***
И вот теперь я могу сказать, что он был прав. Я выразил это в книге. В ней всё: мысли, переживания и самое главное — тот самый стержень. Я наконец обрёл его. Так могу ли я теперь… Нет, подарю ли я её Даготу? Желание с каждой написанной строчкой становилось всё сильнее, но в то же время я понимал: если он её прочтёт, назад дороги не будет. И ответить мне он не сможет — принадлежит тебе. И это будило внутри волны негодования. Они до сих пор накатывают, как море на берега во время прилива. Ты, Неревар, не принадлежишь ему безраздельно, так почему должен он? Знаю, что хожу по краю, что нить твоего доверия тонка, так тонка, когда дело касается твоего любимого главы Шестого Дома, и всё же… Не могу побороть желание, ноги сами несут в сторону его покоев. Вдоль по длинным запутанным коридорам дворца, мимо удивлённой прислуги. С лёгкой предвкушающей дрожью, расходящейся по всему телу и концентрирующейся на кончиках пальцев. Я так давно его не видел… Ты чувствовал то же тогда, когда мы в первый раз встретились по дороге в Когорун? Мысли не успевают оформиться, заменяют одна другую и снова по кругу. Здесь ли он, не уехал ли в Когорун или к двемерам? В последнее время, я слышал, ты часто посылал его туда. Всё ли в порядке? Я получал доклады от своих доверенных слуг о делах во дворце, но ведь они не могут знать всего… Нетерпение, которое так долго пытался обуздать, берёт верх, и я почти срываюсь на бег, золотые украшения в длинной копне волос позвякивают при каждом быстром шаге. Дверь в покои приоткрыта, и на мгновение я радуюсь, что смогу сделать сюрприз, а может, просто оставить книгу на заваленном свитками и незаконченными зельями добротном письменном столе. И, как насмешка, он внутри. Не один. С тобой. — Ты — что? — Голос Дагота глухой, шокированный. Замираю у дверей. Медленно отхожу в скрадывающую тень коридора. Знаю, что должен бы уйти, но… — Ворин, пойми… — Ты впервые, с тех пор как я тебя знаю, выглядишь таким… неуверенным? — Я король, и это необходимость. — Да неужели? — Он уворачивается от твоего захвата и отпрыгивает на безопасное расстояние. Почти скрывается из моего вида. — Я глава Великого Дома, и это не помешало тебе несколько лет назад расстроить мой брак. — Ты считаешь, что это одно и то же? — Пытаешься подойти ещё раз, и когда попытка проваливается, устало вздыхаешь, садишься на высокий деревянный стул. — А в чём разница? Хотя погоди-ка… — В его голосе слишком много боли, мои руки против воли сжимаются в кулаки. — Я лишь говорил, что смогу полюбить ту девушку, ты же говоришь, что уже любишь Альмалексию. Сначала кажется, что ослышался. Чуть не распахиваю приоткрытые двери, чтобы спросить у них, как такое вообще возможно, но вовремя останавливаюсь. — Ворин, ты же понимаешь, я люблю её так же, как Вивека, как Аландро… Она прекрасная женщина и сможет стать хорошей королевой. — И хорошей женой. Ты киваешь. — Я не спрашиваю у тебя разрешения, я говорю тебе это лично, потому что люблю. Золотые глаза на миг окрашиваются безумием, которое тут же отражается в громком раскатистом смехе. Так непохожим на обычный тихий. — Говоришь, что женишься, потому что любишь. Ты просто неподражаем. — К моему удивлению и восторгу ему даже в такой ситуации удаётся сохранить величественность. — И чего ты хочешь от меня? Свечку вам подержать? — Думай, что говоришь! — почти рычишь, вмиг преодолевая разделяющее вас расстояние. Уверен, что до синяков сжимаешь его руки, насильно притягивая вплотную. Больше всего хочу сейчас вырвать Дагота, встать стеной между вами, а циничный голос внутри смеётся, говорит, что я не сделаю этого, даже если нас поглотит Обливион. — Я хочу, чтобы ты принял это. И понял, что наши чувства от этого не изменятся. Мои чувства к тебе навсегда останутся прежними. — Путается руками в длинных волосах, проводит носом вдоль виска, осторожно целует в уголок губ. — Я король, Ворин. Теперь в первую очередь я король. Мне нужна жена и наследники. Договорив, просто уходишь, и я едва успеваю скрыться за одним из флагов, развешанных вдоль стен. Твой взгляд решителен, губы упрямо поджаты, хмурая морщинка пролегла меж бровей. Знаешь, что делаешь ему больно, знаешь, что ломаешь, но всё равно не отпускаешь. Так и стою, пока звук твоих шагов не стихает совсем, и только тогда осторожно, на цыпочках, подхожу к покоям Дагота. Тихонько стучу в дверь и, не дождавшись ответа, распахиваю её настежь. Но он даже не замечает. Словно меня нет, словно я невидимка. Так и стоит в той позе, в которой ты его оставил. Только глаза пустые. Подхожу чуть ближе, заглядываю внимательней, пытаясь найти в глубине хоть искорку жизни, и холод по телу пробегает, когда не нахожу. Нет. Ничего нет. Просто холодное мёртвое золото радужки, почти полностью скрытое чёрным, идеально ровным диском. На красивом точёном лице застыла маска обречённости. Я уже тянусь к Даготу, почему-то кажется, что он сейчас рассыплется, но застываю в миллиметре от дрожащих рук, до крови сцепленных меж друг другом. — Дагот? — спрашиваю тихо совсем и сам едва слышу собственный голос. Не отвечает. Вздрагивает и буквально оседает на пол, опёршись спиной на ножку стула, на котором ты совсем недавно сидел и с абсолютным спокойствием говорил, что женишься на другой. Обычно шелковистые и идеально уложенные волосы неряшливыми космами спадают, закрывая лицо. Неужели он настолько шокирован? Неужели и вправду думал, что ты будешь только его? Что любишь его так же, как он тебя? Хочется взять за плечи, поднять и хорошенько встряхнуть. Пока он не придёт в себя, пока не станет снова Ворином Даготом. Не безумным влюблённым слепцом, а умным могущественным кимером. Руки сжимаются в кулаки, чувствую, как ногти больно впиваются в ладони, и перед глазами начинают тёмные круги плясать. Злоба накатывает неконтролируемо и так быстро, что не успеваю ничего сделать, только убежать. Позорно убежать, никак не поддержав того, кого эгоистично называю своим возлюбленным. Сам не понимаю, как оказываюсь в маленьком внутреннем садике и, главное, зачем. Не сразу вижу Альмалексию, что-то напевающую под нос и срезающую с ухоженной клумбы несколько цветков. В белом струящемся платье, перехваченном на талии выделанным кожаным поясом, со свободно спадающими огненными волосами. Со счастливой улыбкой на лице. Последнее молотом бьёт по нервам, и я в два шага оказываюсь рядом, до синяков сжимая худую руку, разворачивая лицом к себе. — Что?.. Вивек! — убирает кинжал, которым срезала нежные стебли, и удивлённо осматривает меня с ног до головы. — Что ты делаешь? Когда приехал? Мне нужно… — Какого дьявола ты творишь?! — Кажется, если эта блаженная улыбка не исчезнет сейчас же с её лица, просто шею сверну. — Так ты уже знаешь… — Альмалексия высвобождает руку и на шаг отходит. — Я всего лишь последовала твоему совету, вот и всё. Ты был тем, кто сказал мне, что Неревар в первую очередь король. — Она высокомерно вскидывает голову и победно улыбается. Снова. — Королю нужна супруга, которая обеспечит стабильность его правления, подарит наследников и будет надёжной опорой. Так вот оно что. Не думал я, что мои слова когда-нибудь обернутся подобным. И что Альмалексии хватит духу использовать такой метод, чтобы привязать тебя к себе. — Вдобавок ко всему, я очень нравлюсь Думаку. Он уже даже подарок к нашей свадьбе подготовил. Парные клинки. Я просила показать мне их, но он отказал. Сказал, что я совсем скоро увижу их в качестве законной супруги и королевы Ресдайна! Я… — Ты думаешь, что, женившись на тебе, он забудет Дагота? — спрашиваю резко, без обиняков. Мы никогда не произносили имя твоего возлюбленного, как будто это могло бы разрушить тонкие стенки самообладания. И мои, и её. Просто знали. На улице тем временем совсем темнеет, всё громче стрекочут скрибы, и несколько служанок проходят мимо нас, зажжёнными факелами освещая себе путь. В языках пламени лицо Альмалексии на миг искажается злостью. — Я услышала всё, что ты тогда говорил, Вивек. Ты прав, он не может принадлежать кому-то всецело, но именно поэтому он вполне может разделить свою любовь не с одним лишь Ворином, — она буквально выплёвывает имя Дагота и продолжает упрямо на меня смотреть. — Я терпеливая, Вивек, я училась этому годами. Неревар полюбит меня, я буду его женой перед всеми народами и богами, и то, что у него есть любовник… Я приму это. Я смогу. С каждым услышанным словом я всё больше задаюсь вопросом: кого она убеждает, меня или себя? Да, если повторять это постоянно, то, наверное, и правда поверишь в то, что сможешь делить любимого с кем-то, но Альмалексия не такая. Она эгоистичная, ревнивая. Ведь даже сейчас торжествует не только от самого факта свадьбы, но и в немалой степени от того, что обставила в этом Дагота. — Ты тоже мог бы… — Не даю ей договорить, жестом указываю замолчать, и Альмалексия недовольно морщит нос. — Как хочешь.Интриги
27 октября 2016 г. в 19:20
Морнхолд, обычно аскетичный и строгий, под стать своим жителям, в лучах закатного солнца похож на шкатулку с драгоценностями: многочисленные витражи и мозаики украшающие здания, отбрасывают причудливые блики на тёмно-синие стены, мощёные дорожки и мостовые. Ветер лениво шелестит зелёной сочной листвой деревьев в садах и двориках, из храмов доносится запах благовоний.
По мере приближения к дворцу на улицах становится всё многолюднее. Торговцы Хлаалу, волшебники Телванни и работорговцы Дрес — благодаря тебе Морнхолд теперь не просто столица Индорил, он — столица всего Ресдайна.
Взгляд то и дело цепляется за что-то новое: вот, наконец, открыли фонтан единства, изображающий логичное начало двемеров и религиозное кимеров, на торговой площади появилась новая алхимическая лавка, а прямо напротив дворца сидит невысокий лесной эльф и рисует портреты и пейзажи за умеренную плату.
За то время, пока меня не было, успело прийти и уйти много лун, дипломатическая миссия в Хаммерфелл заняла куда больше времени, чем планировалось.
Проведя столько месяцев вдали от Ресдайна, я понял, что действительно душой прикипел и, только шагнув за границу, набрав полной грудью воздух, ощутил себя дома.
Специально растянул дорогу до Морнхолда, с торговым караваном прошёл весь Эшленд, несколько раз ночевал у Велоти и написал, не совру, целую книгу. Приоткрыл дверь в свою душу и теперь раздумываю, насколько хорош результат?
Дагот когда-то, в одну из первых наших настоящих бесед, сказал, что я по-настоящему пойму Ресдайн лишь тогда, когда своими ногами обойду каждый его уголок, поговорю с каждым жителем.
Тогда я ещё не разделял ваших стремлений объединить разрозненные кланы. Понимал? Да, но отклика в душе не чувствовал.
К моему удивлению первым это заметил не ты, а Дагот. Но не стал осуждать, как я думал, а просто встал позади меня, чуть поодаль, и, сцепив руки за спиной, начал рассказывать. О Великих Домах, о Велоти. О пылевых бурях, гуляющих вокруг Когоруна, и шуточных гонках на гуарах. О завлекающих и смертельно опасных болотах Горького берега, как фонариками, освещаемыми распустившимися цветками коды.
Рассказал, как однажды, собирая ингредиенты для очередного эксперимента, так увлёкся, что перепутал ветки засохшего дерева с щупальцами нетча, а когда поднял взгляд, понял, что попал в настоящую передрягу: тогда как раз был период спаривания, и обычно спокойные, похожие на огромных медуз, нетчи были очень агрессивны. Вдобавок он умудрился набрести на целую группу и в итоге еле успел унести ноги — тогда ещё был слишком молод, чтобы дать отпор всем сразу.
— Ты поймёшь, — в его голосе была слышна улыбка. — Поймёшь и почувствуешь. У кимеров сильная связь с родиной, здесь жили наши предки, они до сих пор защищают нас и приходят на помощь в трудную минуту. Когда-нибудь мы сами станем такими же духами, займём их место и будем помогать нашим потомкам. — Дагот увидел сомнение в моём взгляде и усмехнулся. — В тебе нет стержня. Ты как перекати поле, и это плохо. Воин ты бесспорно сильный, но вот внутренней силы, на которую опирается дух, у тебя пока нет.
До того момента слушал его, затаив дыхание, боялся спугнуть, словно дикого зверя. Такого Дагота я видел только с тобой: открытого, увлечённого, без обычной напускной холодности. Я наслаждался моментом, втягивая носом его аромат, доносимый лёгким морским бризом, слушая, как шелестят полы полностью скрывающей фигуру мантии, и представлял, как всё тот же ветерок перебирает тёмные распущенные пряди. Уверен: мягкие, словно шёлк. Но на последних его словах во мне зародилось неприятное чувство.
— Что, не подхожу в помощники Неревару? — Слишком обидчиво прозвучало.
Никогда не умел скрывать от него настоящего себя. С самого начала не получалось.
— При чём тут Неревар? Я говорю о тебе, Вивек. — он помедлил. — Только обретя то, на что будешь опираться, когда силы, физические и духовные, покинут тебя, станешь собой.
Какое-то время мы просто стояли молча на носу корабля и всматривались в начинающий окрашиваться закатом горизонт. Я переваривал его слова, осознавал, что для него я существую не только как твой "приблудыш", как он назвал меня в начале, но и как Вивек.
Один из маленьких угольков, коими наполнена была моя душа, начал теплиться в надежде.
— И вдобавок, — Дагот раскинул руки и подставил лицо новому сильному порыву, который сам же и создал, — Я уверен, ты полюбишь Ресдайн всем сердцем. Вот увидишь.