***
- Подожди, еще не готово. Раф опустил голову обратно на дощатый пол, нетерпеливо кусая губы. Проклятье! Что ж так медленно? - Вот. Все, – затянув последний узел на фиксирующей шину повязке, Тимми ободряюще, но несколько растерянно улыбнулся. Боится. Не понимает, как Рафаэль собрался куда-либо сбегать в таком состоянии. Раф скривился. По-честному, он и сам не представляет, как. Но выбора, кажись, и нету. Вечернюю свиданку Рафаэль не переживет. И это не фигура речи. - Ладно. На этот раз – медленно. Раф никак не мог заставить себя перейти от слов к делу, продолжая убого валяться кучкой дерьма на осточертевшем полу. Ну же! У тебя нет выбора, старик. Просто нет выбора. А может… Может, и правда, ну его? Все равно это наверняка бесполезно. И очень болезненно. Может, плюнуть и дождаться своих визитеров, а там – будь что будет? В конце концов, ну что такое они еще смогут с ним сделать, чего не делали раньше? И чего он, соответственно, уже не вытерпел? Воображение тут же услужливо подкинуло ему пару картинок, одна другой гаже, и Раф скрипнул зубами. Кого ты пытаешься обмануть, убожище? Не позволить ублюдкам себя убить. Не позволить убить. Сам же мальца учил, сенсей недоделанный. Хотя, впрочем, для мелкого он, наверное, реально мог бы стать сенсеем. В других обстоятельствах. Парнишка-то толковый. Мог бы, если бы… не всё это. Закусив губу, тут же отозвавшуюся болью и кровавой капелькой из припухшего, недавно прокушенного участка, Раф уцепился за плечо Тима и сел. Кхм. Попытался сесть. Не, ну сел же в итоге. Подумаешь, правильнее это положение было бы назвать сидячим лежанием. Неважно. Щас привыкнет, как тогда, и дальше… Просто подольше посидеть надо будет… Нет. Пожалуй, тогда спина так адски не болела. И это точно не глюки. Рафаэлю казалось, что одно неаккуратное движение – и его панцирь просто разломается пополам, он прямо чувствовал, как медленно ползет по карапаксу услужливо продолженная Сидом трещина. Ладно. Без вариантов. Хватит, нанылся уже. Раф попытался повторить отрепетированное ранее (пусть и не совсем удачно) действие: ухватился за верстак, за Тима, за волю… И медленно, очень медленно и осторожно, начал подниматься. Перед глазами мгновенно стало темно, красно-черным тоннелем сузилось зрение, снова защипало во рту, занемело небо, забухало в висках. Уже понимая, что не устоит, ниндзя с силой вцепился в мальчишку, всем весом осев на него, будто куртка, брошенная на стул. Парень, как ни странно, выдержал. Осторожно, боясь сделать лишнее движение, Тим опустил все двести фунтов Рафаэлевой туши на пол и потерянно уселся рядом. Рафаэль открыл рот, чтобы подбодрить мальчишку, но тут его вывернуло – хрен знает, то ли от боли, то ли от головокружения. Тяжело дыша, Раф лежал на полу в луже собственной блевотины, закрыв глаза и не имея сил даже на то, чтобы отвернуть в сторону голову. Пол продолжал качаться, вызывая все новые приступы тошноты. Было ощущение, что если бы не этот пол, Раф провалился бы куда-то дальше, глубже. Очевидно, в Ад. Впрочем, по всей вероятности, он уже там. Вот только ребенка-то вместе с ним за что? Сколько прошло времени, Раф не знал. В какой-то момент ему малодушно захотелось снова отрубиться, но даже этого не получилось. Внезапно он осознал, что Тима рядом нет. Лениво подумав о том, что, видимо, уже настал вечер, и парень отправился восвояси, Рафаэль не нашел в себе сил даже расстроиться. Какая-то возня у дверей, приближающееся поскрипывание, а затем теплый плюх возле правого плеча уведомили Рафа о том, что Тимми таки не свалил. - Я велик притащил. Раф, пожалуйста, давай еще раз попробуем! Ты только встань и на него сразу переваливайся, а уж я докачу… В лесу спрячемся… Ты сможешь, давай! Голос мальчишки звучал умоляюще, в нем было столько надежды и веры в Рафа, что тот не смог сопротивляться. Ладно. Нужно только встать. И правда, ничего сложного. Уже два раза вставал. Ну вывернет еще разок, да похер. Будет ехать и блевать, че. Рафаэль с усилием оторвал голову от пола, игнорируя шорох точек, сгустившихся перед глазами до смерча.***
…Падать – больно. Падать в его нынешнем состоянии – чертовски больно. Падать на сломанную ногу вместе с великом, в полете ткнувшим тебя педалью в раненый бок – ад. Но, к счастью, на этот раз Раф все же отрубился, поэтому не видел, как несчастный ребенок выпутывал его из слегка помятого велосипеда, не запомнил наверняка омерзительного ощущения беспомощности и собственной убогости. Зато вот отчаяние великодушно дождалось Рафова пробуждения, чтоб навалиться на него с новыми силами. Ладно. Нужно уметь признавать свое поражение. - Всё, – четко произнес Рафаэль. Чего стоило ему заговорить, мальчонка знать не должен. И так, вон, воет… - Нет! Раф, подожди, нельзя сдаваться! Я… Я волокуши сделаю, знаешь, как индейцы… Я тебя на них дотащу… Тут до леса – рукой подать, я быстро, ты только не сдавайся, Раф… Ну Раф же!.. - Тим. Всё. Ребенок закрыл лицо руками и судорожно, болезненно засопел. Узкие плечи мальчишки тряслись так, словно его только что достали из морозилки. - Ты же… Ты же сам говорил… нельзя позволять… им… себя убить… А теперь… Рафаэль же! Ну ты же можешь! - Не могу. Мы попусту тратим время, – слегка отдышавшись, Раф смог уже более членораздельно выражать свои мысли. – Твои волокуши с моей тушей оставят на земле такой след, что по нему даже слепая умственно-отсталая старушка нас найдет в два счета. Так что толку – никакого. А пока ты тут суетишься, вечер приближается. Езжай в Рединг, звони. Сколько отсюда до Нью-Йорка? - Миль сто… – убитым голосом прошептал Тим. Если раньше Раф думал, что отчаялся, то теперь понял, насколько заблуждался: отчаяние – это вот сейчас. Сто миль. Минимум часа два езды (по городу же не погоняешь, особенно с такими харями, как у его братьев – один раз копы тормознут, и все, финита), плюс еще столько же Тиму – доехать на корявом (стараниями Рафа) велике до Рединга. Дозвониться… Проехать обратно, пусть и на машине. А уже вечереет… Вот теперь действительно всё. - Рафаэль… Пожалуйста… Придумай что-нибудь! – Тимми вцепился в Рафаэлеву руку, будто это могло что-то изменить. - Нечего тут думать. Езжай, Тим. Я дождусь. - Обещаешь? Врать было легко, хоть Рафаэль и ненавидел ложь в любых ее проявлениях – даже присущая Лео тактичность вызывала в Рафе глухое раздражение. Чего прятаться-то? Есть, что сказать – говори, и нечего выдуриваться. А молчать и терпеть, когда мысленно хочется обгавкать – нечестно это. Лицемерно. За эту прямолинейность Рафаэль не раз уже получал, но меняться не собирался. До сих пор. А теперь вот пришлось. И даже старшенький об этом не узнает… - Обещаю. Тим втянул воздух через нос, сжал кулаки и начал подниматься, но, внезапно прервав движение, изменил траекторию и бросился на шею лежащему раненому. Раф слегка поморщился – ну как клуша над цыпленком, ей-богу! – и осторожно сжал мальчишку в ответ. - Тим. Все будет хорошо. Доверься мне. Я знаю, что делаю. Он и вправду знал. Выгнать дуренка отсюда к чертовой матери – вот и вся стратегия. Лео бы удавился.***
- Эй, Тимми! – сообразил вдруг в спину мальчишке Рафаэль. Тим резко, всем телом развернулся к нему, в глазах пацана полыхнула почти звериная радость предвкушение пополам с надеждой. Раф поморщился, будто ему только что дали пощечину. Что ж он делает с ребенком-то, а? - Тим… Там, на верстаке, отвертка. Дай мне, а то сам не дотянусь. Мальчик растерянно захлопал ресницами: - А… Ты… Ты что-то придумал, да? Раф? Да? Рафаэль мрачно изучал залепленную жиром и какой-то черной дрянью ножку означенного верстака и никак не мог заставить себя посмотреть на парнишку. - У меня оружия нет. А отвертка – прочная и относительно острая. Тимми порывисто бросился исполнять приказ, схватил инструмент, развернулся к Рафаэлю… и замер на полушаге. - Но… Если я ее тебе дам… ты попробуешь их убить, да? От потерянного голоса Тима Рафу захотелось надавать себе подзатыльников. Да уж, перед хорошеньким выбором он ребенка поставил: или мутанту помочь, или человеческим собратьям не навредить… - Я попробую защититься, Тим. Секунды тишины нескатившейся смолой повисли в воздухе. В какой-то миг Раф даже подумал, что мальчик больше не заговорит с ним вообще, и почему-то от этой мысли ему стало так тоскливо и мутно, что Раф не выдержал и тихо сказал облюбованной прежде грязной ножке верстака: - Я больше не хочу оставаться беззащитным, Тим. «И умирать беззащитным я не хочу», – с горечью добавил он про себя. Тимми не двигался. Рафаэль закрыл глаза. То чувство, что он сейчас испытывал, сложно было назвать даже тоской или, к примеру, разочарованием. Просто это было так странно... Вот они – два живых существа: разговаривают, взаимодействуют, даже, наверное, искренне сочувствуют друг другу. Но один из них сейчас отвернется и уйдет, и сможет делать что угодно: смотреть телек, гонять мяч, слушать музыку, общаться с друзьями... а другой останется валяться на полу в ожидании смерти. Вроде бы мир-то один на двоих, сарай этот один на двоих, пол в сарае для обоих одинаково жесткий... Солнце на улице светит всем. Но один просто повернется и уйдет, а другой будет еще долго, мучительно умирать, не имея даже возможности подороже продать свою жизнь. Просто потому, что тот, кто уходит – человек, а ты – нет. Несправедливо? Да не в жопу ли разговоры о справедливости? Оставьте их для Майки, которому не дали умолотить в одну харю именинный пирог. Раф не думал о несправедливости. Он думал о том, что не хочет подыхать. И особенно подыхать вот так – беззащитным, опасным примерно как пасхальный кролик, куском мяса. Отошедшая было на какой-то десятый план ярость вновь заняла свои позиции, деловито растолкав и слабость, и боль, и страх. Рафаэлю отчаянно, до зуда в ладонях хотелось сражаться. Пусть недолго, пусть не личным, благородным, верным оружием, а первой попавшейся убогой железякой… Но – сражаться. И умереть воином, а не подопытной крыской. В ладонь ткнулось что-то жесткое и прохладное. Тимми обжал пальцы Рафаэля вокруг рукоятки отвертки и, поймав его взгляд, отчаянно прошептал: - У Билла пистолет есть, я видел… Будь осторожен. Пожалуйста. - Черта с два они меня теперь так просто получат, – прорычал Раф, благодарно сжимая запястья мальчишки. – Черта с два! Раф хотел еще что-то сказать – успокоить, подбодрить… Но мальчик, не дав ему заговорить, кивнул и, резко вскочив с колен, практически волоча на себе велик, метнулся за дверь, не удосужившись ее затворить. Да и правильно. Теперь-то и незачем спектакль устраивать. Время раскрывать карты. Впрочем, некоторых тузов ублюдкам лучше пока не видеть. Рафаэль сжал в ладони рукоять отвертки, перевернув ее стержнем вдоль запястья, и улыбнулся. Вы удивитесь, ребята. О, вы сильно удивитесь. Черта с два он сдастся. Черта с два.***
Солнечный клин, засунувшись в дверь, нагло прорезал темноту сарая, тыкаясь любопытным теплым носом куда-то Рафаэлю в макушку. Раф, зашипев, слегка передвинул тело – так, чтобы смотреть на улицу, не выворачивая головы, и заодно подставить свету лицо. Какая-то мелкая птичка, рассеянно постукивая клювиком по деревянному порожку дверного проема, прервала свою припрыжку и уставилась черным круглым глазом прямо на Рафаэля. Некоторое время она соображала, враг это потенциальный или просто зверюга, мимо проходящая, наконец, приняв, очевидно, какое-то решение, шарахнулась в сторону, в два маха взлетела в воздух и, почему-то зигзагами (ну не дура ли?), направилась в сторону приветливо машущего ей ветвями лесного массива. Рафаэль печально проследил за ее полетом до тех пор, пока тварь не скрылась в зеленом тумане, и в досаде даже захотел отвернуться. Но не смог. Припорошенная солнцем августовская трава уже слегка пожухла и порыжела. Дневные цветы вовсю сонно закукливались до следующего утра, а ночные еще не успели проморгаться, поэтому небольшой лужок перед лесом, окружавшим ферму, выглядел не столь живописно, как, наверное, мог бы смотреться в другое время. Но, черт возьми, Рафу придираться было не с руки. Да и не хотелось совершенно. Редко, очень редко он бывал на улице днем. Пожалуй, только в тот счастливый (ну вот лично ему ужасно понравилось это время, несмотря на отсутствие телека и приставки) период, когда они гостили на Кейсиной ферме. Раф никогда бы никому не признался даже под пытками (хотя теперь эта фигура речи получила несколько другой оттенок выразительности), но ему тогда было в кайф разлечься на земле, вдыхая запахи прогорклых трав, дерна, всегда по-разному пахнущего ветра, мягко касающегося кожи. Слушать и слышать шелест листьев, сплетающих свое зелено-бурое кружево где-то на месте привычного Рафу бетонного потолка, плеск реки, какие-то хрен поймешь какие лесные звуки, музыкой периодически долетающие до него вопли братьев, устроивших очередную перебранку… Тогда Рафаэль не думал о том, что, кончившись, это все больше не начнется. Тогда он вообще не думал о смерти, честно говоря. Странно, ведь с ней-то он сталкивался уже не раз. Но – не так. Не настолько… предопределенно. Раф лежал на полу, рассеянно наблюдая за тем, как медленно и неумолимо теплая дорожка света отползает от него обратно, меняя оттенок с бело-желтого на охряный и минута за минутой становясь все багровее. В масштабах мира и сараюшко, и застрявший в нем Рафаэль - ничто. Солнце продолжит греть и светить, дурацкие птички продолжат жрать и чирикать, что бы здесь, на дощатом полу, ни происходило. Обидно? А поди-ка, засунь свою обиду себе в жопу, старик. Как есть, так есть. Рафаэль смотрел на пока еще по-прежнему нагретую дневным теплом поляну, близко-близко – реально рукой подать – маячивший лес и не мог отвести глаз. На солнце бы сейчас… В траву…