In For The Kill

The mirrorʼs image, It tells me itʼs home time, But Iʼm not finished, 'Cause youʼre not by my side. And as I arrived I thought I saw you leaving, Carrying your shoes, Decided that once again I was just dreaming, Of bumping into you. Now itʼs three in the morning, And Iʼm trying to change your mind, Left you multiple missed calls, And to my message you reply: Whyʼd you only call me when youʼre high? Whyʼd you only call me when youʼre high? (Arctic Monkeys — Whyʼd You Only Call Me When Youʼre High) На улице Роял туристы и местные жители колоритной толпой курсировали вдоль многочисленных баров и ресторанов, кричали, толкались, смеялись и подпевали песням уличных музыкантов, охотно бросая звонкие монеты в открытые футляры от гитар, саксофонов или в потрепанные временем шляпы. Смуглые креолы танцевали страстные танцы прямо на улицах, покачивая бедрами, прижимаясь к партнеру столь откровенно, что добропорядочные жены закрывали своим обомлевшим мужьям глаза. Зеленый абсент и шипучее шампанское лились рекой, закручивая посетителей баров в водоворот громкой музыки и нескончаемого веселья, которые мог предложить лишь Беззаботный город. Ночь здесь похожа на страстный, безумный и вечный праздник, где нет места одиночеству, грусти и меланхолии. И Кэролайн Форбс чувствовала это настроение особенно четко, до нетерпеливого покалывания в кончиках пальцев, до абсолютно счастливой улыбки, от которой мышцы лица сводило, до невероятной, умопомрачительной и такой непривычной легкости в душе. Ей хотелось попробовать все: абсент, знаменитый ликер «Южный комфорт», * черный кофе с корнем цикория и мясо аллигатора, к которому она раньше не решалась притрагиваться, несмотря на уговоры Эйвелин. Пробежаться по самому краю набережной Миссисипи, рискуя свалиться в вечно ледяную воду. Подпеть уличному музыканту, что играл бессмертные шедевры джаза, попробовать жонглировать вместе с фокусником, прямо у всех на виду, не боясь, что ее поднимут на смех. Кэролайн хотела присоединиться к группке смеющейся молодежи, что, спрятавшись в проходе между зданий, пускала по кругу косяк, а потом вместе с ними пялиться во все глаза на проституток, которые безобидно прогуливались по улицам, несмотря на все запреты, иногда кидая зазывающие взгляды на мужчин. Зайти в первый попавшийся бар и танцевать до утра с незнакомцем, не думая о том, чем всегда заканчивались ее романы, о разбитом вдребезги сердце и о всех тех, кто не стал бороться за ее любовь. Кэролайн ощущала необычайную легкость, будто она снова вернулась в свои пятнадцать, когда не было ни смерти, ни разочарований, ни потерь. Заметив заинтересованный взгляд молодого художника, сидевшего под уличным фонарем, Кэролайн улыбнулась, подходя ближе, и с удивлением поняла, что быстрыми движениями карандаша по белоснежной бумаге он вырисовывает ее лицо. — Надеюсь, вы не против? — мужчина явно смутился, но продолжил внимательно рассматривать ее. — Не смог удержаться. — Вовсе нет, — Кэролайн покачала головой. — У вас талант. Тем более, всегда приятно, когда тебя замечают в толпе. Художник засмеялся и покачал головой, явно ставя ее слова под сомнение, но не решаясь высказать свои мысли вслух. — Что? — лукаво спросила Кэролайн, заглядывая ему через плечо.- Сомневаетесь в своем даре? — Нет…то есть да, но дело не в этом, — мужчина снова усмехнулся, внося в портрет последние штрихи, — блики света и тени на ее волосах, — а потом поднял на нее еще более смущенный взгляд, и на секунду Кэролайн показалось, будто они знакомы. — Просто сложно поверить, что вас можно не заметить. Кэролайн на секунду опешила, стараясь понять причину внезапного чувства дежавю при звуке его голоса, и с удивлением поняла, что совсем не смутилась от этого неловкого комплимента. Она восприняла его как должное, будто ждала, что он скажет нечто подобное. Видимо, у ее бесконтрольной стороны не было проблем с самооценкой. — Спасибо, — пробормотала она, все еще не до конца понимая, нравится ли ей то, что она с удовольствием принимает комплименты от незнакомца. — Наверно, это меня легко не заметить, — мужчина снова смущенно улыбнулся, вырывая лист с ее портретом из альбома. — Вы ведь Кэролайн Форбс? — Мы знакомы? — нахмурилась девушка. Приподнятое настроение быстро сменилось насторожённостью, которую она не стеснялась продемонстрировать, отойдя на шаг назад, но, как ни странно, Кэролайн не чувствовала никакого проявления агрессии: ни потемневших глаз, ни готовых проявиться клыков или вен под глазами. Лишь какую-то спокойную уверенность в собственных силах. И еще она чувствовала, что, если захочет, сможет пригвоздить этого незнакомца к месту, как когда-то сделала с Элайджей и Хейли, которые хотели удержать ее от безумной попытки убить Рейну Круз. Это было так странно, учитывая, что она никогда не пользовалась своим даром намеренно. Не могла его контролировать или подчинять. Магия вырывалась стихийно в моменты, когда эмоции вырывались из-под контроля. Бонни много раз предпринимала попытки обучить ее, но Кэролайн всегда лишь отшучивалась, не желая вмешивать ничего сверхъестественного в свою жизнь. Она наивно полагала, что с отъездом из Мистик Фоллс постоянная борьба закончилась, а потребность себя защищать вообще отпала. С тех пор, как возвращение Стефана все разрушило, Кэролайн успела много раз пожалеть о собственной недальновидности, которая была ей совсем несвойственна. Видимо, играясь в «нормальную» жизнь, она успела потерять часть себя. — Не волнуйтесь, я не маньяк какой-нибудь, — кажется, мужчина немного запаниковал, видя явное подозрение на лице Кэролайн. — Моя дочь ходит на балет вместе с вашими девочками. — О, — выдохнула Кэролайн, чувствуя, как ее магия успокаивается, разливаясь теплотой по венам. — Простите. — Да нет, я понимаю, — успокаивающе улыбнулся мужчина. — Надо было сразу представиться, но мне было интересно, вспомните ли вы меня. Брэндон Саммерс, — он протянул ей руку, и Кэролайн тоже улыбнулась, чувствуя его холодные пальцы на своем запястье. — Приятно познакомиться, — девушка заправила прядь волос за ухо, наклоняя голову набок. — Неловко вышло. — Да ничего, — пожал плечами Брэндон, протягивая Кэролайн свой рисунок, который она с благодарностью приняла, рассматривая собственное улыбающееся лицо. И вдруг почувствовала легкий укол сожаления от того, что уже никогда не сможет увидеть тот портрет, который она пропустила через бумагорезку. Она хотела его склеить, но Елена не позволила ей сделать этого, сказав, что она должна оставить прошлое в прошлом. И в итоге, это прошлое настигло Кэролайн, когда она меньше всего ждала. — Спасибо, — девушка бережно провела пальцами по шероховатой бумаге, видя перед собой другой эскиз, другого художника, другой пейзаж позади… — Рисунок не отдает должного оригиналу, — это комплимент был еще более неловким, и Кэролайн, не сдержавшись, хихикнула. — Простите, сам не знаю, что несу. Брэндон слегка покраснел под ее взглядом, явно не зная, куда себя деть, то засовывая руки в карманы джинс, то вытаскивая их обратно. Он был довольно симпатичным, чем-то напомнил Кэролайн Мэтта: те же светлые волосы, широкие плечи и голубые глаза. Но было в нем что-то нервное, дёрганное, будто ему было некомфортно в собственном теле. Он избегал смотреть ей в глаза, постоянно оглядывался по сторонам, и с трудом выталкивал из себя слова, будто школьник, плохо заучивший стихотворение и теперь боявшийся пропустить хоть строчку. — Ну, не буду вас задерживать, — Брэндон уже собирал свои рисовальные принадлежности в новенький кожаный пенал, а Кэролайн отчего-то подумала, что у него слишком чистые руки для художника. У Клауса пальцы длинные, с ухоженными ногтями, но всегда горячие и чуть шероховатые, а на широких ладонях всегда есть небольшие следы от краски, которую он забывает смыть. Она вспомнила, как в один из дней, несносный гибрид бесцеремонно ворвался на кухню, где они завтракали с Хейли и Элайджей, и не глядя схватил ее идеально белую чашку, отпил из нее чай, оставляя на фарфоре синие следы. Она тогда так разозлилась, сама не понимая почему, но старалась сдерживать свои эмоции, лишь безучастно пожав плечами, потому что видела: Клаус только и ждет, чтобы она сорвалась. Повторись этот эпизод сегодня, Кэролайн бы хохотала как ненормальная, наблюдая за попытками тысячелетнего вампира вывести ее из себя. Она бы обратила внимание на другое: на то, что губы Клауса прикоснулись к фарфору в том самом месте, где едва виднелся след от ее розовой помады. И от этого у нее по спине пробежал бы целый табун мурашек. Пальцы Брэндона были тонкими словно у девушки, кожа идеально ровная и белая, будто из бумаги. Идеально чистые руки. Совсем не руки художника. — Кэролайн? — Брэндон стоял перед ней, сжимая в руках свой альбом. Неловкий и нервный, не вписывающийся в атмосферу праздника, царящего в квартале. — Да, простите, — Кэролайн легко улыбнулась, замечая, что ей больше не надо было прикладывать усилий, чтобы быть приветливой. — Мне действительно пора. Всего доброго. Она развернулась, не дожидаясь ответной любезности с его стороны, хотя раньше никогда бы так не сделала из страха показаться невоспитанной. Но сегодня в ее жизни не было места условностям, она могла делать, что хотела. — Надеюсь, что мы скоро увидимся, — крикнул ей в след Брэндон, но девушка уже растворилась в толпе, теряясь среди неоновых огней вывесок и музыки, что становилась громче с каждым часом, наполняя воздух особой искрящейся энергией, которой невозможно было сопротивляться. Кэролайн шла быстро и уверенно, минуя угол Роял и Бурбон на красный свет. Ни одна машина не посигналила ей вслед: водители были слишком увлечены созерцанием ее фигуры, подчеркнутой коротким синим платьем, которое она надела впервые за три года. Такие вещи не полагалось носить матери двоих детей и крутому продюсеру на крупном канале. Время шло, и Кэролайн уже почти забыла, что когда-то получала кучу комплиментов по поводу своих длинных ног и тонкой талии. Забыла, что есть одежда, кроме джинс, деловых черных юбок и брюк, что иногда можно променять балетки или классические черные лодочки на босоножки или изысканные туфли. Зато она помнила, что на вид ей не дашь больше двадцати, старалась состарить себя с помощью одежды, чтобы коллеги начали воспринимать ее всерьез, а незнакомцы в продуктовых магазинах не шептались, увидев ее с Алариком или услышав, как кто-нибудь из девочек называет ее «мама». Кэролайн скользнула оценивающим взглядом по своему отражению в витрине небольшой сувенирной лавки и усмехнулась, качая головой: какой же идиоткой она была, когда старалась превратить то, что должно было быть началом ее вечности в жизнь заурядной мамаши из пригорода. Она могла бы показать своим детям весь мир, дать им с помощью внушения все самое лучшее, а вместо этого три года хоронила себя в ворохе работы, фальшивых улыбок и семейных поездок. Не обманывай себя, милая. Ты никогда не станешь нормальной. Мы — другие. Новая Кэролайн не помнила того покоя, тихого семейного счастья и чувства защищенности, что привнес в ее жизнь Аларик. Все ее нутро стремилось к ярким ощущениям, опасности и жизни на полную катушку, не взирая на последствия, если это не касалось ее детей. С довольным видом оглядев толпу разодетых людей и ряд дорогих машин, выстроившихся у входа в бар, Кэролайн лучезарно улыбнулась громиле-охраннику, который весь покраснел, пробормотав галантные слова приветствия, провожая ее в уютный полумрак «Кюрасао». * * * Дети уже давно спали, и необычная для этого дома тишина приятно обволакивала Эйвелин, которая спустилась на кухню, чтобы приготовить на завтра гамбо. Это успокаивало мятущийся разум: нарезка овощей, монотонное помешивание кипящей жидкости, острый запах табаско, от которого в ноздрях щипало. Своеобразный ритуал домашней магии, которая иногда была важнее любых сильных заклятий, принося в дом удачу и счастье. Раньше было достаточно лишь соблюдать приметы, в которые верили многие поколения ее предков, рисовать невидимые обычному глазу защитные знаки, иногда класть ароматные лавровые листья под подушки домочадцев… Эйвелин думала, что всегда знала, зачем пришла в этот дом той ночью, когда разразилась гроза, жертвуя собственной гордостью и титулом жрицы. Остригая свою длинную иссиня-черную косу, кладя ее на жертвенный алтарь Эзрули, она думала, что оставляет свой ковен ради того, чтобы вырастить девочку, которая должна была стать погибелью для всех ведьм, в уважении к предкам, делясь с ней знаниями и мудростью, но теперь она все яснее чувствовала, что нить ее судьбы ведет в другую сторону. Духи хотели говорить с ней, шептали по ночам, преследуя во снах, навевали ведения, от которых кровь стыла в жилах. Старая креолка видела девушку, чья кожа была почти такой же смуглой как у нее, а древняя магия рода, текшая по ее жилам была почти ощутима в кончиках пальцев. Видела вампира, что полюбил ведьму, обнимая ее по ночам, пока та корчилась от кошмаров, а потом просыпалась в холодном поту и слезах, отчаянно плача, а от ее кожи исходил пар, клубившийся вокруг, словно сотни призраков предков, пытавшихся предупредить об опасности. Эйвелин слышала ее шёпот в темноте, за минуту до того, как вампир хватал любимую за плечо, чтобы выдернуть ее из этого омута. Маленькая ведьма звала Кэролайн. Отчаянно, но тихо. Словно это было уже бесполезно, словно их разделяло пространство и время, непреодолимая стена и безбрежный океан. И после таких жутких ночей, когда у Эйвелин Лаво под глазами виднелись синяки от чужих сновидений, которые почему-то становились ей доступны, нити, соединяющие Клауса и Кэролайн натягивались, алея, словно кровеносные сосуды. Жрица не была сильна в чтении чужих аур, но знала, что Лиззи тоже их видела, гораздо более четко и ярко, могла даже дотронуться до них маленькими пальчиками, проверяя на прочность. А они были прочными как титан, и тяжелели с каждым днем, грозясь притянуть связываемых к земле, похоронив под своим весом. И теперь Эйвелин была уверенна, что судьба привела ее в этот дом не ради малышки Хоуп, но ради ее отца. Нарезая сладкий лук, она не чувствовала желания заплакать, а это, как известно каждому, — главный признак нечистой совести. Правильно ли она поступила, проведя этот ритуал для девочки, которая, возможно, не была готова к такому испытанию? Верно ли разгадала, что за артефакт носит на своей шее бессмертный гибрид, от которого разит кровью и магией, что теперь отскакивает от его кожи, не причиняя ни малейшего вреда? Смогла ли проникнуть в его мысли, понять, что Клаус Майклсон задумал, на что пошельради своего навязчивого желания стать всесильным и неуязвимым? Достаточно ли сильна девочка, чтобы продержаться, пока ее предназначение не будет выполнено? Эйвелин считала себя чересчур старой для подобных испытаний. Она передала трон Бланш, радуясь, что им с Давиной удалось заключить мир между кланами, но этот едкий запах родной магии, очень мощной, нерушимой, основанной на крови, разъедал ей ноздри каждый раз, когда Клаус входил в комнату, заставляя бормотать защитные заговоры, чтобы оградиться от той Тьмы, что Майклсон привез из своего длительного путешествия. Почувствовав замогильный холод со стороны двери, старая креолка резко обернулась, все еще сжимая в руке кухонный нож, и натолкнулась на пронизывающий взгляд серо-зеленых глаз. Клаус Майклсон криво ухмыльнулся и прислонился к дверному косяку, складывая руки на груди, всем своим видом показывая, что он может заглянуть в мысли Эйвелин, проникнуть ей под кожу, разгадав самые потаенные замыслы. Креолка поджала губы и с грохотом кинула нож в раковину, с точностью повторяя его позу: она не неопытная маленькая девочка, которую можно запугать одним лишь хмурым взглядом. — Она спит? — излишне безразлично поинтересовался Клаус, с ощутимым раздражением рассматривая старую гордячку. Эйвелин свела кустистые брови к переносице и неодобрительно фыркнула. — Будто ты не проверял, — пробурчала она, кладя в суп нарезанный лук. Слава лоа, что одна часть Кэролайн действительно безмятежно спала, иначе их заговор раскрылся бы гораздо быстрее, чем Эйвелин надеялась. — Это странно, — протянул гибрид, проходя на кухню, лениво скользя взглядом по колбочкам с многочисленными специями. — Твоих рук дело? — Дала бедной девочке немного сонной одури, — отрезала ведьма, кивком указывая на пучок листьев белладонны, который она предусмотрительно купила в лавке у Ивон, зная, что от болезненного внимания гибрида к Кэролайн не укроется, что ее наконец-то сморил сон. — Уверен, ты уже слышала про кражу, — гибрид приблизился к Эйвелин, заставляя ее поднять на него горящий взгляд. — Колечко Мари Лаво умыкнули у Давины прямо из-под носа, несмотря на то, что кладбище было окружено мощной защитой. Как думаешь, мне стоит наведаться в Байуотер к Бланш? Может, она подскажет мне, кому оно могло понадобиться? — Слышала, — Эйвелин пожала плечами, прямо смотря в глаза гибриду. — Бланш ничего об этом не знает. Между ковенами давно заключено перемирие, и никто из нас не стал бы красть у первородных. Губы Клаус растянулись в кривой ухмылке, словно одну часть лица у него парализовало, и Эйвелин кожей почувствовала, как магия, что пропитала его кожу, хлестнула ее по щекам. Символ веве на агатовом амулете загорелся огнем, и креолка еле удержалась от того, чтобы не скрестить пальцы. — Неужели? — прошипел гибрид, надвигаясь на ведьму, которая все-таки отступила на шаг назад, чувствуя, как сила, заключенная в амулете, давит ей на грудь. — Какая похвальная преданность. Тогда расскажи мне, для чего оно? — Ты и сам знаешь, — бесстрашно ответила Эйвелин, упираясь поясницей в столешницу. — Я не про дешевый трюк с разделением сущности, которым Мари Лаво пыталась вылечить разбитое сердце, — скучающим тоном протянул Клаус. — Меня интересует его истинные свойства. Эйвелин сжала губы в плотную линию, все еще не отводя взгляд от гибрида, пытаясь сопротивляться могущественным силам, что высасывали из комнаты весь кислород. — Это тайна, доступная лишь просвещенным, — огрызнулась жрица, наблюдая, как глаза Клауса превращаются в два омута тьмы, в которой иногда появлялись янтарные всполохи. — После моих маленьких каникул на Гаити можешь считать меня просвещенным, — прорычал гибрид, теряя терпение. — Думаю, ты догадываешься, — твердо отозвалась Эйвелин, опуская взгляд к амулету шее Клауса. — Иначе, зачем тебе приходить ко мне? — Я догадываюсь еще кое о чем, старая ведьма, — по скулам и векам Клауса начали расползаться вены, но Эйвелин даже не дрогнула. — Тебе повезло, что ты еще мне нужна, но, поверь, когда придет время, я получу истинное наслаждение, вырывая твое сердце. — Остановись пока не поздно, Клаус Майклсон, — жрица гордо вскинула голову, выдерживая звериный взгляд, который был наполнен жаждой ее крови. — Такая сила неподвластна ни одному существу, она должна оставаться в мире духов, где ей и место. Ты и так нарушил все законы, ища способ обрести могущество. Еще один шаг и назад дороги не будет. — Знай свое место, ведьма, — выплюнул Клаус, отходя от нее, а Эйвелин почувствовала, как кислород обжег легкие, и схватилась за грудь. — Если встанешь у меня на пути, то мне все-таки придется наведаться в Байуотер. Передавай привет Бланш. Никлаус смерил креолку угрожающим взглядом и направился к двери, когда до него донесся ее скрипучий голос: — Это стоит того? Вся кровь, что ты пролил и прольёшь стоит того? Клаус обернулся, и полумрак кухни наполнился тихим шипением, исходившим от агатового амулета, все еще мерцавшего, словно тлеющий уголек среди золы. Gade, Nicklaus Michaelson.** Старый жрец склоняется вместе с ним над небольшим водоемом посреди выжженной пустыни, помогая ему омыть лицо, стереть ритуальные краски с посеревшей кожи, пока Клаус чувствует лишь боль в каждой мышце тела. Во рту вкус пепла и крови, но воспоминания слишком путаны, а перед глазами пляшет бесконечная тьма ночного неба и яркие всполохи серебристых звезд, что отражаются в водной глади. — Кто знает, мальчик, — шепчет старик, поддерживая бессмертного гибрида за плечи, наблюдая за тем, как он жадно глотает воду. — Может, твоя тьма сослужит миру добрую службу. Глаза Эйвелин затуманились белой поволокой, и чужое видение вихрем ворвалось в сознание, наполняя влажный воздух Луизианы сухим ветром Кап-Аитьена. Она чувствовала его боль, его отчаяние, липкую кровь на коже. И животный страх. Узнала имя старика жреца. Нивард. А потом ее вытолкнуло из воспоминаний Клауса, и старая жрица схватилась рукой за деревянную столешницу, стараясь не упасть. — Не стой у меня на пути, — угрожающе повторяет гибрид, прекрасно понимая, что позволил Эйвелин заглянуть туда, куда не пускал даже Фрею, разделившую с ним каждую минуту безумия этих трех лет. Теперь ведьма знает, на что он способен, и сможет сама ответить на свой вопрос. * * * Как только Кэролайн вошла в «Кюрасао», то поняла, что Кол исполнил свою угрозу: вместо приглушенного соула в клубе играла современная музыка, которая, на утонченный вкус мисс Форбс, годилась только для того, чтобы пьяные девицы могли поэротичнее раскачивать бедрами на танцполе, а абсент и водка явно были призваны помочь им в этом нелегком деле. С другой стороны, идеально выстроенная башня из бокалов с шампанским стояла именно там, где должна, форма официантов сияла белизной, а меню закусок не претерпело никаких изменений, оставаясь простым, но изысканным, поэтому Кэролайн решила отложить ритуальное убийство младшего первородного до завтрашнего утра, когда проснется ее рациональная сторона, стремящаяся всех контролировать и напрочь забывшая, что значит веселиться. Как долго она никуда не выбиралась, ограничиваясь лишь домашними посиделками на кухне в окружении близких друзей? Сколько лет не чувствовала это особенное волнение, азарт и предвкушение от того, что можно веселиться всю ночь напролет, не думая ни о чем? Как давно не ощущала на себе откровенно заинтересованные взгляды мужчин, которые поворачивали к ней голову потому, что обтягивающее платье почти не скрывало длинных ног? Может, это не то, о чем должна была втайне мечтать помолвленная мать двоих детей, разрывающаяся между работой и домом, но это совершенно точно было тем, чем наслаждалась новая Кэролайн, когда уверенным шагом шла к бару в центре помещения, вокруг которого столпились многочисленные посетители. Ей еще никогда не доводилось посещать столь фешенебельных заведений, хотя Бонни пару раз пыталась вытянуть ее в бары Далласа, с которыми, естественно, Мистик-Гриль не шел ни в какое сравнение, но Кэролайн всегда отказывалась. И несмотря на то, что она лично организовала это открытие, ночью «Кюрасао» заиграл совсем иными красками. Заметив Мейси с мужем-сенатором, которые сидели в одной из приватных зон на втором этаже, Кэролайн подумала, что надо было просто вычеркнуть их из списков приглашенных, чтобы это наглая пигалица больше вообще не попадалась ей на глаза. Эта идея пришла ей в голову еще утром, когда она наблюдала наглую ухмылку Клауса, соглашающегося прийти на открытие, но тогда Кэролайн показалось, что это слишком мелочно. Внезапно, девушка остановилась посредине танцпола, напряженно оглядываясь по сторонам. Черт, она совершенно забыла о том, что Клаус тоже собирался прийти, хоть и выкинул приглашение в мусорку. Кэролайн почувствовала, как щеки начинают гореть от раздражения, и уже собиралась уйти и не испытывать судьбу, как ее кто-то окликнул. — Кэролайн! — сквозь толпу к ней протискивался Марсель, радостно улыбаясь. — Ты все-таки пришла! — Решила, что не могу это пропустить, — Кэролайн убедилась, что тоненький обод кольца Мари Лаво надежно спрятан под ее старым амулетом от дневного света, и почувствовала, как губы Марселя обжигают щеку. — Поздравляю, открытие проходит на ура, — вампир кивком головы указал на толпу представителей новоорлеанского бомонда, сверкающих бриллиантами и дорогими часами. — Тебе что-нибудь принести? Шампанское? — Спасибо, но сегодня я предпочитаю что-нибудь покрепче, — Кэролайн улыбнулась и взяла с подноса проходящей мимо официантки стопку водки, залпом осушая ее. — Клаус здесь? — Нет, — удивлённо протянул Марсель, помрачнев. — Он тебе нужен? Кэролайн покачала головой, благодаря всех богов, что ей не придется уходить или, что еще хуже, наблюдать неуместный и вульгарный флирт первородного с Мейси. Интересно, при своем муже она бы вела себя так же развязно? — Выпьешь со мной? — Жерар взял ее за руку и, не дожидаясь ответа, потянул вглубь «Кюрасао», не заметив, как Кэролайн опрокинула в себя еще одну стопку чего-то неестественно зеленого цвета. Горло немного обожгло, и она блаженно зажмурилась, чувствуя странный сладковатый привкус на языке, подозрительно напоминавший о жженом сахаре. Играла абсолютно безумная музыка, и от мелькания разноцветных огней перед глазами все поплыло, но Марсель держал ее крепко, и отчего-то Кэролайн подумала, что зря она так бегала от него все это время: в конце концов, она не умрет, если один раз ответит на его безобидные заигрывания, хотя слишком обнадеживать его тоже не стоит. Почему Клаус мог при ней пялиться на грудь Мейси Коулман, а она не может позволить себе немного пофлиртовать? Кэролайн мысленно скривилась от собственных мыслей, делая отметку о том, что ее «ночная» часть получает слишком сильное удовольствие от мужского внимания. Ей следовало держать себя в руках, но когда Марсель подвел ее к столику, где сидела явно скучающая Хейли, наблюдавшая, как Кол и Фрея о чем-то яростно спорят, Кэролайн поняла, что стоит к Жерару слишком близко, — гораздо ближе, чем когда-либо раньше, — все еще позволяя ему сжимать ее руку. — Кэролайн! — Хейли радостно улыбнулась и бросила предупреждающий взгляд на Фрею и Кола, которые тут же умолкли. — Поймал ее у входа, — Марсель пропустил Кэролайн на диванчик, чтобы она могла сесть рядом с волчицей. — Хотела улизнуть, пока ее никто не заметил. — Какая наглая ложь! — засмеялась Кэролайн, хоть и чувствовала напряжение, грозовым облаком повисшее над столом. — Я оценивала ущерб, принесенный Колом. — Не преувеличивай, милая, — отозвался младший Майклсон, постукивая своим массивным кольцом по глянцевой поверхности стола, явно оставляя на нем маленькие вмятины, отчего внутренний перфекционист Кэролайн буквально взвыл от злости. — Понимаю, что столь утонченным дамам редко нравится абсент, но… Ван Моррисон***? А я-то думал, что Ник у нас ретроград. — Я всего лишь хотела, чтобы все было сделано со вкусом, а это, — Кэролайн кивнула в сторону танцпола, где изгибались девушки в платьях, едва прикрывающих ягодицы, в то время, как мужчины кидали на них откровенные взгляды, — это больше напоминает вакханалию. — Как раз то, что мне надо, — с видимым удовольствием протянул Коул, и Марсель засмеялся, когда Кэролайн закатила глаза и фыркнула. — Куча красоток, чья кровь разгорячена алкоголем и… — И что? — рядом с Колом присела Давина, поднимая одну бровь, и младший Майклсон со счастливым видом закатил глаза, притягивая маленькую ведьму к себе и оставляя в уголке ее губ поцелуй. — И мне на это абсолютно наплевать, — весело закончил первородный. — Кстати, об утончённых дамах… — Хейли пододвинула к Кэролайн бокал мартини, но девушка покачала головой и взяла тот зеленый коктейль, который вспыхивал изумрудным сиянием в свете клубных софитов. Марсель захохотал, а лицо Кола приобрело такое довольное выражение, что Кэролайн даже не стала спрашивать, что их так обрадовало, упрямо выпив содержимое бокала до последний капли. — Что вы все так уставились? — горло снова обожгло, на этот раз сильнее, а по спине прошел табун мурашек, которые оставили за собой огненный след. Хейли осторожно понюхала ее бокал и тут же сморщилась: для волчьего обоняния запах был слишком резкий, ноздри тут же защипало. — Что это за дрянь? — в притворном ужасе спросила волчица, глядя на Кэролайн, которая явно не могла ничего ответить, ведь сама не имела ни малейшего представления о том, что вливала в себя весь вечер. — Дрянь? — Кол оскорбленно подняла бровь. — У тебя совсем нет вкуса, в отличие от нашей праведной Кэролайн, которая, оказывается, хлещет абсент с шампанским не хуже Хемингуэя.**** Кэролайн лишь пожала плечами, придвигая к себе очередную порцию этой адской алкогольной смеси, делая себе мысленно еще одну пометку: эта другая ее сторона явно не умела себя контролировать. Хотя в этом был весь смысл, правда? Утратить контроль, отпустить вожжи, расслабиться и пожить на полную катушку? Без неприятного бонуса в виде убийств ни в чем неповинных людей. — Еще? — Кол лукаво улыбнулся, пододвигая к девушке очередной бокал, который она с удовольствием приняла, несмотря на настороженный взгляд Фреи. Марсель почти восхищенно смотрел на Кэролайн, отчего Хейли неодобрительно нахмурилась, понимая, что Жерар в шаге от того, чтобы перейти к активным ухаживаниям, которые Форбс, казалось, сегодня была настроена поощрять. — Элайджа не придет? — осведомилась Кэролайн, закидывая ногу на ногу и откидываясь на диване, чувствуя, как алкоголь распространяется по венам, снимая все напряжение. В ушах приятно гудело, в голове не было ни одной мысли, и она подмигнула Фрее, надеясь, что это ее немного подбодрит. — У него какие-то дела, — пробубнила себе под нос Хейли. — Это связно с той кражей? — невзначай осведомилась Кэролайн, подмечая, что Давина нервно заерзала на месте, а Кол и Фрея мигом помрачнели. — У вас есть предположения, кто это мог быть? — Только предположения, — осторожно ответила Фрея, поглядывая на брата. — В любому случае, мы пришли веселиться, поэтому давайте хотя бы на один вечер отложим все проблемы. — Согласен, — Марсель обольстительно улыбнулся Кэролайн, пригубив свой джин, и кольцо у нее на пальце обожгло кожу, заставляя прикусить губу, чтобы сдержать стон боли. Наверно, со стороны это выглядело вульгарно и зазывающее, потому что взгляд у Марселя мгновенно стал голодным, а щеки у Кэролайн запылали. Что бы ни руководило этой ее стороной, оно призывало ее склониться ближе к Жерару, вдохнуть запах бергамота и корицы, прикрыть глаза и… И увидеть перед собой одного жутко выводящего из себя гибрида. — Ты сегодня совсем другая, — прошептал Марсель ей на ухо, что было довольно бесцеремонно, учитывая то, что вокруг было полно людей, которые не сводили с них любопытных взглядов. — Вся светишься. — И какая же я обычно? — раздраженно спросила Кэролайн, не понимая, почему его дыхание не опаляет ее кожу невыносимым жаром, что распространяется от шеи до кончиков пальцев ног. — Серьезная, сосредоточенная, — Марсель склонил голову набок, разглядывая ее красивое лицо. — Немного напряженная. Меня это интригует. Кэролайн засмеялась, привлекая к их беседе еще больше внимания. Явно чем-то обеспокоенная Давина ткнула довольно ухмыляющегося Кола в бок, но тот никак не среагировал на нее, наслаждаясь попытками Марселя соблазнить Кэролайн, которая явно не испытывала к нему никакого интереса. Впрочем, это не помешает Нику оторвать ему руки, ноги, а может быть и другие части тела, что означает лишь одно: свою долю веселья Кол точно получит. — Кажется, я уже говорила, что за несколько сотен лет можно было бы изобрести менее банальный способ флирта? — Кэролайн сжала в длинных пальцах бокал на тонкой ножке, лучезарно улыбаясь Марселю. — Попробуй проткнуть ее торшером и пытать ее друзей, — елейно посоветовал Кол, когда Давина потянула его на танцпол. — Не шалите без меня, — умоляюще попросил первородный, исчезая в толпе танцующих. Хейли тяжело вздохнула, пригубив свой джин и посмотрела на Фрею, которая невидящим взглядом изучала стену. — Клаус ничего не добился такими методами, — пожала плечами Кэролайн, выпивая очередной бокал «Смерти в полдень». — Может, ученик превзойдет учителя, — в голосе Марселя послышались нотки вызова. И тут Кэролайн очень четко осознала, что не она нравится Жерару. Ему нравится перспектива выигрыша у своего создателя. Марселю просто хотелось заполучить то, что не досталось Клаусу, и Кэролайн невольно закатила глаза, спрашивая себя: когда ее жизнь превратилась в бесконечное сравнение всех окружающих мужчин с Клаусом Майклсоном? Сравнивала ли она с ним Тайлера, когда он ушел, выбрав свою месть? Стефана, когда сидела под холодным дождем на той автобусной остановке, ожидая, когда он выйдет ей навстречу, готовый провести с ней вечность? Думала ли о Клаусе, когда Аларик надевал на ее безымянный палец кольцо, клянясь, что их семейная жизнь будет долгой и счастливой? Переставала ли Кэролайн Форбс хоть на миг думать о всех тех словах, что сказал ей беспощадный убийца, когда она пыталась построить свою жизнь, свое будущее, осуществить все то, чего она так хотела? Кэролайн не помнила. Но глядя в горящие интересом глаза Марселя Жерара, она задавала себе один и тот же вопрос. Любила ли она когда-нибудь по-настоящему? До исступления, до слез счастья, до ослепляющей радости от того, что кто-то смотрит на нее так, будто нет ничего важнее, будто она единственный, неоспоримый выбор? Словно она — единственное, что важно? Оазис посредине холодной и безразличной Вселенной? Она отдала всю свою душу, превратившись в иссохшую реку посредине каньона, которую не наполнит никакой сезон дождей. Теряла себя, растворялась в своей неизменно детской любви, надеясь найти утешение, доказательство того, что она лучше, чем привыкла о себе думать. Такова ее любовь, состоящая в посредственном стремлении утолить свое эго? Сломать свою личность, чтобы тебя полюбили? Переделать саму свою суть, чтобы убедить кого-то в том, что она именно то, что ему надо? Что Кэролайн Форбс получила взамен, принося такие жертвы? — Потанцуем? — Кэролайн улыбнулась так, как умела только она: ласковое солнце, проступающее сквозь грозовые тучи, и потянула смеющуюся Хейли на танцпол, минуя удивленного Марселя. — Знаешь, Барби, — Деймон щурится на яркое солнце, отпивая бурбон, а потом утирает слезы с щек Кэролайн. Нежно и трепетно, будто чувствует всю боль ее разбитого, — в который раз, — сердца, — Любовь — это, когда ты не можешь сделать ничего эгоистичного. — Не знаю, — шепчет она в ответ и продолжает плакать потому, что Деймон Сальваторе, тот самый, кто использовал ее, внушал, питался ее кровью — оказался единственным, кто понимает всю ее боль, чувствует все шрамы, что исполосовали грудь, даже несмотря на то, что последний и самый болезненный оставил его брат. — Значит, ты еще не любила, — Деймон прижимает ее к себе, гладит по плечам и целует в блондинистую макушку. — И никто не любил тебя. Кэролайн плачет пуще прежнего, ведь она всего лишь несмышлёная девчонка, а дома у нее две малышки, требующие материнской любви. Слишком рано ей пришлось повзрослеть. Слишком много пришлось вынести. — Повезло тому, кого ты полюбишь, — шепчет Деймон, протягивая ей бутылку бурбона, а потом приподнимает ее лицо за подбородок. — Почему? — Кэролайн вспоминает, как Стефан целовал ее, говорил, что никогда не оставит в этой темноте неизвестности, а потом исчез, как следы на песке. И боль сжимает ее сердечко в стальные тиски, грозясь оставить от него лишь воспоминание. — Когда ты полюбишь, то будешь с ним до конца, — уверенно заявляет Сальваторе, ухмыляясь. — Смерть, тьма, время и расстояние не смогут вас разлучить. Простишь все, ведь если не можешь простить сейчас — это не любовь. — Ты говоришь это потому, что не хочешь оставаться один, — шепчет Кэролайн, утыкаясь носом ему в плечо, думая о том, что только здесь, в его снах, она может оставаться той прежней Кэролайн, той наивной девчушкой, что делила мир строго на черное и белое. — Я говорю это потому, что знаю тебя, — Деймон прижимает ее ближе к себе, смотря на сотни светлячков, что парят в небе. — Мы с тобой не умеем по другому. В этом наша беда и наше счастье, Блонди. Или пан, или пропал. Или пан, или пропал. Кэролайн вытянула Хейли на танцпол, чувствуя себя так, словно она рождается заново. Взгляд Марселя растворился шипучей газировкой среди беснующегося океана толпы. * * * Все знали, что Элайджа Майклсон был прирожденным дипломатом. Не брезговал применить силу, если это было необходимо, но на фоне импульсивных и нетерпимых родственников, старший первородный в своем идеально выглаженном костюме всегда производил впечатление того, с кем можно было вести цивилизованный диалог. Надо сказать, что это впечатление было обманчивым, ведь, будучи прирожденным дипломатом, Элайджа обладал опасной способностью использовать доверие, проявляемое к нему, против тех, кто хотел навредить его семье. Принципов у него было едва ли больше, чем у младших братьев, но кто-то должен был играть роль «хорошего полицейского». Пока Кол был мертв, весь спектакль был отыгран до мелочей: Клаус угрожает, Элайджа ведет переговоры. Когда Клаус исчез на три года, сценарий остался без изменений. Две роли, два первородных. Но сейчас все шло наперекосяк. И если старший Майклсон оставался верен своему неизменному амплуа, то Кол и Никлаус беспрестанно соревновались за звание «плохого полицейского». И если бы внутрисемейные проблемы не выходили за пределы Бойни, то Элайджа вполне мог бы относиться снисходительно к этому извечному спору, но сегодня его младшие братья пересекли черту, вступив в конфликт на глазах у представителей фракций, вмешав в это Фрею и Давину, что было абсолютно неприемлемым. Все знали, что Элайджа Майклсон отличался терпением, выдержкой и завидным хладнокровием. Но это терпение не было безграничным, и его братья с завидной регулярностью испытывали его пределы. — Ты не можешь нападать на члена нашей семьи на глазах у всех, Никлаус, — твердо заявил Элайджа без стука входя в мастерскую брата, куда он направился сразу после встречи с представителями фракций. — Неужели не понимаешь, что это дает повод для ненужных пересудов? Если война окончена, то это не значит, что у нас не осталось врагов! — Надеюсь, Колу тоже достанется порция нравоучений, — лениво протянул гибрид, откидываясь на спинку высокого вольтеровского кресла. — Не хочу, чтобы он чувствовал себя обделенным. — Кол не пропадал на три года, не лгал нам о своем местонахождении, не заставлял Фрею потворствовать ему в черт знает чем! — взорвался Элайджа, скидывая с себя пиджак и ослабляя галстук, чем заслужил удивленное хмыканье младшего брата, которого ситуация явно забавляла. — Его маленькая ведьма не смогла справиться с одним ничтожным заданием, — Клаус усмехнулся, вставая с кресла, чтобы налить себе бурбона. — Наш братец должен быть благодарен, что я не прервал ее бесполезную жизнь, — гибрид отсалютовал брату хайболом, за один глоток осушая его содержимое. — На глазах у всех. — Защиту Давины не смогла бы прорвать даже Фрея, — Элайджа подозрительно сощурил глаза, удивляясь излишнему спокойствию Никлауса, который несколько часов назад готов был разорвать Кола на куски. — Ты знаешь, кто это сделал, ведь так? Клаус поднял одну бровь, пожав плечами, но его ухмылка стала шире, и Элайджа знал, чувствовал, выучил за все столетия, что провел рядом с ним: это значит, что все развивается по плану. В чем бы он ни заключался. Никлаус снова все контролирует. Каждая шестерёнка в этом, одному ему известном, механизме крутилась лишь потому, что на то была его высочайшая воля. — Поделишься? — издевательски поинтересовался Элайджа, уже заранее зная ответ. — Не сегодня, брат, — отрезал Никлаус, мгновенно становясь серьезным. — И настоятельно прошу тебя: не лезь в мои дела. И передай Колу. Если, конечно, не хочешь столетие-другое отдохнуть от его общества. Элайджа лишь покачал головой, чувствуя неумолимое желание повернуть последние месяцы вспять, вернуть то время, когда Никлаус был далеко от Нового Орлеана. Демоны никогда не перестанут преследовать его, и в своем желании подчинить их, он способен сжечь весь их мир дотла, чтобы из пепла создать иллюзию, где нет законов, помимо его воли. — Надеюсь, что ты еще не забыл про Хоуп, — старший первородный следил за тем, как меняется выражение лица Никлауса, как его черты искажаются от злости, как желваки ходят под кожей, и думал, что дочь — это единственный рычаг давления, который еще остался. — И думаешь о том, как это может на нее повлиять. — Все, что я делаю, я делаю для нее, — прорычал Никлаус, мгновенно перемещаясь к брату. — Ты уверен? — Элайджа оставался спокойным и непреклонным, хотя янтарный блеск в глазах брата ясно говорил о том, что черта, за которую внутренний зверь Никлауса не мог выйти, была уже близко. — Это для Хоуп? Не для тебя? В комнате повисла та напряженная тишина, от которой, обычно, до боли закладывает уши. Тишина непреодолимой пропасти, вакуум невысказанных слов и бесконечной борьбы между старшим и младшим братом, в отношениях которых любовь и ненависть так тесно переплелись, что уже не поймешь, что сильнее, что побеждает. Звонок телефона разрезал эту тишину, словно нож кусок масла, и глаза Клауса приняли привычный штормовой оттенок. — Я повторю еще один раз, Элайджа, — голос у Никлауса вкрадчивый, почти ласковый, но каждый мускул в теле напряжен, когда он идет к столу, чтобы поднять трубку. — Один раз. Потому, что ты мой брат. Никогда не смей намекать, что мне плевать на собственного ребенка, — на экране телефона высветилось имя Деймона. — А теперь прости, но неугомонные друзья Кэролайн требуют моего внимания. — Ты останешься один, Никлаус, — с уверенностью прошептал Элайджа, снова надевая свой пиджак словно привычную броню. — И будет некого винить, кроме себя. Гибрид хотел бы рассмеяться в ответ, но отчего-то внутри все словно покрылось коркой льда, а мышцы лица парализовало, поэтому, когда он ответил на звонок Деймона, слыша как тот клянет его на чем свет стоит, Клаус мог только безразлично протянуть: — Закончи предложение, Деймон, и будь уверен, я оставлю Елене твое сердце, чтобы она смогла попрощаться, когда проснется. — Пока наша Барби находится под твоей защитой, а ты не отвечаешь на звонки, я имею полное право называть тебя засранцем, — сварливо заявил Деймон. — Ты, кажется, забываешь, насколько легко я сломал твою шею, — угрожающе спокойно отозвался Клаус. — Ты жив только мольбами Кэролайн, но я не уверен, что послушаю ее во второй раз. — К счастью, нас разделяет пятьсот километров, папа гибрид, — пропел Сальваторе. — Но если ты продолжишь игнорировать мои звонки, то мне придется подвергнуть свою жизнь опасности и приехать в «Беззаботный город». — Тогда тем более не следует испытывать мое терпение, Деймон, — сардонически усмехнулся Клаус. — Что тебе нужно? — Где наша Красная Шапочка? — голос у Сальваторе звенел от напряжения. — Кэролайн спит, — отчеканил гибрид, слыша на заднем плане недовольный голос этого Энзо, который таскал Кэролайн на руках и сюсюкался с ее детьми. — Это хорошо, — безрадостно отозвался Деймон. — Бон-Бон засекла Стефана где-то в районе Уайт-Маунтинс, мы сейчас едем туда, а связь там ни к черту, так что… — С твоего позволения, я не буду сообщать Кэролайн, что причина всех ее несчастий бегает по горам в Мэне вместо того, чтобы помогать вашему маленькому отряду самоубийц, — скучающе протянул Клаус. — Рейна все еще где-то в Техасе. Мы никак не можем понять за кем она гонится: за Стефаном или за Барби. — Найди Стефана, — рявкнул Клаус, начиная терять терпение. — С остальным я сам разберусь. И если скажете Кэролайн хоть слово, я вам головы поотрываю. — Думаешь, она натворит глупостей? — голос Деймон прозвучал неожиданно мягко. — А ты так не думаешь? — с явной издевкой поинтересовался первородной. — О чем конкретно мы говорим, Клаус? — с подозрением спросил Сальваторе. — О том, что Блонди не учится на своих ошибках и может попытаться убить Рейну, хотя мы все еще не нашли способ покончить с ней? Или о том, что она побежит спасать Стефана? Клаус лишь усмехнулся. Кэролайн не прощала подобных предательств. Не простила Тайлера, выбравшего месть, не простит и Стефана, оставившего ее ради спасения собственной шкуры. И все же, что-то внутри него, какой-то мерзкий шипящий голос мягко вторил о том, что любовь солнечной девчонки может оказаться настолько сильной, что она забудет о том, что для Сальваторе она оказалась третьим выбором. Когда все это закончится, а внушение Клауса спадет, то Кэролайн просто исчезнет, испарится, растает, словно его самый сокровенный мираж, не оставив о себе даже воспоминания. Доверит ли она свое сердце Стефану еще раз, начнет ли с детьми новую жизнь, стерев прошлое, как художник стирает с бумаги ненужный штрих, но ее любовь никогда не будет принадлежать Клаусу. Да и что бы он с ней делал? Поставил на полку среди многочисленных трофеев, завоеванных на протяжении веков, иногда стирая с нее пыль, наслаждаясь теплым светом, который будет тускнеть с каждым днем, пока и вовсе не растворится среди бесконечной ночи? — Попытайся не умереть, Деймон, — почти добродушно посоветовал Клаус, отключаюсь. Всполохи огня в камине вырисовывали на стенах ажурные тени, и сотни этих одиноких призраков устраивали на стенах, обитых дубовыми панелями, адскую пляску под беззвучную музыку, затягивая гибрида в свой сумрачный мир. Клаус любил эту тьму, растворялся в ней, чувствовал себя всесильным в этом теплом и тихом омуте, который ласкал его разум, словно теплые волны морского прибоя. Ему нет нужды удерживать Кэролайн после того, как все закончится, когда каждый из них поступит так, как должно. Он мог бы насильно закупорить ее свет в бутылку, разлить его по бокалам и поглотить, но зачем ему это сияние, что делает его слабым? Но если свет не будет освещать тьму, то как тьме постигнуть темноту свою? * Southern Comfort — ликер, созданный в Новом Орлеане в 1847 году. Формально является ликером, однако сами потребители определяют его скорее как ликёрный виски, «фруктовый» бурбон. ** Ищи, Никлаус Майклсон. (креол.) *** Ван Моррисон — ирландский исполнитель блюза, джаза и соула. **** Речь идет о коктейле «Смерть в полдень», который любил писатель Эрнест Хемингуэй.