***
Когда мы наконец добираемся до высоких каменных стен столицы Ресдайна, на землю лёгкой изморозью приходит месяц Вечерней Звезды. Кажется, будто тысячу лет не был… здесь. Не могу назвать Морнхолд домом — слишком многое изменилось. Не знаю, смогу ли снова. Захочу ли. — Какой большой город! — восхищается Сота Сил. — Как, наверное, здесь много собрано знаний! Усмехаюсь про себя и мысленно ставлю галочку, чтобы не забыть отвести мальчишку после тебя к Ворину. Думаю, я нашёл ему достойного ученика. Раз уж сам им быть не смогу. Тело пробивает судорогой, боль, перенесённая недавно, на уровне мышечных рефлексов отпечаталась. Шрамами, которые не залечить. Надеюсь только, что выражение лица я смогу контролировать. — Господин Вивек, с возвращением. — Аландро подходит к нам на центральной площади, мельком безразлично оглядывает Сота Сила и протягивает мне какой-то свиток. — И ты здравствуй, Аландро, — киваю головой в знак приветствия. — Как там поживает наш король? Мне нужно срочно его увидеть. Сота Сил, с интересом разглядывающий лавки и дома вокруг, весь обращается в слух, как только слышит про тебя. — Боюсь, сейчас это невозможно. Лорд Неревар готовится к приезду айлейдской делегации. Да и вам, — он снова осматривает нас с ног до головы, — Не помешает отдохнуть после долгой дороги. Вашему… спутнику тоже. — Как раз о нём мне и нужно поговорить с Нереваром. Это очень важно, Аландро, — говорю с нажимом, давая понять, что переубедить меня не получится. Протягиваю ему тот самый кусок герба, который в день встречи забрал у Сота Сила, и лицо оруженосца вытягивается. — Хорошо. Следуйте за мной. Пока мы идём по длинным коридорам, Сота Сил, кажется, даже не дышит. По лицу видно, что его распирает от сотни вопросов, но озвучивать их не решается. Знает ли он, родственником кому приходится? Ты сидишь в Зале Совета и внимательно изучаешь какой-то документ. Брови нахмурены, губы упрямо поджаты. Видимо, новые условия союза с айледами не стали лучше за время моего отсутствия. Против воли взглядом окидываю остальное пространство пытаясь найти… Что? Кого? Должен бы ненавидеть Дагота так же сильно, как тебя, но не могу. Просто не могу ненавидеть его. Даже если он знал, на что обрекает меня, делая предложение, от которого мне не хватило бы силы воли отказаться. — Мне сказали, дорогой друг, что ты пришёл ко мне, но, выходит, это не так? — Твой насмешливый тон мгновенно выводит из себя, но я сдерживаюсь. Это я научился делать превосходно. — Так, Неревар. — Встречаемся взглядами. — Я рад тебя видеть. — Слышу шебуршание ткани позади себя. И правда, я почти забыл, зачем пришёл. — Это Сота Сил из Дома Сота. Отхожу чуть в сторону, открывая тебе обзор на неловко переступающего с ноги на ногу мальчишки. Твоё лицо меняется, вытягивается, как совсем недавно у Аландро, и ты в несколько пружинистых шагов оказываешься рядом с нами. — Из Дома Сота? Но как… — не можешь найти слов. Значит, знаешь? Знаешь, что с ними произошло? А может, с самого начала знал, как и со мной? Проскальзывает мысль, что, возможно, я не единственный нежеланный выживший здесь. — Я нашёл его в развалинах столицы вашего Дома. Он единственный выжил. — Вашего? — удивлённо восклицает Сота Сил и не тушуется под твоим внимательным взглядом, наоборот, отвечает таким же. Может, это особенность членов Дома Сота? — Да, ты всё правильно услышал, — поясняю, пока вы продолжаете разглядывать друг друга. — Неревар Луна и Звезда по крови отца принадлежит Дому Индорил, а по крови матери — Дому Сота. Теперь вас осталось только двое. — Мне распорядиться, чтобы подготовили покои? — Аландро как всегда появляется из тени. Ты утвердительно киваешь и впервые обращаешься к Сота Силу: — Не сомневайся, для тебя всегда здесь будет застелена постель и разожжён очаг. Твоё право остаться или уйти, но я хочу, чтобы ты хотя бы отдохнул и показался нашим лекарям. Позже мы с тобой поговорим. Когда ты примешь решение. — Хорошо… сэра, — голос мальчишки впервые звучит неуверенно. — Аландро, отведи его. — Поворачиваешься ко мне, — А с тобой я бы хотел поговорить до того, как ты уйдёшь. Когда мы остаёмся одни, в повисшей тишине слышен только треск дров в очаге. Ты внимательно осматриваешь Муатру, обходишь кругом, но не пытаешься даже дотронуться. Снова наводит на мысль о том, а сколько же ты на самом деле знаешь? — Тебя долго не было, и связаться с тобой не получалось. Я уже начал волноваться. Но вижу, ты всё же получил, что хотел. — Усаживаешься обратно на высокий резной стул, жестом указываешь на свободный рядом. Только вот я даже двинуться не могу — настолько меня трясёт от твоих слов. — Хочу? Ты думаешь, то, что я получил, это то, чего я хочу? — с нажимом произношу последнее слово, выделяю. Знаю, что опасно говорить с тобой напрямую, но, с другой стороны, разве можно потерять больше, чем уже потерял? — Ты жаждал силы, — пожимаешь плечами. — Быть одним из самых лучших воинов и самым талантливым поэтом для тебя оказалось мало. Зато теперь с тобой практически никто не сможет сравниться. Даже я без особых магических талантов чувствую, как от этого копья за версту несёт даэдрической магией. — А ты хоть задумывался, какую цену я заплатил за то, чтобы обладать им? Ноги сами несут ближе к тебе, рука сильнее сжимает копьё. Смотрим друг другу в глаза, и я жду. Усмешки, издёвки — хоть чего-то. Чего-то, что станет последней каплей, и я, переборов своё "не могу", вспорю тебя Муатрой, как недавно своих детей. Каждого из них. Но ты на удивление не серьёзен, безразличен. Облокачиваешься на обитый тёмным бархатом подлокотник и смотришь почти скучающе. — Задумываться о цене следовало тебе. Обладание любой силой требует своей платы, и чем она больше, тем выше цена. Ты изменился… — В неярком свете пламени твои глаза кажутся почти чёрными. — Из чего я делаю вывод, что свою цену ты уже заплатил. Это сделало тебя сильнее. Мой тебе совет: не задумывайся. Не жалей о совершённом, бери как можно больше от того, что есть. Чтобы то, что ты пережил, окупило себя. Окупить это не сможет ничто. Но, по крайней мере, если я смогу увидеть, как ты страдаешь, если у меня получится, то, возможно, станет хоть немного легче. Хотя бы по краям затянется и перестанет гноиться. Тошнотой отдаваться в желудке, паникой бить по нервам. Возможно, снова за перо смогу взяться… Когда-нибудь. Разговор исчерпывает сам себя, и я уже собираюсь уйти, но ты оказываешься быстрее. Сжимаешь плечи, сильно, нагибаясь так, что почти лбами касаемся друг друга. — Спасибо тебе за него, Вивек. — Твой голос дрожит, и я, подняв взгляд, с удивлением замечаю, что ты абсолютно искренен. — Я рад, что ты вернулся, дорогой друг. Ком к горлу подкатывает. Ты, Неревар, либо слишком хороший игрок, либо и правда… Безумен. Больше ничем я не могу объяснить теплоты, внезапно вспыхнувшей во взгляде, искренности в голосе. Если я и правда тебе дорог, то как же ты можешь вот так?..***
Уже почти по-зимнему холодное утро встречает серым густым туманом, завесой покрывшим город, и если бы не кимеры, снующие туда-сюда по своим делам, и крики гуаров из загонов, я бы даже решил, что снова оказался в Хладной Гавани. Ветер пробирает до костей, треплет заплетённые в свободную косу волосы, и украшения, легонько стучась друг о друга, создают звук, похожий на издаваемый странным трубковидным инструментом, висящим перед юртами Велоти. Периодически ко мне подходят то советники, то воины, то просто знакомые, заговаривают о чём-то, смотрят так, словно в первый раз видят. Неужели так сильно изменился? Ёжусь больше даже от избыточного внимания, нежели от холода, и решаю уйти куда-нибудь в более дальние от центра, спокойные районы, где можно подумать, не отвлекаясь ни на кого. Ноги сами приносят к большой статуе Азуры, стоящей на одной из малых площадей. По одной стороне от неё выстроены лавки из тёмного дерева, с другой полукругом вывешены флаги всех Домов. Подхожу почти вплотную, всматриваюсь в искусно вырезанное каменное лицо, словно ищу ответа в недвижимых чертах. Словно она придёт и объяснит — почему. Почему пошла на поводу, пускай и у избранного, но такого же смертного? Ведь все мы её дети. Почему позволила этому случиться, зачем подпустила к тебе сейчас? Знала ли о том, что случилось с Домом Сота, и могла ли как-то уберечь их? Я никогда не питал иллюзий насчёт богов и всё же, поддавшись твоему влиянию, проникся к Азуре особенным уважением, почтением. А выходит, что… Юный Сота Сил прав, и богам в конечном итоге наплевать на всех нас, даже на тебя. Пока ей интересно, пока ты для неё полезен, Азура будет использовать тебя. Но для того, кто существует вне законов природы, мы всего лишь вспышки и, как бы ярко ни горели, угаснем в полном одиночестве, покинутые ими. Боковым зрением улавливаю слева какое-то движение и, ощетинившись, разворачиваюсь, готовый к битве. Разум понимает, что здесь, в Морнхолде, безопаснее, чем где бы то ни было, но тело всё ещё в состоянии войны. Сота Сил, посвежевший, в новой чистой мантии, с зачёсанными назад волосами, тихо шелестя позолоченным подолом, подходит и встаёт на некотором расстоянии от меня. — Здесь везде эти статуи. Наш король, видимо, очень верующий, — буквально выплёвывает каждое слово, с нескрываемой ненавистью глядя на Азуру. — Не думаю, что смогу остаться в таком месте, — голос звучит уверенно, но руки, до побелевших костяшек сминающие расшитый символами Дома Мора пояс, выдают его истинные чувства. Ребёнок ещё, по сути, и вполне понятно, что не хочет вновь лишаться уюта и защиты. Но и против убеждений идти не хочет. И как раз вот это упрямство и, безусловно, просто невероятная тяга к знаниям могут заинтересовать Дагота. — Леди Азура одна из столпов власти Неревара. Во многом именно её благословение помогло нам объединить кимеров. Погоди, — жестом указываю ему дослушать, — Не руби с плеча. Здесь есть ещё один кимер, с которым я хочу тебя познакомить. Вы можете быть весьма… интересны друг для друга. Ты прошёл весь этот путь не для того, чтобы так просто уйти, верно? Вечером я спрошу тебя снова, даю слово, что каким бы ни был твой ответ, и я, и Неревар примем его. Сота Сил поджимает губы, совсем как ты, снова вглядывается в статую и с тяжёлым вздохом кивает. Веду его в оранжерею Дагота, и, едва переступив порог, мальчишка удивлённо охает, кажется, забывая о том, что здесь есть кто-то ещё, кроме него. Не то что ходит — словно парит над землёй из одного угла в другой, щупая, рассматривая, бормоча что-то, понятное ему одному. Благоговейно подносит руки, но не касается, словно вокруг не растения и всякие инструменты, а настоящие произведения искусства. — Вивек! Ты вернулся! И сразу ко мне… Неужели всё-таки надумал что-то, пока был там… А, кстати, где — там? — Дагот словно ураган врывается, необычно оживлённый, и я вопреки воле чувствую, как внутри растекается тепло. Тепло от его бархатистого, словно терпкое вино, голоса, от весёлого золота глаз… Просто от того, что рядом. Оказывается, дома я чувствую себя не рядом с тобой. Рядом с ним. — Можно я отвечу на все вопросы по порядку? — Улыбаюсь, наверное, впервые за очень долгое время. И уже одно это привлекает внимание Сота Сила, который явно никак не может решить: разгадать ли мою загадку или во все глаза смотреть на Дагота, от которого буквально волнами исходит сила. — Я действительно нашёл, что тебе ответить. Точнее, того, кто станет моим ответом. — Дагот хмурится, явно не понимая, о чём я. — Этот юный кимер… очень одарённый. — Тот самый, о котором мне рассказывал вчера Неревар. Из Дома Сота? — Да, сэра. Меня зовут Сота Сил. — Ты знаешь, кто я? — Дагот выглядит удивлённым. — Любой мало-мальски разбирающийся в магии кимер мечтает учиться у Главы Шестого Дома. Разумеется, я знаю, кто вы. Дагот подходит ближе, всё так же внимательно рассматривая Сота Сила. — И ты хочешь стать моим учеником? Зачем? — Чтобы постичь все тайны мира, — отвечает быстро и совершенно серьёзно. Действительно в это верит, и к моему удивлению Дагот так же серьёзно кивает. — Тогда нам нужно будет пройти несколько тестов, чтобы определить, подойдёшь ли ты… под мою систему обучения. — Обращается ко мне, — А ты сходи пока погуляй по городу. Поговори с советниками. У нас много чего произошло, пока тебя не было. Позже я сам тебя найду. Сожаление внутри растёт с каждым шагом, удаляющим меня от оранжереи. На месте мальчишки мог быть я… Если бы сейчас согласился, даже ты бы уже ничего не смог сделать. И всё же в глубине души понимаю, что поступил правильно. Хоть в чём-то смог проявить стойкость, не поддаться низменным желаниям. Что-то подсказывает мне, что так я стану куда ближе к своей цели. Во внутреннем дворе, где раскинулась большая, увитая заморским плющом беседка и маленький аккуратный фонтанчик, останавливаюсь в нерешительности. Куда дальше? После некоторых колебаний, решаю всё же пойти в Залу Совета и запросить все мало-мальски важные отчёты и документы. Что бы ни случилось со мной, государственные дела никуда не делись, а чем нужнее я буду тебе, тем… Реальнее будет то, что я пока ещё даже не продумал до конца. Виден только желаемый результат, и почему-то мне кажется, что если Сота Сил придётся по душе Даготу, я стану на шаг ближе к свершению своей мести. Его поступью на шаг ближе, и, возможно, картина чуть прояснится. Перестанет быть бледным свечением в непроглядной тьме вокруг. Как ты и советовал, я буду брать максимум от того, что получил, но вопреки твоему совету не забуду о цене, которую заплатил. Вдыхаю полной грудью и осматриваюсь. Днём большое помещение Залы, освещаемое настенными факелами, только ими же и прогревается, а потому внутри холод царит, словно в склепе. Даже пылинки не витают в воздухе. С необъяснимым волнением подхожу к тому месту за столом, что отведено мне. Искусно сделанный стул, обитый тёмно-синим бархатом и украшенный маленькими лунными камешками, отодвигается с громким скрипом, эхом отдающимся от стен. Словно прирос к каменному полу, пока меня не было. А я словно никогда не был здесь раньше. Осторожно сажусь, сначала на самый краешек, закрываю глаза и вспоминаю всё, что было. Именно здесь создавался Ресдайн, какой он есть сейчас. И я был одним из его создателей. Я и сейчас — он. Постепенно расслабляюсь, морально и физически возвращая себе память, почти силком. Опираюсь головой на высокую спинку и открываю глаза как раз в тот момент, когда пожилой уже, седовласый кимер кладёт передо мной целую кипу свитков и бумаг. Абсолютно молча, лишь учтивым поклоном показывая, что всё же видит меня. С каждым прочтённым документом тревога и недоумение всё больше и больше охватывают, отдаваясь в висках барабанным боем. Либо вы так много успели сделать без меня, либо… Течение времени в Обливионе совсем не такое, как на земле, и обычно зависит от предпочтения самого Принца. Поднимаю целый ворох из бумаг, лихорадочно пытаясь найти один из последних докладов, в которых указана дата. Как раз то самое соглашение с айледами, да… Тупо смотрю на мятый листок в руке. Я уходил на задание в середине лета, а сейчас начало зимы, всё как я и думал, но… Другого года. Начало зимы годом позже. Сам не знаю, почему эта новость так шокирует меня. Меры в принципе живут гораздо дольше других народов, таких как, скажем, норды. Но я не какой-то мер, и это не чья-то жизнь. Моя. Внезапно высокие просторные стены начинают давить, холодный воздух скребёт глотку, и нёбо, словно опухнув от яда, не даёт даже сглотнуть. Задыхаюсь, чувствую, что ещё немного — и просто закричу в ужасе, прячась за деревянной ручкой стула от собственной тени. "Убежать, убежать как можно дальше", — эта мысль дикой птицей бьётся в сознании, и я — воин с железной волей — поддаюсь ей, словно дитя. Чуть не опрокидываю стул, оставляю документы в полном беспорядке, помяв часть из них, кажется, и перед глазами всё начинает плыть, когда, потянув несколько раз за ручку в виде полумесяца, так и не отворяю дверь. Как будто меня заперли. Снова. Чуть было не кричу, наваливаюсь всем весом и чувствую сопротивление с другой стороны. Отхожу чуть назад и руками шарю по бёдрам в поисках оружия. Понимаю, что его просто нет. Не то что Муатры — даже обычного кинжала. Абсолютно безоружен и беззащитен. Словно со стороны слышу едва различимый щелчок дверного замка, и тело само на автомате занимает оборонительную стойку. Наверное, выгляжу я пугающе, потому как зашедший кимер, всё тот же, что недавно приносил мне бумаги, выглядит испуганным и растерянным одновременно. Но я не замечаю его, я вижу только открывшееся пространство узкого коридора за его спиной. И почти отпихиваю, выбираясь из Залы, словно утопающий, почувствовавший почву под ногами. Кажется, он что-то говорит мне вслед, но я не слышу. Всё, что могу сейчас, — стараться не сорваться на бег. Это отнимает все силы, вытягивает. Обстановка сливается в одну единственную картинку перед глазами, и я понимаю, что уже довольно далеко ушёл от дворца, только когда оказываюсь за чертой города. В чувство меня приводят благовония Велоти, которые они всегда зажигают перед юртами и во время обрядов. Говорят, лёгкий дымок — чуть ли не единственное, что могут видеть из нашего мира души. Также он служит ориентиром и шаманам, путешествующим по мирам. Своеобразной ниточкой, ведущей домой. Чем ближе, тем сильнее становится запах, и если вдохнуть его полной грудью, сможешь очнуться и вернуться назад. Раньше я об этом только слышал, пробовать не доводилось да и не хотелось, но сейчас я понимаю, что именно эти благовония меня спасли. Как далеко бы я забрёл в своём странном приступе страха, а главное — куда? — Вивек? — женский голос, который я уже так давно не слышал, звучит радостно, даже слишком, учитывая его обладательницу. Альмалексия никогда особенно сильно меня не любила. — Я слышала, что ты приехал, но не была уверена в правдивости слухов. Как хорошо! — Она с видимым усилием встаёт с колен и подходит ко мне, раскрыв руки в приветственном жесте. Всё такая же, нет, даже ещё красивее, чем раньше. Её огненно-рыжая грива, едва сдерживаемая изящными драгоценными гребнями, стала ещё длиннее. Стройный стан, задрапированный в изумрудного цвета шёлк, выглядит ещё женственнее. Даже татуировки на светлой коже кажутся ещё выразительнее, чем раньше. А может, дело не во внешности, а в том, что… Когда я уходил, её успели только назвать королевой. А теперь Альмалексия по-настоящему ею стала. Это чувствуется в каждом жесте, видно в том, как она сидит, как держит голову. Доподлинно известно, что чем больше у любого из нас власти, тем притягательнее мы кажемся другим. — Госпожа, мы не окончили наш урок! — Шаманка Велоти, сидящая напротив неё, недовольно покосилась на меня. — Давайте закончим в следующий раз, Ланаби? — Несмотря на вопросительный тон, чувствуется, что Альмалексия уже всё решила. По лицу шаманки, на котором время уже начало оставлять свои следы в виде паутинки морщинок, видно, что она большим усилием воли сдерживается, чтобы не воспротивиться. Мы все прекрасно понимаем, что скажи она хоть слово, и Альмалексии придётся остаться. Даже будь она королевой мира, перед той, кто несёт в себе мудрость народа, она всего лишь прилежная ученица. Или не очень прилежная, судя по тому, что даже не помогла Ланаби погасить свечи и снять с огня эфирные масла для ритуала. Запах странно знакомый бьёт в ноздри, и тело пробивает озноб. — Чем вы занимались? Альмалекся, кажется, каменеет, а Ланаби недовольно поджимает губы, и при каждом её движении длинные костяные украшения на одеянии и в волосах бьются друг о друга с глухим звуком. — Это касается только нас, Вивек. — Альмалексия пятится к выходу, жестом прощается с шаманкой и тянет меня за собой. — Ты что, не можешь зачать? Да, я вспомнил, откуда знаю этот сладковатый вересковый запах. Таким же был окутан шатёр, в который меня отнесли для первой брачной ночи с Молагом Балом. — Не здесь! — Альмалексия цыкает и отворачивается, но я даже так вижу, как покраснели длинные острые уши. Спустя полчаса петляний по улочкам, мы приходим к маленькому домику, буквально втиснутому меж двух больших особняков. Выглядит он настолько невзрачно, что о его существовании не подозреваешь, пока не подойдёшь почти вплотную. Окна, вопреки обыкновению не мозаичные, плотно зашторены изнутри, массивная дверь сливается с цветом стен. Даже крыльца и того нет. Первая мысль, что это какой-то притон для любителей скумы, но Альмалексия открывает дверь с помощью магии крови и, воровато оглядевшись по сторонам, пропускает меня вперёд. Небольшая прихожая освещается разноцветными магическими кристаллами, разложенными в стеклянных вазочках на полу, на столике и стенах, создавая ощущение сказочности. Ты словно оказываешься в большой шкатулке с драгоценностями. Мебель же почти отсутствует, за исключением небольшого столика, тахты и зеркала в золочёной раме в полный рост, приставленного к стене напротив двери. Зато почти весь пол застилает узорчатый мягкий ковёр, на котором беспорядочно разбросаны подушки самых разных форм и размеров. — Что это за место? — Усаживаюсь на большой стёганой подушке, внимательно наблюдая за Альмалексией, запирающей дверь магией крови. Снова. Только что была как натянутая струна, а уже через секунду, повернувшись ко мне, полностью расслабилась, выдохнув. — Моё убежище. О нём никто не знает, даже Неревар. — Плавно покачивая бёдрами, проходит мимо меня, берёт со столика графин и разливает по бокалам крепкий заморский бренди. Протягивает мне один и усаживается на тахту рядом. — И ты привела меня сюда? — удивлённо поднимаю брови, пробуя на вкус терпкую жидкость. — Я просто хотела убежать оттуда, и не важно, куда и с кем… — Она пристально смотрит на меня, — Тем более что мне почему-то кажется, что состояние у нас с тобой похожее. — Не думаю, — усмехаюсь горько, пятернёй прочёсывая спутавшиеся от быстрой ходьбы волосы. Внезапно Альмалексия спускается, садится передо мной на колени так близко, что меня обволакивает всё тот же вересковый запах благовоний шаманки, и с лёгкой полуулыбкой смотрит мне в глаза. — А ты присмотрись. Неприятно. Этот запах вытягивает изнутри то, что я хотел бы похоронить навечно. Но Альмалексия, похоже, сдаваться не собирается, и в конце концов уступаю я. Начинаю с лица и как будто взглядом снимаю слой за слоем её маску, обнажая настоящую Альмалексию. Ту, у которой тёмные тени залегли под карими потускневшими глазами, смотрящими на меня устало, с затаённой… надеждой? Болью? Кожа слишком бледная даже для неё, почти прозрачная; полные чувственные губы приоткрыты, и с такого близкого расстояния видны маленькие, наверняка неприятно саднящие трещинки. Представляю, каковы на вкус будут поцелуи, солёные с лёгким привкусом металла. Как приятно будет добавить новых ранок, грубо прокусывая зубами сухую кожу, добираясь до нежности ничем не защищённых губ. Сладостная дрожь прокатывается по телу, вызывая волну мурашек, и я с ужасом понимаю, что едва не… сделал то, о чём только что думал. Мои руки буквально в миллиметре от её подбородка. "Нельзя, так нельзя", — повторяю про себя и продолжаю вглядываться в неё. Но Альмалексия сама тянется вперёд, почти подставляясь под мои ладони. Всё с тем же испытующим выражением. Невесомо, не касаясь, провожу кончиками пальцев вдоль угловатых плеч вниз по руке, двумя пальцами без труда обхватываю запястье. Она сильно исхудала за то время, что меня не было. Если раньше Альмалексия была воплощением всех самых запретных мужских желаний, то теперь стала самой хрупкостью, почти ребёнком. Сам поражаюсь своему открытию. Как получилось, что брак не раскрыл красоту женщины, а наоборот спрятал в самую глубь? Жар от прикосновения расходится по телу, согревая. В отличие от меня, Альмалексия горячая, почти лихорадочно. Застываю, глядя на тонкую фигурку. То ли виновато освещение, то ли на улице я этого не заметил, но сейчас изумрудная ткань почти прозрачная, не скрывает ни тёмного ореола сосков, ни татуировок, идущих вдоль плоского впалого живота и ниже… Стараюсь отвести взгляд, но уже не получается. Даже если бы получилось. Потому что только что сидящая рядом Альмалексия, перехватив держащую её руку, всем телом прижимается ко мне, горячим лбом упираясь в плечо. — Я так устала, Вивек. Я думала… думала, что у меня получится сделать, как ты сказал. Я думала, что ребёнок поможет мне, что власть подарит радость, но… — Она почти лихорадочно вцепляется в мою руку, не давая убрать её от себя. — Но это его чувство к Даготу… Это не любовь, одержимость! И то, что Неревар пытается любить меня, делает только хуже. Потому что я понимаю, насколько это чувство ничтожно по сравнению с тем… — Голос становится хриплым и прерывистым. Кажется, она вот-вот заплачет. — Я думала, что рожу ребёнка не только для него — для себя. Мечтала о мальчике, который будет похож на Неревара, но любить будет меня больше всех на свете. Но… Уже больше года, Вивек, больше года!.. — Она в гневе сжимает кулак на моём предплечье, царапая кожу. — Я уже всё перепробовала. Даже к шаманке пошла. Так и не смогла до конца понять и полюбить Велоти, хоть Неревар и настаивал. Я получила власть, о которой другие женщины даже мечтать не смеют, но на деле это лишь добавило мне хлопот. Хотя… — её голос становится мечтательным, — Наш народ, пожалуй, больше всего роднит нас. Единственное, что роднит… Рядом с Нереваром я одинока, как ни с кем… Альмалексия умолкает, и по напряжению, что исходит от неё, понимаю, что должен что-то ответить. Только вот что тут скажешь? — Обладание любой силой требует своей платы, и чем она больше, тем выше цена, — твои слова, сказанные мне недавно, сами сорвались с языка. Какая ирония, что нам с ней они подходят в одинаковой мере. — Ты думаешь, я жаждала силы?! — её разгневанный, почти отчаянный крик эхом разносится по всей комнате. Глаза сверкают недобрым огнём. — Тогда, возможно, ты просто ещё не заплатила цену за то, что хочешь получить. — Примирительно провожу рукой по мягким, волнами струящимся волосам, и её словно прорывает. Альмалексия плачет навзрыд, выплёскивая всё, что накопилось, и я всем своим существом чувствую, что она говорила правду. Быть одинокой среди сотен людей не так страшно, как исчезать в одиночестве рядом с тем, кого любишь. Постепенно рыдания стихают, и я даже было думаю, что она заснула, пригревшись в кольце моих рук, но… Резкий толчок в плечи — и ощущение тёплых шероховатых губ на моих. И правда солёные. Целует несмело, словно слепой котёнок пытается найти путь, а когда всё же находит, робости на смену приходит остервенение. Словно не целовалась никогда. Жадничает, забирая всю инициативу себе, да я и не против. Прислушиваюсь к себе, отмечаю с удивлением, что тело откликается на уже позабытые ласки быстро, даже слишком, учитывая, что ещё неделю назад я был твёрдо уверен, что больше никого не подпущу к себе так близко. Может, Альмалексия права, и мы правда сроднились душами? Осторожно кладу ладони на худые плечи, оглаживаю, притягивая ближе к себе. Забирая инициативу в поцелуе, не подавляя, а вовлекая. Воплощаю в жизнь то, о чём думал совсем недавно, упиваюсь металлическим привкусом, тут же появившимся, и она кусает в ответ, слизывает шершавым языком капельки нашей смешавшейся крови с моих губ, призывно смотрит затуманившимся взором. Предлагает себя, балансируя на тонкой струне гордости. Смотрим друг другу в глаза. Её взгляд покорный, не жестокий… Руки, маленькие и нежные, не причинят боли. Настоящей боли. Кожа мягкая, совсем не похожа на хитиновые наросты. Альмалексия вся словно статуэтка. Внутри просыпается жар, концентрируется внизу живота и штормовой волной захлёстывает, когда она кладёт мою руку на свою вздымающуюся при каждом рваном вздохе аккуратную грудь. Почти забытое ощущение… Из жертвы снова превращаюсь в охотника, инстинкты берут своё. Жадно оглаживаю податливое тело, развожу худые бёдра, за щиколотки придвигаю вплотную к себе, нетерпеливо рву ненужную одежду и ни на секунду не прекращаю покрывать её поцелуями, рисую на бледной коже новые узоры. Тихие приглушённые стоны становятся всё громче, мы оказываемся идеальными любовниками. От изгибов тел, сливающихся воедино, до нужного, тантрического ритма движений. Не жёстко и необузданно, а тягуче, то рвано, то снова плавно. Интимно не столько физически, сколько духовно. Через прикосновения утоляя голод близости, через движения — страсти, под медленную музыку стонов утопая друг в друге, умирая… И на самом краю друг в друге же находим спасение, возрождаясь вновь.***
Альмалексия спит, подложив ладонь под голову, словно ребёнок. Абсолютно безмятежно, и сейчас я полностью уверен, что всё так, как и должно быть. То, что мы сделали, — не предательство. Наоборот, это наш способ остаться рядом с тобой, остаться верными тебе. Перебираю мягкие рыжие пряди, подношу к губам, и внутри щемит от жалости. Какое-то ещё чувство примешивается, разобрать поначалу не могу. Всматриваюсь в выражение её лица, густые пушистые ресницы и изогнутую линию бровей. В очертания тела, угадывающиеся под тонким одеялом, и… понимаю. Понимаю, что нет больше ни восхищения, ни безумной влюблённости. Женщина, лежащая рядом со мной, — всего лишь смертная, самая обычная. Она, как и Дагот, любит тебя, безусловно. Но самое драгоценное, недостижимое в Даготе то, что он полностью твой, принадлежит даже душой, и вовсе не в метафорическом смысле. Его можно любить, на него можно молиться, даже положить к его ногам весь мир, но он всё равно будет только твоим. По собственной воле. А она всего лишь женщина, которая вполне может удовлетвориться кем-то другим рядом. Таких в моей постели побывало немало. И немало, я думаю, их появится после. И если даже я это понимаю, то ты и подавно. И именно поэтому никакой ребёнок, даже если у неё получится зачать, положение не спасёт. Не даст ей того, чего она так жаждет. Но вполне может оказаться ценой, которую придётся заплатить, пускай даже за провальную попытку. Оно не стоит того. Ни один мужчина на свете не стоит того, никакая сила не стоит. Словно слышу зов Муатры и понимаю, что могу ещё что-то изменить. Хотя бы для неё. Да, пускай Альмалексия не получит тебя, но зато не потеряет себя. Портал бледным свечением озаряет комнату, буквально на мгновение, не потревожив её сон. Всё как обучал меня Молаг Бал. Оказавшись у себя, беру из зачарованного тайника Муатру, возвращаюсь обратно. Альмалексия лежит всё в той же позе, не заметив моего отсутствия. Сомнения закрадываются, заставляют руку, держащую копьё, дрожать. Убеждаю себя, что поступаю правильно. Как бы то ни было изловлю двух кагути одной рукой: спасу её и лишу тебя единственной возможности на продолжение рода. Подхожу, опускаю копьё ниже. Ещё и ещё… Одной единственной царапины хватит, чтобы… Тонкая струйка крови обагряет шею. Ещё на шаг ближе к цели. — Что ты делаешь?!