Двое, бабочка и немножко нервно

      – Интересный у вас отец, – прервал молчание Гущин.       – Хороший, – подтвердил Зинченко. – В отличие от меня.       – Ну зачем вы так…       – Вот только не надо твоих этих... – Зинченко покрутил в воздухе рукой. – Знаешь, Гущин, я вот на Володю Азарова смотрю и понимаю, что он – хороший отец. У него дочка едва говорить научилась, а он с ней всё свободное время проводит. А я, когда Валерка родился, первые два года перед рейсами у родителей ночевал, понимаешь? Здоровый сон пилота – залог безопасности пассажиров…       Он замолчал и пнул лежавший на тропинке камешек. Гущин остановился, снял кеды, взял их в руку и догнал командира уже босиком.       – Леонид Саввич, ну слушайте, мой отец мною тоже особо не занимался, но я никогда не скажу, что он плохой отец.       – Зато, наверное, к вам в гости друзья отца приходили, да? Интересные вещи обсуждали, а ты тихо сидел в углу и жадно слушал, а потом ещё в библиотеку шёл и книги искал, которые они упоминали?       – Откуда вы знаете? – потрясённо спросил Гущин.       – Да об отце твоём наслышан. Мой такой же, только работал не в авиапроме, а в станкостроении. У нас почти каждую неделю его друзья собирались и говорили обо всём. Меня, конечно, спать отправляли в девять, но стены-то тонкие, я и слушал. Иногда ни черта не понимал, а иногда они какой-то самиздат приносили и стихи вслух читали. “Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд и руки особенно тонки, колени обняв…”       – “Послушай: далёко, далёко, на озере Чад изысканный бродит жираф...”       – “Ему грациозная стройность и нега дана, и шкуру его украшает волшебный узор…“ Гущин, ты-то откуда знаешь? Неужели в девяностые инженеры тоже по вечерам стихи читали?       – Нет, это мне бабушка читала перед сном. И ещё Сашу Чёрного, про консьержкину Лизу.       – Где “Лизе три с половиною года”?       – “Зачем нам правду скрывать?” – улыбнулся Гущин.       – Удивил ты меня, – задумчиво, как будто самому себе сказал Зинченко.       – Да и вы меня. Я думал, эти стихи только моя бабушка и знала. Я в садик-то не ходил, она со мной сидела. В первом классе, помню, другие пацаны спросили про любимые стихи, я «Жирафа» и прочитал. Смеялись надо мной потом долго, пока драться не научился.       – А какие надо было стихи называть?       – Ну как, «дети в подвале играли в Гестапо, зверски замучен сантехник Потапов». Я эти страшилки потом специально учил десятками.       – Помогло?       – А сами как думаете?       Зинченко пожал плечами и не стал отвечать.       – Я как-то Валере «Жирафа» попробовал прочитать, а он попросил отстать от него со школьной программой… Ему тогда лет пятнадцать было. Я тогда впервые и подумал, что ведь не дал ему ничего. Никакой среды, понимаешь? У него всего и было-то, что интернет и школьная программа эта. С Ирой мы в основном о какой-то ерунде домашней говорили, а друзей у меня так и не случилось. Приятели, коллеги. А хотелось-то Атоса c Арамисом или, не знаю, Яшку-цыгана…       – То есть можно жить и без друзей… – не то спросил, не то сделал вывод Гущин.       Разговор становился слишком личным, и лицо Зинченко невольно посуровело.       – Если для себя интересуешься – не советую, – отрезал он. – Пришли, раздевайся.       Зинченко снял шлёпанцы, штаны и футболку и осторожно, стараясь не наступать на корни спускающихся к воде деревьев, двинулся к воде.       – Тут берег глиняный, скользко.       Гущин разделся и не менее осторожно последовал за командиром. Вода была прохладной, поэтому он несколько раз присел, тщательно потерев подмышки и убедившись, что смыл пот, и начал выбираться на берег. Уже ступив на траву, он взвыл от резкой боли в правой икре и запрыгал на левой ноге.       – Ляг на спину, ногу вверх, – скомандовал Зинченко, выскочив из воды в три прыжка. Нескольких уверенных движений рук было достаточно, чтобы Гущин перестал скулить.       – Не болит? – спросил командир и, удовлетворившись кивком Гущина, продолжил: – Ладно, теперь я буду шифер подавать.       – А при чём тут шифер? – Гущин сел.       – Так это ты по лестнице долазился, что икру свело. Вода только добавила.       Зинченко отошёл в сторону, убедился, что посторонних на берегу нет, снял трусы, тщательно отжал их и снова надел.       – Готов обратно идти или ещё хочешь посидеть?       – Давайте посидим ещё?       Зинченко кивнул и сел на траву рядом с Гущиным.       – А хороший сегодня день, – зачем-то сказал он и улыбнулся.       Гущин посмотрел на сощурившегося от яркого солнца командира и улыбнулся в ответ.