***
Вплоть до обеда я подыскивала подходящее жилье. Моих накоплений на карте вполне хватит, чтобы оплатить две недели в приличном коттедже. Уже после обеда я условилась с одним человеком встретиться, чтобы осмотреть понравившийся мне дом. Вариант неплохой: два этажа, но все очень компактно; в Квинсе. Более того, коттедж новый, даже местами не окончен ремонт, но это не беда. Я пересмотрела каждую вещь в шкафу и мой выбор пал на одно из самых любимых платьев. Туфли с закрытым носом на высоком каблуке, тонкий шарфик и солнечные очки выгодно дополняют образ. — Ты точно дом поехала смотреть? — с недоверием спрашивает Ирвин, застав меня в прихожей. — Что-то не так, — ответила вопросом на вопрос я и коротко улыбнулась. — Твоя коварная улыбочка не сулит ничего хорошего, — приятель прижался плечом к стене, скрестив руки на груди. Его насмешливый взгляд пробежал по мне с головы до ног. — Это моя стандартная улыбочка, не выдумывай. — Я должен поехать с тобой. — Что? И в дамские комнаты за мной намерен увязываться, раз Люк приказал не спускать с меня глаз? Что-то не припоминаю, чтобы ты делал что-либо бескорыстно, не имея своего интереса, — слова прозвучали достаточно прямо, с металлической твердостью. — Ты не вписываешься в круг моих интересов. А Хеммингс мой лучший друг. И если он попросил попасти его овечку — мне не трудно оказать ему такую услугу. — Попасти овечку, говоришь? — я усмехнулась, после чего вмиг стала предельно серьезной: — Если замечу, что ты за мной следишь — обращусь куда следует, и тогда по распоряжению суда не подойдешь ближе, чем на пятьсот метров. — Это угроза? — хихикает Эштон мне в лицо. — Вовсе нет, — со слащавой улыбкой ответила я и вышла из квартиры.***
До нужного мне адреса пришлось ехать на такси. Найти дом было не сложно, хотя водитель оказался топографическим кретином. Заплатив ему, я вышла из машины и оказалась на тихой улице, где практически нет привычной суеты. Даже немного непривычно. Я перешла улицу и подошла к нужному дому. Тут же на разрешенном месте припарковано авто хозяина. Поправив прическу и солнечные очки на носу, я толкнула рукой кованую калитку и направилась к парадной двери, перед которой расположилась крохотная терраса. Помимо кольца, с помощью которого обычно стучат в дверь, здесь есть еще звонок. На первый взгляд дом пропитан довольно необычным вкусом владельца: вероятно, он фанат смешения старинного и современного стиля. Я приятно удивлена таким выбором. Кто-то сочтет меня бездушной сволочью, но глупой или тупой — никогда. Очень многое я делаю лишь на публику; я вру, увиливаю, утаиваю и запутываю, но в конечном итоге все играет мне на руку. Например, я заранее знала, что со дня на день меня решит навестить Ирвин. Было бы странно встретить его бодрой и веселой, словно ничего не произошло. Поэтому, когда он пришел, то обнаружил меня не в самом лучшем виде. Однако я стойко отрицала свои страдания, разочарования, боль и грусть. И он окончательно убедился в том, что на самом деле глубоко в душе мне действительно больно от расставания с Люком. Утром я первым делом спросила про рейс, дабы убедиться, что Хеммингс улетел. Эштон дал мне нужный ответ. До обеда искала кое-что особенное — было непросто и я основывалась только на собственном чутье. Дальше все просто: рассказала Ирвину об уговоре с Люком, изъявила капризное желание съехать в частный дом и добилась цели. Именно поэтому сейчас я стою у этого дома и точно знаю, кто мне откроет дверь. Спустя пару минут дверь наконец распахивается передо мной — ее открывает Люк. Не узнав меня в очках, с стрижкой и слегка осветленными волосами, Хеммингс коротко кивает и выдавливает из себя улыбку: — Прошу прощения за ожидание. — Произнес он и жестом пригласил меня в дом. — Не страшно, — ответила я. Плечи мужа дрогнули, на мгновение он замер, но тут же обернулся. В глазах промелькнул гнев. Снимаю очки, тряхнув светлой гривой: — Так значит, сдаешь в аренду дом, пока не найдутся достойные покупатели? Хеммингс даже побелел. Сжав кулаки, он старается ровно дышать и использует паузу в разговоре на выдумку достойного ответа. — Надо же, я не подумал, что тебе есть дело до создания хитроумных планов по поимке меня с потрохами, — он сконфуженно усмехнулся, но взгляд остался прежним. Кажется, он силой может вышвырнуть меня за дверь в любую секунду, но не сделает этого. — Это было просто. Подослал Эштона, чтобы присматривал за мной и предостерегал тебя от наших случайных встреч? А выглядело очень романтично, но я не настолько тупая, ало! Кстати тебя выдала машина — ее в карман не положишь при переезде, верно? И ты бы отдал ключи Ирвину до своего возвращения. Он заявился ко мне и, будучи самым болтливым из всех, кого я знаю, ни разу не заикнулся о тачке. А на вопрос о твоем рейсе бросил шутку о кенгуру, хотя мог бы придумать что-то язвительное, но был занят чувством тревоги. Ведь ему нужно было срочно что-то соврать. Только расписания рейсов есть в сети, придурок. Так какого черта ты все еще в Америке? Наши взгляды столкнулись — мой нагловатый и его разочарованный, хмурый. — Давай поговорим о том, зачем здесь ты? — Люк решил перевести стрелки. Я тяжело вздыхаю — ничего нового. — Согласно нашему договору мы должны были съехать с квартиры, а потом уже, как говорится, заняться бумажной волокитой. У тебя свадьба на носу, помнишь? Но ты сразу сделал радикальное решение. И теперь моя очередь. Просто и быстро: ты не посмеешь жить в этом доме с ней. — Отчеканив эту речь, я пожала плечами, бросив жалостливый взгляд на мужа. — Так и скажи, что приперлась, чтобы убедиться в своей доблестной правоте. — Которой из? — Твою мать, Кэролайн, перестань играться. Можешь перевернуть здесь все вверх дном, но я сразу говорю, что Эшли здесь нет. А твоему таланту ищейки можно только позавидовать — я даже имя не свое сбил на сайте. Так вот, что тебе нужно? — Люк выглядит действительно грустным и одновременно рассерженным. А я почувствовала себя настырным и вредным ребенком. Не хочу признавать свою слабость, как не хочу признавать тягу к Хеммингсу. Я ведь пришла не ругаться, не бросаться амбициями. Я даже не знаю, зачем проделала весь этот путь конспиратора. Не может же быть причиной то, что мне просто необходимо было его увидеть? И убедиться, что еще ничего не кончено. Я растерялась и уставилась взглядом в пол. — Ты сказал, что я не способна любить. Вернее, ты сказал не так, но сама суть — ты обвинил меня в том, что я не Эшли. Я недостаточно заботливая, недостаточно хорошо готовлю, не умею нормально выражать свои чувства и эмоции. Да что там! Я сама понять не могу, что искренность, а что фальшь. Но… Люк, это задело меня. Это задело меня так сильно, что я пришла сюда. И, раз уж ты хочешь знать, я пришла, чтобы сделать больно тебе: набор очередных обидных слов и фраз, но при этом я надела одно из подаренных тобой платьев — самое любимое. Мне нужно было выглядеть так, чтобы ты хотел меня, но вести себя так, чтобы ты, несмотря на желание, не посмел сделать шаг навстречу. Я хотела сказать и сделать что-то такое, чтобы это задело тебя также больно, как задели твои слова меня; чтобы ты мучился как я, а не развлекался с той, что в сотню раз меня лучше. Назови это апогеем эгоизма, но, черт возьми, если ты входишь в список того, что мне необходимо как воздух — это что-то ведь значит?! Ты был рядом постоянно и не давал поводов сомневаться в подобной верности, а потом… Я такая беспомощная и глупая без тебя — ты даже не представляешь. И, господи, это чудо, что я сумела добраться сюда и не попасть под машину, когда переходила дорогу с видом супермодели. Ходячая катастрофа и моральный инвалид. Меня всегда коробит от искренности, ты знаешь, потому что я чувствую себя глупо. И мне всегда стыдно, когда я признаюсь в чем-то особенном. И я чувствую себя ужасно, когда приходится извиняться перед кем-то. Как это назвать? А еще это никак не исправить, потому что я всегда такой была. Но я могу научиться лучше готовить, постараюсь быть более открытой по отношению к тебе. И… Люк, я постараюсь доказать тебе, что ты не прав был, когда сказал, что тебе не стать для меня первым. Если только позволишь… — Я говорила все это быстро, жадно глотая воздух, и все время смотрела куда угодно, только не на Люка. Меня даже трясло и заледенели руки от волнения и тревоги. Все равно что улитка, покинувшая свой вечный панцирь. Люк стоит на том же месте, где и был. Его дыхание участилось, а в глазах море нежности, тепла и любви ко мне. Я сделала шаг навстречу ему, но муж отошел на два. — Тебе стоит свыкнуться с этим, прочувствовать на себе. Не в моем стиле доверяться словам, Кэрри. Особенно теперь, — упавшим и тихим голосом произносит Люк, те самым возводя между нами стену. — Что? — слабо спросила я, не до конца поняв, что он имеет ввиду. — Может, ты и переступила через себя, но этого явно недостаточно, чтобы стать человеком. — Холодный тон закрался в мою голову и теперь еще долго будет звучать на повторе. — Кстати, — Хеммингс бросил к моим ногам ключи, — ты же пришла снять этот дом на время. Хорошо, что нет необходимости заключать договор. Тут я тебе верю, но все-таки постарайся его не спалить. Пожалуйста. И еще, мой рейс сегодня в девять вечера — можешь проверить в сети. И машину себе забери. По щекам покатились слезы, грудь словно сдавило в узел. В четыре шага я пересекла холл и схватила Люка за плечи, чтобы заглянуть ему в глаза. Я хотела увидеть в них что-то, что станет доказательством того, что Хеммингс все это не всерьез. — Ты не можешь отказаться от меня, Люк! Ты не можешь бросить меня! — я стараюсь вкладывать в голос больше силы, но он звучит так слабо, что я выгляжу жалкой. Мужчина сдержанно, но с силой снимает с себя мои руки, взяв меня за запястья. Он посмотрел мне в глаза с каким-то пренебрежением, от которого подкосились ноги. Люк тут же отпустил меня и отошел, но явно не предполагал, что я упаду, больно стукнувшись об пол коленями. Успела подставить руки, чтобы не шлепнуться плашмя. С горечью на лице и, по всей видимости, ненавидя себя, Люк попятился назад. — Ты же любишь меня, черт возьми! Люк! — крикнула я, но получилось так, что вслед. Хеммингс покинул дом через заднюю дверь, выходящую в внутренний двор. Я без сил окончательно опустилась на пол, свернувшись в клубочек и продолжая плакать. Вокруг самое обычное для наших дней убранство гостиной комнаты, подо мной мягкий круглый ковер белого цвета. Вот теперь по-настоящему брошена. Брошена и разбита.