Время от времени звезды очень ярко сияют; Не теряй рассудок, Звездочет. Sekai no owari — Stargazer.
Кое-как соскользнув с кровати, я почти ползком добралась до ванной комнаты, пытаясь хоть как-то прийти в себя, поэтому спустя десять минут, борясь с ужасной головной болью и опухшими от ночной истерики глазами, через которые было почти ничего не видно, меня хватило лишь на то, чтобы врубить на полную мощность ледяную воду в раковине и подставить под струю руку, чтобы хотя бы так себя отрезвить. Особо не помогло, поэтому пришлось все-таки встать под холодный душ, пока тело полностью не охватил озноб. Приведя себя в относительный порядок, я не нашла ничего лучше для своего упадочного состояния, как просто завалиться обратно на только что застеленную кровать, сминая под собой тщательно разглаженное покрывало. Я не хотела идти на завтрак, я не хотела идти на обед и ужин, я вообще не хотела никуда выходить. Хотелось просто исчезнуть, раствориться в пространстве, распасться на атомы, как было до зарождения вселенной. Мою шею душила дикая боль от недавних укусов, а сердце заходилось в бешеном ритме от сжигающей все естество ненависти на Райто, но в большей степени на саму себя за собственную глупость, которой я не добилась ничего, кроме шишек на своей голове, а точнее сказать дырок в венах. Еще и Коу появился в поле зрения, да не абы какой, а самый настоящий вампир, которых и так в моей жизни хватает. После такого открытия все его слова обрели какой-то иной подтекст, до которого у меня не хватает сил додуматься. Я до сих пор не понимаю, как так получилось, что на той злосчастной детской площадке футбольный мяч прикатился именно к моим ногам, и связано ли отправление нас с Юи к братьям Сакамаки с тем, что когда-то давно я буквально указала вампирам до нас дорогу. Хотя, разве может быть Коу как-то связан с Сакамаки? Они ведь даже не знакомы друг с другом. Но тогда почему Коу, зная, что я являюсь жертвой, присланной собственным отцом шести братьям, уверенно говорит, что мы еще встретимся в какой-то определенный момент моей жизни? С другой стороны, если бы эти события были взаимосвязаны, то тогда Юи должна была изначально попасть не к Сакамаки, а к Коу?.. Я тяжело вздохнула, отгоняя сотни вопросов, на которые я все равно не найду ответа, пока вновь не поговорю со своим давним «знакомым». Решила ничего не рассказывать Юи, пока сама не разберусь с прошлым; хотя бы минимально. Потолок в свете накатившей меланхолии казался самым интересным зрелищем во всей комнате, а поворачивать голову к голубому небу, видневшемуся из окна спальни, не хотелось совершенно. Смотреть на клочок небосвода через стеклянную раму казалось кощунственным, когда можно выйти на балкон и утонуть в бесконечности синевы, поэтому глаза вновь и вновь возвращались к белому ничто над головой. Стрелка на часах лениво двигалась от одной цифры к другой, и я эгоистично надеялась, что вот-вот в комнату зайдет Юи, обнимет меня, спросит, что случилось, вправит мне мозги на место, и все будет чуточку лучше, чем сейчас, возможно, я хотя бы перестану чувствовать себя настолько паршиво. Казалось, будто вместо того, чтобы залечивать свои внутренние раны, мое тело ставит лишь уколы обезболивающего, словно у него больше не осталось ресурсов для отстройки клеток заново. Здравый смысл вопил, что для этого достаточно просто ходить на завтраки, но я от него отмахнулась. Следующим немаловажным открытием в процессе моей рефлексии стала мысль о том, что, если мне плохо, я обязательно думаю о Юи, иногда она мне даже помогает, но делаю ли я что-то в обратном направлении? У нее такая насыщенная жизнь среди вампиров, что я ее почти не вижу, и при этом ей хорошо живется? Никогда не поверю. Просто, скорее всего, она этого мне не показывает, а я к ней даже не хожу. Какая же я ужасная сестра. Следующим открытием стали сапфировые глаза Канато прямо напротив меня, из-за чего я подумала, что окончательно сошла с ума. Вампир безмолвно склонился надо мной, рассматривая будто заморскую зверушку, а когда выводы в его голове были сделаны, губы четвертого сына растянулись в маниакальной улыбке от уха до уха, которой позавидовал бы сам Джокер, и я поняла, что настолько сойти с ума за прошедшие полтора часа еще не могла, и все же позволила себе немного вжаться в мягкую постель телом, чтобы только оказаться хоть на миллиметр дальше от этого существа над головой. Тот будто бы и не заметил моей нервозности, и сказал почти по слогам, обращаясь к своему плюшевому медведю: — Ами стала плохой девочкой и пропускает завтраки, да? Это плохо, Тэдди, так делать не надо. Просто она еще не знает, настолько Рейджи был зол, — будто ответил он на немой вопрос, заданный неживой игрушкой. Значит, Рейджи на меня разозлился? Не самая приятная новость. — Но мы ведь с тобой друзья, — вампир все так же маниакально улыбался, но обращался уже ко мне, — поэтому я решил тебя спасти и пришел в твою комнату, опередив брата! Мне хватило смелости лишь очертить взглядом его синяки под глазами и вести себя так тихо и непринужденно, насколько я могу, чтобы ненароком не разозлить вампира слишком резким движением или взглядом. — Кстати, — вспомнил четвертый сын, — это тебе. Канато взял с прикроватной тумбочки внушительный букет алых роз, который видимо туда положил как только здесь появился, снял с цветов прозрачную обертку, выкинув ее куда-то под ноги, и бросил их прямо на меня, даже не заботясь о том, что все эти розы были усыпаны острыми шипами. Несколько цветов упали мне на лицо, другие на грудь, третьи скатились на кровать по моей одежде, царапая открытую кожу. Я настолько опешила от неожиданности, что даже забыла прикрыться руками, — только вздрогнула всем телом и закрыла глаза, пока не поняла, что им ничего не угрожает. — Эти розы были настолько бордовыми, что напомнили мне студеную кровь и твои глаза, которые приобретут такой же оттенок, когда ты умрешь. Обещаю, если это случится, я положу в твой гроб такие же, — вампир погладил меня по голове, словно послушную собачонку. — Поднимайся. Мы с Тэдди хотим сводить тебя в одно место. Он же не говорит про свой «восковой» музей, я надеюсь? Потому что у меня нет своего вездесущего Аято и спасать меня оттуда явно никто не будет, если Канато все же вознамерится сделать новую куклу для своей коллекции. Утешало лишь то, то меня обещали положить в гроб, но, черт его знает, какие у него там инсталляции, — вампир ведь не обещал мне, что мой гроб обязательно будет закопан в сырую землю. Я лишь аккуратно встала с кровати, легонько улыбнувшись и пытаясь сдержать рвущийся наружу вопль ужаса от его следящих за всеми моими действиями фиалковых глаз, и собрала рассыпавшиеся цветы обратно в букет, ожидая его команды. Действительно, похожа на собачку, осталось лишь надеть на меня поводок. Возможно, мне просто не хотелось сопротивляться. Возможно, я его просто настолько сильно боюсь. Внутренний голос, увы, больше ничего мне не говорил.***
Могильная плита была холодной и мрачной. Она оставляла отпечатки этого холода где-то за грудиной, из-за чего в сердце начинали расти ледяные шипы, рвущие клапаны. Одинокий, темный от времени, могильный камень застыл в глазах такими же одинокими буквами, отчаянно не хотевшими выстраиваться в голове в весьма знакомое имя. Это имя было мне безразлично, но являло смысл для стоящего рядом со мной. Для Юи, например, оно тоже не было пустым звуком. «Корделия» звучало в черепной коробке, как приговор или пытка. Имя пугало, заставляя кончики пальцев дрожать от напряжения, царапаясь о шипы роз. Корделия была матерью тройняшек; возможно, — плохой матерью. Меня никогда не интересовали их отношения. Но как бы безразлична не была мне эта женщина, не вспоминать, глядя на впечатанные в могильный камень буквы, свою мать было почти невозможно. Где она сейчас? Жива ли она? Счастлива ли она? А если ее нет в живых, стоит ли на ее могиле такое же холодное надгробие? Когда люди уходят, мы пытаемся запомнить их последние слова, воспроизвести их образ в своей голове и никогда, никогда в жизни, не забывать то, что заставляло нас улыбаться, когда мы с ними говорили. Мы думаем, что со временем боль уляжется, сердце успокоиться, а комок в горле перестанет перекрывать кислород, но такого не происходит год, затем второй, третий, и ты и сам не осознаешь, что слезы никуда не делись, а забыть этого человека вовсе не получилось. Я медленно положила цветы на могильную плиту, глубоко вздохнув. — Ты любил свою мать? Канато стоял где-то позади, безмятежно улыбаясь, словно в любую секунду сорвется со своего места и раздробит мне череп прямо об этот ледяной камень. — Конечно же, — вампир посадил Тэдди на соседнее надгробие, расправив его игрушечные лапки. — Это ведь я ее убил. Это про вот такое вот проявление вампирской любви говорила Юи?.. — А ты, Ами, любила свою мать? — я оторвалась от созерцания каменных букв, удивленно посмотрев на Канато. В голове была, на удивление, звенящая пустота. И в правду, какое мне дело до того, насколько больно умирать от рук собственных сыновей? — Думаю, я любила ее больше, чем она меня, — улыбнулась уголком губ, — но люди не убивают своих родителей. Канато опустился на корточки напротив меня, взяв мое лицо в свои ладони, и предвкушающе улыбнулся, обнажая свои клыки. Правда, в глазах его не было ни намека на веселье. — А ты хотела бы ее убить? — шепотом спросил вампир. — Может, найдем ее прямо сейчас, и я помогу тебе доказать ей свою любовь? Я боязливо сглотнула ком в горле и мягко взяла ладони Канато в свои руки, убирая их от своего лица и стараясь не разрывать с вампиром зрительного контакта. Непонятно, чего стоит ждать от четвертого сына: сейчас он почти спокоен и воодушевлен, а в следующую секунду от неаккуратного слова или взгляда — твоей жизни больше нет. — Я смогу доказать ей свою любовь, если защищу Юи. Правда, пока это не особо у меня получается, — мягко улыбнулась я, предаваясь ностальгии по нашим счастливым детским денькам. — Иногда мне кажется, будто бы она уже тогда знала, что нас ждет… Как назло, ничего лучшего, как вновь посмотреть на каменное надгробие я не нашла. Оно было настолько мне чуждым, что становилось почти родным. Такое же неизвестное, как и вся история нашей семьи. — Тогда? — Канато тоже посмотрел на надгробие своей матери, вопросительно наклонив голову влево. — Мы с Юи не видели нашу маму уже лет десять. Я не знаю, где она, с кем она, жива ли она. Ничего о ней не знаю. — Ты расстроена из-за этого? Как там у людей принято утешать друг друга?.. Вампир освободил свои руки из моих, положив их сверху. Я не хотела отвечать. Вообще не хотела на него смотреть. Я устала. Зачем я вообще заговорила с Канато о его матери? Хотела ведь о нем узнать побольше, а получилось так, что вновь напомнила себе о том, о чем не хотела лишний раз вспоминать. — Амайя? — Канато сильнее сжал мои руки. Я быстро сморгнула слезы, повернувшись к нему. Вампир какое-то время смотрел на меня, не отрываясь, но я совершенно не могла расшифровать его эмоции. А потом он склонился над моим лицом и поцеловал, невесомо накрывая своими холодными губами мои. Я в шоке отпрянула от него, попятившись назад, но так и не уйдя далеко, ведь он до сих пор держал меня за руки. Канато усмехнулся, блеснув хищными глазами. Вот я и попалась в его ловушку. Как будто что-то могло выйти иначе. Сейчас он притянет меня ближе к себе, заломив руки над головой, и укусит в шею, возможно даже действительно убьет, потому что не сможет остановиться. Наверное, обреченное выражение лица, застывшее на мне каменной маской, выглядело настолько смешным, что Канато не преминул смущенно посмеяться, чем только еще больше вывел меня из колеи. — Наверное, я сделал что-то не так? — вампир задумчиво почесал свой затылок. — Люди такие сложные. Точно! Нужно же было тебя обнять. В следующее мгновение Канато почти мягко меня обнял, кладя голову мне на плечо и похлопывая по спине. Сказать, что я опешила — не сказать ничего. В шоке я протянула руки и обняла его в ответ, утыкаясь носом в изгиб его шеи. Казалось, словно меня за считанные минуты превратили в обычную пластиковую куклу, с которой можно играть, как вздумается хозяину: кидать в грязь, наступать на нее ногами и бросать об бетонную стену, а потом после небольшого акта насилия заботливо купать в ванне и прикручивать новые руки и ноги взамен разбитых старых. После понимания, что все, что делает Канато, он делает лишь потому, что каким-то образом увидел во мне новое развлечение, хотелось вырваться из объятий вампира, собрать всю свою гордость в кулак и уйти, бросив его пугающего медведя в какую-нибудь глубокую лужу, но, боже мой, стоит лишь закрыть глаза, и подсознание начисто забывает о том, что я обнимаюсь со своим потенциальным убийцей… Если я сейчас позволю себе на секунду расслабиться в его ледяных руках, сколько мне надо будет потом ему заплатить? Какую цену он назовет? — Смотрю, ты времени зря не теряешь, — усмехнулся Субару, возникнув буквально из ниоткуда. Я вздрогнула от неожиданности и попыталась отстраниться от Канато, на что вампир лишь печально вздохнул и выпустил меня из объятий. — Что здесь делает братец Субару? — серьезно спросил Канато, обжигая шестого брата холодным взглядом. Скорее всего вампир именно с таким лицом убивает наскучившие ему игрушки. — Неужели он пришел проведать могилу нашей матери. Как думаешь, Тэдди? — обернулся вампир к медведю, теряя всю свою ледяную решительность, будто прямо сейчас его плюшевый друг ответит на заданный вопрос, а если это случится, то Канато просто обязан встретить его дружелюбной улыбкой, а никак не расчетливым взглядом Ганнибала Лектера, но Тэдди все так же продолжал молчаливо сидеть на чужом надгробии и безразлично взирать на нас своими глазами-пуговицами. — Рейджи попросил проверить, все ли нормально у Амайи, — раздраженно ответил Субару, посмотрев в мою сторону. Я не могла понять, о чем он сейчас думает. — Раз она еще жива, то мне здесь больше делать нечего. Было видно, что шестой сын хочет уже развернуться и пойти по своим делам, а не бегать по поручениям Рейджи, но что-то его останавливало, заставляя стоять напротив нас. Когда же я попыталась незаметно отползти от Канато чуть дальше, уверенная, что сейчас он занят гляделками с Субару, увы, вампир все же заметил мои слабые поползновения к выходу и схватил за руку, от чего я боязливо застыла на месте. — Ах, бедная глупая Ами… — покачал головой Канато, смотря на меня словно на маленького ребенка. — Смотри во что наши братья превратили ее шею, — вампир притянул меня к себе, разворачивая к Субару таким образом, чтобы ему открылся обзор на всю мою шею. — Я пытался ее утешить, ведь Ами, наверное, жутко грустно из-за того, что каждый здесь пытается ее убить… — Канато задумчиво погладил меня по голове. — Знаешь, а не устроить ли нам бал? — предложил он Субару. — Девушкам нравятся балы. — Я не собираюсь играть в твои игры, — отрезал вампир, медленно закипая от злости. Еще чуть-чуть и Субару пойдет громить чьи-то надгробия. — Да? — удивился Канато. — Но тогда тебе придется передать Рейджи, что ты нашел Ами у могилы Корделии со свернутой шеей, — улыбнулся вампир, наблюдая за тем, как глаза Субару наливаются яростью. Шестой сын молчал. Молчал, злился и смотрел на мою шею. — Отлично, ты согласен, мы с Тэдди знали, что ты не откажешься! Что ж, тогда торжественно приглашаю принцессу ночного дождя и ее сопровождающего на бал! — захлопал в ладоши Канато, поднимаясь с земли и поднимая меня за собой. Я неуверенно застыла перед Субару, пытаясь мысленно передать ему все благодарности мира за то, что он не бросил меня тут один на один с местным сумасшедшим, ведь так я хотя бы имею минимальную уверенность в том, что доживу до завтра. Наверное, я могла продолжать так стоять перед альбиносом и дальше, восхищаясь его невесомой призрачной красотой, но Канато потянул меня в сторону поместья, напевая что-то себе под нос. Хотелось верить, что в глазах Субару читалось сочувствие.***
Всего за каких-то полчаса Канато превратил меня в самую настоящую принцессу, будто бы сбежавшую из диснеевских мультиков. Я стояла перед зеркалом в кружевном белом платье чуть ниже колена, а вампир старательно заплетал мои волосы в какую-то причудливую косу, вплетая туда голубые цветы. Широкие рукава делали мои руки еще более тощими, чем они есть на самом деле, поэтому я не преминула как-нибудь скрыть их от моего взора за свободной юбкой. Наверное, с принцессой я все же погорячилась, — девушка, смотрящая на меня из-за зеркальной глади была похожа на невесту у алтаря, ждущую своего жениха, ей не хватало только фаты и свадебного букета. Шея ее была украшена синими гематомами, под глазами залегли тени, и все ее лицо не выражало собой ничего, кроме мрачной обреченности. Скорее всего, это именно то платье, в котором Канато хотел положить меня в гроб, как еще одну свою мертвую жертву. Может быть, сегодня все и случиться, а может, это будет только репетиция. Мне не дано знать божественный замысел. Мне не дано знать, в какой день и в который час я умру. Когда Канато был удовлетворен моим внешним видом, он повел меня в бальный зал, скрытый в бесконечных коридорах поместья, держа под руку, словно отец, ведущий свою дочь к алтарю. Зал оказался огромным пыльным помещением, забытым будто бы на полвека, хотя под этим слоем пыли можно было отследить его былое величие. Оно проглядывалось в этих огромных хрустальных люстрах над головой, в высоких фактурных потолках, в дорогом паркете, в этих старых музыкальных инструментах, стоящих в том положении, в котором их там оставили много лет назад, в мебели из красного дерева и стенах с декоративной росписью, увешанных мутными зеркалами… В центре зала нас ждал призрак — призрак ушедших эпох, потерянных имен, времени, потраченного в никуда, людей, пропавших без вести, призрак, появляющийся средь каменных надгробий на кладбище, когда ты кладешь цветы на могилу любимого, призрак родных людей, снящихся в кошмарах. Его волосы отливали серебром лунного света, кожа просвечивала, а глаза светились багровым заревом. Мне надо было испугаться. Сердце должно было замереть, а ноги подкоситься от ужаса и благоговения. Надо было упасть перед ним на колени и взмолиться о божественном снисхождении, но я лишь шла в его сторону с выпрыгивающим из груди сердцем, будто ведьма на свою казнь. Когда мы подошли к Субару на расстояние вытянутой руки, я осталась стоять на ногах только благодаря Канато. Тот почти ласково мне улыбнулся, отпустил мою руку и погладил по голове, говоря что-то о музыке. Слова проходили мимо меня, и только спустя какое-то время я осознала, что дрожу от самого настоящего страха. Мраморные пальцы Субару потянулись в мою сторону и аккуратно приподняли моё лицо вверх, распространяя по всему телу волну мурашек от холода его кожи. Я не могла понять, с каким выражением лица он смотрит на мою шею. В его нечитаемых глазах горел огонь, брови были нахмурены, а губы сжаты в тонкую линию. Эмоции выдавали в нем какое-то илюзорное подобие жалости: то ли он был опечален тем, что за всё это время укусил меня всего лишь один раз, давая возможность своим братьям превратить мою шею в кровавое мессиво и тратя драгоценный ресурс не на тех существ, то ли он вдруг решил пожалеть человека и сейчас не знает, что делать со своей жалостью, — делов-то его братья все равно уже наворотили, толку от его печального лица? Пальцы вампира невесомо переместились на сонную артерию, отсчитывая ритм сошедшего с ума миокарда. Не отнимая руку от пульса, Субару тихо заметил: — Ты боишься. Еще недавно он говорил, что я отличаюсь от других тем, что не боюсь вампиров, но как же любит судьба иронизировать над нашими словами. Не прошло и двух дней, а я уже стою перед ним и дрожу, как осиновый лист. — Это из-за Канато? Имя отпечаталось где-то в черепной коробке, отдалось там набатом, словно вибрации камертона приложенного к затылку. Я хотела открыть рот и прокричать на весь зал: «Да, это из-за него!», но не смогла разомкнуть губы. Правда заскреблась в груди длинными когтистыми лапами, — я испугалась Субару, которого пообещала себе не бояться. Почему именно его? Не Райто, не Шу, а именно Субару. Мне оставалось лишь слабо улыбнуться в попытке сгладить правду, которую я не хотела признавать, но отвести глаза от его алых рубинов так и не получилось. Те прожигали меня насквозь, словно мне было мало его обжигающе-ледяных пальцев на пульсирующей артерии. — Почему? — Не знаю, — попыталась протолкнуть я слова сквозь сжавшееся горло. — Я просто… Вчера… Я… — попыталась обьяснить самой себе, что же все-таки со мной случилось, но ответ как назло не выстраивался в моей голове хоть во что-то связное. Я почти умоляюще посмотрела на вампира, теряясь в собственном иррациональном приступе страха, а потом сама же себя одернула. Что я пытаюсь у него вымолить? В чем я виновата? В том, что за слепой верой в альбиноса и собственных фантазиях я совсем забыла о его природе? Что я боюсь снова попасться в ловушку из правды и жестокости, на которую натыкаюсь при встрече с каждым жителем особняка? — Это правильно, — вампир провел тыльной стороной ладони по моим ранам на шее. — Ты должна меня бояться. — Но я не хочу! — быстро выговорила я, не успев сообразить, что же я вообще говорю. — Я просто запуталась, — тяжело вздохнула, отводя взгляд. — Кому мне верить? Что мне делать? — не думала я, что настолько расклеюсь, чтобы истерить перед тем, с кем хотела сохранить хоть какое-то призрачное подобие понимания. Субару чертыхнулся, посмотрев куда-то за меня, на что я лишь стыдливо улыбнулась. — Успокойся и выдохни, — я последовала совету вампира. — Канато не терпит сломанные игрушки. Хотела было спросить, зачем он это сказал, но через несколько секунд вопросы были излишне — шаги эхом разносились по всему помещению. Я обернулась, увидев, как Канато шел в сопровождении одного из слуг поместья. — А вот и я! — радостно воскликнул вампир, указав слуге в ту часть помещения, где стояли музыкальные инструменты. Мужчина, не издавая ни одного звука, сел на танкетку, проверяя исправность рояля, в то время как Канато умостился на один из стульев, обнимая Тэдди, словно сокровище, и шепча ему что-то на игрушечное ушко. Когда со всех сторон, отскакивая от стен и полов, полилась музыка, возвещая о начале вальса, Субару взял мою руку и уверенно повёл в танце. Я поняла, что совершенно не умею танцевать и знаю о вальсе только с видео в интернете, поэтому, когда я в очередной раз наступила Субару на ноги, красноречивость в его взгляде так и говорила о том, насколько я бедовая. Стоит отдать ему должное, темп вампир немного замедлил, давая мне возможность запомнить основные движения. Одна мелодия, казалось, крутилась в голове в бесконечном повторении, словно рефрены, хотя на самом деле сменялась другими. Я сама не поняла, в какой момент выпрямила спину, подняла голову, уже не следя за ногами, и расслабилась настолько, что позволила воодушевленной улыбке застыть на своем лице. Мы кружилась по бальному залу, а невысокие каблуки отбивали ритм: раз-два-три, раз-два-три. От мелодии к мелодии я постепенно забывала обо всем случившемся — я вновь превращалась в знакомую себя. Раз-два-три. Субару остановился, чтобы я покружилась. Раз-два-три. На месте Субару появляется Канато, чего я сначала даже не замечаю. На какое-то время меня захватывают его фиалковые глаза с расширившимися зрачками. Казалось, в них можно увидеть даже свое отражение. На губах вампира цветет блаженная улыбка, словно он ангел, сошедший с небес, а рука держит мою так невесомо, будто бы боится ее сломать. Канато говорит что-то о том, как рад тому, что мне стало легче. Я совершенно ему не верю, но в ответ говорю лишь слова благодарности. Канато похож на смерть. Такой же с виду хрупкий, как кости, лишенные органики. Он так же пугает своим неожиданным появлением, так же равнодушно выносит приговор. Тэдди в его тонких, подростково-детских руках, — будто вампиру не сто с лишним лет, — словно коса, забирающая чужие души. Чем больше наблюдаешь за Канато, тем более понятным он становится. Все выстраивается на свои места: вампир настолько ненастоящий, что искать в нем что-то от реального Канато просто не имеет смысла. Все в нем не имеет смысла. И если в остальных можно отследить хотя бы мельчайшие крупинки их самих, то в Канато их нет вовсе. Раз-два-три. И вновь привычный Субару, словно разрывающий цепи из никому ненужных сравнений и условных рефлексов. Раз-два-три. Раз-два-три… И так складывается вся жизнь, раскрашиваясь в краски — дешевые и дорогие, яркие и темные, мутные и светлые. Кажется, будто мир вокруг никак не меняется, а на самом деле не меняемся только мы, стараясь сохранить вокруг себя все в таких же цветах, как и десять лет назад. Только вот картины стареют, краски выцветают, товарный вид теряется, а мы все наносим и наносим на холст новые слои лака, чтобы ничего не осыпалось. Можно ведь отдать картину на реставрацию, можно нарисовать ее заново, но мы лишь наращиваем защитный слой в высоту, затем помещаем холст под стекло в надежде, что он выдержит еще пару лет, и в итоге куем себе кандалы из прошлого, закрывая глаза на будущее впереди. Это удел людей, в этом проявляется наша человечность, но самое смешное, что вампиры — точно такие же. Вот посмотришь на них, а они ведь тоже застряли в своем прошлом, болезненном или счастливом, хотя кто им запрещал двигаться дальше? Нестись вперед, не оглядываясь на смерть, время и возможности. Я искала в вампирах человечность и нашла ее совсем не там, где хотела. Субару будто бы в подтверждение ответил мне отблеском световых бликов в своих алых глазах, и я осознала, что не могу им не верить.***
Я громко рассмеялась, не волнуясь о том, что кто-то меня за это может наругать. Скорее, единственную реакцию, которую я могла получить, это Субару, крутящий пальцем у виска, но тот лишь удивленно на меня смотрел, как бы ожидая продолжения то ли моего смеха, то ли моего объяснения. Мы сидели на скамейке в розовом саду вампира среди кустов белых и голубых роз. Солнце плавно перетекало на запад, готовясь к закату, на двор опускались сумерки, а я пыталась совладать со своими нервами. Как назло в голову лезли непрошенные мысли о том, что я нарушила за сегодня целых три правила Рейджи, не явившись ни завтрак, ни на обед, ни на ужин, хотелось, конечно, и школу прогулять, но это будет слишком жирно для сегодняшнего дня. В теле скапливалась усталость, а мозг только-только начал приходить в себя и вспоминать, что вообще-то не ел целый день. — А ведь Канато действительно поднял мне настроение! — вырвалось у меня, после осознания, что из живой куклы я вновь стала превращаться обратно в человека. — Надо бы его поблагодарить, но не думаю, что захочу устроить себе подобный мозговой штурм еще раз. Я постаралась весело улыбнуться, повернувшись в сторону Субару, он посмотрел на меня в ответ, слабо изогнув губы в некоем подобии улыбки, от чего я развеселилась еще больше и сочла данную реакцию за разрешение продолжить говорить дальше: — На самом деле, сегодня я задумалась о том, что мы никогда не знаем, когда гуляем с друзьями в последний раз. Это могут быть даже не друзья, а люди, с которыми нам просто приятно общаться, — я откинулась на спинку скамейки, прикрыв глаза. Признаваться самой себе в том, что мне просто страшно было смотреть на Субару, говоря такие вещи, я не хотела. Что он скажет мне в ответ? Тоже посмеется, как Шу? — Вот вроде недавно ты весело проводил с этим человеком время, а через месяц, год, два, вдруг осознаешь, что этого человека больше нет в твоей жизни, и в тот момент, когда вы встречаетесь с ним в последний раз, ты никогда не знаешь, что завтра ваши дороги разойдутся навсегда, — понимание того, что все мое доверие к Субару держится лишь на моей слепой вере в него, неприятно заскреблось где-то в сознании. — Я часто вспоминаю моего лучшего друга. Знала ли я, что больше его не увижу, когда прощалась с ним в последний раз? — я смотрела на небо и криво улыбалась, все еще не понимая, грустно ли мне или уже все равно. — Я ведь действительно верила, что просто приеду к сестре, как всегда на несколько месяцев, а потом мы вернемся обратно в наш дом, в прежнюю жизнь, и я вновь буду гулять с другом, как в старые добрые времена. Нет, я знала, что в этот раз с дальними родственниками, как представил мне вас отец, что-то не так, но я никак не могла предположить, что тот день настолько перечеркнет мою жизнь. И тут надо было бы сказать что-то банальное, вроде: «Пусть с этого дня моя жизнь начнется с чистого листа, и в ней не будет места для сожалений», но это ведь будет не совсем честно, правда? — я посмотрела на вампира, внимательно слушающего мой монолог, и встала со скамейки, оказавшись напротив Субару. — Поэтому я просто хочу сказать тебе спасибо за сегодняшний день. Ты прекрасно танцуешь, а я отдавила тебе все ноги. Я не смею надеяться, что когда-нибудь мы станцуем вальс с тобой вновь, я вообще не смею больше на что-то надеяться… — я постаралась тепло улыбнуться, показывая альбиносу, что для меня это было важно, а после уважительно поклонилась. — Еще раз спасибо! Наверное, хватит на сегодня откровений, и Субару они явно не нужны. Я развернулась, чтобы пойти в сторону особняка, но остановилась, пораженная долетевшим ответом: — Извини нас, — он говорил хрипло, скованно, будто боролся сам с собой. — Наверное, мы настолько увязли в грязи собственных грехов, что уже не понимаем, какого это, просто вот так разговаривать, танцевать… Субару нахмурился, когда я вновь повернулась к нему, голос его стих, а в воздухе повисли невысказанные слова и признания в собственной бесчеловечной натуре, сгнившем сердце и свернувшейся от холода крови в сосудах. Мне хотелось верить в то, что он сказал бы именно это. Я снова позволила вере себя ослепить. Выдержав взгляд, полный отчаянной злости на самого себя и извергающихся вулканов, я сказала: — Отлично! Я принимаю твои извинения, а потому предлагаю и тебе начать новый этап своей вечной жизни, когда в ней у тебя появляется собеседник, — я протянула ему руку для рукопожатия. — Меня зовут Амайя, мне шестнадцать лет, я живу с вампирами, приятно познакомиться! — Субару недоуменно пожал мою руку, не совсем понимая, что я от него хочу и на что он подписывается. — А ты должен ответить: «Привет, меня зовут Субару, и я пытаюсь научиться жить заново».