Двое, бабочка и немножко нервно

      Все четыре бортпроводницы ждали их у телетрапа. Гущин улыбнулся, готовясь обнять всех сразу, но в этот момент Кристина рванулась к Зинченко и повисла у того на шее, шепча что-то бессвязное и тихонько всхлипывая, и всё время, которое Гущин потратил на то, чтобы обнять и расцеловать Катю, Зарему и Машу, Зинченко терпеливо и молча гладил её по коротким и совершенно растрёпанным каштановым волосам.       Когда Кате всё-таки удалось отцепить Кристину от Зинченко и, обняв за плечи, увести, Гущин наклонился к командирскому уху и весело шепнул:       – Вот так, Леонид Саввич, и рождаются слухи!       Зинченко окатил его жалостливым взглядом, а затем предложил:       – Давайте, что ли, выпьем вечером, когда нас отпустят.       – Давайте. А где, у вас?       – Ещё не хватало.       – А у меня отец. В баре каком-нибудь?       – Да шумно в барах, не поговорить толком. Давайте в гостинице какой-нибудь, там и переночевать можно. И машину не нужно домой завозить.       – Идёт.       – Ларину не забудьте позвонить.       – А, да, спасибо, что напомнили.

***

      Они сняли два одноместных номера, Зинченко зашёл в свой – принять душ и переодеться, и через полчаса постучал в дверь Гущина. Гущину, потратившему половину из имевшегося в его распоряжении времени на чтение спортивных новостей в интернете, пришлось выскочить прямо из душа, в полотенце на бёдрах и мыльной пене на груди. Зинченко усмехнулся и движением подбородка отправил его домываться.       Зинченко разобрал пакеты, которые Гущин бросил при входе в комнату, достал из них водку и закуску, придвинул стоявший у стены письменный стол к кровати, поставил на него два здоровенных стеклянных стакана, которые обнаружились в номере.       – Леонид Саввич! – раздался из ванной виноватый голос. – Я одежду забыл взять. Можете из моего чемодана достать?       Зинченко открыл чемодан, недовольно покачал головой и выудил из тряпичного клубка трусы, футболку и пижамные штаны в клеточку. Обнюхал, чтобы убедиться, что под руку попалось чистое, и вложил найденное в вытянутую из ванной руку.       – Спасибо!       – Не за что. Надо было чемоданы твои проверять, когда ты ещё стажёром у меня летал. И к полётам не допускать, пока не сложишь по-человечески.       – Ага, и проверять, чтобы портянки правильно намотаны были, – жизнерадостно согласился Гущин, выходя из ванной и как-то по-собачьи стряхивая воду с волос. Помолчал и вдруг серьёзно спросил: – Вы на меня очень злитесь?       – А сам как думаешь? – вздохнул Зинченко.       – Я бы на вашем месте по морде дал.       – Догадливый, смотри. За что именно?       – В смысле?       – Ну за что, по-твоему, я должен был тебе по физиономии съездить?       – Ну за неподчинение же. То есть за попытку.       – Ни черта ты не понял, Гущин, – Зинченко посмотрел на него в упор. – Твоя попытка неподчинения – это следствие. Крайне неприятное, но всё-таки следствие. А причина в том, что ты уже больше года в «Пегасе» летаешь, а до сих пор не уяснил, что экипаж – это команда с чётко распределёнными обязанностями, а не пилоты и их прислуга. Жаль, нельзя тебя на пару рейсов бортпроводником отправить.       Гущин попытался возразить, но Зинченко не дал ему этого сделать:       – Помолчи, я не закончил. Бортпроводники для тебя до сих пор «девочки», хотя на самом деле для тебя не должно иметь ни малейшего значения, какого они пола. Девочки, мальчики, да хоть гермафродиты. Если у тебя вызывает сомнения компетенция и профпригодность конкретного бортпроводника – пиши рапорт. С изложением причин, по которым ты так думаешь. И тогда уже проси отстранения или переподготовки этого человека, а не перевода в другой экипаж, потому что о коллегах тоже нужно беспокоиться. А если ты уверен в том, что человек знает свою работу, – доверяй. Недоверием ты коллег только унижаешь. И этому учиться нужно сейчас, иначе – когда дело дойдёт до продвижения по службе – из тебя выйдет худший КВС, которого только можно придумать, – тот, который не доверяет вторым пилотам. Слышали про борт United, который в конце семидесятых на подлёте к Портленду упал, навертев чёрт знает сколько кругов перед этим? Так там была всего-то небольшая проблема с шасси, а точнее, с индикатором механизации. И капитан круги вокруг аэропорта наворачивал, пытаясь разобраться с несчастным этим несчастным индикатором, пока топливо не кончилось. У него в кабине были второй пилот и бортинженер, а он их вообще не слушал, как будто он там был один. А у них яиц не хватило ему возражать – он же капитан, он лучше знает. И если тебе кажется, что с бортпроводниками одно, а со вторым пилотом всё будет по-другому, то ты ошибаешься. Не надо летать с некомпетентными людьми, но тех, с кем летаешь, надо уважать.       Гущин молчал и смотрел в пол.       – Правильно, не надо сейчас ничего говорить. Потом обдумаешь. А сейчас можно и выпить.       Гущин потянулся к бутылке, но в этот момент у Зинченко запищал телефон.       – Слушаю, – неохотно ответил он.       – Леонид Саввич, здравствуйте, это Дарья. Я должна была вам утром позвонить, но забыла совсем, вы извините меня.       – Да ничего страшного, – автоматически ответил Зинченко и наконец сообразил, что говорит с секретаршей Шестакова. – Я вас слушаю.       – Вы не могли бы завтра приехать часов в двенадцать на инструктаж?       – Какой ещё инструктаж?       – Ну по поводу интервью. Что можно говорить, что нельзя.       – Приеду, куда я денусь, – буркнул он.       – Спасибо большое! Вы Гущину сможете передать?       – Передам, – усмехнулся он, бросая взгляд на сражающегося с пробкой Гущина. – Куда приходить?       – А ко мне в приёмную, дальше я вас провожу.       – Понял. Всего доброго.       – Звонила секретарша Шестакова, нам нужно завтра в двенадцать прийти на инструктаж перед интервью.       Гущин от неожиданности выронил бутылку, и та, падая, зацепилась горлышком за край стола. Пробка вылетела, и из приземлившейся на ковёр бутылки вылилась половина водки.       – Ой, – тихо сказал Гущин.       – К лучшему. Всё равно теперь домой ехать, у меня чистой неформенной одежды с собой нет. А за руль под градусом нельзя.       – И что, мы так и не выпьем? – расстроился Гущин.       – Завтра.       – А я настроился уже, – заупрямился он.       – Забери остатки, дома выпьешь, – язвительно кивнул на поверженную бутылку Зинченко.       – Кстати, почему вы ко мне снова на «ты»?       – А чёрт его знает, – улыбнулся командир. – Видимо, твоя непредсказуемость меня с толку сбивает. То вроде взрослый совсем, а то совсем салага.       – Мы не в море! – немного обиженно возразил Гущин.       – Так всё равно же на корабле. Давай, поехали. Сейчас ещё жену надо обрадовать, – добавил Зинченко, водя пальцем по экрану телефона.