Двое, бабочка и немножко нервно

      Гущин расплатился за рекомендованный продавщицей букет, даже не посмотрев на него, и понуро двинулся в сторону торгового центра, в котором должен был располагаться кинотеатр. Уже у самого входа он сообразил, что в кино с цветами приходить не стоило, но было уже поздно: Марина его заметила. Увидев цветы, она порозовела, всплеснула руками, начала охать, что если продержать их в руках в душном помещении два часа, то спасти уже не удастся, и Гущин опомниться не успел, как обнаружил себя в маленькой студии вместо кинозала. На диване, с чашкой кофе в одной руке и коленкой Марины в другой.       Нужно было спасаться. Он сбежал в туалет и, громыхнув для убедительности крышкой унитаза, начал лихорадочно думать, к кому можно было бы обратиться за помощью. Он отправил сообщение Андрею, но оно не дошло: телефон был выключен. Отец? Даже если бы он умел читать сообщения, помогать бы точно не стал. Оставался Зинченко. Гущина снова затопило мучительное чувство стыда при воспоминании о том, что он наговорил о нём Марине, но он решительно набрал: «Я у Марины помогите придумайте что-нибудь вытащите меня отсюда». Отправил, убрал телефон в карман, спустил воду и долго-долго мыл руки.       Марина уже успела убрать кофейные чашки и предусмотрительно отодвинуть столик от дивана – видимо, чтобы раскладывать было легче. Гущина передёрнуло. В этот момент раздался спасительный звонок.       – Да, Леонид Саввич? – деланно недовольным голосом ответил Гущин.       – Гущин, вы можете сейчас приехать? Нам согласовали интервью, нужно обсудить детали, чтобы лишнего там не сказать.       – Прямо сейчас? Может, завтра?       – Завтра я весь день занят, – натурально как раздражение изображает, будто актёрское мастерство изучал.       – Ну я не могу… – он подмигнул Марине.       – Это ваши проблемы. Жду вас через полтора часа, адрес сейчас пришлю. Это кофейня у моего дома.       – Ну Леонид Саввич!       – У вас полтора часа, – Зинченко отключился.       – Вот же мразь! – с чувством сказала Марина.       Гущин извинился, мазнул губами по её щеке и выбежал из квартиры совершенно счастливый. Уже от метро он позвонил Зинченко.       – Леонид Саввич, вы меня так выручили! Спасибо вам огромное!       – Не за что. Я, кстати, не шутил про полтора часа.       – В каком смысле? – опешил Гущин.       – Приезжайте, разговаривать будем.

***

      Зинченко сидел у окна и пил чай из большой прозрачной чашки. Увидев Гущина, он коротко махнул ему рукой. Гущин махнул рукой в ответ, подошёл к барной стойке, взял стакан минеральной воды и уже с ним подошёл к столу.       – Добрый вечер.       – Добрый, – Зинченко хмуро посмотрел на Гущина. – Давайте без предисловий. Что это было?       – Нужно было от девушки сбежать.       Зинченко поперхнулся.       – А сами не могли?       – Ну, обидеть не хотел.       – А зачем тогда вообще к ней пошли?       – А вы мне посоветовали, – нагло заявил Гущин.       Зинченко допил остатки чая одним глотком.       – Ладно, не хотите рассказывать – не надо. Я другое хотел сказать, – он немного помолчал. – Вы меня утром обвинили в том, что я вас за человека не держу.       – Ну, я на эмоциях был. Можно вопрос?       – Давайте.       – А почему вы вдруг снова на «вы» перешли?       Зинченко ошалело посмотрел на него и тихо сказал:       – Не знаю. Я как-то не заметил. Вы против?       – Нет, – пожал плечами Гущин. – Но на «ты» как-то теплее.       – Ну вы-то в своё время отказались.       – Так вы это помните?       – Слушайте, я там вообще-то руки повредил, а не голову.       – Леонид Саввич, – Гущин поставил локоть на стол и подпёр щёку кулаком, – Вот почему с вами так тяжело, а?       – В каком смысле?       – Да во всех. Вы же никого к себе не подпускаете.       – «Никого» – очень смелое заявление с вашей стороны. Это, я так понимаю, значит «вас»?       – Угу.       – А вам надо, чтобы подпускал?       – Угу.       – А зачем, позвольте полюбопытствовать?       – А что, нужна какая-то веская причина?       – И это, по-вашему, со мной тяжело? – хмыкнул Зинченко.       – Ага. С Сашей и то легче было.       – Так может, потому что я вам не Саша?       – Может быть.       – Вы как-то неуверенно это сказали.       – Не волнуйтесь, цветов не будет.       – И на том спасибо.       – Так сказать-то вы мне что хотели? Про человека?       – Про какого человека? А, – Зинченко потёр виски, – Так вот. Вы с утра сказали, что я вас за человека не держу, потому что с Шестаковым говорил, не принимая вас во внимание.       – Да.       – Так вот, если бы я этого не сделал, Шестаков бы вас так увлёк идеей нашего совместного полёта, что потом вас было бы не переубедить. Я же видел, как у вас глаза загорелись.       – Ну загорелись, и что?       – А вы меня совсем не слушали?       – Слушал. Но не согласен.       – Опять боевые вылеты в голове?       – Ну давайте, прочитайте мне ещё одну лекцию про пассажирские перевозки.       – А вам той было мало?       – Вы зануда, – Гущин удивился собственной дерзости, но Зинченко, казалось, воспринял её как должное.       – Господи, как вас Ларин терпит?       – Не спрашивал. А вот вам с Азаровым, наверное, хорошо.       – Это почему?       – А он такой же зануда, как вы.       – Гущин, не надоело вам?       – Что?       – Препираться со мной?       Гущин пожал плечами.       – Не-а. Дружить вы со мной не хотите, а стажёром я у вас уже побывал, надоело.       – А вы, значит, дружить хотите?       – Хочу.       – Извините, жена звонит… – Зинченко вытащил телефон из кармана. – Да. Скоро буду. Совсем скоро. Ну сколько… десять минут дай мне ещё. Целую. Что купить? Хорошо… Ну всё, пора мне.       – Вам пора, а я так и не понял, зачем я сюда через полгорода тащился.       Зинченко улыбнулся совершенно не свойственной ему хитрой улыбкой и, вставая из-за стола, подмигнул Гущину:       – А потому что за спасение от влюблённых девушек надо платить.