мой лучший друг лишь скривился от неправдоподобности и коротко посмеялся.       Наверное, самое лучшее его качество заключается не в выносливости и не в упорстве, а в ненавязчивости; именно в ненавязчивости. Как бы ему не была интересна какая-либо вещь, он никогда не станет добиваться ее насильно.       — Что там у тебя дома снова случилось? Ты сама не своя, — Мамору потрепал меня по волосам, и мы возобновили движение в сторону старшей школы. Каждый в своих мыслях.       — Юи поехала к дальним родственникам на неопределенный срок, и уже неделю не отвечает на мои звонки, — когда я начинаю говорить о своей семье, к горлу подкатывает неприятный комок, еще и в свете недавней ностальгии. Сестра для меня — единственный близкий человек, с которым я могу поделиться своими переживаниями, с которым я могу поговорить о своих друзьях, школе, оценках и просто обо всем. Отец же — черная тень за дверью кабинета. Я никогда не могла найти с ним общий язык, — он никогда и не был для нас с Юи отцом в том ужасающе-прекрасном смысле, который вкладывают дети, говоря это слово с непостижимой любовью. — Вчера я узнала у директрисы, что Юи все это время не было на занятиях и что недавно отец и еще какой-то, видимо влиятельный, мужчина, по словам женщины, забрали ее документы и личное дело для перевода в другое учебное заведение, название которого мне не сказали, — пнула попавшийся под ноги камень куда-то в сторону, хотя бы на нем пытаясь выместить свои переживания. — Я весь вечер ждала отца, чтобы попросить у него объяснений, но дома он так и не появился. Понимаешь, жить у дальних родственников — это одно, а переехать к дальним родственникам — это совсем другое, — я подняла глаза на друга, встречаясь с его нахмуренными бровями и задумчивым взглядом, направленным вниз.       — А может, она просто не хочет с тобой разговаривать?       — Сам-то в это веришь? — хмыкнула, ловя взгляд Мамору в свою сторону. Вопрос так и остался без ответа.       — Вот поступлю в университет, устроюсь на подработку и заберу тебя с Юи к себе! — поднял указательный палец вверх мой друг, отмечая свою идею, как нечто действительно заслуживающее внимания. — Мы будем снимать комнату в общежитии и жить в свое удовольствие. Не будет ни вашего отца, ни дальних родственников! — мы почти синхронно засмеялись.       Лужи, еще не успевшие высохнуть после ночного ливня, сейчас стали казаться какими-то волшебными.       — Но зато будет гарем Мамору. Боюсь, я не дождусь твоего поступления в университет… — на асфальте одной из узких улочек, которые, в конечном итоге, все равно должны были привести учеников к школьным воротам, плескалось небо, отражаясь в мутной воде.       — Эй, ну и что, что у меня будет маленький гарем? У вас будет единственный и неповторимый Мамору! — я все же не смогла сдержать повторного приступа смеха. — Ну что смешного? Идеальный план.       — Ты хотя бы итоговые контрольные в этом году сдай, единственный и неповторимый Мамору.       — А вот и сдам! — насупился парень. — На отлично, причем. И я больше никогда не буду в конце списка!       — Какой решительный, — протянула я, хлопая друга по спине в успокаивающем жесте.       — Ах, ты кажется хочешь, чтобы я тебе не помогал сегодня на алгебре? Да? — прищурился Мамору, его темные волосы зловеще спали на лицо.       — Будто бы ты мне когда-нибудь помогал, — пожала плечами, лишь сильнее раззадоривая парня.       — Я вчера помог тебе с первой задачей! — вспомнил Мамору.       — Я просто спросила, какой у тебя получился ответ…       — Вот именно, — перебил меня парень, будто пытаясь расставить все по своим местам, но назойливая вещь все никак нигде не хотела пристраиваться.       — …и у тебя был неправильный.       — Что-о-о-о? И ты мне об этом не сказала?       На улице раздался веселый смех, немного надрывный, не совсем настоящий, скрывая еще не зажившие раны. Его раны, ее раны. Из них сочилась неприятная соль, разъедая края и делая раны явно не презентабельным месивом, но лекарств, чтобы их вылечить, у них не было, поэтому им только и оставалось, что покрывать их песком и где-то найденным грязным, запылившимся подорожником.