Холод, ветер, горный дождь, Поток воды застылый. Большую ледяную мощь Мы расколем дружной силой. Руби этот лед, чистый и злой. Борись за любовь, а страх долой. Наслаждайся красотой. На куски разбей… Ты сердце льда скорей! Холодное сердце
Срываюсь с места, в нерешительности останавливаясь в нескольких метрах от сестры. На глаза бросаются ее болезненно-бледная кожа, синяки под глазами, пластыри на шее, несколько впалые щеки, а от былого пыла и любви к жизни не осталось и следа, словно за этот месяц ее выжали как лимон, морально и физически, забирая все, кроме апатии. Она стояла, опустив голову и пока еще не видя меня из-под челки. В горле застрял ком, мешающий дышать, а к глазам медленно подступали слезы, но плакать перед Сакамаки я не собираюсь, поэтому, быстро переборов слезы, я сделала еще несколько шагов навстречу сестре, не в силах окликнуть ее еще раз. — Рейджи, вы говорили за завтраком, что к нам приедет еще одна девушка, поэтому я пришла познакомиться с ней, — сказала Юи. Подняв свое лицо, она застыла в немом шоке, глаза ее расширились. Я криво улыбнулась. — Сестренка, что ты здесь делаешь? — Юи не ждала ответа, наверное, и сама все понимала, просто кинулась мне на шею, тем самым обнимая. Вокруг царила мертвая тишина, будто бы хищники, специально затаившиеся в траве, позволили жертвам почувствовать себя в относительной безопасности — чтобы потом прыгнуть и разорвать их в клочья. Вера в вампиров и осознание своей судьбы отразились где-то в сознании, отдавая в висок тупой болью. — Зачем ты приехала? Зачем?! — если мне слезы удалось сдержать, то сестре нет, впрочем, она всегда была открыта эмоциям, не сильно заботясь о том, где она им поддается и когда. Я немного отошла от Юи, все еще держа ее за предплечья, взяла на себя роль старшей сестры, коей я не являюсь, и лучезарно улыбнулась, насколько позволяло мое состояние сейчас, уже представляя, как ненатурально это выглядит со стороны, и тем самым пытаясь хоть немного ее приободрить. — Отцу нужно было уехать в другой город по работе, он не мог оставить меня одну, поэтому я здесь. Так что… выше нос, Юи! — Я знаю эту твою улыбку. Ты так всегда улыбаешься, когда знаешь, что ничего хорошего уже точно не будет, — сестра нервно посмеялась с моего озадаченного лица. — Ладно, жизнь ведь еще продолжается. Юи смотрит на меня, как на спасательный круг, словно утопающий, цепляясь глазами за мои, теребит края школьной юбки и пытается казаться более сильной, будто еще может вытерпеть эту жизнь, а я смотрю на нее в ответ и не знаю, что делать и что мне сказать, просто потому, что сама не вижу выхода из данной ситуации. И все эти чувства глубоко внутри, которые терзают мне сердце, заставляют снова и снова возвращаться в тот день, когда я видела маму в последний раз, от чего хочется расцарапать все свое естество, лишь бы только не видеть на месте Юи нашу мать и не боятся, что через некоторое время сестра угаснет точно также, ведь за всю мою жизнь, я еще никогда не видела на человеческом лице столько безысходности и отчаяния, которые не могут немного убавиться, даже уходя вместе со слезами. Утерев соленые дорожки ладонью и всхлипнув, Юи грустно улыбнулась, сдерживая новый порыв слез, ведь поняла, что мы сейчас стоим в гостиной с совершенно чужими нам существами, которые то ли с интересом, то ли от нечего делать смотрят на это воссоединение сестер. Даже как-то иронично. Смерть всегда преследуется жизнью, где бы она ни была. — Только надо «еще» убрать, а то меланхолия до добра точно не доведет, да? — легко щелкнула сестру по лбу, не требуя какого-то ответа. Не знаю, почему в отношении семьи Сакамаки у меня появилась некая категоричность. Вроде как, они ведь и не виноваты, что родились или стали вампирами, но после слов второго сына все мое возможное к ним хорошее расположение испарилось само собой. Если бы Рейджи просто попросил, просто сказал, что без крови они не выживут, что это — их бремя, я бы подумала, что они не такие уж и ужасные, что они — не убийцы, но одно его отношение к людям, как к некоему обычному сосуду, как к вещи, а потом и состояние сестры показывает, что Сакамаки — самые настоящие садисты, и нет у них внутри ничего человеческого. Желания их как-то узнавать как будто никогда и не было, но что-то подсказывало мне, что мне еще придется это сделать. Я развернулась вместе с Юи, словно мы думали об одном и том же, к Рейджи: — Не могли бы вы показать мне мою новую комнату? — вампир внимательно наблюдал за мной, чуть приглядываясь, как будто вычислял мой характер и что от меня можно было бы ожидать; правда, его взгляд мог просто мне показаться. Мы где-то с полминуты смотрели друг другу в глаза, каждый искал там что-то свое. Ему нужен был мой страх, а мне его душа. — Субару тебя проводит, вам по пути. Ужин начнется в семь, не опоздай на него. В комнате ты всегда сможешь найти графин с водой, если захочешь пить, и клюквенный сок — он улучшает кровь, — Рейджи поправил очки на глазах, чуть ли не светясь холодной отстраненностью, и отвернулся, как будто не нашел во мне своего собеседника, разочаровавшись в моем уме, или будто бы так захотел скрыть интерес ко мне. Мне не дано было понять его натуру. Я поблагодарила Рейджи, посмотрела на Субару, поняв, что продолжения разговора явно не будет, и как бы мысленно призывая шестого сына проводить меня, ведь все еще опасалась его. Он, в свою очередь, фыркнул, обошел меня и направился к двери, как будто я — пустое место. — До встречи, — напоследок сказала я всем, а затем последовала за Субару, взяв Юи за руку и ведя ее за собой. Мы некоторое время шли в полной тишине, не решаясь нарушить размеренный стук шагов последнего сына. Наверное, нам с Юи просто нужно было собраться с мыслями, понять, что мы все-таки встретились, и когда я уже, было, собралась задать ей интересовавший меня вопрос, перед нами неожиданно появился Аято — буквально выплыл из воздуха — заставляя меня, сестру и Субару впереди остановиться на ступеньках лестницы. Аято несколько запоздало нахмурился, а потом потянул Юи на себя, от чего она выпустила свою руку из нашего сплетения пальцев. — Эй! — окликнул оного Субару, начиная потихоньку раздражаться вновь. — Не волнуйся. Она, — Аято указал в мою сторону, брезгливо поморщившись, — мне не нужна. Я посмотрела на выражение некой смиренности на лице Юи, будто для нее такие ситуации — уже привычное действо. Та лишь удрученно улыбнулась, пытаясь разрядить обстановку: — Все в порядке, Ами. Встретимся на ужине, — я запоздало кивнула. По телу прошелся мороз, пробирающий до кончиков пальцев. Мне было страшно за сестру. Аято взял ее покрепче за руку и исчез с ней в пространстве. И во всех его действиях за расчетливой холодностью, которая обширными полями покрывала все его намерения, скрывался огонек какой-то собственнической привязанности, будто он, на самом деле, больше оберегает Юи, нежели использует. — Идем? — несколько запоздало обратилась я к Субару. Тот возобновил движение, углубившись в свои безграничные мысли. Нужно будет потом расспросить сестру о вампирах, живущих в этом доме, да и о ее отношениях с Аято. Шел шестой сын довольно быстро, и мне нужно было прилагать некоторые усилия, чтобы поспевать за ним. Вскоре он замедлил шаг, когда мы поднялись на третий этаж и завернули налево. Я не без интереса рассматривала интерьер особняка, созданный неким минимализмом, тонко переплетенным с утонченными нотками безмерного богатства, которым явно обладали кровные жители этого дома. Но повторюсь в третий раз, минимализм не придавал поместью легкости, которую он обычно придает интерьеру, здесь он тяжело ложился на плечи, подружившись с мрачными темно-зелеными обоями и печалью жертв вампиров, которые были здесь до нас с Юи. Я не удивлюсь, если каждый будет чувствовать этот особняк по-своему, ведь тут захоронено бесчисленное количество душ-обывателей, стонущих в тишине сквозняком пустых коридоров. Казалось, будто ты находишься на кладбище, а не в здании, хотя… даже на том же кладбище будет намного более умиротворенная обстановка, чем здесь. Просто это поместье никогда не могло и никогда не станет именно домом для семьи в том теплом смысле этого слова, когда его говорят маленькие дети после длительной прогулки в зимнюю стужу. Ни через сотню лет, ни через тысячу. Даже если бы вампиров не было и я жила бы тут с любимым человеком, или он жил бы тут со мной, это место никогда бы не стало райским уголком для нас обоих, даже если бы мы жили тут с Юи одни — сбежала бы на следующий день. Мы могли бы сделать особняк уютнее: обставить мягкой мебелью, накупить кучу всяких безделушек, но он бы никогда не перестал быть тем местом, в котором до нас умирали и убивали, поэтому поместье никогда бы не смогло быть или стать семейным, ибо семьи, как таковой, тут никогда и не было. Я так же могу утверждать, что вампиры-братья просто живут здесь по какой-то веской причине, но, на самом деле, совсем не отличаются от обычных незнакомцев друг для друга — потому что нет в их отношениях ничего братского, ничего живого, ничего человечного. С другой стороны, их объединяет нечто большее, чем понимание чужой боли и радости, — их объединяет жажда. И эта самая «жажда» дает начало их безмерному бремени, которое под действием веков заставляет потерять интерес ко всему, которое заставляет потерять чувства. Их бремя сравнимо с особняком: оно стирает границы личности и делает безликим, вынуждая потерять себя в одной из комнат, предоставить внутренности на съедение собственным демонам и вскоре умереть навсегда где-то внутри своего тела, оставив душу догнивать где-нибудь в темном уголке небьющегося сердца, что никогда и не билось раньше. Я бы не хотела становится вампиром, я бы не хотела терять свой разум в попытках выжить, я бы не хотела вообще здесь с Юи оказываться. Мне настолько страшно за сестру и за себя, что вся эта ситуация заставляет почувствовать себя маленьким ребенком на фоне вечности. О взаимной любви человека и вампира я даже не думала. Что уж говорить о том, что меня могут в любую секунду убить. Просто подойти и впиться клыками в кожу, разрывая артерии, выпивая всю кровь до последней капли, потому что захочется. Я даже не уверена в том, нужна ли мне эта «новая комната», ведь, как сказал Райто, я могу и не дожить до завтра. Рвать на себе волосы под действием безысходности, бежать вперед, стирая в кровь ноги в попытках сохранить жизнь, задыхаться от нехватки надежды — неужели мне остается только это? Неужели я не могу ничего изменить? Неужели мне нужно до конца своих дней чувствовать собственную никчемность? Субару казался глыбой льда, застывающей, средь коридоров, еще больше с каждым новым шагом. Вампир чудился мне до безумия лишним в этом доме, в этой «семье», будто бы это не его место, будто бы он не должен был рождаться именно здесь. Словно призрак или наваждение, он двигался вперед, потеряв ту напускную ауру агрессии и силы, и оставлял после себя шлейф эфемерной печали, граничащей с самой настоящей апатичной блеклостью. Его ледяная фигура была полна больше самоиронии и злобы на свою судьбу, чем яда в сторону других личностей, хоть он и старательно закрывал всем на это глаза, используя грубую силу в качестве прикрытия. Оставшись с ним почти наедине, начинаешь чувствовать вампира иначе, отчасти, будто бы он снял какую-то маску, а может, лишь надел новую, решив позабавиться над приехавшей дурочкой, но отчего-то липкий страх, держащий сердце в железных тисках, начал медленно рассасываться, словно все, что сердцу нужно для успокоения — это ледяной вампир, погрязший в собственной трясине по самый локоть и имеющий настолько белоснежные волосы, что с них вот-вот посыпятся снежинки. И вряд ли у него найдутся силы, чтобы спасать других застрявших. Я запоздало усмехнулась себе под нос, думая о том, что внешность Субару, отличаясь фантомной невинностью, совсем не вяжется с его бессмертием и жертвами, которых он убил своими же клыками. Сколько себя помню, отец всегда любил одиночество и тишину, по крайней мере, ровно с того момента, как мама покинула нашу семью. Он стал таким человеком, который с радостью согласился бы жить на необитаемом острове, только бы ему не докучали его же дочери, жаждущие внимания родителя к своему детству. Не было у него никогда привязанности к семье или к каким-то отдельным личностям. На первом месте стояла его работа, которой он уделял всю свою жизнь, будто бы он был рожден только ради работы, которая, в свете недавних событий, уже совсем не кажется обычной. Разве может священник продать своих дочерей, разве может он от них отказаться? Глупо надеяться, что он когда-нибудь нас отсюда заберет, что нас вообще спасут… В детстве мне хотелось стать такой же, как отец, — избавиться от эмоций, чувств и обязанностей, чтобы только не казаться для него обузой. Я думала, что, если отец будет видеть во мне себя, он обратит на меня внимание, что он полюбит меня, и тогда — он уже не сможет пренебрегать своими дочерьми, но стать любимой я так и не смогла, продолжая выдумывать на уроках японского языка в младшей школе сочинения про любящего отца, который каждое воскресенье водит нас с Юи в кино. Мне всегда было интересно, почему мама отдала кинжал именно мне, а не сестре. Внешне я была похожа больше на отца, чем на мать, когда как Юи, наоборот, была непохожа ни на кого в нашей семье. Зная, как страдала от отца мама, как ненавидела его, как сходила из-за него с ума, я всегда задавалась вопросом, почему именно мне достался кинжал? Почему он достался именно той, кто внешне напоминает объект всех своих печалей? Хотелось бы мне узнать ответы хотя бы на эти вопросы… Я и не заметила, как мы пришли. Остановившись возле неприметной двери из красного дерева, я боялась разрушить ту обволакивающую тишину, которая пролегла между мной и вампиром, рассматривая паркет под ногами. — Теперь это твоя комната, — Субару кивнул на дверь, привлекая к себе мое внимание. — Вещи уже там. Моя комната находится в другом конце этажа. Я зайду за тобой, когда нужно будет идти на ужин. Рейджи не терпит опозданий, а ты не знаешь, где столовая… Тц, вот и нужно мне все это? — вампир раздраженно вскинул свои глаза на меня, но пыл его отчего-то поубавился. Мне показалось, что Субару только сейчас понял, что злиться на ту, что впоследствии будет поить его собственной кровью, — иррационально. Даже не то чтобы иррационально, а подло, потому что злостью человеку не помочь, да и себе тоже, ведь кровь все равно, рано или поздно, пить придется. Вампир свел брови на переносице, становясь слишком серьезным в своей задумчивости. Внутренний монстр сделал кульбит где-то за ребрами, распространяя отраву по мертвым венам и заставляя изнывать от неожиданно пришедшей жажды, стоило только подумать о красной жидкости. В его глазах заплясали мрачные огоньки, которые Субару рьяно пытался побороть, в конце концов, просто отворачиваясь и собираясь идти обратно в свою комнату. — Ты ведь хочешь пить… — сглотнув ком в горле, я просто протянула ему свою руку внутренней стороной вверх и слабо улыбнулась в приглашающем жесте. Почему-то я представила, как Субару скрывается в своей комнате, оставаясь наедине с персональными демонами. Брошенный жизнью и смертью. На перепутье. Я корила себя за то, что жалею вампира, который, в свою очередь, пожалел меня. А в уме продолжают переплетаться все те жуткие картины убийств, что были здесь совершены им и его братьями. Субару искренне удивился, подняв белые брови: — Тебе так не терпится получить новые ощущения? — в его словах сочетались нотки сарказма и иронии. Вампир выглядел сбитым с толку, будто бы никто прежде не предлагал ему своей крови. Я уже жалею о своем секундном порыве. Нужно было слушать то, что твердит разум с того момента, как я переступила порог этого дома, а не идти на поводу у сердца, которое само не знает, чего хочет, — спастись или наоборот попасть в чьи-то сети. — Дура. Я не знала, что нужно ответить. Не говорить же Субару, что в какой-то момент просто пожалела его. Алые глаза, светясь багровым янтарем, прожигают во мне дыру, будто сканируют, от чего становиться почти ощутимо неловко. Как будто это на меня напала жажда! Ну и пусть. Он слишком долго думает, а я, между прочим, уже вообще не хочу делиться с ним своей кровью. Все, поезд уехал. Но рука, двинувшаяся обратно, смогла опуститься лишь на половину, потому что в следующую же секунду ее все же обхватили тонкие пальцы вампира, обжигая холодом мертвой, мраморной кожи. Субару провел носом по участку с россыпью вен, медленно выбирая место укуса. По телу прошлись мурашки. Сердце буйствовало в груди в ожидании боли, которая должна последовать во время всего этого процесса, но некая осторожность вампира выбивала из колеи, заставляя еще больше съеживаться от страха. Резкий укус заставил отбросить все свои мысли в сторону, переключаясь на ноющую боль в районе клыков. Я чувствовала, как утекает моя кровь, я слышала, как бьются наши сердца — мое в панике и его, ожившее в наркотической эйфории на несколько часов, я ощущала, как тихо ускользает моя жизнь, забирая с собой все силы и пуская яркие вспышки перед глазами. Может быть, оно и к лучшему, что первым меня укусил именно Субару. Мы с ним даже похожи, наверное. Наводим смуту возле своей фигуры, выдавая себя не такими, какие мы есть на самом деле. А какие мы есть?.. Вскоре вампир оторвался от раны, отпуская мою руку. В его нахмуренном взгляде было что-то такое скрытое, важное, что я не могла прочитать, но Субару не стал утруждать себя говорить это вслух, он просто растворился в воздухе, оставив после себя лишь две кровоточащие точки, будто бы уже сделал мне одолжение в том, что не выпил мою кровь полностью. Обманщик. Я нервно рассмеялась, заходя в свою новую комнату. Мне было жалко Субару, и одновременно я не понимала, почему, будучи вампиром, нельзя быть хоть немного добрее к тем, кто дает тебе жизнь. Первой, на что я обратила свое внимание, стала дверь, ведущая в ванную, где как раз-таки я и промыла две ранки, после залепив их пластырем, который нашла в своей дорожной сумке, что разместилась на сером ворсистом ковре возле кровати. Ванная комната представляла собой небольшое помещение в бело-золотых тонах ретро стиля. Белая с коричневыми вкраплениями плитка на полу и бежевая на стенах уходила к ровному белому потолку, с которого свисала небольшая люстра, дающая помещению приглушенный желтый свет. Ванна на позолоченных изогнутых ножках была отделена от общего пространства комнаты белым тюлем. По левую сторону было несколько крючков и навесных полок для одежды и полотенец, а так же висело большое зеркало в пол, обрамленное собственной подсветкой. По правую сторону, возле ванны, стояла небольшая раковина с массивной тумбой. Темно-золотые смесители заслуживали отдельного вздоха восхищения. Вытаскивая вещи из сумки, я попутно уносила некоторые из них в ванную, раскладывая по полочкам. Так же в спальне находилась еще одна дверь, ведущая уже в туалет, выполненный в том же стиле, что и ванная комната. Сама спальня, казалось, была роскошной и легкой одновременно. Наверное, только эта комната не вызывала у меня отвращения. Только эта комната не казалась тяжелой, как сам особняк, что несказанно радовало, поднимая упавшее ниже некуда настроение. Когда открываешь дверь в спальню, первое, что видишь на противоположной стороне, — огромные окна и дверь на балкон, скрытые белым тюлем и незадернутыми темно-серыми шторами. Сами окна открывают вид на небо и кроны вековых сосен, а если выйти на балкон можно увидеть розовый сад, дурманящий своим ароматом голубых и белых цветов. Пол, покрытый светло-серым ламинатом, будто специально приглашал к себе тот пушистый ковер, на котором, пока что, все еще стояла дорожная сумка. Черная железная кровать находилась в правой стороне комнаты в углу, у окон, светясь в вечернем свете белым пастельным бельем и мягким серым пледом. Возле кровати стоял платяной шкаф из темного дерева, в который я и складывала свою одежду. В комнате также был небольшой комод с зеркалом и письменный стол, тоже из темного дерева. А в довершение картины — два небольших серо-голубых кресла, сочетающихся с такими же, только темнее, стенами. Разобрав вещи, я взглянула на небольшие часы, стоявшие на комоде — начало седьмого. Думаю, у меня еще есть время порисовать. Беру в руки небольшого размера скетчбук, который скоро закончится, и тонко-заточенный карандаш, идя к письменному столу, на который я, впоследствии, и погружаю все, что мне нужно для рисования. Ничего не придумав, я решила сделать портрет Субару, образ которого уже несколько времени стоял у меня перед глазами.***
Закончить портрет я так и не смогла — в дверь постучались. Убрав скетчбук в небольшую тумбочку под столом, я подошла к двери, отделяющей меня от внешнего мира, и открыла ее, натягивая приветливую улыбку на лицо. Не то чтобы мне было так неприятно общество Субару, скорее, наоборот, но выбор между тем, идти за блуждающим огоньком или все-таки остаться на месте, несказанно забивал голову, особенно, в отсутствии ответов. Я не могла закрыть глаза на то, что шестой сын — вампир, как и не могла закрыть глаза на то, как все в этом доме живут. Понимание того, что блуждающий огонек приводит лишь к смерти, заставило зажмуриться, отгоняя непрошеные мысли, словно рой мошек в июльский зной. — Идем, — коротко сказал Субару, приглашая к неспешной прогулке в сторону столовой. Коридоры, через которые мы шли, были похожи друг на друга, словно все они — сиамские близнецы, переплетенные и единые. Моему взору попадались лишь одинокие картины и закрытые двери. Все до одной — они были разными, брошенными жильцами дома комнатами, в которые вряд ли кто-нибудь зайдет за столетие одно-другое. Дом с привидениями воплоти. Как ни пытаясь запомнить дорогу от своей комнаты до столовой, я бросила эту затею и спросила: — Во всех этих комнатах живут люди? — даже зная ответ, все равно хотелось скрасить тишину между нами, потому что именно в этот момент, она показалась мне слишком натянутой. — Нет, ни в одной из них. В этом особняке живем лишь мы, Юи, ты и несколько людей из числа прислуги, хотя и они — не совсем люди. Перед глазами пронеслись одинокие, незадействованные в жизни вампиров комнаты, которые, по прошествии тысяч лет, наполняются непригодной сгнившей мебелью. Я поняла, что мне категорически не нравятся особняки, — все особняки, благодаря этому. — И зачем тогда нужен такой огромный дом… — вздохнула я, начиная вспоминать какие-то незатейливые ситуации из свой жизни. — Представляю, насколько много нужно иметь сил, времени и людей, чтобы все э-э-это… — обвела руками все пространство перед собой, тихо посмеявшись, — вымыть за один день. — Ты первая, кому не нравится такой размер домов, — Субару беззвучно смеялся, смотря на меня с неким удивлением и интересом одновременно, будто его ледяная броня на лице наконец дала трещину. Глаза вампира все равно оставались холодными, но в них уже можно было отыскать небольшой намек на человеческие чувства и веселые искорки, будто поверх льда капнули немного лавы, разбавляя вершину айсберга в теплую кашу. — Просто дома я убиралась сама, — легко улыбнулась в ответ на чужой взгляд исподтишка. Мне вдруг захотелось взять его за руку, почувствовать, какая она холодная, и согреть, но я одернула себя за такой порыв и просто шла туда, куда меня вели. — Ну как «сама», мы с Юи распределяли обязанности по уборке, чтобы потом, в один момент, не поругаться из-за того, что кто-то из нас сделал больше работы, нежели планировал. Помню, как она отказалась мыть посуду, и в ходе нашей битвы случилось наводнение на кухне. — Вашей битвы? — скорее всего, в нашей беседе слова были лишь для прикрытия. Наверное, в данный момент, мы просто отдыхали от всего на свете в обществе друг друга. Я наслаждалась холодом его тела, который исходил от вампира и помогал забыться, а он моим теплом, что разжигало его жажду и воспоминания, наверное, о чем-то таком, о чем Субару никогда не обмолвится вслух. — Да. У меня было мыло, а у Юи губка, в итоге, после наводнения, кухня прямо сияла чистотой и блеском! — рассмеялась я. — Ты другая… — улыбнулся вампир. Неумело. Как будто делает это в первый раз. В моей душе появился какой-то благоговейный трепет, что мягко содрогался, видя его улыбку, и расплывался, словно та самая лава, обжигая мои чувства от того, что улыбался он именно мне. — Почему же? — подавив секундный порыв, который уговаривал меня отвернуться от Субару куда-нибудь в сторону, в смущении потупив взгляд, я мягко ответила на его улыбку, стараясь не разрушить ту шаткую атмосферу спокойствия, что пролегла между нами. — Точно такая же, как и тысячи других людей. — Но ты не боишься нас, Амайя, в этом твое отличие, — а в глазах Субару настоящий ведьминский шабаш из пламени, янтаря, рубинов и магии, которая вот-вот перенесет меня в какую-нибудь Страну чудес. — Я… Я не успела договорить, так как шестой сын неожиданно остановился, призывая остановиться и меня. Широкая деревянная дверь говорила своим величием о том, что за ней явно что-то происходит. Хотя бы, совместное принятие пищи. Вот только, заходить туда совершенно не хотелось. Посмотрев на вампира, открывающего рыжие створки, мне стало несказанно радостно на душе от осознания того, что со мной сейчас именно Субару. И кажется мне, что в моем сердце скоро надолго воцарится зима. Снежных дней станет больше, скоро я и сама стану снегом. Маленькими снежинками, которые будет разносить ветер по городам и странам. Они будут биться в окна меленьких детей и разжигать в сердцах людей сказку о Кае и Герде. «Я не боюсь именно тебя, Субару, в этом мое отличие».