A Werecat in London/Кот-оборотень в Лондоне

Не было никакого смысла возвращаться в парк, будучи покрытой кошачьей слюной, в футболке с чужого плеча и без возможности объяснить, каким образом прошли её ожоги. Взамен Маринетт попросила Сару отвезти её обратно в отель. Ей требовалось провести некоторое время в уединении, чтобы передохнуть и придумать план. Или хоть какую-нибудь отговорку. План ей был необходим для оправдания, поскольку она, наверняка, подвергнется перекрестному допросу со стороны Альи, как только подруга увидит её. Да, Ваша честь, в день, о котором идет речь, я была похищена юношей, который также, по случайности, является моим секретным супергеройским напарником, который, также по случаю, является котом-оборотнем. Нет, Ваша честь, я понятия не имею, как прошли мои ожоги. Был вовлечен язык, Ваша честь. Нет, это не было вылизыванием моего лица. Маринетт поморщилась. … подсудимый признает себя виновным по единственному пункту — в тот момент он был покрыт шерстью. Её остроумие сошло на нет, и Маринетт продолжала терять последние капли чувства юмора, едва устроилась в хвосте метлы. Поток воздуха в лицо не был таким уже неприятным, но все же побудил её прикусить губу, порозовев лицом. Против собственной воли, её разум возвращался к ощущению того, что между её ног нечто иное, нежели метла. Мускулистое тело, тяжелое во сне, вес которого далек от того, чтобы назвать его некомфортным. Атласная кожа, жилистые мускулы прижимаются так плотно, как только возможно для двух тел. И источают тепло, словно печь. С самого начала этого было достаточно, чтобы разжечь огонек интереса под её кожей. Не каждый раз ей доводилось просыпаться с абсолютно обнаженным, красивым парнем, развалившимся сверху, и не испытывать совсем ничего по этому поводу. Особенно не тогда, когда он… Ну, он двигался во сне. Не впервые она чувствовала его возбуждение. Маринетт прикусила губу и быстро глянула на затылок Сары. Ведьма была поглощена полетом, и Маринетт незаметно скрестила ноги, ей оставалось только надеяться, что никто не заметил, как заливаются краской её щеки. Тело, перетекшее из полностью покрытого мехом кота-оборотня в абсолютно обнаженного юношу, уютно и крепко вжавшееся в её раздвинутые бедра, двигалось во сне. Сонное покачивание чужих бедер, прижатых к ней. Напряженные мышцы внизу его живота и бедер, едва различимые движения его таза. Растущее присутствие его возбуждения между ними, теревшееся сначала об простыни, затем об её бедро, и, наконец, когда ему удалось извернуться в более удобном положении, толкнувшееся непосредственно в центр её сути. Маринетт не спала намного дольше, чем притворялась, и стыдилась признать, что пользовалась ситуацией гораздо сильнее, чем должна была. Его низкий стон в её ухо чуть было её не погубил. Будто одна французская девушка, полностью поглощенная происходящим, могла сопротивляться всему этому? Это было бы просто жестоко и невозможно… и не было никакого оправдания её желанию, чтобы это длилось вечно. И когда он находился на самом кончике сна, у Маринетт отняло все силы оставаться расслабленной. Она не была религиозной, но в момент, когда он приоткрыл рот и начал посасывать её шею, она готова была поверить в Бога. Она собрала все силы, чтобы не поддаться настойчивому требованию своих рук опуститься вниз по его спине, обхватить его великолепные ягодицы и еще плотнее прижать его к себе. Просто получить немного больше трения там… Одно только это сладкое воспоминание давало Маринетт достаточно пищи для фантазий, чтобы занять себя на всю оставшуюся часть лета. Она наслаждалась дополнительным бонусом, имеющим свои плюсы перед их положением в саду. Различные ситуации, разные ощущения. Ей нравилось быть сверху, но она обнаружила, что были преимущества в разрешении ему находиться на вершине и позволении прижиматься к ней. Кончики её пальцев закололо при воспоминании о прикосновениях к нему, о поглаживании обнаженной кожи; и будто наяву ощущая, как ему это нравится, как он ответил на прикосновения тихим мурлыканьем, и кошачий хвост обернулся вокруг неё. Она упивалась потрясающим подарком, чувствуя, как его мышцы отступают назад и вновь двигаются вперед. Мышцы, разработанные тяжким трудом, благодаря годам полетов над Парижем, вместе с ней. Его грудь и живот вплотную прижимались к ней, и каждое волнообразное их движение не способствовало тому, чтобы погасить приятную искру желания, что покалывала где-то внизу, между широко разведенных ног Маринетт. — Ах… — Возвращаясь в настоящее, Маринетт сжала рукой метлу, чтобы удержаться на месте, а другой рукой скомкала подол футболки и зажала его между ног. Достаточно того, что каждый легчайший порыв ветра делает все возможное, чтобы напомнить ей, что она в данный момент без лифчика, и достаточно того, что каждое прикосновение футболки заставляет её чувствовать это. В противном случае, ей придется опозориться, сидя на конце метлы, если она не окажется в уединении в своем гостиничном номере в ближайшее время. Она не смела оглядеть себя снизу. Каждый раз, когда она смотрела вниз, то вспоминала, что футболка, которую она украла — в самой футболке она была по сути голой и возбужденной — была очень знакомой футболкой, и что она уже тысячу раз видела кое-кого другого в этой футболке. Черная, с цветными полосами на груди. Футболка от бренда Габриеля, с отличительным фирменным G на бирке. Уже много сезонов назад она вышла из моды, но оставалась мягкой и пережила годы стирки. За все время она видела только одного юношу, одетого в подобную футболку, и сейчас она была уверена, что не случайно откопала точно такую же футболку в чемодане Кота Нуара. — Маринетт, мы на месте, — позвала Сара, фиксируя свою метлу возле окна. — Я напишу тебе позже? Может быть. Э-э… — Она почесала шею. — Извини за… ну, ты поняла… — Все в порядке, — прохрипела Маринетт, обнаружив, что её голос странно охрип. — Он… Я… — Она покраснела. Слов, чтобы подвести итог произошедшему, не было. Она некстати вспомнила прикосновение его языка к нижней части ягодиц, и во рту пересохло. — Да-а. Все время, пока Маринетт расставалась с метлой и переползала через подоконник, она была намного напряженнее, чем при использовании своего йо-йо. Она чувствовала возросшую влагу в своих трусиках; и это не помогало ей справиться с беспокойством. Черт бы её побрал, и заодно лохматого, сонного парня-кота из-за которого у неё все болело настолько, что она с трудом могла соображать. Особенно, когда проклинала его за это. Маринетт перевела взгляд от окна к двери гостиничного номера, а потом к двери ванной. Она была одна. Почти одна. Она никогда в своей жизни не окажется в полном одиночестве до тех пор, пока она — ЛедиБаг, но Тикки, по крайней мере, сводила свое присутствие в её жизни до минимума, когда хотела того. Дверь была заперта. Подростковые гормоны и редкая возможность манили. Нет никакого смысла изводить себя до конца дня, когда есть совершенно исправный душ, манящий её. Тикки не стала комментировать поведение мямлящей отговорки Маринетт, как она бросила квами на кровать и скинула одежду. Смех маленькой богини был слышен даже сквозь дверь, пока вода не заглушила его. Первое прикосновение воды было ледяным, посылая гусиную кожу, моментально покрывшую руки и ноги Маринетт. Это не помогло охладить её пыл; съежившаяся от холода кожа и подрагивающие мышцы, казалось, только разожгли огонь сильнее. Когда температура воды нормализовалась, она закрыла глаза и позволила монотонному гулу воды наполнить свои уши. Она почувствовала, как влажные струйки и собственная ладонь скользнули по её телу. Она позволила внутреннему жару возрасти, ожидая этого с нетерпением. Достаточно сказать, что у неё давно была практика оживлять свои фантазии. Эти фантазии стали намного красочнее, потому что в её мыслях всплывали теперь не только фотографии и вырезки из журналов. Маринетт с удовольствием припомнила гостиничный номер с приглушенным светом и себя, прижавшуюся к обнаженной груди, когда они лежали в объятиях в полусознательном состоянии. Первый раз, когда она была одета в одну пижаму, а он в пару розовых пижамных штанов. Она вспоминала бледную кожу и прекрасно сложенные мышцы. Находясь так близко, что её щека прижималась к его груди, а губы ощущали его сердцебиение. Ей следовало сразу догадаться, что утробный гул в его груди не был пневмонией. Это было мурлыканье. Мурлыканье. Адриан мурлыкал, когда спал, свернувшись вокруг неё. Маринетт рассмеялась про себя, чувствуя, как чаще забилось её сердце, когда она позволила своим рукам скользнуть по животу и вниз по бедрам, вновь поднимаясь вверх. Она проложила знакомый путь к впадинке между ног, взъерошив короткие волоски. Навстречу ручейкам воды она вернулась обратно и сжала пальцы вокруг груди. Ох, с того момента, как она услышала утробное мурлыканье, она должна была понять, кто он! Она должна была догадаться! Даже не считаясь с чарами. Мальчик, о котором она долго грезила, был тем самым парнем, который так долго следовал за ней по городским крышам. Застенчивые улыбки и печальные глаза принадлежали тому же дерзкому котяре, что ухмылялся от уха до уха и чьи глаза горели зеленым озорным огнем каждый раз, стоило ей посмотреть на него. Тикки была права: Маринетт восхищалась его задницей и в костюме, и без него в течение трех лет, даже не подозревая, что это одна и та же привлекательная задница. «Даже не знаю, должна я сказать ему или нет…» Если она об этом расскажет Коту Нуару, он никогда не устанет припоминать ей. Если она поведает это Адриану, он, вероятно, сольется по цвету с её костюмом. Помимо того, они были одним и тем же парнем. И у него действительно лучшая задница во всем Париже. И в Лондоне тоже. Наверняка, и во всей старушке Европе. Она слизнула горячую воду с губ, тихо замычав, сжимая пальцами соски, чтобы испытать нарастающее ощущение восторга. Собственные пальцы были плохой заменой ошеломительной, наэлектризованной дрожи, что дарило ей мурлыканье, но, пока её глаза были закрыты, она могла представлять его рядом с собой, и это сработало. Она могла представить, как он утробно мурлычет, пока они прижимаются грудью к груди. Его горячий рот, прислонившийся к её шее, его язык, прокладывающий дорожку по её пульсирующей вене. С поразительной легкостью она погрузилась в туманное, ломающее реальность удовольствие, стремясь к нему и чувствуя это, окунаясь полностью, чтобы прочувствовать и разумом, и телом. Она наслаждалась ощущением нарастающего напряжения внизу. Этим натянутым узлом похоти, что становился туже, когда она глубже погрязла в фантазиях, а её пальцы действовали свободнее, блуждая, как им того хотелось. К её возрастающему восторгу, у Маринетт имелось больше, чем просто мимолетное воспоминание, которым можно было свободно играть. Не просто мечты, оставлявшие её взмыленной после отчаянных ласк под утренним душем, в попытках быть как можно тише и осторожнее. У неё была реальность, наполненная солнечным светом и ароматом яблок, и коконом украденного одеяла. Она знала, каково чувствовать тело Кота Нуара в ловушке её собственного, и его мимолетные, неуверенные прикосновения — из-за страха прикоснуться к ней, но не зная, куда деть руки. Его глубокий голос, звучавший почти как мурлыканье в груди. Тепло, излучаемое каждым дюймом его кожи, было великолепно, куда лучше теплой подушки, которую Маринетт прижимала к себе, когда была вымотана долгим боем. Его жар пробуждал её собственное пламя; покуда он каменел, она становилась влажной. Должна ли она была узнать его по ощущениям, что вызывали его прикосновения между её ног? Казалось, просто обязана была узнать. Это не значит, что она видела много пенисов, твердых и не очень, с которыми можно было бы сравнивать. … не считая нескольких раз, когда ловила врасплох Алью и Нино. Она опустила одну руку с груди, проводя по впадинке между грудями и по изгибу живота. Она почувствовала, как бабочки в животе затрепетали, ожидая её дальнейших действий столь же сильно, как и она сама. Ласковое прикосновение пальцами к завиткам волос на лобке вызвала тихий шум, восторженный стон, что эхом отозвался от мокрых стен, покрытых плиткой. Она снова провела пальцами по волоскам, представляя бледную руку, значительно крупнее, на месте её собственной. Она вообразила когтистую руку в черной коже, впервые касающуюся её, и кожа двух рук смешалась по цвету, пока не стало невозможно сказать, где заканчивается одна и начинается другая. Маринетт прикусила нижнюю губу, откидываясь назад на гладкую поверхность для опоры, когда её средний палец скользнул между складок, где уже было горячо и туго от возбуждения. Приятнее чем вода, её собственная влага обволакивала её пальцы, и она медленно скользнула выше к клитору, что легко и быстро вызвало дрожь вдоль позвоночника. Вторая рука изогнулась, щипая сосок, перекатывая его между пальцами. Другая нарочито медленно чертила круги, которые заставляли Маринетт ловить ртом воздух и покусывать губы сквозь улыбку. Она провела пальцами обратно к лону, позволив одному из них скользнуть внутрь, входя и выходя, заставляя желать раздвинуть ноги шире и получить больше пространства. С возрастающим возбуждением она неспешно ласкала себя, щекоча вход и снова возвращаясь к клитору. Хорошо знакомые мелодия и танец, с которыми она слишком тесно познакомилась с тех пор, как достигла половой зрелости. Она коснулась клитора, пальцы второй руки сжали сосок, и она испытала необходимость подавить стон, что поднялся в ответ. Она усилила стимуляцию груди, испытывая восторг от натягивающейся спирали внутри, когда её фантазии стали более лихорадочными. За одну мысль она ухватилась особенно подробно. Каково это — прикасаться к нему? Каково было бы обернуть пальцы вокруг него и позволить своей руке скользнуть от основания до кончика? Прикоснуться к нему мягко, как он прикасался к ней и шептал в её ухо. Или коснуться грубее, когда оба они полны силы и пьяны от похоти и магии. Как он отреагирует? Задержанным дыханием или низким стоном? Он бы поместился в её руке? Шептал её имя или проклинал охрипшим голосом, когда она двигалась по нему? А что если она опустит руку ниже и сожмет самое основание? Понравится ли ему, если она будет перекатывать в ладони напряженные шарики или проведет ногтем посередине? Каким будет его лицо, когда она будет гладить его? Щеки вспыхнут румянцем, зеленые глаза заискрятся, пока она будет изучать все изгибы и вены, что находятся в паху? Чеширский оскал или робкая улыбка? Его кожа будет мягкой? Каковым он будет на ощупь в её ладони? Насколько податлив? Какой длины? И толщины? И какого цвета? Маринетт застонала. Черт, она должна будет увидеть, как только представится возможность. В данный момент у неё было только воображение, собственные пальцы и струя душа, наполнявшие её нескончаемым потоком ощущений. Пар и вода, стекавшая по шее, превратилась в ловкий рот Адриана на её коже, поток воды на животе сформировался в Кота Нуара, стоящего на коленях, прокладывающего дорожку из поцелуев по её телу, и влажное давление стены, переплавлявшееся, благодаря воображению, в кота-оборотня, ведущего языком вдоль её ног. Все они были одним юношей. Разные лица, одна душа. Её друг, её партнер и просто красивый парень в кожаном костюме. Представлять их одновременно было грязно, непозволительно и волнующе, что заставляло Маринетт смеяться и кричать сразу. Она позволяла себе пресытиться опьянением и воспоминаниями, где её руки не были её руками, и горячая вода стала губами и языком, а её ноги дрожали и обнаженные ягодицы вжимались в кафель стены, ставшей крошечными язычками пламени, проникавшими под кожу. «О боже, да…!» Это было отвратительно здорово. Маринетт склонила голову, с трудом сглатывая, зажмурив глаза, когда достигла критической точки, откуда уже не было возврата. Теперь все или ничего. Самым важным был накал, и наслаждение, и пьянящее чувство, столь удивительно плотное между её ног, что она готова была взорваться. Её ноги дрожали, живот трепетал, а рука начала терять ритм, когда она заблудилась в нарастающем удовольствии. Потирая и пощипывая, кружа и вращая, желая всего и ничего, от чего было хорошо. Её разум погрузился в видения бледной плоти, и черной кожи, и еще более черного меха. Подушечки пальцев переместились в нужное место, кружа в правильном направлении. Вместо бенгальских огней — фейерверк. Яркий, горячий, опаляющий, пока в её мыслях не было ничего, кроме цвета и света. Другая её рука сжала грудь, сминая и натягивая, добавляя мощности уже врывающемуся бочонку с порохом, делая взрыв ярче и краше. Она не просто опрокинулась в пропасть; она бросилась в пустоту с головой, не сдерживая крика. Мышцы сжимались, пульсировали и расслаблялись, пока она едва могла стоять на ногах. Она скользнула вниз, вниз, вниз по стене, пока не растянулась на дне ванны, чувствуя льющий сверху поток воды, а её пальцы все еще судорожно дергались и тряслись, чтобы удержать это цунами удовольствия. Но вскоре ей пришлось замедлиться и замереть. Дыхание не было тяжелым, но, естественно, не было и нормальным. Она слышала удары своего сердца в своих ушах. Внезапно душ стал слишком горячим, но в руках не было сил дотянуться и подкрутить кран до приемлемой температуры. Легкая посторгазменная дрожь прокатилась по мускулам. Она была уверена, что не сможет встать еще долгое время. Вместо того, чтобы предпринять попытки подняться, она повернулась и вытянулась на дне ванной, одной ногой бездумно играя с краном, а другую закинула на бортик, капая на пол. Она не знала, какое выражение приняло её лицо — все мышцы онемели. Она положила ладонь на пупок, а вторую руку закинула за голову. «Вау.» Это было… «Вау.» У неё даже не было сил пошевелиться, когда в дверь раздался тихий стук, а потом Тикки перелетела через порог. Маринетт бросила взгляд на занавеску, наблюдая, как по другую сторону зависает крохотная тень. Привычное покалывание магии, излучаемое маленькой богиней, только сильнее грело чувствительную кожу Маринетт. — Маринетт? — Тикки подождала ответа, а вокруг её маленького силуэта появилось тусклое красное свечение. — Повеселилась? Забыв, что между ними занавеска, Маринетт кивнула. Нет смысла лгать Богу, который точно знал, чем она занималась. Они слишком долго прожили в тесном общении, и Тикки неоднократно заверяла Маринетт, что пережила почти все возможные проявления человеческой сексуальности. Существовало очень мало вещей, что могли её удивить, и в последнюю очередь — девочка-подросток со здоровым воображением. — Ну, по крайней мере, ты вывела это из своего организма, — усмехнулась маленькая богиня. Пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли, Маринетт смотрела в потолок и просто дышала, пока не убедилась, что может управлять своим голосом. Когда она заговорила, то обращалась к потолку. — Я не знаю, готова ли я показать ему свою личность. Тикки мягко прощебетала: — Ты уже сделала это. — Да, сделала. — Смешно сказать, но она до сих пор не чувствовала паники или сожаления по этому поводу. Это было внушающее ужас, противное, громадное событие, которого она боялась на протяжении почти трех лет, а все, что она испытывала, было остатками удовлетворенного покалывания в её крови. И, может быть, легким предвкушением предстоящей встречи с ним. Когда она увидит его обнаженным снова? «Скоро, надеюсь.» Она приглушенно фыркнула, прежде чем снова смогла сосредоточиться, фиксируя внимание на качающейся тени за занавеской. — Я думала, ты должна защищать меня, пока я не буду готова? — Я была… я. — Она волновалась. Тусклое красное свечение замерцало по ту сторону тонкой занавески. — Он лечил твои раны, и вы оба выглядели такими довольными, когда спали… — Ты романтик в глубине души, — вздохнула Маринетт. — Я — богиня созидания, Мари. Это приходит само собой. К тому же… — К тому же? — Маринетт прикрыла глаза рукой, все еще улыбаясь. — Ты развлекла себя. Послышался тихий смешок, а на щеках показался розовый румянец. Тикки рассмеялась вместе с ней, изыскано и феерично, как волшебное дуновение, звенящее на летнем ветерке. — Больше всего на свете, Мари, я хочу, чтобы ты получала удовольствие. В этом мире так много всего…. — Голос её надломился, и Маринетт почувствовала волнение за прошлое, которое когда-то пережила квами, и будущее, которое было таким ненадежным. Тикки решительно откашлялась. — Понимаешь, ты должна использовать все возможности, которые есть у тебя и него. Не упусти их. — Тикки, ты ужасна. — Иногда. Маринетт оторвала руку от лица, перекрывая воду пальцами ноги. Пряди черных волос прилипли к её плечам, напоминая о мехе, черном как ночь, и морде, заставлявшей её желудок скручиваться в узлы от воспоминаний о том, какой мягкой она была. — Просто он был… Ты же была там. Ты видела его. В это время он был покрыт мехом, и это сделало его… — Странным? — Да. — До тех пор, пока вы оба получаете удовольствие, в этом нет ничего странного. — Тикки опустилась, присаживаясь на бортик ванны по ту сторону занавески. — Если это поможет, я видела более странные вещи на протяжении своей жизни, чем кого-то, кто наслаждается вылизывающим его парнем. Маринетт застонала, понимая, что Тикки нарочно подбирала слова. Её воображение подкинуло короткое видение того, что еще могло быть «вылизано парнем», который быстро покрылся мехом. Маринетт застонала громче. — Он был котом-оборотнем. — Он остается парнем, который тебе нравится, и, я думаю, несущественно, что в тот момент он был покрыт мехом. Румянец на щеках Маринетт усилился до веселого красного оттенка. Отрицать было бесполезно. Тикки снова поднялась в воздух. — Что касается вылизывания, мне любопытно, как он смог это провернуть. У Плагга нет такой способности… — Волшебная кошачья слюна. Фееричный смех в одно мгновение наложил вето на этот вариант. Маринетт подтянулась, немного придя в себя. По крайней мере, она больше не испытывала ощущения, что собирается покинуть свое тело от физической перегрузки. Она провела руками по лицу и откинула волосы назад. — Ты можешь поинтересоваться у него самого, когда мы увидимся в следующий раз. — И я обязательно сделаю это. Маринетт заинтересовалась, будет он одет в кожу или нет, когда Тикки задаст свой вопрос. Ввиду происходящего между ними, будет ли он вообще одет? — Ах. — Занавеска чуть отодвинулась в том месте, где миниатюрная богиня взялась за неё ручкой. — Я только сейчас вспомнила, теперь, когда ты закончила, тебе стоит одеться. — Зачем? — Алья прислала тебе сообщение, спрашивая где ты. Я отправила ей ответ, чтобы она знала твое местоположение. — Она помолчала и направилась к двери. — Она уже в пути. Думаю, с Нино. Маринетт подскочила так резко, что у неё закружилась голова. — Ты не могла сказать раньше? — Тебе было настолько уютно, что я позабыла про это. — О, держу пари, что это не укрылось от тебя! — Она отбросила занавеску, не заботясь о скромности, прошла через ванную и с трудом взялась за дверную ручку. Тикки не помогала совершенно, спокойно паря позади неё, когда Маринетт бежала голой через всю комнату туда, где оставила футболку Адриана, скинутую на пол. — Алья только что вышла из лифта, — объявило божество. — Ты не помогаешь! — Маринетт дернулась в одну сторону, потом в другую. Мятая футболка Адриана вылетела из кулака, как знамя её безумия. Исчезнувшие ожоги она могла списать на таинственную магию Чудесных. Были шансы, что Алья купится. Но до конца ли? Возможно, нет. Но это было лучше, чем ничего. Футболка Адриана, валявшаяся посреди комнаты на полу, после того, как её похитили и спасли от Кота Нуара… никакое волшебство не объяснит этого факта. Маринетт откинула покрывало с кровати и сунула футболку под подушки и одеяло. Это выглядело… прилично? Сносно. Это было сносно. Никто бы и не догадался, что под постельными принадлежностями скрывается футболка. Личность Кота Нуара, как Адриана Агреста, могла быть сегодня раскрыта ею, но это же не значит, что она должна трубить об этом на весь мир. У неё был священный долг защищать его личность столь же рьяно, как она защищала собственную. К сожалению, свирепость, с которой она защищала личность Адриана, не оставила возможности для защиты её добродетели. Слишком поздно она услышала щелчок двери и громкое приветствие Альи. Голос Нино прозвучал чуть позади. Здравый смысл должен был заставить её нырнуть в чемодан, чтобы накинуть на голову первое попавшееся платье. Паника выплеснулась в вопле «НЕ СМОТРИТЕ!», когда она ринулась через всю комнату и головой вперед нырнула в ванную. Единственное предупреждение в последнюю минуту отчаянного спринта, что продиктовал человеческий рефлекс, вызвало другой эффект — в момент, когда кто-то кричит «не смотрите», все смотрят. Без сомнений. Любой человек на планете сделал бы так, когда кто-то кричит: Алья и Нино не стали исключением из правила. У обоих широко распахнулись глаза при виде молнией промчавшейся девушки. Дверь за ней захлопнулась. — Великолепно, — рявкнула Алья, скрещивая руки. Магия испарилась. Она полностью вернулась в свой облик. — Теперь мы все видели друг друга голыми. — Наша дружба становится более и более странной, — пожаловался Нино, засунув руки в карманы. — С другой стороны, Маринетт в отличной форме. Алья скользнула по нему глубоко невпечатленным взглядом. — Тебе, вероятно, стоит пойти проверить Адриана. — Если она голая, я не хочу знать, чем занят он. — Легкий румянец прокрался на его щеки. — Дам ему часик или два. Нино дал ему время почти до полуночи. Несмотря на то, что он спал днем, томление, вызванное валерьяновым похмельем, заставляло его чувствовать себя приятно, возбужденно и немного параноиком, чтобы приближаться к другому человеку, и Адриан уснул ранним вечером и спал, как убитый, до самого рассвета. Он был вымотан к тому времени, когда Нино прокрался в дверь, и не шевельнулся, пока его лучший друг принимал душ и ложился в постель. Адриан не просыпался, пока нечто не проскользнуло в его сны и не вернуло его в реальность. Он был вырван из своих снов так внезапно, что неведомая сила подняла его с кровати, и он пришел в сознание, сжимая в руках волосы и сидя в полном напряжении. Он сгорбился, пытаясь отдышаться, сгибая и разгибая негнущиеся пальцы. Сердце билось в безумном ритме, испарина покрыла лоб. Натянутый узел внизу живота не имел ничего общего с возбуждением. Человеческий инстинкт гармонично слился с кошачьим, оба были настороже, накаливая нервы Адриана. С нарастающим присутствием кот-оборотень ощетинился и зарычал, приказывая ему встать. Поднимайся! На его территорию проникло нечто, что находилось слишком близко к его спящему другу. Слишком близко к невинным людям. Адриану необходимо было подняться, выпустить клыки и когти, прежде чем то, что вернуло его в реальность, найдет его первым. Его мозг работал медленнее инстинктов. Мозг предпочитал сосредотачиваться на конкретных вещах. Если отсутствовала конкретная деталь, мозг, как правило, обрабатывал информацию, что имелась в наличии, и пытался сделать её конкретной. Адриан знал, что в отеле есть нечто странное, потому что ощущал это. В отеле присутствовало существо, что имело магическую природу, и у него оставался кислотный привкус во рту, и по спине бежал холодок. Это делало кожу липкой от пота, натягивало легкие, наполняло кровь ощущением грядущей битвы. — Дерьмо, — прошептал он, смаргивая остатки сна. Последнее сновидение не исчезло из его разума, вместо этого оставшись словно выжженным на внутренней стороне его век. Но ему нельзя отвлекаться, пока его, возможно, выслеживали и загоняли в угол. ЛедиБаг преследовала его в лесу, мчалась сквозь деревья, залитая лунным светом, и, наконец, поймала его за хвост посеребренными руками. Она сжала в ладонях черный мех и уткнулась в него лицом, и толкнула его на землю, и села на его живот, словно оседлала спину жеребца. Её колени впивались в пушистые бока, пока они не стали человеческой плотью, и тогда между ними не осталось ничего. Она запрокинула голову и рассмеялась на Луну, в то время как Адриан держал её за бедра и утопал в ощущении её присутствия. В любой момент они могли отбросить тени с лиц. Они могли шептать друг другу истинные имена. Вместо этого они валялись в траве и смеялись так, словно не делали этого тысячу лет. «Давай пока просто развлечемся», прошептала она, её радость смешивалась с магией. «И ты сможешь найти меня снова завтра утром». Адриан был полностью готов провести остаток ночи вместе с ней и с первыми утренними лучами мчаться по улицам, чтобы найти её. Казалось, его мозг наплевал на все высшие функции, и он ясно почувствовал, как натянулся узел в животе, когда невидимое нечто нашло его первым. Было в отеле что-то, что неуклонно приближалось. Воздух взволновался, а затем стал тем же холодным, липким ощущением, что приобретает тело незадолго до своей гибели. Слабая вонь коснулась носа Адриана — не тот воинственный запах, что едва не погубил его накануне, но что-то древнее, затхлое и прогнившее от прошедших столетий. Запах дыма, и аромат гвоздики и можжевельника. Волоски на руках встали дыбом. Кожа на затылке зашевелилась. Он почувствовал, как выдвигаются его клыки, прикусывая язык. Это мог быть и страх перед присутствием неизвестного, и шевеление сердца в груди Адриана, или Плагг, пытавшийся обозначить свое присутствие. Нино рядом спал в блаженном неведении. — Черт возьми! — Выругался Адриан, подскакивая на ноги и на цыпочках преодолевая комнату. Вышеуказанное ощущение ужаса стало сильнее возле двери. Он был не настолько глуп, чтобы встретить неизвестного оставаясь беззащитным. — Когти! Ожидая наихудшего, Кот Нуар распахнул дверь, вышел в холл, готовый сразиться с монстром, притаившимся в коридоре, будь то акума или офицер Звериного Контроля. Или дух Чумы. — А, вот вы где, милорд, — приветствовал Фрэнк, рысью преодолевая небольшое расстояние, чтобы отвесить глубокий поклон, от которого костлявая голова духа коснулась ковра. Дверь захлопнулась за спиной Кота. — Фрэнк. — Это имя повисло в воздухе между ними. Кот смотрел на него в упор, моргнул, а затем глянул в другой конец коридора, где, он был уверен, что-то находилось. Теперь гул в сознании был приглушен, подобно улью рассерженных пчел. Соседний номер пустовал после отъезда отца; комната следом принадлежала Натали. Номер Гориллы находился этажом ниже. Повернувшись к Фрэнку, Кот оглядел существо и нахмурился. Фрэнк выпрямился, поднял взгляд и выпятил грудь, поворачивая свою скелетообразную голову в его сторону, вглядываясь в Кота черным, стеклянным глазом. — Вы в порядке, милорд? Вы плохо выглядите. Кот отменил трансформацию, присаживаясь уже как Адриан, чтобы рассмотреть миниатюрного духа, стоящего перед ним. — Я думал, ты был… Фрэнк поднял голову. — Я не знаю, — признался Адриан, опускаясь на пол в дверном проеме. — Я решил, что почувствовал тебя, но… — А, вы об этом. — Ты тоже это ощутил? Дух глянул в одну сторону длинного коридора, затем в другую. — Не только я в этом мире готов оказать вам услугу, милорд. Есть много других, кто лоялен к Разрушению. — Наступила пауза. Было слышно, как шелестит длинная, черная шерсть Фрэнка. — Я могу уйти, если вы того хотите. Адриан провел пальцами по взлохмаченным волосам. Прогнать его прочь было бы невежливо. — Что ты здесь делаешь? — Меня прислал ковен Кондлвик, — Фрэнк поднял голову, сверкнув маленьким мешочком, лентой привязанным к его шее. Мешок был полон белого порошка, и кто-то взял на себя труд черными чернилами вывести по контуру «Без валерьяны!». Адриан равнодушно снял мешочек с шеи духа, но не сделал попытки открыть его. Фрэнк наблюдал за ним, возможно, ожидая и надеясь на некоторую благодарность за свои усилия от своего Чудесного покровителя. Когда ничего не последовало, он склонил голову и глухо кашлянул. — На этот раз не должно возникнуть никаких проблем. — Спасибо. — Его сердце еще не вернуло привычный ритм. Фрэнк снова поклонился, когда Адриан медленно поднялся на ноги. Выпрямляясь, дух перенес вес между ногами, вороньими когтями впиваясь в ковер. — Если вы не заняты, милорд, ведьмы просят вас посетить их дом сегодняшним вечером. — Для чего? — Они считают, что вы слишком долго были предоставлены самому себе. Он вздрогнул, раздражаясь из-за наличия людей, считающих его некомпетентным. Конечно, его везение из-за проклятия — его везение в чем-либо — было не самым лучшим, но он делал все, что мог, как Кот Нуар, и было неприятно, что кто-то мог принизить его способности. Боже упаси, ЛедиБаг никогда не умоляла его значимости. — Нет ничего постыдного, но будет лучше, если вы быстро научитесь контролю, чтобы у Звериного Контроля было меньше оснований для охоты на вас. — Фрэнк щелкнул хвостом по ковру. — Если вы придете сегодня вечером, ковен поможет вам лучше контролировать вашего оборотня. Адриан нахмурился. — В прошлый раз, когда они пытались что-то предпринять, я оказался голышом лежащим на парне. — Имело место. — Дух наклонил голову. — Если вы не согласны, одно ваше слово, и все низшие этого города в вашем распоряжении. Адриан слишком хорошо владел английским, чтобы понять дополнительное значение «низших». Его голова внезапно наполнилась силуэтами существ, которых он никогда не хотел бы увидеть при свете. Те, что ползли, оставляя след из слизи, чьи глаза сверкали из темноты, а когти царапали днище кроватей. Существа, что притаились в гостиничном коридоре и пахли гвоздикой и смертью. Фрэнк снова поклонился. — Если вы захотите, я могу заразить целый округ и даже больше, чтобы уберечь вас от Звериного Контроля. — Это не то, чего мне хотелось бы. — Желудок Адриана напрягся. — Я не хочу, чтобы кто-то болел или страдал. — Вы так похожи на своего предшественника, совсем как… по крайней мере, очень. — Дух пожал плечами и добавил: — Там будет Леди Удача. Ведьмы как раз обратились к ней, пока мы разговариваем. Это привлекло внимание Адриана. — ЛедиБаг? — Да. — Тогда я буду там. Фрэнк покачал головой. — Отлично. Они будут ждать вас сегодняшним вечером в аптеке. Приходите после наступления темноты. — Он отправился на выход, и Адриан попятился, приоткрывая дверь. Фрэнк замер, его голова резко вскинулась, и он указал под ноги Адриана. — Э-э-э-э… — Адриан сделал еще шаг назад. Фрэнк отрывисто кивнул. Адриан попытался кивнуть в ответ. Дух поднял голову и, наконец, указал на что-то. — Кто-то оставил вам дань, милорд. Опустив взгляд, Адриан заметил на полу свернутую газету, положенную на миниатюрную коробочку. Склонившись, он сначала поднял газету и почувствовал, как сердце его бьется в горле, пока он рассматривал свое лицо на снимке. Это был не единственный снимок, сделанный папарацци. Было несколько изображений его лица под разными углами с разных расстояний. На некоторых была маска. На некоторых нет. Заголовок газетенки был столь нелестным, как и следовало ожидать от бумаги, годившейся только для макулатуры. Ошеломленный, задыхающийся от негодования, он протер глаза, избавляясь от клеветы, и глянул на коробку, все еще невинно лежащую на ковре. Она была яркой, запечатанной, с чеком, вежливо воткнутым под углом. Презервативы. Адриан издал звук, который просто не мог принадлежать человеку. Он не смог достаточно быстро прикрыть коробочку, его щеки налились глубоким, ядовитым малиновым оттенком. Фрэнк обратил внимание на предмет подношения, но не стал комментировать. — Увидимся в аптеке, милорд. Адриан вернулся в номер, больше не заботясь о грубости, когда захлопывал дверь за спиной. Пальцами одной руки он сжимал коробочку, опасаясь, что содержимое может обжечь его в любой момент. Кто оставил это в коридоре??? В другой руке была газета с нереальными для него фотографиями. Не подделка, не игра света и не галлюцинация. В ответ на его взгляд на него действительно смотрело его лицо. Фотография с Маринетт, перекинутой через плечо Кота Нуара. Или, еще лучше, он распростерт на спине, а её нога прижата к его груди, или фото, где он подхватывает ничего не подозревающую девушку на руки, выдвигая жезл. Адриан знал, просто знал, что все это произошло на самом деле, иначе как бы он добрался из Гайд-парка до своего номера в отеле? Похитить её, как Кот Нуар, было самым логичным. Он уже смирился со своим поступком. Кот — Похититель и Поджигатель было слишком, но, к сожалению, недалеко от истины. Он мог бы смириться с этим. Но никакая логика не объясняла фотографий папарацци, напечатанных в нижней полосе. Заголовок, выделенный жирным шрифтом, гласил «Мальчик-модель — бисексуал?» Тонкий, черный шрифт статьи-сплетни читался, как личный кошмар: Адриан Агрест, гениальная французская модель и сын основателя модного дома Габриэля, может оказаться способен гораздо на большее, чем щеголять привлекательной внешностью на улицах Лондона… Там же имелось фото, когда он заходит в одну палатку с Джоном. Рядом напечатано фото, которое, Адриан не сомневался, он бы запомнил, невзирая, насколько накуренным был бы. А он должен был быть сииильно обдолбаным, чтобы прижиматься к Нино. Потребовалось бы что-то намного серьезнее растолченной валерьяны, чтобы он смотрел на друга с таким кокетливым выражением на лице. Адриан не мог посчитать, сколько наркотиков бы ему понадобилось, чтобы поцеловать своего лучшего друга, но был уверен, что гораздо больше, чем он вдохнул. Продвигаясь к кровати Нино, Адриан размахивал передовицей во весь разворот и кричал: — Что я делаю на обложке The Sun? Нино подпрыгнул от пронзительного вопля, перевернулся, поворачиваясь спиной к источнику крика и накрывая голову подушкой. — Ты все еще под кайфом, чувак? Ты на Земле! — Я имею в виду не Солнце! Я говорю о The Sun! — Лишившись дара речи из-за охватившей его паники, Адриан вскарабкался на кровать, чтобы схватить Нино и повернуть к себе лицом. Забытая коробочка с ярко напечатанным названием и очевидным фирменным логотипом упала на простынь. Нино яростно сопротивлялся секунд двадцать, прежде чем Адриан доказал свое физическое превосходство и боевое мастерство. — The Sun, Нино! Я нахожусь на первой полосе The Sun! — Он яростно потряс газетой. — Ты можешь кое-что мне объяснить? — … да? — Можешь объяснить, почему я тебя ЦЕЛУЮ? — Его голос сорвался. — Э-э-э… — Нино отвел взгляд, вперившись в кровать. Простыни были смяты после потасовки, а ноги Адриана сжимали Нино, когда он оседлал парня. Они оба были одеты лишь в коротких фланелевых шортах, которые были слишком тонкими для позы, в которой они находились. По непонятной причине рядом с Адрианом валялась коробка презервативов. Нино глубоко вдохнул через нос. — Можешь объяснить, по какой причине ты на меня накинулся? — А? — С опозданием, Адриан посмотрел вниз и понял, что хороший выпад против соперника в действительности поставил его намного ближе к другу, чем он предполагал. Он отодвинулся, пока не разместился на бедрах Нино, чтобы они не были в таком тесном контакте, а Нино принял сидящее положение, сверкая румянцем, покрывшим большую часть его лица. — Я… — Адриан уставился на газету, смятую в руке. — Ты. — Это вина Альи. По большей части. — Румянец Нино перешел на уши. — Прости. Ты удрал, и она прикрывала тебя. Она поцеловала меня автоматически, а я и не подумал. — Он прочистил горло, пялясь в окно, а не на Адриана. — Ты поцеловал меня. — Я поцеловал Алью. Просто она была твоей копией в тот момент. — Ох. Верно. Эт… Это было чары. Это Алья. — Он поморщился. — Значит, я не целовал тебя? — Нет. Теперь он чувствовал себя ужасно глупо. — Люди думают, что я целовал тебя. Нино сжал переносицу. — А важно, что они думают? — Я… э-э, нет? — Он сдулся, большая часть его панических настроений вылилась в самобичевание. — Нет, это не имеет значения. — В точку. Это не ты через пару часов получишь звонок от мамаши, и должен будешь объяснить, что фотка — обман. Даже если это не так. Я даже не могу сказать ей, что это не ты. Чувствуя себя последней задницей, Адриан бросил газету на тумбочку и попытался выглядеть раскаявшимся. — Ты просто прикрывал меня. — Как видишь, — воскликнул Нино. Какой-то раздраженный смешок вырвался у него. — Спасибо, что прикрыл меня. — Для этого и нужны друзья, правда? Адриан покраснел и принялся доставать пачку презервативов из-под колена. Его телефон завибрировал на тумбочке, высветился номер Гориллы. Пришло короткое текстовое сообщение. Ни один из них не шевельнулся, чтобы просмотреть его. Пришло второе сообщение. Минуло три секунды, и тон оповещения прозвучал почти отчаянно. Раздался стук в дверь, за которым последовал щелчок дверного замка. — Адриан, с тобой все в порядке? Нам сказали, что в отеле был замечен какой-то дух. Натали. Это была Натали, и впервые за долгое время тон её голоса не был лишен эмоций. Что это было в нем? Нет, не может быть. Он не слышал от неё волнения уже очень давно. Около года. — Чувак, тебе надо слезть! — Прошипел Нино. — Двигайся! Захваченный врасплох, Адриан наклонился вперед, поспешно снимая ладони с плеч Нино. И рухнул корпусом вперед. Они ударились не сильно, но удивленно замерли. Подбородок Нино щелкнул по макушке Адриана, и для второго все кончилось тем, что он прикусил язык достаточно сильно, чтобы почувствовать привкус крови. Шаги замерли посреди номера, и кто-то начал ловить ртом воздух. После этого тишина стала оглушительной. — Натали! Нат! — Тяжелые шаги раздались по ковру в коридоре, резко сворачивая в открытую дверь люкса. — Нат, мы же условились дать им больше личного пространства! Горилла ворвался в комнату с куда меньшей грацией, нежели Натали, задыхаясь от быстрого шага, которым он по-видимому поднимался по лестнице, чтобы добраться сюда поскорее. Интересно, что крича о неприкосновенности личной жизни, он поступал наоборот. — Гуннар, они… — Я вижу. Адриан почувствовал, как их глаза сверлят дыры в его спине. Он нашел силы поднять голову, глянув через плечо. — Прошу. Оставьте нас. Бледное лицо Гориллы приобрело здоровый румянец. Натали решительно не поднимала глаз от своего планшета. — Мы уходим, — сказал Горилла, беря Натали за плечи и выталкивая её из комнаты. — Сожалеем. Мы уходим. Это больше не повторится. — Он забормотал, обращаясь к Натали, когда они вышли, но не настолько тихо, чтобы парни не услышали: — Видела? Он нашел презервативы, которые я оставил. Все отлично. Он предохраняется. — Гуннар… — Он взрослый парень, Нат. — Гуннар! — Мы приняли решение поддерживать его, и мы будем это делать. — Гун…! Дверь захлопнулась. Адриан привалился к Нино. Друг застонал. — По крайней мере, они поддерживают нас, верно? — Верно. Дверь щелкнула и снова распахнулась. Оба парня напряглись. Натали решила остаться в блаженном неведении, не заходя в номер. — Адриан, будь готов к девяти. Вчерашняя фотосессия была сорвана, поэтому на сегодня была запланирована пересъемка. На подобное имелся единственный достойный ответ, да и манеры важны. Адриан поднял голову и выдавил: — Спасибо. — … пожалуйста. Дверь захлопнулась. И больше не открывалась.