Внутри почти так же темно. Краcные свечи, расставленные по периметру, практически не дают света, зато наполняют юрту лёгкой розоватой вуалью дыма.
Тело немеет практически сразу, но это точно не яд. Уж кто-кто, а я бы почувствовала. Ощущение, как будто чего-то не хватает, не отпускает.
Колокольчики… Не было привычных переливов перед дверью, отгоняющих злых духов. А значит, женщина, сидящая спиной ко мне, — колдунья.
Не из тех, что обращается к духам предков, моля о наставлении и благословении. Не из тех, что врачует раны сушёными травками и входит в транс с помощью силы собственного разума.
Только бы не…
Разворачивается, и я вижу маленькую статуэтку у неё за спиной не то из какого-то чёрного металла, не то из камня. Рассмотреть толком не могу, от дыма как плёнка перед глазами, но много ума и не требуется, чтобы понять, что это один из Лордов.
И явно не Леди Азура.
Ноги словно приросли к полу, не убежать. А колдунья, как будто мысли читает, улыбается так хищно, что у меня, закалённой в битвах, кровь в жилах стынет.
— Хочешь уйти? Разве не за этим ты пришла? — голос грубый, резко контрастирует с её… юностью. Хрупкостью. Совсем не такой я представляла себе даэдрапоклонников.
Рукой показывает на подушку напротив себя, и я, словно марионетка, которую дёрнули за ниточки, иду на негнущихся ногах.
Смотрим глаза в глаза, молча.
Да, она права. Я сама пришла. И это — именно то, чего я хотела. Если я смогу убрать проклятие копья Вивека вместе со шрамом, то пускай даже эта колдунья самому Мерунесу Дагону поклоняется, неважно.
— Здесь не нужно прятаться, сними своё ожерелье. — В её чёрных глазах отражается блеск рубинов, а когда я кладу украшение между нами, она тут же забирает его себе. — Оно послужит задатком…
— Да ты хоть знаешь, сколько оно стоит, колдунья? — Хочу возмущённо закричать, но пространство как будто и звуки все поглощает, выходит слабый, как у котёнка, писк.
— А ты в том положении, чтобы выбирать? — Проходится по мне надменным оценивающим взглядом. — Разве не перепробовала уже все доступные тебе методы?
Её слова, словно удар хлыстом. Краска заливает лицо. Я была готова обратиться даже к самой тёмной магии, но вот к тому, что на меня будут смотреть как на уличную девку, нет.
И всё же…
— Что надо делать? И если ожерелье — задаток, то что тогда ты возьмёшь как плату?
Её глаза вспыхивают недобрым огнём.
— Плату буду брать не я, а тот, кто излечит тебя от твоего недуга. Я всего лишь посредник, мне хватит и блестящих камушков, — слова звучат тягуче, и меня не покидает ощущение, словно… Словно это не она, а кто-то через неё говорит.
— Но вы же сможете… Сможете вернуть то, что у меня отобрали?
— Если мой господин захочет, для него нет ничего невозможного. Тем более в твоём случае.
Больше она ничего не говорит. Вместо этого готовит пространство для ритуала. По крайней мере, мне так кажется. Оглушённая её словами и нахлынувшей надеждой, практически не слежу за тем, что она делает. Пока на полу в центре комнаты не оказывается ложа из алых, словно кровью омытых, листьев, а по краям — сосуды с чем-то очень похожим на органы, и остаётся только надеяться, что принадлежат они животным… Хотя кого я обманываю. Мне всё равно, чьи, главное, чтобы сработало.
Эта мысль на мгновение приводит в ужас. Неужели я готова пожертвовать чьей-то жизнью ради собственного счастья? И тут же вслед за ней приходит другая.
Это не только для меня, но для всех нас. Да и равновесие… Я стольким пожертвовала, что одна жизнь уж точно не склонит чашу весов в другую сторону.
— Раздевайся и ложись, — колдунья кивает в сторону ложа из листьев.
Оглядываюсь, по привычке уже. Дверь в юрту, вернее, служащая дверью плотная, из кожи гуара выдолбленная перегородка наглухо закрывает вход. Дрожащими руками стягиваю мантию с капюшоном, принимаюсь за простой тканевый пояс, удерживающий платье, а в висках бьётся только: "Теперь она точно меня узнает".
Но выходит, что и тут просчитываюсь. В её взгляде, обращённом на меня, странным образом смешалось нетерпение, желание, так и не исчезнувшая до конца насмешка, но вот удивления в нём нет. Значит, знала?
Листья сырые, холодные, прилипают к обнажённой коже, въедаются. Вроде и настил не такой большой, а по ощущениям словно в зыбучие пески проваливаюсь. С каждым мгновением всё дальше утягивает. А перед глазами — ночное небо сквозь узкое пространство для выхода дыма. Странное такое, без единой звезды или облачка, чёрное как уголь.
— Раздвинь и согни в коленях ноги, — голос неожиданно раздаётся слишком близко, и я по инерции дёргаюсь, но колдунья удерживает, буквально вжимает мои плечи в пол.
Смотрит так… Словно гипнотизирует. Обволакивает и, против моей воли, одним взглядом раздвигает бёдра почти до хруста. По всему телу ведёт, дрожью отзывается и неконтролируемой волной желания горячит тело.
Мне впервые настолько страшно… Страшно не владеть собой. Страшно подчиняться ей.
Медленно обходит вокруг меня. Тоже обнажённая. Настолько красивая…Что-то неестественное есть в её длиннее обычных руках, татуировках, тянущихся от солнечного сплетения к низу живота, маленькой, но аккуратной груди с пирсингами-клыками диких животных на тёмных ореолах сосков, слишком тонкой шее… Она ведь уже не смертная. Моё ощущение не подвело: колдунья на самом деле гораздо старше, чем, возможно, все, кого я знаю.
Ловит мой взгляд и улыбается игриво. Устраивается меж разведённых ног и, не отрывая взгляда, медленно приближается губами к бедру. Хочу закричать, но не могу ни звука произнести; до судорог хочу податься вперёд, её прикосновения неожиданно необходимы как воздух, а дышать не могу, ни единого вздоха не сделать.
Страх сквозь желание.
Она всё-таки целует, ведёт непривычно шершавым языком по внутренней поверхности бедра, урчит, как дикое животное, и этот звук новым приступом паники растекается по телу. Холодной испариной. И вместе с тем желание концентрируется там, где она касается меня. Не ощущаю — слышу неприятный хруст, когда колдунья силой возвращает приподнятые бёдра обратно на листья. Её руки сильнее, чем у десяти мужчин, острые ногти больно, до крови впиваются в обнажённую кожу, и я сквозь пелену замечаю, что она ни одной капле не даёт упасть, обагряя небольшую чёрную статуэтку.
Ту самую, которой она молилась, когда я пришла.
Хочу спросить, зачем, узнать хотя бы имя Принца, потому что вижу лишь очертания, но губы словно заклинанием склеило. Паника топит сознание, лёгкие начинают гореть от недостатка воздуха, а тело в конвульсиях бьётся от неестественного, неправильного желания. Которое статуэтка, вплотную приставленная к промежности, вытягивает. И давит так сильно, проникнуть пытается.
А колдунья прямо на моих глазах начинает покрываться чёрными пятнами. Словно сгорает изнутри, оседая горсткой пепла на полу рядом. Запах горелой плоти бьёт в нос. В юрте душно, ни единого ветерка, но пепел всё приближается, второй кожей покрывает тело, вгрызается внутрь через поры, и…
Меня всё меньше. Только оболочка остаётся, а то, что маги называют душой, а учёные — сознанием, всё больше скукоживается, отторгается.
Сил бороться нет, тьма поглотила уже, наверное, до кончиков ушей, и я захлёбываюсь…
Внезапно кожу начинает нестерпимо жечь, и я через колдунью ощущаю в юрте чьё-то присутствие. Оно настолько мощное, настолько… знакомое.
Голос вибрациями отдаётся внутри, а прохлада чужих рук — словно заживляющая мазь. Они не такие грубые, как твои, и на мгновение разочарование борется с облегчением. Я рада, что это не ты меня нашёл, но в то же время я хотела бы, чтобы это был ты.
— Альмалексия. Альмалексия, приди в себя, слышишь? Немедленно! — кто-то требовательно зовёт меня, кажется, бьёт по щекам и, не дождавшись ответа, подхватывает на руки, уносит в прохладу летней ночи.
Запах такой знакомый… Травами и древесной корой. Силюсь вспомнить, хотя бы попытаться осмыслить, но в голове вместо мозга сквибовое желе. И, похоже, спаситель это понимает, кладёт мне на лоб ладонь, что-то шепчет.
Взгляд фокусируется, и я, наконец, вижу обеспокоенное, перемазанное сажей и кровью лицо Ворина, склонившееся надо мной. Столько эмоций сразу накатывают, болезненными толчками в голове, неконтролируемым потоком слёз. А дрожь не унять, и ему всё сложнее становится держать меня на весу.
— Давай-ка присядем, — голос Ворина мягкий, успокаивающий, а руки на удивление сильные. — Просто прекрати думать и постарайся отдохнуть.
Сопротивляться нет ни желания, ни сил. На какой-то миг тьма снова накатывает, и я чуть не падаю, оказавшись без поддержки.
Теплом накрывает, обволакивает его запахом. Заворачивает меня в тёплый шерстяной плащ, как ребёнка, и усаживает рядом с собой, снова обнимая.
— З-зачем ты… — воздух в лёгких слишком неожиданно заканчивается, а с новым глотком внутрь снова проникает дым, и я закашливаюсь.
— Зачем убил их? Чтобы прервать ритуал. Эти бедолаги всё равно уже были не жильцы. Сейчас у них хотя бы есть возможность попасть в Лунную Тень, вместо того чтобы вечность мучиться в чертогах Мёртвых Земель.
Лишь после его слов понимаю, что запах горелой плоти не внутри меня сконцентрирован, а маревом застилает всё вокруг. На земле, в том месте, где недавно был разбит лагерь, — мёртвые тела, изуродованные почти до неузнаваемости.
Приступ тошноты накатывает, хотя никогда излишней чувствительностью не отличалась. Едва успеваю выбраться из кольца тёплых рук и прихожу в ужас, когда вижу чёрную жижу, исторгаемую усталым организмом. Кажется, я вся изнутри ей заполнена.
Собственное тело клеткой становится, хочется выбраться, да хоть бы даже и ногтями проскрести себе путь обратно к свету.
Это кажется единственно верным решением, а потому сопротивляюсь изо всех остатков сил, когда Ворин пытается вернуть меня на место. Только вот я даже в обычном состоянии ему не противник, а сейчас и подавно.
— Зачем, зачем, зачем?.. — ненавижу себя за слёзы и за слабый, больше похожий на писк, голос. Ненавижу за то, что перед ним. За то, что сама сворачиваюсь в клубок, утыкаясь носом в твёрдое плечо. — Мог бы просто оставить меня здесь…
Устало вздыхает и гладит по голове. Не знаю, специально это делает или нет, но от подушечек его пальцев внутрь пробирается тепло, такое успокаивающее.
— Чтобы ты вернулась с душой чёрной колдуньи и ребёнком Мерунеса Дагона под сердцем?
Удивлённо вскидываюсь и захожусь истерическим смехом. Как я, оказывается, угадала!
А Ворин продолжает, и я понимаю, что мы впервые оказываемся наедине и говорим вот так просто. Я впервые слышу его голос. По-настоящему
слышу.
— Даэдра не врут: мы действительно получаем, чего хотим, заключив сделку. Но вот что они любят, так это утаить цену, которую придётся заплатить. Так что это мне впору спрашивать тебя "зачем?". Ваш брак благословила сама Леди Азура, а значит и дети тоже всего лишь вопрос времени.
— Ты сам сказал, что даэдра не любят говорить о цене…
Страх липкими щупальцами опоясывает, когда приходит осознание того, что в итоге моя затея провалилась. А значит, больше нет надежды.
Давлюсь новым приступом тошноты, и Ворин понимает это по-своему.
Оглядевшись, опускается передо мной на колени и плотнее кутает в плащ, снова легко, словно я и правда ребёнок, берёт на руки и укрывает нас магическим щитом, отливающим зеленоватым светом. Плывёт над землёй и так быстро, что голова начинает кружиться.
— Потерпи немного, — словно чувствуя моё состояние, говорит Ворин и пристально всматривается в горные уступы, пытаясь что-то найти.
Видимо, удачно, потому что в следующее мгновение мы ещё раза в три быстрее летим, как мне кажется, прямо в каменистую поверхность. Огибаем несколько паровых озёр, и только тогда я замечаю неприметную деревянную дверцу, ведущую в неглубокую пещеру.
— Побудем здесь, пока тебе не станет лучше. — Ворин осторожно усаживает меня на мягкие подушки и заклинанием разводит костёр. — Хочешь есть?
При упоминании еды желудок болезненно сжимается, и я усиленно мотаю головой.
— Хочу воды, — голос всё ещё слабый, связки не слушаются, но уже, по крайне мере, не писк.
— Тебе сейчас нельзя. Нужно чтобы она до конца вышла из тебя.
— Но… Я думала, ты убил её. Как же…
— Я и убил, — раздражённо произносит и поправляется тут же, устало потирая переносицу длинными пальцами и прикрывая глаза, — Но её магия всё ещё в тебе.
— Значит, я всё ещё могу?.. — С надеждой подаюсь вперёд, хватаюсь за край его рукава и только по удивлённому взгляду понимаю, что сморозила.
— Прямо сейчас предлагаешь этим заняться? Со мной? — Не понять, издевается или нет.
Судя по усмешке, нечто среднее.
— Пойду умоюсь и заодно посмотрю тебе какие-нибудь вещи. — Скрывается за прохудившейся деревянной перегородкой, и я, наконец, решаюсь осмотреться.
Пещерка маленькая, почти сразу от входа перерастает в круглую комнату и одну дополнительную, в которую и ушёл Ворин. Потолок невысокий, нет ни одной пробоины, из которой доносился бы ночной воздух или же солнечный свет. Костёр, разожжённый Ворином, приветливо трещит, создавая иллюзию уюта, даря тепло и отбрасывая причудливые тени на каменные стены. От высушенных растений, развешанных в правом углу, доносится слабый успокаивающий аромат, а в центре на полу заметны следы магических пентаграмм.
Значит, он привёл меня в своё тайное место? Интересно, а ты был здесь? Вы были?
Пытаюсь представить тебя, сидящего на моём месте и наблюдающего, как Ворин рядом собирает в маленькие венички травы, чтобы потом подвесить их для засушки. Или его, наблюдающего за твоими потугами в совершенствовании какого-нибудь заковыристого заклинания посреди светящейся пентаграммы, и… Не могу. Почему-то кажется, что здесь никого не должно быть, кроме Ворина. Даже меня. Хотя меня и так почти нет, я всё ещё с трудом могу контролировать собственное сознание и поэтому, наверное, так боюсь заснуть.
Не хочу снова погружаться во тьму, не хочу быть одна, не хочу…
Запах вереска, смешанный со сладковатыми нотками коммуники, становится сильнее, а на голову что-то приятно давит. Разгоняет туман, а вместе с ним и страхи исчезают.
Во второй раз прихожу в себя и понимаю, что тьма действительно отступила. А тепло, которым всё это время щедро делился со мной Ворин, прогрело до самых косточек.
Моя голова на его коленях, а сам он, откинувшись на стену, спит, положив одну руку на мой лоб, а другую — на плечо. Даже сейчас чувствую, как лёгкое, почти незаметное магическое свечение от них исходит.
Как можно осторожнее выворачиваюсь так, чтобы взглянуть на его лицо. В первый раз вижу Ворина спящим. Кажется совсем юным мальчишкой, но за обманчивой внешностью прячется поистине сильный маг. Я даже пошевелиться не могла, уже почти полностью подчинилась власти чёрной магии, а он один смог их всех уничтожить и до сих пор лечит меня.
Он всегда казался мне тощим магом чистоплюем, который сам и щита стального поднять не сможет, но оказалось, что его руки такие же сильные, как у тебя. Надёжные.
Кажется, сейчас я чуть лучше понимаю твои чувства. То, почему ты выбрал его. Не могу принять, но понимаю.
Вспоминаю о своём первоначальном плане, и твои слова о том, как было бы прекрасно, полюби мы друг друга, как ты любишь нас… Тогда это казалось дикостью. И теперь кажется, но уже с примесью надежды. Единственного выхода.
Я бы смогла, наверное… Попробовать.
До сих пор не понимаю мотивов его поступка. Будь это я, бросила бы Ворина умирать. Безо всяких зазрений совести. Да, наверное, ужасно и низко, но это так. Возможно, поэтому и проигрываю раз за разом.
Но если итог битвы заранее предрешён, то почему не изменить сам её ход? Зачем противостоять неуязвимому противнику, когда можно попытаться пойти на сближение?
Знаю, что уже пробовала и ничего не вышло, но тогда было по-другому. Тогда я пыталась юлить и взять его хитростью. Только теперь понимаю, что нужна, наоборот, предельная честность.
Сейчас мне уютно и тепло. Сейчас я действительно рада, что рядом со мной не ты. Как бы странно ни звучало, но, наверное, именно ты мешал мне увидеть Ворина Дагота. Не твоего возлюбленного и первого советника, а обычного смертного кимера.
Я постараюсь. По полочкам всё расставлю и найду каждую чёрточку, за которую ты его так сильно любишь, и полюблю тоже.
Он же согласится, правда?..
***
Ещё какое-то время позволяю себе понежиться в тепле его рук, и только когда чувствую, что они начинают дрожать от напряжения, выворачиваюсь.
Неужели потратил весь свой магический запас на меня?
Привстаю и уже тянусь рукой к его лицу, хочу поправить чёрную прядь, упавшую на глаза, но прежде чем успеваю, Ворин заговаривает.
— Я нашёл тебе свою старую мантию, она лежит за ширмой на мешках, — его голос снова стал холодным и отстранённым, под глазами залегли тени.
Киваю, как будто он может меня видеть, и, быстро затолкав внутрь разочарование первой неудавшейся попыткой, ухожу. Я терпеливая, не получилось в этот раз, получится в другой.
Смотрю на местами затёртую бордовую мантию и улыбаюсь.
Теперь Ворин сколько угодно может строить из себя холодного и безразличного мага, я всё равно уже знаю его секрет. И в этом моя новая сила.
— У тебя нет ничего, чем можно было бы убрать волосы? — Осторожно подхожу к Ворину, задумчиво глядящему на постепенно угасающий костёр.
Не поддерживает, значит хочет в скором времени уйти.
— Разве что мой шнурок возьмёшь. — Он снимает кожаный с эбонитовыми наконечниками в виде маленьких камнемёвок ремешок и протягивает его мне не глядя.
Забираю, чуть задерживаясь, легонько проводя подушечками пальцев по его ладони.
Никакой реакции.
— Твой запас доброты полностью исчерпал себя вместе с магией? — выходит более колко, чем нужно. Хотя, что там, мне вообще не стоило этого говорить, но пока ещё с трудом могу себя контролировать.
— А я, похоже, зря так старался тебя вылечить. — Ворин со вздохом разворачивается и ставит меня спиной к себе. — Спящая ты, по крайней мере, не выдавала фокусов.
Чувствую, как его пальцы расчёсывают мои волосы и быстрыми отлаженными движениями заплетают в тугую косу.
— О каких фокусах ты вообще говоришь?
— Ну, например, вот об этих, — он отклоняет мою голову, ставя её обратно в вертикальное положение. — Смирись уже с тем, что не все мужчины тебя хотят. И твои ужимки со мной не сработают.
Медлю. Не знаю, нужно ли, но вопрос на языке вертится, и усталость наваливается снова, камнем придавливая к земле.
Хотела ведь правды?
— А что сработает? — тихо и почти неслышно. В первый раз краснея до кончиков волос не то от стыда, не то от негодования, что всё-таки позволила словам сорваться.
— Альмалексия! — Снова разворачивает, крепко держа за плечи, смотрит прямо в глаза. — Да что с тобой?
— Просто… — беру его руку в свои и рассматриваю линии на бледной коже, — Думаю о том, смогу ли сделать для Неревара хоть что-то…
Молчим. Кажется, целую вечность. Но руку не отнимает, и хватка другой становится куда слабее. Отвечает почти так же тихо, едва слышно:
— Ты и так много делаешь для него, Альмалексия, поверь. Тебе совсем не нужно себя ломать.
***
В Когорун мы возвращаемся, когда первые лучи восходящего солнца разливаются по земле, а роса драгоценными камушками блестит на шипах грубых растений.
Ты ждёшь в обеденной зале вместе с Ревином, который при виде нас улыбается так понимающе, словно до мельчайших подробностей знал обо всём произошедшем.
— Я же говорил, что пока её величество вместе с моим братом, ничего с ней не случится. — Он берёт со стола бокал с тёмной терпкой жидкостью и с удовольствием смакует с видом победителя.
А в твоём взгляде напряжение всё больше сменяется удивлением.
— Где твоя одежда?
— А я… — заминаюсь, на ходу пытаясь придумать какую-нибудь легенду.
Неожиданно Ворин снова помогает мне:
— Альмалексия угодила в паровое озеро. Еле успел вытащить, одежду выкинуть пришлось.
— Паровое озеро! — Ревин наигранно обеспокоенно подался вперёд. — Ваше величество, с вами всё в порядке? Ожоги…
— Ворин вылечил меня.
Ты удовлетворённо киваешь, а Ревин всё с той же отвратительной улыбкой направляется к выходу и, проходя мимо нас, произносит:
— Похоже, Луна и Звезда действительно всегда получает то, чего хочет. — Многозначительным взглядом проходится по нам с Ворином и, под его уничтожающим, уходит.
— Я, пожалуй, тоже пойду. — Ворин устало потирает переносицу и всячески избегает твоего присутствия, даже разговаривает как будто со мной.
А ты обеспокоенно хмуришься и уже хочешь пойти за ним, я вижу. Внутри противно скребёт ревность. На меня даже не смотришь.
Перед глазами всё застилает чёрным, искра недовольства разгорается в настоящую злобу, и я сама страшусь за то, что могу сделать. За то, что не получается даже эмоции свои контролировать. А в голове набатом стучит
её голос.
