Двое, бабочка и немножко нервно

      Не желая повторять собственных ошибок, на этот раз Гущин решил одеться просто, но не слишком расхлябанно: джинсы тёмного оттенка, серая футболка и чёрный пиджак. Зинченко, который, как всегда, приехал раньше, был одет точно так же. Даже цвета совпадали, разве что футболка на Гущине была посветлее. Осмотрев Гущина с ног до головы, командир одобрительно покивал и поднял вверх большой палец правой руки. Гущин ухмыльнулся и развёл руками – учусь, мол.       Из кабинета высунулась голова Шестакова. Осмотрев пилотов, голова покивала, довольно ухмыльнулась и пригласила их войти.       – Значит, так, – начал Шестаков, потрясая ворохом бумаг. – Завтра едете в «Останкино» к семи вечера. Вот тут пропуска и номер студии. Вечером внимательно изучите вот этот список, тут вопросы, на которые вы отвечать не должны. Можете так и сказать, что вы на них отвечать не уполномочены.       – Это только технические вопросы? – уточнил Зинченко.       – И они тоже. Главное правило – никаких деталей.       – А можно конкретный пример? – попросил Гущин.       – Ну, например, вас спросят, почему улетели на двух самолётах. Что отвечать будете?       – Ну, что мы с Андреем и Валерой поехали в горы за пассажирами застрявшего автобуса. А потом дорогу разрушило лавой, и внизу все решили, что мы погибли.       – Леонид Саввич, прокомментируй, – лукаво улыбаясь, попросил Шестаков.       – Прекрасная завязка для мелодрамы.       – Так. А как надо?       – Часть экипажа отправилась в горы за пострадавшими. Не желая подвергать риску пассажиров, которые уже были в аэропорту, оставшаяся часть экипажа оставила полностью заправленный борт и улетела на грузовом самолёте, – скучным голосом, как будто отвечая урок, оттарабанил Зинченко.       – Во, учись, Гущин! – одобрительно кивнул начальник.       Гущин демонстративно скривился.       – Так, специально для Алексея Игоревича Гущина. На любой вопрос улыбаемся…       – И машем, – перебил Гущин.       – Так вот, – начальник решил проигнорировать комментарий, – улыбаемся и начинаем говорить что-нибудь предельно абстрактное. Какую колыбельную вам пела бабушка в детстве и как эта колыбельная помогла вам поднять в воздух самолёт.       – И как же? – заинтересованно приподнял брови Зинченко.       – Дух бабушки явился и штурвал подержал, – рявкнул Шестаков. – Пошутите тут мне оба!       – Ладно, ладно, ещё что? – нетерпеливо спросил Гущин.       – Все решения принимались коллегиально. И утверждались здесь, в Москве. Мы же были с вами на связи.       – Да ладно? – насмешливо переспросил Гущин. – Вы лично мне запретили рисковать. Если бы я подчинился…       – Лёня, почему мы его до сих пор не уволили?       – Сам давно удивляюсь, – поддержал Зинченко.       – Ещё поговорит немножко – и обязательно. Так, нет у меня времени вам всё вслух проговаривать, у каждого есть папка с подробными инструкциями. На любой вопрос, по которому не было инструкций, отвечает Лёня. Гущин, – Шестаков выразительно посмотрел на второго пилота, – в это время молчит и улыбается. А если машет, то получает от командира по голове. Вопросов нет? Отлично. Там сверху бумажка лежит, её подписываем.       Выйдя из кабинета Шестакова, Гущин потёр руки:       – Ну что, в гостиницу?       – Не получится, завтра рейс с утра. Пока мне расписание никто не менял.       – Но вы же сами обещали!       – Обещал, обещал. Вечером приезжайте в мои края, в бар пойдём.       – Сами говорили, что шумно!       – Слушайте, Гущин, вам шашечки или ехать?       – Ехать, Леонид Саввич, – нахально ухмыльнулся Гущин. – Но лучше с шашечками.       – Отлично, после бара домой с ними и поедете.

***

      – Вот скажите, Леонид Саввич, только честно, – Гущин залпом прикончил вторую бутылку пива. – Почему я такой непутёвый?       – Уточните параметры непутёвости, – отозвался Зинченко.       – А я всем неудачу приношу, включая себя самого. Вы со мной летали – так мы чуть не убились все. Ларин со мной летал – аппендицит. Опять вы со мной полетели – идиот этот вчерашний, который бывшую девушку типа заминировал.       Зинченко хмыкнул.       – Это, Гущин, не непутёвость, это мания величия. Вы ещё Ларину позвоните и расскажите, что у него аппендицит из-за вас. Только звонок запишите, пожалуйста, я с удовольствием послушаю, – Зинченко помолчал и добавил: – По вашей логике, знаете ли, жена Азарова из-за меня ему физиономию расцарапала.       – О, а она расцарапала? – оживился Гущин. – А за что?       – Чёрт, не хотел же рассказывать. Совсем старый стал, с алкоголем надо завязывать.       – Ещё пива взять?       – Давайте.       – Так что там с Азаровым? – непринуждённо поинтересовался Гущин, подзывая официанта.       – Да я толком и не знаю. Слышал просто, как она на него орала, когда по телефону с ним говорил.       – Налево сходил, что ли?       – Вероятно. Я свечку не держал.       – Вот почему у него и жена и любовница, а я даже просто девушку себе найти не могу, а? – задумчиво спросил Гущин.       – Вы меня спрашиваете? – поперхнулся Зинченко.       – Ну а кого мне ещё спрашивать? Отец со мной вообще едва разговаривает, друзей у меня нет.       – А почему друзей-то нет, Гущин?       – Так, видимо, по причине всё той же врождённой непутёвости. Ни в одну компанию в детстве толком не вписывался. Потом вписываться научился, а друзей всё равно не нашлось. Приятели какие-то есть. Да я, в общем, рассказывал уже. У родителей ваших на даче, помните?       – Помню, – кивнул командир. – Может, просто не у всех друзья должны быть?       – А у вас? – набрался смелости Гущин.       – Да вы тоже спрашивали уже. Друг у меня один. На нём и женился.       – В смысле? – слегка протрезвел от удивления Гущин.       – В смысле, жена моя – она и друг и жена. Два в одном.       – Удобно, – позавидовал Гущин.       – Не то слово, – подтвердил Зинченко.       – Но она ж не мужик.       – К счастью, нет.       – В смысле, поговорить с ней, наверное, не обо всём можно.       – Как будто хоть с кем-то можно обо всём, – фыркнул Зинченко. – Это, знаете, друг нужен воображаемый, а я не в том возрасте.       – Тоже верно. А это... вы в неё с первого взгляда влюбились?       – Да нет. Ну то есть понравилась она мне сразу, но у меня тогда другая история была… В общем, некоторое время понадобилось.       – А что за история, – окончательно обнаглел Гущин.       – А это личное. Не хочу рассказывать.       – Извините.       – Не извиняйтесь.       – Вы ко мне опять на «вы», весь день сегодня.       – А следить-то не надоело? Сказал же вчера, сам не замечаю. Для вас что, разница есть?       Гущин подумал.       – Не знаю. Просто вы один раз предлагали перейти на «ты», а я не решился. Теперь вот думаю, что зря.       – Ну хочешь – сейчас переходи. Не вижу проблемы.       – Так проблема-то не в этом, а в том, что я всё время неправильные решения принимаю. Вот как научиться принимать правильные?       – О, всё, философия пошла. Значит, на сегодня тебе хватит. Мне тем более.       – Так вы на вопрос не ответили.       – А что я могу ответить? Как будто я сам неправильных не принимал.       – Ну хоть совет дайте.       – Думать надо до принятия решения. А вот после как раз думать не надо.       – Ну это понятно.       – И часто ты это делаешь?       – Нет.       – А в твоей профессии полезный навык.       – Слушайте, а почему вы меня вообще в «Пегас» взяли? Экзамен-то я провалил.       – А, не бери на себя, это я тебя завалил.       – Это понятно, непонятно, почему взяли после этого.       – А мне коллеги предложили в тех же условиях самому попробовать.       – И?       – С тем же результатом.       – Ого, а я думал, вы вообще всё можете.       – Всё никто не может.       – Ну, это тоже философия.       – Так, Гущин, десять вечера, - посмотрел на часы командир. – В одиннадцать мне уже надо в кровати лежать.       – А вы всегда такой дисциплинированный?       – Перед рейсом-то? Да. В молодости пару раз обошлось, но поумнеть помогло.       – Не расскажете?       – Не сейчас.       Гущин подал знак официанту, чтобы принесли счёт. Зинченко отдал официанту свою карточку и сделал строгое лицо, когда Гущин попытался возразить.       – Чаевые оставьте, у меня наличных мало.       – Ага. Давайте я вас провожу и пойду шашечки ловить.       – Очумел совсем? Проводит он меня. Я тебе кто, любимая девушка?       – Лучше – любимый командир! – гордо заявил Гущин.       – По шее дам – сразу разлюбишь, – сварливым, но явно довольным тоном ответил Зинченко.       – Ой, слушайте, а завтра-то как вечером? – спохватился Гущин. – Нам же в это, как его, «Останкино». Чтоб его.       – А я позвоню, как только прилечу. Там разберёмся.       Попрощавшись с командиром, Гущин внезапно понял, что совершенно не хочет ловить такси, и пошёл к метро, расправив плечи и широко улыбаясь.