In For The Kill

Touch me, I'm cold, unable to control Touch me, I'm golden and wild as the wind blows And tumbling, tumbling, don't go, fascination Let me come closer, I'm not your shadow With our eyes shielding from the oncoming counts, It's not hard for us to say what we should not If just for tonight, darling, let's get lost (Beck And Bad For Lashes — Let's Get Lost) — Отошли их, — властный голос Кэролайн заставил Клауса удивленно поднять брови и ухмыльнуться. Оранжевые огни улиц запутались в ее светлых волосах, кожа ключиц блестела, и гибрид поймал себя на мысли, что его любование Кэролайн сродни идолопоклонничеству. Было ли так всегда? Или это отражение ночи в ее глазах? Клаус знал, что всегда считал ее красоту слепяще яркой, солнечной, ромашково-белоснежной и искрящейся. Теперь все стало не столь однозначно: будто в чистый родник попала кровь, клубясь, закручиваясь в тугие алые спирали. Завораживающе. — Отошли их, — повторила Кэролайн, кивком головы указывая на водителя и охранника, терпеливо ожидающих снаружи, чтобы открыть дверь. — Им тоже нужен отдых. Внутри ждет половина твоей семьи, да и я смогу защитить тебя ничуть не хуже этих юнцов, если ты так боишься за свою жизнь. Последние слова были сказаны с такой нарочитой заботой и неприкрытой издевкой, что Клаус невольно расхохотался, обнажая зубы. Кэролайн вернула его улыбку, томно потягиваясь на сидении. Ее кровь бурлила в предвкушении игры, которая началась, стоило им покинуть Бойню. С таким же азартом спортсмены ждут выстрела, возвещающего начало марафона. — Не будь нахалкой, love, — внезапно серьезно отозвался Клаус, сверкнув глазами. Опасно быть очарованным тем, что может тебя обжечь: так погибают мотыльки. Но первородный гибрид не мог отрицать того, что его влекло к огню, который Кэролайн так усердно прятала днем. Вывеска «Кюрасао» сверкала теплым светом, который расплывался в тонированных стеклах машины, и Клаус лениво оглядел толпу людей перед входом. — Тебе это нравится, — Кэролайн пожала плечами, и взялась за ручку двери. Охрана среагировала мгновенно, помогая ей выйти из машины. Воздух был сырой и тяжелый, но девушка с наслаждением сделала глубокий вдох, и обернулась к гибриду, который дал знак шоферу отправляться домой. — Доверяешь мне свою жизнь? — она лукаво улыбнулась, беря Клауса под руку, и этот жест не мог его не удивить. Настроение Кэролайн менялось быстрее, чем погода на морском побережье, и ему сложно было сказать, что она сделает в следующий момент: оттолкнёт его или притянет ближе. Ее пальцы небрежно огладили его запястье, и Клаус попытался перехватить ее взгляд, но Кэролайн приветливо улыбалась какой-то девице на стойке у входа. Трудно было отделаться от мысли, что раньше она вела себя так, когда ее драгоценные друзья строили очередной план по убийству его или кого-то из его семьи. Это в определенном смысле ранило, но Клаусу было слишком много лет, чтобы он не понимал, что ничем не заслужил ее преданности. Каждый за себя, не так ли? То, что он точно усвоил за свою бесконечно долгую жизнь. Внезапно возникшее чувство превосходства очень быстро сменилось раздражением: слишком часто Клаус пренебрегал этим правилом ради Кэролайн. — Я надеюсь, мы оба понимаем, lovе, что дело не в страхе, а в демонстрации силы, — сквозь сжатые зубы процедил Клаус, и на лице Кэролайн вновь расплылась улыбка. — Никто не должен забывать, что она на моей стороне. — О, едва ли кто-то может забыть, — ехидно отозвалась девушка, окидывая переполненный бар придирчивым взглядом, будто мать, которая рассматривает состояние одежды ребенка после прогулки. — Ты даже своему брату не устаешь об этом напоминать. — Колу необходим контроль. Он только недавно перестал быть психопатом с неконтролируемой жаждой крови, если ты забыла, — Клаус властно притянул ее к себе, требуя внимания, если уж она решила начать столь опасный разговор. Кэролайн удивленно вскинула брови. Ее глаза казались почти черными в полумраке, и от воспоминания о том, насколько красива тьма в ней, Клаус порочно ухмыльнулся. Где-то в глубине души он чувствовал, что она отвечает на его безмолвный призыв, на зов его собственной тьмы, на зов амулета и того прошлого, что их соединяло. Но это все еще была Кэролайн, а не бесчувственная кукла, и откровенничать с ней, позволять залезть себе в голову, было опасно. Хотя бы потому, что Клаус никогда не мог устоять от того, чтобы сказать ей правду. — Я говорила не о Коле, а об Элайдже, — девушка легко выскользнула из его хватки и отошла на шаг, отчего гибрид нахмурился, тут же двигаясь ей на встречу. — Знаю, что ты любишь, когда все тебе беспрекословно подчиняются, но не надо принимать страх за преданность. Музыка накрыла их с головой, и даже вампирский слух с трудом улавливал слова, повисшие между ними, как странная субстанция, выпаренная из всех взаимных упреков, когда-то брошенных друг другу. Говорила ли Кэролайн об Элайдже? Или о Фрее? Или о себе самой? Клаус поморщился, отводя взгляд в сторону танцпола, где креолка с цветком белого олеандра в блестящих черных волосах изгибалась в такт музыке. В ярких вспышках красновато-неонового цвета ему виделись отсветы огня на пустынном берегу и мириады звезд, которые никогда не зажигались над Луизианой. — Едва ли Фрея меня боится, — отрезал он, вновь беря Кэролайн за руку и ведя за собой на второй этаж, где они могли бы уединиться в уютных альковах. — А с Элайджей нас связывают сложные отношения. С удивлением он почувствовал, что Кэролайн перехватила у него контроль и теперь ведет его сама: странный, незнакомый холодок прошел по его позвоночнику, будто ветер перемен дыхнул в спину. Делить с кем-то власть, даже в такой незначительной ситуации, было непривычно, и волк внутри него с удивлением поднял голову. Клаус на мгновение напрягся, и Кэролайн среагировала на это, разворачиваясь к нему и склоняя голову набок. Позволить ей? Не слишком ли много он уже позволил этой наглой девчонке, что залезла ему под кожу так глубоко, что даже вербена, аконит и древняя магия не могут ее вытравить? Аккуратно, неспешно, будто дикий зверь, впервые увидевший человеческую доброту, Клаус сдался, позволяя ей вести себя, движимый скорее любопытством, чем доверием. — У тебя со всеми сложные отношения, Клаус, — голубые глаза Кэролайн лукаво сверкнули, и гибрид тихо рыкнул, понимая, что она догадалась, что одержала маленькую победу. — Это неприятная тенденция, не находишь? Ее платье было слишком коротким, чтобы Клаусу могло это понравиться: когда Кэролайн садилась на низкий диван, тонкая ткань задралась, обнажая белоснежное бедро, и гибрид со злостью задернул бархатные занавеси, отделявшие их стол от остального пространства бара. Девушка тихо фыркнула, вытягивая длинную ногу так, чтобы касаться пальцами ног его стула, сложила руки на груди и выжидающе посмотрела на него. Так, будто ожидала, что он начнет оправдываться. Противостояние их взглядов длилось достаточно долго, чтобы стало понятно: никто не собирался сдаваться. Клаус слишком привык к тому, что Кэролайн сбегала от него, и в такие моменты откровения, когда правда лежала почти на поверхности, в любой момент готовая вынырнуть из разделявшего их омута, он чувствовал потребность спровоцировать ее. Заставить говорить, кричать, обвинять его, а может и наоборот, наконец-то признать, что в ее выверенной черно-белой жизни, он — единственное пятно, не имеющее цвета, четкой категории. Приносящее лишь эмоции, запахи, звуки. Приносящее жизнь. — Что сложного в наших отношениях, love? — губы Клауса расплылись в ленивой улыбке, и Кэролайн не смогла сдержать прерывистого вздоха. Нить, привязанная к самому потаенному уголку ее сердца вдруг натянулась, заставляя податься вперед, вдохнуть его запах — острый, опасный, пряный — и скользнуть взглядом по острым скулам, по длинным пальцам, отбивающим мерный ритм по гладкой поверхности столика. — Мне перечислить в алфавитном порядке? Или в хронологическом? — ее улыбка вышла холодной и нервной, хотя внутри все кипело и бурлило. Впервые за долгое время Кэролайн так отчетливо ощущала свое одиночество. Это не было связано с отсутствием рядом друзей или потерей Рика. Это одиночество касалось той остановки, дождя и пропавшего Стефана, того момента, когда ее сердце закрылось, и она заставила себя забыть, каково это: испытывать желание. Темное, тягучее, отливающее бордовым и золотым, оно расплылось между ними ароматным облаком, и Клаус с жадностью втянул носом воздух. В его морских глазах вспыхнули золотые искры, и Кэролайн слишком поздно поняла, что накрыла его пальцы своей ладонью, заставляя прекратить отбивать мерный ритм. — Как тебе удобно, — хрипло отозвался гибрид. — Главное, скажи правду. Правда. Слово-вспышка из беззаботных дней в Мистик Фоллс, полных обычных дел и материнского смеха. Кэролайн склонила голову набок, на мгновение прикрывая глаза и вспоминая, когда в последний раз ощущала это жгучее чувство, пощипывание на кончике языка. — Ты чуть было не убил меня и моих друзей. Я даже не могу точно вспомнить сколько раз, — она произнесла эти слова четко и без тени обвинения, будто выдала общеизвестный факт из энциклопедии. — Ты убил Дженну и мать Тайлера. При упоминании последнего Клаус улыбнулся, и если бы Кэролайн знала его недостаточно хорошо, то подумала, что ему доставляет удовольствие вспоминать, как лицо Кэрол выглядело сквозь толщу воды. Он не жалел о том поступке, она это понимала. О своих жертвах Клаус не думал, вспоминал о них не больше, чем о пыли в доме или трещине в асфальте под колесами машины. Имело значение лишь настоящее, будущее, и они обязательно должны были касаться его самого. Для всего остального в мыслях Клауса не было места, и Кэролайн поразилась тому, насколько в определённый момент их образ мыслей был схож. Скольких убила она, когда решила выключить чувства? Думала ли она о ком-то, кроме себя, когда пыталась убить Рейну Круз? Теперь ей было легче понять Клауса, она почти чувствовала себя способной влезть в его голову, даже в его сердце, и ответ на вопрос, что же его так развеселило, нашелся без труда: она произнесла имя Тайлера без малейшего намека на романтические чувства. Он — твоя первая любовь. Я намереваюсь стать последней. Тайлер Локвуд, ради которого сердце Кэролайн разбивалось тысячу раз, исчез так же внезапно, как и появился, оставшись только другом, о влюбленности в которого напоминали лишь шутки Мэтта. А Клаус Майклсон остался, превратился в безмолвного призрака, отражение которого она иногда улавливала в зеркалах. — Справедливо будет отметить, Кэролайн, что ты и твои друзья пытались убить меня не меньшее количество раз, — скучающе протянул Клаус, скользя пальцами по острию ножа, лежащего на столике. — Вы убили Кола, моего обожаемого младшего братца, а Тайлер посягал на жизнь Хейли, которая тогда была беременна моим ребенком. Мы можем бесконечно обвинять друг друга, это очевидно. — он наклонился к ней ближе, прищуриваясь, обдавая жаром своего дыхания, и Кэролайн прекрасно знала, что он скажет в следующий момент. Знала, но невольно придвинулась ближе. — Но ты все же отдалась мне в том лесу. Играть с Клаусом в вопросы всегда было опасно. Он отрастил слишком мощную броню, чтобы бояться быть отвергнутым. Слишком долго жил, чтобы его можно было обмануть. И он всегда шел ва-банк. Свет пробивается сквозь желтеющую листву. Кэролайн задирает голову и смотрит наверх, туда, где небо окрашивается закатными красками. Она остается одна. Снова. — А ты ушел, — слова вырывались из ее рта, прежде чем Кэролайн подумала, что ей следовало бы ими подавиться. Клаус замер. Напрягся всем телом, посмотрел на нее так, будто она только что обрушила весь мир ему на голову. Мускулы его шеи напряглись, и Кэролайн лишь успела услышать, как тихо звякают амулеты в вырезе хенли, а потом его жар вторгся в ее личное пространство. Она почувствовала крепкую хватку на своем плече и увидела лицо Клауса слишком близко, чтобы у нее в голове могла остаться хоть одна связная мысль. Кэролайн умерла бы со стыда, если бы не чертово кольцо, которое сдавило палец тисками, заставляя эмоции обнажиться, раскалиться добела. И она гордо вскинула голову, встречаясь с его злым взглядом, внезапно очень четко осознавая, что все это время была зла на Клауса. Зла за то, что он сдержал свое обещание, за то, что он вообще его дал. За то, что она поверила в его любовь, поверила в то, что может быть для кого-то на первом месте. За то, что она знала: Клаус сможет причинить ей гораздо большую боль, чем смерть Рика или предательство Стефана. Если она впустит его в свое сердце, то уже не сможет вырвать оттуда. — Ты этого хотела, — обвиняющее, яростно прошептал Клаус. — Ты потребовала, чтобы я пообещал тебе. — Я знаю, — тихо отозвалась она, напуганная и одновременно жаждущая чего-то. Ответов, откровений, правды, завершения и начала. "Скажи правду, bo fènwa. Никто не хочет отдавать свое сердце без ответной платы. Но в этой битве тебе придется сдаться первой. Слишком много за его плечами боли, крови и предательств."  — Тогда почему это звучит так, будто ты обвиняешь меня? — прошипел гибрид, шаря глазами по ее лицу в поисках ответов, но ощущал лишь шквал эмоций, которые сбивали его с толку. Признание Кэролайн опалило ему внутренности, как бывало каждый раз, когда она открывала ему частичку своей души. Слишком сложной для такого юного создания, слишком темной и полной тайн для его солнечной девочки. — Потому что я не думала, что все обернется так, — Кэролайн посмотрела ему прямо в глаза, и внезапно сказать правду стало очень легко. Это прошлое, оно ничего не значило больше. Есть настоящее, будущее. Есть ее жизнь, которая внезапно стала и сложнее и проще, чем она когда-либо помнила. — Я не думала, что потеряю контроль, предам своих друзей, свои убеждения, почувствую то, что почувствовала, а ты просто исчезнешь. — Ну конечно, опять твои чертовы друзья! — ядовито выплюнул Клаус, сжимая ее плечо еще крепче, чтобы точно остались синяки, пытаясь выместить свою ярость от того, что она была почти у него в руках, но он этого даже не заметил. — Друзья, убеждения и твой хваленый контроль! А о чем ты думала, Кэролайн? Что я продолжу бегать за тобой как щенок? Что я прочитаю твои мысли и пойму, что ты хочешь, чтобы я остался?! — Нет, — резко отозвалась Кэролайн, и ее глаза налились тьмой. Она впилась пальцами в кисть Клауса, сдвигая плюсневые кости наверх, и гибрид раздражённо зашипел, выпуская ее из хватки. — Услышь кого-то кроме своих демонов, Клаус! Ты думаешь, я не понимала, что ты лишь позволяешь мне манипулировать тобой? Что когда тебе надоест эта милая игра в галантного рыцаря и жестокосердную даму, то это закончится? — мраморную кожу ее скул прорезала черная сеточка вен, но гибрид не двинулся с места, продолжая с жадностью ловить каждое ее слово. — Ради бога, Клаус! Я знала это, я никогда не позволяла себе думать иначе. Подпустить тебя так близко… Это было ошибкой. — Ошибкой, Кэролайн? — почти проорал гибрид, и его глаза налились янтарем. — Я скажу тебе, в чем твоя ошибка. Ты гонишь меня, а потом винишь в том, что я ушел. Говоришь, что боишься меня и, тем не менее, продолжаешь испытывать мое терпение. Не веришь мне, но приезжаешь в мой дом, доверяешь своих детей. Требуешь откровенности, когда сама замкнулась в себе. Утверждаешь, что не желаешь моего общества и тут же доверяешь свои тайны. Целуешь, а на следующий день едва можешь смотреть мне в глаза! Злишься, что я пытаюсь заботиться о вас, хотя сама желаешь почувствовать себя в безопасности! В чем, черт тебя возьми, дело?! Амулет на шее горел, обжигая кожу, вынимая из него ту потаенную, запретную ярость отвергнутого мальчишки, которую обычно он прятал слишком глубоко, чтобы кто-то мог это увидеть. Магия окружила их, вцепилась в шеи, души, отнимая кислород, круша все стены. Свет вокруг замигал, электричество зашумело в проводах, зашуршало и заскрежетало, будто готовясь вырваться наружу снопом искр. — А я могу тебе доверять? — глаза Кэролайн сузились, заострившиеся клыки царапнули нижнюю губу, и на мгновение для Клауса весь мир исчез, остался лишь сладкий запах ее крови. — Я могу не бояться тебя? Не злиться на то, что ты внушил мне? Что ты считаешь диктатуру заботой, а проявление истинной заботы — слабостью? Скажи мне, Клаус, тебе же тысяча лет! Ты же любишь проводить изощрённые психологические эксперименты, чтобы вспомнить какого это, быть человеком! Скажи мне правду, как я сказала ее тебе. Ты ушел тогда не потому, что пообещал мне, — губы Кэролайн скривились в усмешке, и Клаус прикрыл глаза, когда ее язык скользнул по ранке, слизывая кровь. — Ты ушел потому, что знал: рано или поздно я окажусь на пороге твоего дома! Да, ты хотел бы, чтобы я пришла при других обстоятельствах, не из-за страха за жизнь своих детей. И, возможно, ты желал бы, чтобы я осталась добровольно, а не из-за внушения. Но ты знал, что это случится, поэтому для тебя не было проблемой уйти ни разу не обернувшись, зная, что рано или поздно я вернусь. Это ты стал моим призраком, это ты манипулировал мной, это ты изменил меня, это ты заставил меня поверить в то, что я могу быть на первом месте! И знаешь что, Клаус? Если бы ты этого не сделал, я бы никогда не впустила Стефана в свое сердце! Но, видимо, его любовь к Елене настолько напоминала мне о тебе, что я посмела надеяться, что вместе мы сможем воссоздать то, что потеряли, — Кэролайн рычала, шипела, выплевывала обвинение за обвинением, кидала их ему в лицо, и ей было легче дышать, в то время, как дыхание Клауса становилось прерывистым. Ее слова доходили до него замедленно, будто она кричала их сквозь огромное пространство, сквозь время и толщу воды. Его мертвое сердце стучало размеренно и тихо, будто готово было остановиться совсем. — Скажи мне, Клаус, что я должна чувствовать, когда, после всего того, что случилось в моей жизни, я оказываюсь на твоем пороге, не имея возможности сбежать? — Кэролайн грустно усмехнулась, качая головой, и ее глаза вновь приобрели голубой оттенок. — Что ты прикажешь мне делать с тем, что я не хочу, чтобы мое сердце снова разбили? Довериться тебе, когда я знаю, что ты что-то скрываешь? Полюбить тебя, чтобы ты ушел? Отдать тебе то, что осталось от меня, чтобы ты выжег меня до конца? — затуманенными взглядом Клаус наблюдал, как ее руки взметнулись к его лицу. Прикосновение Кэролайн обожгло скулы, и он не смог подавить глухое рычание, рвущееся из горла. — Я знаю, что ты это сделаешь. И ты это знаешь. Кому как не ему было знать? Ищи силу, рожденную в любви. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три… — Ты знаешь это, — повторила Кэролайн, но Клаус слышал надежду в ее голосе, желание услышать протест, и в то же время полное принятие неизбежного. Он застыл, впитывая в себя ее нежные прикосновения к щекам, ко лбу, к подбородку, пытался запомнить, каково ощущать себя в плену ее запаха и тепла. Пытался запомнить, чтобы отнять ладони Кэролайн от своего лица и произнести твердое, тихое, отчаянное: «Я знаю». Это было бы правильно, это было бы честно. Но разве не поступил ли он правильно и честно, когда сдержал обещание уйти и никогда не возвращаться? Глаза Клауса распахнулись, отсвечивая янтарем, да так ярко, будто они разом вытянули весь закатный свет. Кэролайн неосознанно сжала пальцы на его шее, будто боясь, что сейчас он уйдет, и это больно полоснуло по мертвому сердцу. — Я знаю, — он смотрел на нее прямо, и столько правды было в его глазах. И столько нераскрытых тайн. Кэролайн лишь кивнула, отодвигаясь от него, разбитая, но и благодарная за честность, как пальцы Клауса поймали ее ускользающие руки, и воздух внезапно разрядился, мельчайшие пылинки в нем пустились в пляс, а мир будто изменился. Он поднес ее ладони к губам, скользя языком, зубами по кончикам пальцев, будто его мучали голод, жажда, какая-то темная одержимость, которая внезапно вырвалась на волю. — Я буду разрушать тебя. Раз за разом, снова и снова, пока ты не возненавидишь меня. Но обещаю тебе, Кэролайн, я воскрешу тебя. Буду залечивать каждую рану, буду пытаться искупить боль, которую причиняю. — Клаус знал, что это неправильно, что он не должен был стараться привязать ее к себе, но он говорил правду, и это лишало их обоих возможности рассуждать трезво. Логика вылетает в трубу, когда речь идет о любви, и для Кэролайн не осталось вопросов, когда его дыхание обожгло ее рот. Это было невыносимо, губы покалывало, и внезапно разделяющие их миллиметры показались ненавистнее всего остального. — Я могу обещать тебе. Возможно, этого не будет достаточно, и ты захочешь уйти. Но если решишь остаться, то второй раз я не отступлю, Кэролайн. Пять. Четыре. Три. Два… Любовь всегда жестока, bo fènwa. Кэролайн не успела подумать ни о его словах, ни о том, что будет дальше, через час, два, на следующее утро. Мысль пришла на краешек сознания, и тут же была вытолкнута прочь: Клаус положил ее ладонь себе на грудь, и гулкий, быстрый, жаркий стук его сердца она почувствовала буквально костями. — А если я скажу, что этого будет достаточно? — тихо отозвалась она, почему-то не в силах противиться собственному сердцу. — Не отступлю, — шепнул он, и, не дожидаясь ответа, скользнул языком по ее губам. Низкий, хриплый стон, вырвавшийся из ее горла, будто принадлежал кому-то другому, кому-то, кто долгое время дремал внутри нее и наконец-то проснулся. Кэролайн закрыла глаза и сжала ткань хенли, потянула ее наверх, еле уловимо скользя пальцами по напряженному торсу гибрида, тут же подалась вперед, не совсем понимая, что делает и к каким последствиям это может привести. Клаус глухо рыкнул, помогая ей стянуть с себя ненужную сейчас одежду, и подхватил Кэролайн за бедра, перетаскивая к себе на колени. На мгновение они остановились, соприкасаясь лбами, вслушиваясь в прерывистое дыхание друг друга, наблюдая, как их звериные обличия рвутся наружу, выступая сеткой черных вен на скулах. Клаус дернул ее на себя, и сжал зубы, когда Кэролайн обвила его руками и ногами, прижимаясь так тесно, как это только было возможно, склонила голову к его шее и оставила влажный поцелуй в районе ключицы. Какая-то ее часть велела не доверять ему, отстраниться, уйти, убежать от столь явной опасности, продумать все наперед, не бередить старые раны и не желать так отчаянно новых. Сердце Кэролайн мгновенно наполнилось тревогой, липкой, холодной и осязаемой. Ей стало страшно от собственных признаний, от ответа на них Клауса, который больше походил на угрозу. Не отступлю. Я воскрешу тебя. Обещание хаоса, обещание боли. Кэролайн попыталась отстраниться, задыхаясь от близости лихорадочного жара гибрида, чьи пальцы оставляли синеватые отметины на коже. Клауса едва заметно трясло, будто неизвестная болезнь разгоняла его кровь, и эта одержимость смела ее, практически утопила, заставляя хватать ртом воздух. — Клаус, я… — она хотела сказать, что не хочет этого, не так, не здесь, а может и не хочет вообще. Кэролайн знала, что это была бы ложь, но ощущение того, что сейчас ей владеет кто-то другой, подчиняя собственным желаниям, практически парализовало ее. Для Клауса жар становился невыносимым, амулет раскалился добела от соприкосновения с ее кожей, а символ веве, выжженный на спине, запульсировал. Он закрыл глаза, пытаясь успокоиться, вернуть себе контроль, не желать ее так сильно, так по-звериному отчаянно. Но как только Кэролайн попробовала слегка отстраниться, он полностью потерял самообладание, глухо зарычал, тут же накрывая ее губы, буквально вгрызаясь в нежную плоть, лишь бы не давать ей возможность вымолвить хоть слово. Мог ли Клаус противостоять своему зверю? Он видел или хотел видеть согласие в ее глазах, и этого было достаточно для того, чтобы медленно, мучительно медленно потянуть молнию ее платья вниз. Кэролайн вцепилась ногтями в его плечи, словно желая помешать избавить ее от одежды, но движения Клауса стали быстрыми, резкими, и она не смогла понять, в какой момент его пальцы обхватили сосок, слегка сжимая и оттягивая, вырывая из нее практически крик. Все было совсем не так, как она себя представляла. Если подумать обо всех возможных вариантах конца их разговора, то наименее вероятным бы оказался подобный исход. Она представляла, что они будут предаваться любви на мягких хлопковых простынях, изредка прислушиваясь к шуму олеандров за окном. Кэролайн могла бы подумать, что она встанет и уйдет, а потом просидит всю ночь на полу ванной, пытаясь смыть с себя боль и отчаяние. И будет надеяться, что в один день она посмотрит на Клауса, и ей не захочется положить голову ему на плечо и попросить оберегать ее, будто она всего лишь маленькая потерявшаяся девочка, а не взрослая женщина, мать двоих детей. То, чего Кэролайн не могла себе представить, происходило именно сейчас: полутемный альков второго этажа «Кюрасао», жадные губы Клауса на ее груди, сильные пальцы, задирающие платье так, что оно повисло на талии бесформенной тряпкой, его твердость, вжимающаяся между ее бедер. Он заставил ее прогнуться, подставить поцелуям впалый живот. Почувствовав, как язык Клауса скользнул во впадинку пупка, а большой палец очертил кромку трусиков, Кэролайн широко распахнула глаза, уставившись на одинокий, приглушенный свет лампы. Она буквально задохнулась, когда Клаус снова переместился выше, сжимая зубы на соске, а его настырные пальцы лишь слегка очертили самое чувствительное место и тут же вторглись внутрь. Этого ощущения было недостаточно, оно было каким-то грязным, неправильно горячим, но Кэролайн откинула от себя эту мысль, и пошло застонала, подаваясь бедрами вниз, сама насаживаясь на его пальцы, отчего Клаус угрожающе зарычал, фиксируя ее бедра свободной рукой так, что она больше не могла двигаться. Желание ослепило его, оно буквально выжгло все эмоции, все чувства, кроме инстинкта обладания, и Клаус шумно втянул носом сухой воздух. От влаги Кэролайн на его пальцах ему буквально сносило крышу, и он не мог даже подумать о том, что доставляет ей боль или о том, что его действия не направлены на ее удовольствие, лишь на быструю подготовку к его вторжению. И он имел на это право. Разве не выкрикивала она бесчисленное количество раз тогда в лесу его имя? Разве ее собственные признания не поставили на белоснежной коже его клеймо? Однажды, во времена когда мир был еще молод, Хозяин Перекрестков полюбил прекрасную Эрзули, воинственную лоа, у которой было много лиц. Одно было прекрасным как день, другое было покрыто шрамами, третье- морщинами. Долго бежала она прочь от влюбленного в нее Легба, не от того, что не отвечала на его чувства, а от того, что боялась собственных. Кэролайн дернулась под его руками, тяжело дыша, закусывая губы и выгибаясь навстречу кусающим поцелуям, и Клаус знал, что она близко, и что полученное удовольствие будет болезненным. Но зверь внутри не мог больше ждать, он рвал, метал, скалил зубы и требовал своего. Момент, когда его пальцы покинули ее тело, вызвал болезненную судорогу внизу живота, и всхлип Кэролайн потонул во рту Никлауса, который до крови прикусил ее губу, подхватывая девушку под бедра и на вампирской скорости впечатывая ее в стену. — Что ты делаешь со мной? — его голос был низким, хриплым, опасным, и у Кэролайн по спине прошелся холодок. — Как ты смогла так глубоко залезть мне под кожу? — где-то на задворках воспаленного сознания, она услышала звон пряжки ремня и звук расстегиваемой молнии. — Я ведь и сам не понимал, как прочно ты засела у меня в голове, — ладонь Клауса обхватила ее грудь, сжала почти до боли, будто желая наказать. Долго преследовал ее влюбленный лоа, насылал мор, дожди и ураганы. Вулканы извергались от его душевных страданий, а проход между мирами, который он должен был охранять, закрылся. И тогда понял Легба, что единственный способ поймать строптивую возлюбленную — создать и себе множество лиц. Кэролайн мотнула головой, не желая слышать эти безумные нотки в его голосе, потянулась к его губам, и Клаус тут же ответил на ее поцелуй, наполняя ее одним резким толчком до самого конца. Девушка болезненно поморщилась, прикусывая его губу, и вдруг все вокруг перестало казаться реальным. Будто она стала лишь сторонним наблюдателем, ее вытолкнули из собственного тела, заставив парить где-то под потолком в вакууме тишины и полумрака. — Кэролайн, — по слогам вытолкнул Клаус из своего горла, не давая ей время привыкнуть к нему, сразу переходя на резкий, рваный ритм, будто он не тысячелетний гибрид, а обезумевший от страсти мальчишка. Она видела свой отсутствующий взгляд, безвольно опустившиеся руки, которые не обнимали, не пытались притянуть к себе. Словно это все происходило не с ней, а кто-то просто использовал ее тело, ее любовь, ее душу. Словно они удовлетворяли чужое желание. — Клаус, остановись, — слабо выдавила из себя Кэролайн, попыталась немного податься назад, сама не до конца понимая, почему все ее нутро восстает против того, что происходит. Гибрид снова зарычал, обхватил руками ее шею, надавливая, обездвиживая ее, в то время, как его лихорадочные толчки становились лишь сильнее и глубже. — Нет, — голос-скрежет повис между ними, и Кэролайн заплакала. — Не могу. Так появился Мэтр Каррефур, лоа тьмы, лунного света и разрушений. И не было предела его желаниям, и не было предела его жестокости. Другие лоа выжгли на спине его особый символ, как знак того, что он — неприкаянный, скиталец между миром людей и миром духов, не способный стать частью ни одного их них. Велик был гнев Каррефура, нескончаемы были его злоба и одиночество. Слезы лились бесконтрольно и необъяснимо. Они просто были. И еще был чей-то голос, нашептывающий незнакомые слова отчего-то знакомой истории, смысла которой она не могла понять. Лишь почувствовать. Клаус опустил руку, разводя ее бедра шире, заставляя закинуть ногу ему на талию, и тут же скользнул пальцами по болезненно пульсирующему бугорку, надавливая сильно, в такт резким и глубоким толчкам. Удовольствие, нарастающее внутри, было жгучим, смазанным и невнятным, и Кэролайн не могла не понимать: оно предназначалось вовсе не ей. Тогда в лесу Клаус показывал ей всю силу своего опыта, знание женского тела и ее потаенных желаний, будто хотел, чтобы она поняла: никто и никогда не сможет доставить ей такого же удовольствия. То, что происходило сейчас, не имело ничего общего ни с любовью, ни с жестокими уроками, которые он так любил ей преподносить. Животное, низменное желание затопило их, как в тот вечер, когда они вступили в схватку в гостиной. То же самое постороннее присутствие она ощущала и тогда. Поздно поняла Эрзули, что неразделенная любовь не защищает от боли, а корежит душу, вытаскивает наружу тьму. Она пришла к нему, признала свои чувства и отдала сердце, но отныне этого не было достаточно. Легба любил ее, а Каррефур желал. Один созидал, а другой разрушал, оставляя лишь пепел. И тогда Эрзули надела лицо, покрытое шрамами и слезами, обратилась к Небу и Воде, и сказала, что пожертвует всем, если те помогут ей создать вместилище для жестокого лоа, которое скроет его от мира навеки. Клаус глухо застонал, вжимаясь в нее так глубоко как только мог, и Кэролайн почувствовала, как по бедрам течет его горячее семя. Ее оргазм был болезненным, чужеродным и смазанным, отчего внутри она вся сжалась, болезненно спазмируя и ощущая, как внизу живота расползается вибрирующая пустота. Раскаленный и влажный лоб Клауса уткнулся в ее холодное плечо, и она прижала его к себе теснее, желая утешить, успокоить, отчего-то зная, что он чувствовал тоже, что и она. Стихии ответили, что исполнят ее просьбу, но все должно находиться в равновесии, и если она желает спрятать один лик Легбы, то и свой ей придется пожертвовать. И отдала Эрзули лицо со шрамами, поместив его в кольцо, сделанное из слез подводных гор, а ночью украла и лицо Каррефура, заключив его в камень такой черный, что казалось будто он впитал в себя все людские грехи. — Это было… — голос Клауса показался ей как никогда знакомым и близким, и Кэролайн снова захотелось заплакать от того, что в их жизнях слишком много боли и препятствий. — Это были не мы, — просто отозвалась Кэролайн. От этой мысли стало тошно, и она резко встала, отталкивая от себя Клауса. Он послушно отступил на шаг назад, позволяя ей одеться, и Кэролайн буквально кожей ощущала, как напряженно работает его мозг, как мысли мечутся в его голове, собираясь в какой-то неведомый ей паззл. Его взгляд с каким-то еле уловимым сожалением скользнул по ее оголенному бедру, и Кэролайн пришлось выдавить из себя жесткую улыбку. Губы свело судорогой, из глаз все еще лились слезы, но она нашла в себе силы посмотреть на Клауса. Странная, тягучая, томная секунда длилась почти вечно: никто из них не знал, что следует сказать или чувствовать. Клаус сделал шаг ей навстречу, но Кэролайн тут же отступила в тень, предостерегающе поднимая руки. Отчего-то ее била крупная дрожь. — Не надо, — умоляюще попросила она. — Ты снова сбежишь? — резко отозвался гибрид. — Ты снова не объяснишь, что происходит? Клаус сжал зубы, пытаясь подобрать слова. Необъяснимое чувство потери чего-то важного было почти непереносимым, вызывая животную злобу. Голоса ушли, но его голод не прошел, как и убежденность в том, что между ним и Кэролайн должно быть гораздо меньшее расстояние. — Я знаю не больше, чем ты, — ложь слетела с языка слишком легко, и увидев холод в глазах Кэролайн, Клаус снова зарычал, силясь справиться с желанием свернуть ей шею, чтобы она наконец-то перестала все усложнять. — Почему я тебе не верю? — с сарказмом отозвалась Кэролайн, и едва ли у него был правильный ответ на этот вопрос. — Ты сказала, что тебе достаточно того, что я могу тебе дать, — угрожающе напомнил Клаус. — Я сказала «если». — Это неважно, Кэролайн, — прорычал гибрид, начиная снова терять терпение. Воспоминание о ее влаге на его пальцах было слишком свежо: он чувствовал ее запах на своей коже. — Я не оступлюсь. — Ты должен рассказать мне, Клаус, — твердо ответила девушка. — Что происходит? Тишина, нарушаемая лишь его тяжелым дыханием, была ей ответом. Клаус смотрел на нее с вызовом, будто говорил, что его нежелание давать ей ответы ничего не меняет. Она принадлежит ему, и ничто не способно это изменить. Возможно, это и было правдой. Кэролайн понимала, что он расскажет ей лишь то, что сочтет нужным. Что несмотря на то, что Клаус желает ее, нуждается в ней, возможно даже любит в его изощренном понимании, он все еще не способен полностью довериться ей. Да и вряд ли кому-то в этом мире. — Это кольцо, — нехотя отозвался Клаус, и она позволила ему приблизиться, взять за руку и обхватить пальцами темный обод. — Оно и мой амулет связаны. — Каким образом? — тут же спросила Кэролайн, цепляясь за те крупицы, что он готов был ей дать. — Это не важно, — отрезал гибрид, стягивая кольцо Мари Лаво с ее пальца. — Тебе это больше не нужно. Ты была права, love. Пришло время вернуть его в хранилище. — То есть Эйвелин? — с нажимом спросила Кэролайн, поднимая брови. Клаус закатил глаза, силясь не выругаться. Старая ведьма еще свое получит, за этим он проследит, но если таким образом он сможет удержать Кэролайн подле себя, то это стоило того. — Хорошо, отдай его ей, — небрежно отозвался он, вкладывая кольцо в раскрытую ладонь Кэролайн. — Больше ты ничего не скажешь? — по ее тону было понятно, что она уже знает ответ. — На сегодня достаточно вопросов и ответов, love, — примирительно заявил Клаус, не в силах противиться порыву убрать золотистую прядь волос ей за ухо. — Ты в полной безопасности, и это больше не повторится, пока ты сама не захочешь. Щеки Кэролайн вспыхнули, и она с трудом заставила себя отвести руку Клауса от своего лица. Его ответов ей было недостаточно, но она все еще доверяла ему — самый безумный поступок, который она совершала за всю свою жизнь. Еще более безумным было то, что Кэролайн внезапно поняла: она хочет быть на его стороне, что бы ни происходило на самом деле. Какие бы планы по захвату мира ни строил бы Клаус, она готова была оставаться рядом. Это было первым шагом к краю пропасти. И Кэролайн не была уверена, что ждет ее в конце неизбежного падения: новая жизнь или бесконечная тьма. * * * Рейна Круз улыбнулась, наблюдая, как закатные лучи солнца играют в самом сердце алого камня, будто оживляя его: некогда прозрачные прожилки наполнились живым огнем, искрясь и пульсируя, согревая ее ладонь энергией тысячи душ. Спрятать его под самым носом у Сальваторе было легко. Их ручная ведьма так хорошо укрыла склеп прекрасной Елены, что ей бы и в голову не пришло искать камень под собственным защитным заклинанием. Направить Стефана и еретичку по ложному следу, который увел их куда-то в дебри Южной Америки — еще легче. Слишком сильно девчонка не хотела, чтобы ее возлюбленный приближался к Кэролайн или кому-то из старых друзей. Любовь всегда слепа, но если она еще и не совсем взаимна, то это толкает отчаянные сердца на безумные поступки. Поддельные письма, насланные иллюзии или тихий шепот под покровом ночи, который говорит вещи далекие от реальности. Кто бы мог подумать, что дважды разбитое сердце Кэролайн Форбс сможет сослужить ей такую службу? Охотница поднесла камень к уху, вслушиваясь в мириад отчаянных стонов запертых, доносящихся из его глубин. Она могла различить каждый в отдельности, и представляла, как в этом сонме будет звучать голос Стефана… Что же, это будет вполне приятным бонусом. — Наш друг в Новом Орлеане говорит, что это началось, — один из подручных подошел к ней, протягивая бархатный мешок с вышитыми защитными символами, в который Рейна тут же опустила горящий камень. — Не слишком долго безутешная вдова держала траур, — хмыкнула Охотница. — Пора послать Майклсонам весточку. Нельзя так долго игнорировать старых знакомых, которые стучатся в дверь. — Мы не будем ждать, когда она поймет? — поинтересовался он, следуя за ней к машине. — Как бы мне не хотелось увидеть лицо Кэролайн в этот момент, думаю, что Ребекка справится с этой задачей гораздо лучше. Она не сможет устоять от соблазна отплатить брату за такое трагичное окончание очередного романа. Око за око, как говорится, — на губах Рейны заиграла плотоядная улыбка. — Наша цель — Клаус. Главное не дать ему завершить ритуал. — А Сальваторе? — О, он вернется. Видишь ли, скоро Стефан узнает, что его еретичка всего лишь лживая сука, а камень совсем не там, где они его ищут. И он придет ко мне сам, — она обернулась, в последний раз оглядывая фамильный склеп Сальваторе, ощущая, что она ближе к своей победе, чем когда бы то ни было. — Едем в Сэнт Мало. Передай нашему другу, что он может начинать действовать в открытую. Вернуться туда, где все началось. Завершить круг перед тем, как ее месть наконец-то свершится.