К шести часам шифер был полностью уложен, новый конёк установлен, и Зинченко лично осмотрел и чуть ли не обнюхал каждый сантиметр крыши, проверяя, нет ли трещин, хорошо ли забиты гвозди и плотно ли прилегают друг к другу листы шифера.
У Гущина ныло всё тело, а к коже на шее было больно прикоснуться.
– Сгорел? – сочувственно спросил Зинченко, осторожно трогая кончиками пальцем собственное плечо.
– Есть немного. Вы тоже, я смотрю.
– Идиоты мы потому что, надо было у мамы платки какие-то на шею попросить.
– А есть чем намазать?
– Покажи, – Гущин наклонился, и Зинченко внимательно осмотрел его шею. – Давай пока просто холодный компресс. Сейчас сделаю. Мам, тряпки чистые где у тебя?
– На веранде пакет! – донеслось из дома.
– А пластыри?
– А что, ты поранился?
– Нет!
– Лёша поранился?
– Никто не поранился! Пластыри где?
– Сейчас принесу!
Зинченко притащил большой пакет, выбрал несколько белых тряпочек, явно бывших когда-то постельным бельём, тщательно намочил ледяной водой из колодца, слегка отжал и велел Гущину снять рубашку. Приложил компресс к шее наподобие плотно прилегающего высокого воротника, расправил на плечах и ещё раз прогладил влажную ткань пальцами, прижимая её к горячей коже, от чего Гущин едва не замурлыкал. Закрепив углы компресса кусочками пластыря, он намочил и отжал следующую порцию тряпок, снял футболку, повернулся к Гущину спиной и слегка наклонил голову. По его шее, там, где начинали отрастать подбритые машинкой после стрижки волоски, ползла крохотная зелёная букашка. Сбивать её с командирской шеи щелчком Гущин не решился, прихлопнуть тоже было нельзя: он знал, как ощущается даже лёгкий шлепок по обожжённой коже.
– Секунду, по вам тут букашка ползёт.
Зинченко опустил голову. Пытаясь подцепить насекомое ногтями, Гущин наклонился слишком низко и почувствовал лёгкий аромат пота на нагретой коже и до невозможности летний запах речной воды на волосах. Он почему-то мгновенно вспотел сам, хотя было уже не так жарко, спешно вытащил букашку и набросил на шею и плечи командира холодную ткань. Гущину показалось, что он сумел нащупать брешь в доспехах, которые Зинченко таскал на себе в любую погоду и которые делали его в глазах окружающих кем-то вроде всегда действующего по инструкции робота. Гущин ещё мог поверить в то, что у робота может быть семья, что робот может читать стихи и чинить крышу на родительской даче, но так по-человечески пахнуть робот точно не мог. От этой мысли Гущин сначала тихонько захихикал, а потом начал смеяться уже в голос, сложившись пополам и держась руками за живот.
– Ты очумел что ли, Гущин? – Зинченко обернулся и посмотрел на него ничего не понимающим взглядом. Сложившийся пополам и всхлипывающий Гущин с компрессом на шее выглядел настолько забавно, что через несколько секунд Зинченко хохотал вместе с ним, закрыв лицо одной рукой, а второй пытаясь поймать сползший куда-то на поясницу компресс.
Из дома выскочила обеспокоенная странными звуками Вера Николаевна. Немного посмотрев на ползающих по двору от смеха мужчин, она умилённо покачала головой и ушла обратно в дом.
Наконец Зинченко сумел спросить:
– Гущин, ты хоть скажи, над чем смеёмся?
– Не… не знаю, – хрюкнул Гущин и снова зашёлся в приступе смеха.
Отсмеявшись, он снова смочил тряпки и приладил компресс на спину командира.
– Лёня, телефон! – на крыльцо вышел Савва Васильевич, держа в руке вибрирующий прямоугольник.
Гущин шустро вскочил на ноги, добежал до крыльца, взял телефон и принёс его командиру, успев заметить, что звонит Шестаков. Кивком поблагодарив Гущина, Зинченко нажал на зелёную трубку на экране и поднёс телефон к уху.
– Слушаю. У родителей на даче, у меня два выходных. Ну а что за срочность-то? Нет, я понимаю, если лететь надо, а поговорить разве по телефону нельзя? Да приеду я, приеду. Понял, в одиннадцать, – он с досадой бросил телефон на траву рядом с собой. – Обратно надо ехать. Шестаков звонил, за каким-то чёртом я ему завтра понадобился.
– Лёшенька, там ваш телефон звонит? – послышался голос Веры Николаевны. Гущин побежал в дом и вернулся через несколько минут совершенно растерянный.
– Леонид Саввич, и мне Шестаков звонил. Тоже завтра вызвал – и тоже в одиннадцать.
– Что за чертовщина? Что ему от нас двоих может быть надо?
– Ну если вы не знаете, то я тем более, Леонид Саввич.
– Так, иди собирайся тогда, а я ещё должен маме огород полить... Мам! – он встал и направился к дому.
***
За ужином разговор не клеился, Зинченко выглядел заметно расстроенным, а его родители обеспокоенно переглядывались. Гущин думал о том, что ещё один день на этой даче мог бы сильнее сблизить их с командиром, а там уже и до дружбы рукой подать.
Зинченко собрал постельное со своего дивана и с кровати, на которой спал Гущин, в большой пакет, забрал у матери другие грязные вещи и пообещал постирать и привезти при первой возможности.
– Ну всё, мамуль, мы поехали. Пап, тебе книги какие-то привезти в следующий раз?
– Да я тебе позвоню и продиктую, не беспокойся.
– Осторожнее на дороге! Ирочку поцелуй и Валеру.
– Обязательно.
– Леонид Саввич, – Гущин посмотрел на усталое лицо командира. – Вы устали, давайте я поведу.
– А ты не устал? – хмыкнул Зинченко.
– Да не очень. Давайте, правда.
– Ну давай, – Зинченко отдал ему ключи и вздохнул, если Гущину не показалось, с облегчением.
***
– Не спать, Гущин! – голос командира выдернул его из накатывающей вязкой дремоты. – Хочешь, поменяемся? Я отдохнул уже.
– Да нет. Просто, видимо, разговаривать надо.
Зинченко убавил звук радиоприёмника.
– Надо – будем разговаривать. О чём хотите? О самолётах или о девушках? – пошутил командир.
– Давайте о девушках, самолётов нам, чувствую, завтра хватит.
– Можно и о девушках, только я тут не специалист. Двадцать лет брака, какие уж тут девушки.
– А вот скажите, как жену найти, чтобы на двадцать лет?
– Не знаю, она как-то сама нашлась.
– А я как с Сашей расстался, так и… – Гущин замолчал.
– И неужели девушки вокруг не роятся? Герой, красавец.
Гущин пожал плечами.
– Ну… я вот уже месяц одну хочу куда-нибудь пригласить, да всё как-то стесняюсь.
– Нашу?
– Ага, в экипаже Синицына летает. Марина, светленькая такая.
– А ты своим вкусам, я смотрю, не изменяешь!
– Да она на Сашу только внешне похожа, мне кажется.
– Кажется? Ты с ней вообще, что ли, не общался?
– Нуууу, общался, но так, в столовой там, в коридоре. Она с нами один раз в Иркутск летала, когда наша Катя заболела, тогда и познакомились.
– Так пригласи её уже куда-нибудь. Вот прямо завтра и пригласи, если встретишь, всё равно вечер свободный.
– Ай-яй-яй, Леонид Саввич, какие советы вы даёте молодым лётчикам! Перед рейсом на свидание ходить, – Гущин захихикал.
– Я, Гущин, человек старомодный. Я когда в юности на первое свидание девушку приглашал, то это значило в кино сходить и до дома её проводить, а в щёчку при этом поцеловать – так это был верх нахальства и повод для гордости на ближайшие несколько недель.
– И с тех пор никогда на свидания не ходили?
– При живой жене? – серьёзно переспросил Зинченко. – Нет, не ходил. И не планирую. А вот тебе, молодому и свободному, сам бог велел.
