In For The Kill

And to find just one other Seems to be the goal of everyone From the search to the hurt I believed I could take you on We would drink, we would dance And you would watch me whenever you want And can you give me, everything Everything, everything Cos I can’t give you anything (London Grammar — If You Wait) Племянница Эйвелин, которую первородный помнил еще несмышлёным ребенком, оказалась порядочной костью в горле. Несмотря на то, что Клаус чуял ее страх перед ним, заставлявший вздутую жилу на лбу бешено пульсировать под эбеновой кожей, надо признать, что девчонка держалась храбро и гордо, делая честь своим предкам. Клаус всегда испытывал к такой храбрости почти научный интерес, а Бланш Лаво оказалась еще и обладательницей высоких скул, раскосых темных глаз и пухлых губ, поэтому, когда он склонился над ней, угрожающе ухмыляясь, удовольствие от ее страха почти сравнилось с тем осознанием, что маленькая жрица явно на секунду была подкуплена силой, исходящей от него. — Расскажи мне историю, девочка, — прошептал Клаус, и Бланш тяжело выдохнула, облизывая губы. — И может, я оставлю тебя в живых. Это был не совсем блеф. Клаус мог бы ее убить, но негативных последствий у подобной несдержанности было бы слишком много, а вот пользы никакой, поэтому он лишь позволил себе продемонстрировать янтарный блеск в глазах, когда жрица ответила, что не знает, от кого это кольцо досталось Мари Лаво, и зачем на самом деле оно было создано. — Она хотела найти равновесие, — Бланш гордо встретила его взгляд, и Клаус почувствовал, что она говорит правду. — А в итоге чуть не сошла с ума, поэтому кольцо было спрятано так долго, и я не знаю, о чем думала тетушка, отдавая такую опасную реликвию этой еретичке. — Выбирай слова, Бланш, — прорычал Клаус, обхватывая тонкую и горячую шею жрицы ладонью, сжимая до задушенного вскрика. — И расскажи мне поподробнее, о планах твоей тетки на Кэролайн. Предупреждаю, что вы зря вмешали ее в эту историю, потому что, если с ней что-то случится, то, клянусь, вы будете умирать долго и мучительно. — Мы вмешали?! — огрызнулась Бланш. — Мне нет дела до твоей Кэролайн. И я ничего не знаю о планах моей тетки. Ковен выкрал это кольцо слишком давно, чтобы я хоть что-нибудь знала о его свойствах, кроме семейных баек. Почему бы тебе не спросить у того, кто дал тебе амулет? Или у твоего брата, по чьему наущению ведьмы много столетий назад вступили с нами в войну, разграбив наши святилища? — Клаус ослабил хватку, раздраженно рыча из-за очередной неудачи. Ему следовало бы вытрясти правду из Эйвелин, но он не мог ее убить, не мог внушить, и, уж тем более, не мог пытать, привлекая к себе внимание всей семьи. — Ты же знаешь, что тебе не найти ответов здесь, — Бланш смирила его неприязненным взглядом. — Если кольцо и амулет связаны, то тот жрец с Гаити должен знать почему. — Он мертв, — сквозь сжатые зубы бросил напоследок Клаус, силясь избавиться от ощущения, что призраки его прошлого роем вышли за дверь вместе с ним. * * * Во дворе Бойни было на удивление тихо и безлюдно, поэтому шум гравия под колесами машины казался особенно раздражающим. Клаус нахмурился, прислушиваясь к звукам работающего телевизора в доме Элайджи, и тихо фыркнул, в очередной раз думая о том, что Кэролайн изменила весь уклад их жизни, превратив в некое подобие нормальной семьи, которой они на самом деле не являлись. Но, следовало признать, Клаусу это нравилось. Нравилось ощущение единения, которое появлялось всюду, где бы ни возникла Кэролайн Форбс. Вступив под сень портика Бойни, Клаус с удивлением обнаружил в самом дальнем углу веранды маленькую гостью. Элизабет Зальцман сидела в большом плетеном кресле, скрестив ноги, совершенно одна, внимательно изучая взглядом одну из книг по магии, явно врученную ей Колом, ибо только младший Майклсон мог быть настолько безрассудным, чтобы позволить ребенку изучать подобные вещи. Клаус застыл вполоборота, встречаясь взглядом с внимательными голубыми глазами девочки, и отчего-то вспомнил срывающийся голос Кэролайн, которая рассказывала ему, как была счастлива, когда Лиззи ей улыбнулась. — Привет, — гибрид направился к малышке, которая тут же опустила взгляд обратно в книгу. — Почему ты здесь одна? Лиззи ничего не ответила, еще ниже склонив голову и спрятав глаза: маленький ежик, сжавшийся в комочек, в надежде, что его оставят в покое из-за боязни уколоться. — Прячешься? — невозмутимо продолжил Клаус, присаживаясь на корточки рядом с плетенным креслом. — Знаешь, в детстве я тоже часто убегал ото всех, — Лиззи метнула на него быстрый взгляд исподлобья. — Приучал себя к одиночеству, чтобы не бояться его. Малышка подняла голову и внимательно посмотрела на него, будто размышляя, можно ли доверять словам Клауса. Она смотрела долго и пристально, как в ту первую их встречу, совсем не пугаясь и не пряча свое любопытство. — Но со временем я понял, что моя семья никогда меня не бросит, потому что мы одно целое, — гибрид улыбнулся, демонстрируя ямочки на щеках, и отчего-то девочка улыбнулась в ответ. — Твоя мама тебя очень любит, Лиззи. Поверь, она больше никуда не уедет без тебя. И я обещаю, что вы будете в безопасности. Я об этом позабочусь. Элизабет моргнула и склонила голову набок, а потом, слегка прищурившись, протянула Клаусу мизинчик, чтобы скрепить его клятву, и хоть это было весьма забавно, — первородный гибрид и маленькая ведьма, заключающие договор, — он обхватил ее пальчик, сжимая его и улыбаясь абсолютно искренне. — Ты сильный, — сложно было поверить, что этот тихий и неуверенный голос принадлежит Элизабет, которая молчала так долго. — И храбрый, — мертвое сердце Клауса пропустило удар. — Вы с мамой связаны ниточками, — девочка задумчиво провела рукой где-то возле лица гибрида, будто перебирая что-то пальчиками. — Они красивые. Они спасают тебя. — Ниточки? — Клаус нахмурился, и жадно вперился взглядом в лицо малышки, которая была способна видеть гораздо больше, чем он. — Какие ниточки, Лиззи? Почему они меня спасают? Элизабет согнула указательный пальчик в районе его ключиц и медленно потянула на себя, будто развязывая узелок невидимого банта, и воздух вокруг Клауса подёрнулся непонятной рябью. — Они были всегда, но сейчас стали очень яркими, — малышка склонила голову набок и прищурила один глаз. — Разве ты не видишь их? — повинуясь непонятному порыву Клаус провел ладонью там, где пальцы Лиззи играли с вибрирующей магией, и почувствовал, как шрам на спине полыхнул огнем, будто кожа снова ощутила прикосновение раскаленного метала. — Тетя Бонни говорила, что это называется «узелок». Клаус кивнул, внимательно всматриваясь в то, как Лиззи задумчиво перебирает невидимые нити, напевая какую-то мелодию, пришедшую из глубины времен в сознание ребенка, наделенного силой, через сны или шепот ветра. Магия узла, петли, призванная запечатать и открыть, закольцевать энергию, не позволив ей вырваться из ловушки в реальный мир. Предки Эстер верили, что Вселенная — полотно, сотканное из сотен нитей, находящихся в руках духов, и на этом строились их заклинания, их магия, призванная завязать определённые силы природы, чтобы получить помощь или защиту. — Лиззи, — Клаус неосознанно повторял руками движения девочки, подстраиваясь под ритм странно знакомых мантр, которые она напевала, — эти ниточки спасли меня тогда? Когда ты видела меня в первый раз? — Я никому не сказала, — гордо ответила Элизабет, поднимая на гибрида горящий взгляд, в котором явно читался отблеск ее матери. — Даже маме. Ты просил, и я сохранила наш секрет, — Клаус улыбнулся и кивнул, показывая, как он благодарен, но лицо Лиззи отчего-то стало виноватым, и тут он понял, как она на самом деле испугалась тогда. — Я хотела помочь, правда. Тебе было больно, но я совсем не знала, что делать. Но потом пришла мама, и ниточки будто загорелись… — девочка тихо выдохнула, и внимательно посмотрела на Клауса. — Она не видела тебя, но ниточки спасли… Клаус нахмурился, окунаясь в тревожный омут воспоминаний, кружившихся в голове вместе с мелодией, пришедшей из глубины времен. Из другой жизни. Шрамы на лице Ниварда шевелятся, будто дикие змеи, спрятавшиеся в складках одрябшей кожи, и Клаус с силой зажмуривается, пытаясь устоять на месте в водовороте красок, вызванных неизвестным пряным зельем, что обожгло горло. Унси улыбается ему, — черные зубы между пухлых темно-коричневых губ, — и скользит острием кинжала по спине, на которой пылает незаживающая отметина. Мамбо отстукивает такт ритуальной песни, и шум крови у гибрида в ушах подстраивается под этот дикий ритм. Папа Легба, отвори ворота. Папа Легба, отвори ворота и дай мне пройти. Отвори ворота, чтобы я смог возблагодарить лоа. Ему кажется, что сотни духов пляшут вместе со жрицами у ночного костра, от которого кожа будто плавится, словно воск поминальной свечи, и Клаус размахивает руками, борясь с невидимыми преследователями, утробно рычит и сплевывает горькую слюну, падая на колени. — Он хочет стать всемогущим, — голос Ниварда напоминает шипение, когда он хватает Фрею за руку, удерживая на месте, будто говоря, что она не может помочь. — Но сначала ему придется познать слабость. Унси слизывает его пряную кровь с холодной стали, и прежде чем Клаус успевает сфокусировать взгляд на верхушке Ковша, Дубхе, что освещает спокойную гладь океана ярче Луны, жрица вновь вонзает острие в бессмертную плоть, и боль эта сравнима с тысячью пыток от клинка Папы Тунде. — Ищи, Никлаус Майклсон, — Нивард сжимает его плечи, удерживая на месте, пока Никлаус извивается и корёжится на песке, потому что каждая клеточка его тела охвачена нестерпимой агонией. — Ищи великую силу, рожденную в Любви. И силу темную, что породила Ненависть. И внезапно из легких исчезает весь воздух, и сделать вдох просто невозможно, поэтому гибрид лишь хрипит, сжимая пальцы до хруста, пока воздух вновь не врывается в ноздри, обжигая и принося облегчение: не удушливый запах благовоний и его собственной крови, но ароматы скошенной травы, тмина и лимонника. Детские качели из дешевого пластика мелькают в сумерках веселыми оранжевыми пятнами, раскачиваясь туда-сюда. Кровь.У него идет кровь. Это невозможно, но рана не затягивается. Перед глазами маячат белые огни. Слепящие и оглушающие одновременно. Он должен вернуться к костру. К снопам искр от сырых дров, но в голове все еще стучит голос Ниварда, требующего искать-искать-искать. Клаус с трудом поднимает голову, прижимая руку к кровоточащей ране и встречается взглядом с синими глазами трехлетней малышки, прижимающей к груди книжку с яркими картинками. Она не может его видеть, просто не должна, ведь он на Гаити, за тысячу километров отсюда бьется в агонии, и мир так стремительно кружится вокруг, что он падает на колени. И девчушка немного испуганно отпрыгивает в сторону, продолжая рассматривать истекающего кровью незнакомца, а Клаус понимает, что перед ним дитя, обладающее способностью видеть то, что скрыто от посторонних глаз. — Тебе больно? — тихо спрашивает она, присаживаясь на корточки, и Клаус качает головой, и сквозь сжатые губы пытаясь сказать, чтобы она уходила отсюда. — Я могу помочь. На кончиках ее пальцах искрится магия, но нельзя излечить того, кто на самом деле не рядом с тобой, и Клаус лишь морщится от неловких прикосновений дрожащих пальчиков. — Сейчас, сейчас, — бормочет малышка, не оставляя попыток, но потом застывает и наклоняет голову набок, прислушиваясь, как мать зовет ее ужинать. — Мама сможет помочь. И Клаус качает головой, пытается схватить удивительного ребенка за руку, но девочка уже бежит к крыльцу дома. Весь мир превращается в вибрирующий вакуум, когда Клаус сжимает в кулаках остро пахнущую весеннюю траву и смотрит, как Кэролайн берет девочку на руки и с явной тревогой на лице спускается во двор, вглядываясь туда, куда пальчиком показывает дочь. Количество вдохов, сделанных Клаусом за это время можно было пересчитать по пальцам одной руки, ведь у всех спирает дыхание, когда мы вновь видим того, по кому сердце иногда томится долгими ночами, даже если разум не понимает, от чего внутри вдруг возникает пустота. — Ты видишь его? — голос Кэролайн полон напряжения и решительности, и Клаус понимает, что она как всегда готова защищать тех, кого любит до последней капли крови. — Где? — Вот же, — маленькая ведьма встречается взглядом с гибридом, и тут боль неожиданно полностью отступает, будто ее никогда и не было. Клаус застывает, не двигаясь и не сводя глаз с Кэролайн, которая смотрит в пустоту перед собой, даже не подозревая, что он находится так близко, что может скользнуть ладонью по ее щеке. Покой и умиротворение наполняют его, и гибрид отчего-то улыбается, смотря на то, как Кэролайн ближе прижимает к себе девочку, а вокруг них вспыхивает защитное поле такой мощности, что сразу становится понятно: это не дело рук трехлетнего ребенка. — Великая Сила, рожденная в Любви, — шепчет где-то у берега бескрайнего океана Нивард, и Клаус смотрит в глаза этой силе, самой могущественной на земле, вечной, опасной и непредсказуемой, от которой свет вокруг Кэролайн сияет с такой силой, что воздух слегка плывет. Клаус смотрит в глаза Кэролайн Форбс, и в них полыхает сила материнской любви. Гибрид прижимает палец к губам, лукаво глядит на девочку, что так похожа и не похожа на свою мать, и тихо отходит назад, отчего-то знает, что малышка поймет, что делать дальше. Отходит, пока водоворот времени не размывает перед ним зеленую лужайку и детские качели, относя на этот раз не в настоящее, но в далекое прошлое, в то время, когда родилась сила Темная, которую породила Ненависть… — Ниточки закрутились, — продолжала Лиззи, вновь уткнувшись носом в книжку, — и я видела, как они разрезали мамино защитное заклинание, а вокруг тебя все было красное и… — Клаус вздрогнул, возвращаясь обратно на веранду Бойни, все еще чувствуя жар раскаленного лезвия на своей плоти, — и оно рассеялось. — Элизабет, ты же не боишься меня? — внезапно серьезно спросил Клаус, отодвигая книгу от лица девочки. — Нет, — покачала головой малышка. — Мамочка здесь в безопасности, ты ее защитишь от той, другой, — гибрид согласно кивнул, с жадностью вслушиваясь в каждое слово. — У нее есть камушек. Он похож на солнышко, но делает плохие вещи. Ниточки защитят вас. Камень Феникса, связанный с Рейной Круз и ее мечом. Чертов Кол, и его магические эксперименты, которые никогда еще не приносили им добра! — Камушек у нее, Лиззи? — аккуратно спросил Клаус, лихорадочно размышляя, и с удовольствием чувствуя, как в его голове складывалась полная картина, а последние части головоломки с щелчками вставали на место. — Откуда ты знаешь? — Я не понимаю всего, — наморщилась Элизабет, будто ей неприятно было признавать, что она чего-то не знает. — Эйвелин знает лучше. Но ее голос говорит, что мама должна быть здесь. И что тот камушек ищут, — девочка пожала плечами, с поистине детской непосредственностью, отбрасывая от себя то, что ей казалось совсем неважным. — Но раньше он принадлежал той. — А где он сейчас? — с нажимом спросил Клаус, но тут же взял себя в руки, думая, что он может напугать ребенка свои напором. — Этот голос не говорил тебе? — Она не видит его, — с умным видом изрекла Лиззи, будто это было очевидно, и подняла указательный пальчик вверх, приподнимая брови. — Его кто-то спрятал. Магически. Мари говорит, что его нельзя найти. — Мари? — гибрид дернулся, чувствуя, как внутри у него растет желание придушить Эйвелин за то, что она знала, что Лиззи слышит голоса, и ничего не сделала. — Это ее голос? Мари Лаво? — Просто Мари, — пожала плечами маленькая ведьма, рассматривая свои ладони. Камень Феникса — единственный артефакт, который способен поглотить душу Рейны Круз, а соответственно и то, что с таким рвением искал отряд спасения из Мистик Фоллс, и, наверно, сам Стефан, разъезжающий по всей стране зигзагами. Клаус знал это, ведь его вездесущий младший братец не только когда-то помог создать этот чертов камень и меч, но и гибрид самолично изъял эти записи из библиотеки. Он не мог позволить друзьям Кэролайн засунуть душу Рейны обратно. Не сейчас, пока она нужна была ему живой. Главный вопрос состоял в том, где сейчас камень? И кто укрыл его защитой? Может быть, та еретичка, с которой Стефан укатил в закат, и о которой ему рассказывали Деймон и тот вечно ухмыляющийся слюнтяй с дурацким акцентом? Или сама Рейна, которая, как истинная Охотница, загоняет своих жертв в угол, изводя их бесконечной погоней за дымом? В любом случае, Клаусу следовало поговорить с Фреей, которая может не только обрубить связь Элизабет с давно умершей жрицей вуду, но и, возможно, ослабить блокирующее заклинание на камне, потому что им он необходим ничуть не меньше, чем друзьям Кэролайн, которые даже пока не догадались, что только с его помощью они могут спасти Стефана, на чьей груди расцвела метка охотницы. Клаус ухмыльнулся: у него много дел, и события развиваются ему на руку. — Ладно, всезнайка, — он протянул руку Элизабет, вставая с колен, и подмигнул ей, — пойдем. Твоя мать будет счастлива, если ты поговоришь и с ней. Губы маленькой ведьмы тронула легкая улыбка, и она вложила свои теплые пальчики в его большую ладонь, а потом позволила взять себя на руки и отнести в дом. * * * — Поверить не могу! — в сотый раз восклицала Кэролайн, пока Хейли силилась не перейти на гибридскую скорость, чтобы успевать вытирать бокалы, которые Форбс буквально вышвыривала из раковины. — Как ему удалось? Он же жуткий первородный серийный убийца! И моя дочь решает, что он лучшая кандидатура, чтобы поболтать после трехмесячного молчания! Серьезно?! — ложки со звоном полетели в сушилку, и Кэролайн сердито сдула со лба прядь белокурых волос, а потом перегнулась через барную стойку, наблюдая за тем, как Клаус и Элайджа в гостиной о чем-то тихо беседовали, пока девочки играли на ковре в куклы. — Нет, ты посмотри на него! — фыркнула девушка. — И ведь ему даже не стыдно! Хейли подняла брови и покачала головой, вытирая руки кухонным полотенцем, и повернулась к Кэролайн, выжидающе глядя на нее, будто призывала сказать то, что она реально думала. — Что? — прошипела Форбс, почти обиженно глядя на волчицу. — Ему не должно быть стыдно. Уверена, что Клаус не вытягивал из нее слова клещами, — протянула Хейли, открывая холодильник и вытаскивая из него бутылку водки. — Не хочешь его поблагодарить? — Поблагодарить? — взвыла Кэролайн, едва ли не подпрыгивая на месте. — Это должна была быть я! Я ее мать! И я вообще не хочу с ним разговаривать. — Перестань, Кэр, — Хейли протянула ей стопку водки, явно намекая на то, что Форбс следует немного успокоиться. — Клаус просто оказался в нужное время в нужном месте. И когда это ты решила, что не будешь с ним разговаривать? Сразу после того, как поцеловала его? — Тише, — Кэролайн округлила глаза и опрокинула в себя водку, слегка морщась. — Вдруг кто-то услышит! — Ну и что? — Хейли выхватила пустую стопку у нее из рук и посмотрела так, будто Кэролайн только что попросила заплести ей косички и рассказать сказку на ночь. — Хватит вести себя как ребенок. Просто признай, что ты испугалась! — Чего это? — кисло осведомилась Форбс, наливая себе еще стопку, потому что, — Бог свидетель! — ей нужно было больше алкоголя. — Ты и сама знаешь, — отмахнулась Хейли, закатывая глаза. — Понятия не имею, о чем ты говоришь, — продолжила гнуть свою линию Форбс, хотя щеки у нее раскраснелись, и она совершенно точно знала, что скажет Хейли, поэтому не совсем понимала, зачем настаивает, чтобы эти слова были произнесены вслух. — Если бы Элайджа не относился к Хоуп так, как он к ней относится, — Маршалл резко развернулась к окаменевшей Кэролайн и выдержала драматичную паузу, — то я бы никогда не полюбила его настолько сильно. Странно слышать слова, которые крутятся у тебя в голове на протяжении нескольких месяцев, от кого-то другого, потому что они будто обретают новый смысл. Становятся яснее, четче и бьют током, оставляя на коже синеватые следы, как вечное напоминание о том, что иногда стоит посмотреть на ситуацию с другой стороны. Покрутить в руках, как артефакт неизвестного предназначения, взвесить на ладони, очертить пальцами все острые углы и просто попытаться понять, почувствовать то, что было скрыто. Так и в словах Хейли Кэролайн слышала то, что стучало у нее в разуме отбойным молотком: «Он дал тебе еще один повод полюбить его». И это, черт возьми, резало ее без ножа, выковыривало с корнем все ее убеждения и смывало начисто многолетнюю борьбу с влечением к Клаусу Майклсону, которое она бы искренне хотела похоронить под ворохом разделявших их столетий. Но не могла. — Подумай об этом, — как бы невзначай посоветовала Хейли, протягивая застывшей девушке очередную стопку водки. К счастью, ей не пришлось ничего отвечать, потому что Бонни Беннет наконец-то соизволила объявиться, и Кэролайн трясущимися руками схватила телефон, тут же переходя в наступление: — Вы там совсем с ума сошли? Как можно так долго не брать трубку! Где вас носит?! — Не кипятись, Барби, тут связь ни к черту, — вяло отозвался Деймон, и у Кэролайн в груди что-то оборвалось. — Бонни… — прошептала она, игнорируя обеспокоенный взгляд Хейли. — С ней все в порядке, — тут же отозвался Сальваторе. — Отпустил влюбленных голубков в Атланту, но телефон оставил себе. Мой свалился в обрыв, когда я отошел помочиться. Оказывается, совать его в…. — Избавь меня от подробностей, умоляю, — зажмурилась Кэролайн, задирая голову. — Где вы были? Что произошло? — По сути ничего, — Деймон икнул, и мгновенно стало понятно, что он снова мертвецки пьян. — Оказывается, мой братишка путешествует не один, а в компании прекрасной дамы. И пока мы обыскивали Белые горы, как чертовы псины, он сел на самолет и улетел из страны. Опять. — Что? Как это улетел? С кем? — Кэролайн почувствовала, как сердце у нее сжалось от боли, разочарования и обиды за Деймона, за себя и за Рика. — Ты ведь помнишь Валери? Ну ту еретичку, с которой он умудрился потерять девственность? А потом он оставил тебя с двумя детьми Рику, а сам укатил с ней на Барбадос? — в голосе старшего Сальваторе было столько желчи, что Кэролайн невольно поморщилась. Деймон хотел, чтобы она злилась на Стефана так же, как злился он, потому что прекрасно знал, сколько он значил для них, и как тяжело пережить предательство в одиночку. — Так вот, они решили повторить свою романтическую поездку. Поняли наверно, что Рейну нельзя убить и… — Деймон, подожди, — Кэролайн закрыла глаза рукой и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. — Как ты узнал? — Как я узнал? — Сальваторе истерически захохотал, и от этого смеха по ее позвоночнику пополз холод. — Он сам мне сказал. Прислал долбанное сообщение. — Значит, твой телефон не случайно полетел в обрыв? — тихо поинтересовалась Кэролайн, чувствуя, как Хейли сжимает ее руку в своей. — Не случайно, Барби, — с горечью ответил Деймон, явно снова прикладываясь к бутылке. — Я подвел тебя, не смог отомстить за Рика. Наверно, я и Стефана подвел. — Нет, — резко возразила Кэролайн, и ее глаза недобро блеснули. — Это он нас всех подвел. Деймон молчал, явно не зная, что сказать, и это молчание было холодным и липким, как бывает всегда, если оно вызвано предательством. Когда любовь сгорает, то она оставляет после себя либо безразличие, либо ярость. И Кэролайн знала, что ей в этой лотерее досталось безразличие, потому что после смерти матери и Рика ничто уже в этом мире не могло показаться ей настолько несправедливым. Деймону же досталась раскаленная добела ярость. — Насрать, — внезапно отозвался Сальваторе. — Вернусь в Мистик Фоллс. Бон-Бон все еще думает, что можно найти способ пробудить Елену раньше срока. Займусь этим. А Рейна пусть катится к черту вместе со Стефаном и еретичкой. Что скажешь, Барби? Кэролайн затихла, чувствуя, что внутри нее все еще что-то тлеет, заставляя вспоминать распростертое на полу тело Рика, кровь на ее руках и слова Рейны, что пульсировали где-то в воспаленном участке подсознания. — Знаешь, твое упрямство даже забавляет, — Рейна сильнее сжала пальцы на ее бьющемся сердце и склонила голову набок.- Не могу припомнить, сопротивлялся ли твой женишок, когда я вырывала ему сердце? По-моему, он мог лишь умолять о пощаде. Но, что бы там ни было, она не может заставлять друзей жить ее жаждой мести. Она найдет способ прикончить Рейну, обязательно найдет. Не только для того, чтобы отомстить за смерть Рика, но еще и для того, чтобы Стефан смог вернуться и посмотреть в глаза тем, кому он причинил боль. — Возвращайся домой, Деймон, — Кэролайн грустно улыбнулась, представляя, как похожая улыбка играет и на его губах. — Это больше не наша война. — Я не знаю, где Рейна. Может, погналась за Стефаном, но если она все еще в стране… — обеспокоено начал Деймон. — Я останусь в Новом Орлеане, — успокоила его Кэролайн, с неким неудовольствием осознавая, что эта идея теперь не кажется ей такой ужасной. Но, возможно, это было связано с мимолетной улыбкой, скользнувшей по лицу Хейли, которую она поспешила спрятать, отвернувшись. Или с тем, что Хоуп и девочки что-то громко распевали в гостиной. Или даже с «Кюрасао», за которым надо было присматривать, чтобы Кол не превратил его в бордель. С чем угодно, но не с Клаусом. — Навсегда? — с плохо скрытым интересом поинтересовался Сальваторе. — Что, этот психопат все-таки выцарапал путь в твое сердце своими гибридскими когтями? Хейли хихикнула, выжидающе глядя на Кэролайн, которая лишь закатила глаза и шикнула на нее. — Не говори глупостей, Деймон, — нервно затараторила она. — Так будет лучше и безопаснее для девочек. Может быть, Фрея знает, как помочь Бонни… И вообще, мы только осели здесь. Я не могу постоянно переезжать, да и в Даллас мы не вернёмся. Мне нужно время, чтобы все обдумать. Кэролайн действительно верила в то, что говорила. В каждое слово. Но она также верила и своему сердцу, которое сжималось при одной только мысли о том, чтобы уехать. Она действительно полюбила этот город, полный веселья, жара, разных пряных запахов и жизни. Никлаус никогда и ничего не делает просто так. Она будто снова смотрела в темные глаза Элайджи, взгляд которого, казалось, желал выжечь эти слова на ее коже. И Кэролайн было страшно. Очень страшно оставаться, потому что она знала: рано или поздно ее сердце вновь будет разбито, сколько бы она ни боролась, чтобы его сохранить. Но еще она знала, что если не останется, то будет жалеть об этом всю свою бесконечно долгую жизнь. — Знаешь, Барби, — протянул Деймон, — возможно, тебе стоит попробовать прыгнуть в омут с головой? В конце концов, этот первородный ублюдок всегда был где-то рядом, готовясь прикрыть твой сексуальный зад, — Кэролайн возмущенно засопела, и Сальваторе искренне засмеялся. — На моей памяти, он всегда заботился о тебе. Временами это было жутковато, но, знаешь, иногда мне кажется, что он единственный, кто тебя достоин. — Достоин меня? — отчего-то глаза Кэролайн наполнились слезами, и она неловко засмеялась. — Убийца и манипулятор-психопат? Высокого же ты обо мне мнения, Деймон Сальваторе. — Будь у меня позади столько прожитых столетий, я бы мог стать ему достойным конкурентом, — почти обиженно отозвался вампир. — И после всего того, что я сделал… После того, какую боль причинил тебе… — Деймон, не надо, — Кэролайн прижала трубку плотнее к уху, смахивая слезы, боясь, что Хейли может что-то услышать. — После всего, ты посчитала меня достойным Елены, — в интонации Деймона явно читалась мольба о прощении за то, что он сделал в прошлом. — Это другое, — прошептала Кэролайн, моля его остановиться и не ворошить былое. — Почему? — искренне поинтересовался Сальваторе, зная, что у нее нет ответа на этот вопрос. — В твоей жизни уже был Прекрасный Принц, и он налажал. Может теперь стоит дать шанс Чудовищу? — Я думала, что Клаус — Большой Серый Волк, — попыталась отшутиться Кэролайн, хотя взгляд Хейли, которая активно делала вид, что моет посуду, ясно говорил о том, что она прекрасно знает, какую прочную дамбу только что прорвал Деймон своими словами. — Ну, все зависит от твоих сексуальных предпочтений, Барби, — похабно отозвался Сальваторе, и Кэролайн не сдержавшись закатила глаза. — Ты пьян, и я не собираюсь сейчас с тобой разговаривать. Иди проспись, — строго отрезала Кэролайн. — Ладно, Барби, — засмеялся Сальваторе. — Не скучай. Позвоню завтра, как приеду домой. Кэролайн отложила телефон и вперилась невидящим взглядом в стеклянный буфет, пытаясь привести мысли в порядок, но перед глазами маячили лишь разноцветные пятна, будто все слова Деймона, Хейли и Элайджи материализовались и оказались прямо у нее перед носом: желтые, красные и черные, как ночь. * * * Погрузившись в беспокойный сон, наполненный жаром, болью и бесконечной погоней от чего-то, что следовало за ней по пятам, Кэролайн поняла, что магия кольца Мари Лаво не поддается никакому контролю. Если в первые разы, она не ощущала абсолютно ничего из того, что снилось ей, то теперь девушке приходилось смотреть на то, как она сама беспокойно ворочается в кровати, сжимая в пальцах белоснежные простыни. Довольно сюрреалистическое чувство, учитывая то, что у нее перед глазами плыли лишь обрывки сновидения, и как Кэролайн ни старалась, она не могла ухватиться за ту тонкую нить, что соединяла ее воедино. Единственное, что она знала точно, — и это понимание пришло к ней только сейчас, — это был не ее сон. Он был чужой, очень реальный и осязаемый, несмотря на то, что наутро она не вспомнит ничего. Это начинало ее тревожить, вызывая легкое покалывание в затылке каждый раз, когда она открывала глаза. Казалось бы, ничего особенного, мало кто может похвастаться тем, что помнит все ночные видения, но Кэролайн Форбс была почти уверена: она видит не просто бессвязные картинки. Это были кусочки чьей-то жизни, которые она будто крала, нагло влезая в чужие воспоминания, шастая и вынюхивая то, что должно быть скрыто от посторонних глаз. Кэролайн подошла ближе к кровати, думая о том, насколько это странно видеть саму себя со стороны и внезапно осознавая, что ей следовало бы поговорить с Эйвелин и даже отдать кольцо. Все это было просто слишком, и совсем не нужно ей сейчас, когда она научилась принимать боль и жить с ней. Ее девочки будут в порядке, она сможет о них позаботиться, а если Элайджа продолжит заниматься с ней, то даже сумеет защитить. И никакой больше магии. Пусть Бонни бы жутко надулась, скажи ей Кэролайн то, что сейчас вертелось у нее в голове, но для нее это была сущая правда: все беды приходят от магии. Возможно, Скарлетт О’Хара и не была лучшим примером для подражания, но Кэролайн тряхнула волосами, будто сбрасывая с себя ненужные мысли, и решила, что она подумает обо всем этом завтра, а сейчас ее ждал вполне веселый вечер в компании Кола и Марселя, и она собиралась воспользоваться случаем, чтобы донести до несносного младшего Майклсона, что полуголые девицы на столах — не совсем уровень «Кюрасао». Кусты олеандра за окном громко зашумели под порывами теплого южного ветра, и Кэролайн отчего-то улыбнулась, натягивая на себя легкую джинсовку. — Спокойной ночи, — отсалютовала она спящей Кэролайн, с запозданием осознавая, что говорит сама с собой. Тихонько хихикнув, она открыла дверь и… буквально уткнулась носом в грудь Клауса Майклсона, который с его извечной всезнающей ухмылкой стоял в коридоре, прислонясь к дверному косяку. — Добрый вечер, Кэролайн, — практически промурлыкал он, вызывая в девушке вполне закономерную реакцию, выразившуюся в покрасневших щеках, закатанных глаза и непреодолимом желании сбежать. Она быстро взяла себя в руки и скользнула по нему оценивающим взглядом, припоминая, что она уже смотрела на него так однажды: в том баре, когда отвлекала его от Елены, которую Стефан пытался выкрасть. И да, выглядел он как живое воплощение ее морального падения с этой совершенно противозаконной щетиной, преступными ямочками и дурацкой хенли, в вырезе которой виднелись те самые амулеты, которые Кэролайн однажды обхватила пальцами, притягивая гибрида ближе к себе… Влага мгновенно испарилась из ее рта, и Кэролайн нервно сглотнула, коря себя за то, что не может справиться со своими эмоциями, которые, казалось, первородный буквально мог прощупать пальцами. — Я очень спешу, — отрезала она, вздернув нос, но с места так и не двинулась, попавшись в ловушку его обволакивающего запаха. — Предпочтешь мне компанию моего брата и пасынка? — почти оскорбленно осведомился Клаус, поднимая бровь и наклоняясь чуть вперед, отчего расстояние между ними сократилось до сантиметров. — Я предпочту тебе любую компанию, — съязвила Кэролайн, но тут же стушевалась, понимая, что ее привычная манера общения никак не вяжется с их нынешними, почти что дружескими, отношениями. — Мне надо в «Кюрасао». Кол… — Дай угадаю, — Клаус понимающе улыбнулся, и у Кэролайн мгновенно возникло ощущение, что она может рассказать ему все, и он обязательно поможет. — Полуголые девицы, куча текилы и безвкусная музыка, от которой голова трещит по швам? — уголок губ девушки пополз вверх. — У Кола всегда был отвратительный вкус. И я с радостью помогу бывшей мисс Мистик Фоллс в борьбе за изысканность и утонченность, — Клаус слегка поклонился и протянул ей руку, мгновенно обхватывая ее дрожащую ладонь своими шершавыми пальцами. Осторожно, но так уверенно, будто Кэролайн уже была его частью, которую он никогда не оставит. Конечно, каждый видит в другом лишь отражение своих собственных желаний и томлений, но ей так хотелось поверить, что всемогущий тысячелетний первородный гибрид снова интересуется ее ничем не примечательной жизнью, что Кэролайн невольно скользнула большим пальцем по тыльной стороне его запястья, безмолвно благодаря за поддержку. — Позволь мне угостить тебя коктейлем, love, — хрипло проговорил Клаус, глядя Кэролайн в глаза так, будто ее отказ способен разбить его каменное сердце.