Social Whore

Я помню, как ночью отчетливо слышала слова Люка. Он сказал, что не позволит мне сделать признание, но я так и не смогла ему на это ответить, ведь внутри все кипело, бурлило и жгло. Я просто не могла выдавить больше ни слова — только жалкий вой раненного животного. Меня раздирало насквозь чувство вины и отчаяния от потери человека, который не должен был так страшно окончить свой путь. Он ушел в полном одиночестве, не принадлежащий самому себе — что может быть ужаснее этого? После сегодняшней ночи я словно морально и эмоционально истощена. За весь день, а это не меньше пяти часов, я не проронила ни слова, напрочь отказалась есть. Потому что нельзя просто пореветь час-другой, пострадать, и успокоиться — жить как ни в чем не бывало. Подобные вещи наносят глубокие раны на сердце: им свойственно долго затягиваться, кровоточить время от времени, вызывать рефлексию и непонимание как с этим жить. Как правило, такие симптомы как отсутствие аппетита, апатия и ноющая боль по всему телу свидетельствуют о периоде разложения и отторжения себя самого. В переносном смысле, конечно. Меня тошнит от самой себя; я хочу избавиться от того, что мне так омерзительно в себе, как от раковой клетки. Мне бы хотелось очиститься и наконец стать тем человеком, который бы никогда не поступил так с Майклом Клиффордом. Но пока что я не понимаю, как очистить от гнили то, что представляет собой один цельный зловонный кусок дерьма. Проще выбросить. — Съешь хоть что-нибудь, — с настоящей мольбой в голосе произносит Люк, наверное, уже в сотый раз. Он так и не уходил от меня надолго. Самое долгое его отсутствие заняло три часа — и то, пока я спала. Подобно цепному псу он охраняет меня от любых посягательств извне — будь то медперсонал или некто из полиции. Можно было бы сравнить его со свирепым львом, но нет. Обычный цепной пес, ведь никакой лев не опустился бы до такой слепой верности. Конечно, я опять пропускаю мимо ушей его тщетные попытки меня накормить и сквозь сжатые зубы выдавливаю: — Почему ты это делаешь? — Что? — с полным недоумением на лице спрашивает Хеммингс. Сейчас его взгляд настолько прозрачен, что мне даже неловко как тогда, когда ненароком читаешь чью-то личную переписку, которая лишь на мгновение попалась на глаза, а мозг сам уже все прочел. — Почему. Ты. Делаешь. Это, — отчетливо проговариваю каждое слово. — Каждый. Раз. — Кэрри… — теперь его взгляд приторно обеспокоенный. — Я не заслуживаю ничего из того, что ты для меня делаешь. Я не заслуживаю тебя, Люк, как ты не понимаешь?! Мне даже совестно, что ты тратишь попусту время, пытаясь меня спасти и уберечь от всякой дряни. Вот только я словно магнит для всякого дерьма, Люк. Лю-ю-юк! Почему ты еще не сдался? Почему тебе не осточертело все это? Я всего лишь пустышка за лицом той, которую сделал ты! Я очень плохой человек, Хеммингс, и я не достойна носить твою фамилию — ни тогда, ни сейчас. Все, что я имею — дал мне ты, а мне даже недостает ума беречь это. Я просто не могу смотреть, как ты каждый раз мчишься ко мне на помощь в ущерб собственной жизни. Люк! Пойми уже наконец, что ты мог бы быть в сотню раз счастливее, если бы не связался с такой дрянью, что тянет тебя на дно! — Я бы смогла продолжать дальше, но резко начала задыхаться и сипло кашлять. Горло и легкие словно засыпало пеплом. Мне хотелось добавить, что я попросту обесцениваю все, что он делает для меня. Люди со стороны считают его мудаком и дураком одновременно всякий раз, когда видят, что Люк искренне делает что-то хорошее для меня. Будь на моем месте любая другая девушка, — да кто угодно — хотя бы Эшли, и все выглядело бы иначе. Я просто отбрасываю дурную тень. Люк честно выслушал меня и все это время смотрел в окно. Я видела, как белели его скулы и как заходил кадык. На лице не проявилось ни одной эмоции, кроме сожаления во взгляде и едва поджатых губах. Даже в этот раз он сумел сохранить самообладание и не взорваться. Я надеялась, что он подскочит с места, метнет в меня стул и уйдет, оставляя за собой пыльные вихри. Еще несколько секунд или даже минут он собирался с мыслями. Пару раз облизнул губы, сосредоточенно глядя куда-то вдаль, но насквозь, размял руки. — Мне так жаль, — произнес он неторопливо. — Мне так жаль, что все это случилось с тобой. Мне захотелось сдирать с себя кожу, ведь… Да что он несет?! Люк наконец перевел взгляд на меня, полный боли: — Если бы я мог… Я бы многое отдал, чтобы ты не сидела передо мной сейчас такая… Искореженная. Вывернутая наизнанку. Сломленная. Закрываю глаза, ведь мне стало так совестно за то, как он на меня смотрит. Я говорю ему, что я чудовище, а он смотрит так, словно я — все, что ему нужно. Я презираю себя, а он превозносит. — Ты явно перешел дорогу самому дьяволу, иначе за что тебе это все? — Я имела ввиду собачью преданность и одержимую, в плохом смысле, любовь. Люк, конечно же, меня понял. — Я не знаю, — он только пожал плечами, глядя в пустоту. — Ты просто болен и никак не найдешь нужное лекарство. — Такой вакцины попросту нет, — с губ Хеммингса сорвался мрачный смешок.

***

Следующие несколько часов я старалась никак не взаимодействовать с Хеммингсом. Мне не хочется обдумывать его слова, потому что не хочется верить, что Люк все это время испытывал ко мне чувства, вероятно, чуждые мне. Кажется, у меня эмоциональный кретинизм — частный случай банальной глупости, который могли бы назвать в мою честь. А вообще, если быть честной, трудно вот так сидеть на больничной койке, заново переживать в памяти моменты прошлого, и постепенно приходить к выводу, что проживаешь какую-то лживую, искусственную жизнь. Сколько раз за эту чертову жизнь я принимала действительное за желаемое? Именно так, а не наоборот. Я придавала многим вещам несвойственные им качества и оттенки; выдавала легкомысленное хобби за часть профессии, любовь за фальшь, трагедии за интересные головоломки. И в конечном итоге цепочка из необдуманных действий, поспешных выводов и выдуманных отношений привела меня в это больничное крыло, где осталась лишь я, окруженная фальшивыми воспоминаниями. С одной только оговоркой — здесь по-прежнему Люк. Кажется, я не способна его понять. Одно его нахождение здесь уже перечеркивает все мои представления о жизни, в которой я живу. Вероятно, у меня легендарный талант к самовнушению. На часах было около шести вечера, когда в дверь палаты раздался стук. Люк тут же захлопнул книгу и поспешил встретить на пороге мою давнюю подругу. Я была бы рада видеть Роуз, когда угодно, только не сейчас. Девушка вежливо улыбнулась Люку, затем перевела взгляд на меня и на мгновение на ее лице отразилось удивление с толикой испуга. — Оставлю вас. — С этими словами Хеммингс покинул палату. Роуз быстро обрела самообладание, от минутной растерянности не осталось ни следа. Она сложила перед собой руки в замок и сделала шаг вперед. — Ну, что тут у нас? — Девушка открыто мне улыбнулась и, не заметив негативной реакции с моей стороны, сделала еще несколько решительных шагов вперед. — Отлично выглядишь, Рози, — поприветствовала я приятельницу каким-то загробным голосом и наконец полноценно окинула ее взглядом. На девушке надет строгий костюм — пиджак и юбка — не то бордового, не то пурпурного цвета — что-то среднее. Волосы средней длины аккуратно уложены, темная кожа сияет красотой и здоровьем. Сейчас самое время перевести взгляд на меня, и увидеть серую мышь с синяками-кратерами под глазами, но мне как-то все равно. — Чего не скажешь о тебе, подруга, — скованно проговорила Розалинд. Она не стала кривить душой и просто сказала, как есть. Я даже благодарна ей за то, что закрыла глаза на этику. Значит, она приехала не только как врач к пациенту. — Да, и не говори. — Я мрачно усмехнулась. — Этот высокий статный мужчина — твой муж, правильно? Ты давно его видела, чтобы позволять себе вот так выглядеть перед ним? — Роуз смеется, пытаясь подбадривать меня, но зашла с неудачной темы. — Наш брак фиктивный, и я ожидаю пакет документов о разводе, кстати. — Мой безучастный голос заставил девушку сменить озорной взгляд на хмурый. — А здесь ты, потому что…? — неуверенно проговорила Роуз, но тут же добавила: — Люк рассказал мне все буквально в двух словах, как типичный юрист. На этот раз я усмехнулась искренне: — Он и есть типичный юрист. — Расскажи мне все, Кэролайн. Я приехала, чтобы поддержать тебя и помочь, чем получится.

***

Наш с Розалинд разговор несколько затянулся. Поначалу я не могла связать и двух слов, но спустя несколько нескладных предложений, во мне проснулось огромное желание рассказать все. Мне хотелось это сделать не только, чтобы выплеснуть эмоции и ввести Роуз в курс событий, а чтобы разложить все события в голове по полочкам для себя самой. — Как психотерапевт могу сказать тебе, что я никогда бы не стала связываться с таким человеком, как Майкл. Тебе нужно было незамедлительно сообщить в диспансер. Еще я бы проконтролировала, чтобы юноша находился в полной изоляции от других людей до тех пор, пока не был бы поставлен диагноз.— Девушка выдержала небольшую паузу, прежде чем продолжить. — Но как твоя подруга хочу сказать, что на твоем месте я поступила бы так же. Всему виной то, что ты всегда пыталась смешать личную жизнь и работу, хотя тебе было известно, какими это чревато последствиями. Я уже собиралась ответить, как вдруг Роуз взяла меня за руку и заглянула в глаза: — Нет ничего плохого в том, что ты пыталась быть ему другом, Кэролайн. — Да, но… — Но мне очень жаль, что ты забыла, почему врачей не допускают к лечению близких. — Мягкий голос Роуз не позволяет мне взбеситься. Он действует как местная анестезия или успокоительное. — Поэтому его смерть — это моя вина. В этот момент в палату вернулся Люк. Вероятно, он не выдержал столь длительную прогулку по больничным коридорам. И зашел как раз тогда, когда не должен был. — Если бы каждого друга и родственника очередного самоубийцы сажали в тюрьмы, представляешь, как бы снизился спрос на недвижимость? — почему-то именно сейчас Люк не выдержал, и решил вклиниться в разговор, причем, не слишком сдержанным тоном. В отличие от голоса Роуз, саркастичный голос Люка и это едкое замечание в целом подняли во мне бурю эмоций. Я постаралась скрыть внезапный гнев, но сжатые кулаки выдали меня с поличным. — Очень категорично, — прокомментировала Роуз, давая мне понять, что не согласна с ним. Однако я вижу, что это только попытка меня обмануть. Разумеется, она думает так же. — Разве тот факт, что именно в моей квартире он устроил такое…и убил себя, не наведет полицию на мысль о моей причастности? — стою на своем, хотя изо всех сил борюсь с болью в груди и приступом плача. — Встречный вопрос, Кэрри: разве это не угроза? — парирует Люк. Роуз сидит, приподняв брови, не зная, по-видимому, что ей делать. — Можно угрожать кому-то своим совершенным самоубийством?! — А трупом псины на твоей кровати он решил пожелать спокойной ночи?! — Всё! Стоп! Хватит! — Решительно прокричала Розалинд и скрестила руки, подняв их над головой в знак тайм-аута. — Мне нужно проветриться, — прошипела я, слезла с кровати и поспешила покинуть палату. Сначала меня мучила давящая боль в груди, но уже сейчас она добралась до гортани — горло зажгло, а из глаз вот-вот покатятся слезы. Не в силах долго идти, я свернула за первый же угол, прислонилась спиной к стене и скатилась вниз, подогнув колени. Майкл… Зачем ты это совершил? Теперь этот вопрос кажется мне куда серьезнее, чем все мои страдания от пережитого ужаса. Мозг имеет способность за короткое время притуплять пережитые яркие эмоции, особенно пагубные для всей нервной системы. Уже сейчас воспоминания кажутся мне довольно старыми, словно все произошло не пару суток назад, а пару месяцев. Но Люку удалось их всполошить. Сейчас уже я способна закрыть глаза и представить себя на месте Майкла. Вот я вхожу в квартиру, вскрыв замок… (где он этому научился?), баллончиком расписываю стены, порчу мебель (нужно быть очень злым, чтобы творить такое), затем я иду намеренно в комнату Люка, перекидываю ремень и… свожу счеты с жизнью. Я специально упустила эпизод с собакой, потому что нужно быть настоящим безумцем, чтобы хотя бы представить это. Так много вопросов… Но почему именно спальня Люка? Может ли он что-то скрывать от меня? Или Майкл специально выбрал комнату Хеммингса из собственных убеждений? А собака? Откуда она, чья она? Я не могу придумать в голове ни один сценарий событий, в котором бы Клиффорд пошел обратно из квартиры, чтобы притащить туда животное или его труп. Сколько вообще понадобилось Клиффорду времени на то, чтобы изуродовать квартиру и распрощаться с жизнью? Самое главное: смогла ли полиция ответить хотя бы на один из этих вопросов?