Ах, твои гончие взяли мой след, Королевские гончие взяли мой след, Темноглазые гончие взяли мой след, И не знать мне ни сна, ни покоя… Мельница «Королевская охота» Танцы — это грех, — сказал он. А потом, после долгой паузы, добавил: — Особенно грешно, когда танцуют кролики. «Удивительное приключение кролика Эдварда» Кейт ДиКамилло
— Не стоит этого делать, — сказала я. Солнце встало в полдуба. Самое время для того, чтобы начинать встревать в неприятности. В тот день я была настроена серьёзно. Когда Трисс разбудила меня на рассвете, чтобы вновь нанести мне на пятки новую порцию лекарственной вонючей мази, я поставила перед собой цель на предстоящий день, не сходя с постели, прямо со сранья: не терять самоконтроля — раз, вести себя, как подобает даме из высшего общества, которой так сложно избежать одиночества, — два и попытаться совершить очередное благое дело — три. По возможности снова сходить к Бьянке и взять у неё ещё один платный урок — четыре. Но что-то пошло не так. Как обычно. — Я же сказала вам, оставьте это дело. Так нехорошо поступать. Я обещала себе, что не сорвусь. Что не буду терять лицо. — Ребята, оставьте его. Это сложно, да, очень сложно держать себя в руках, когда тебя воспринимают как какую-то пигалицу, вещающую под ухом. Но я не сорвусь. Я буду вести себя прилично. — Хватит. Ребята, лучше не стоит этого… Чёрт, как же чертовски сложно держать себя… — Не надо… Не испытывайте моё… Та-ак, я считаю до трёх и зову сюда вашего капитана! Ра-а-аз. Я не буду голосить. Я не буду голосить. Я не буду… — СУКА! УБЕЙСЯ О СКАЛУ, ВАСЯ! БЫСТРО ВОТКНУЛ ВЕЙОПАТИСА НА МЕСТО! Солдат Синих Полосок с внешностью грузина недоумевающе застыл. Опарыш, вместе с ним тягающий чучело, едва не пришиб себя горланящей в немой истерике башкой Вейопатиса. Единственным удобным и правильным в данной ситуации выходом было бы позвать на выручку Геральта. Но он отправился на бой с кейраном… Приходилось выкручиваться в одиночку. Бьянка тоже встала в недовольную позу: — Вы ведёте себя как скоты! Тринадцатый, хватит. Пойдём отсюда. Вокруг загомонили прочие солдаты: одни недоуменно, другие с пробуждающимся гневом. «Грузин» нелепо отёр бородку, гыкнул. — Отстань, Бьянка! Тут у нас такая потеха намечается… Ну! Давай, Опарыш, сжал анус и попёрли. — И-ить! — поднатужился Опарыш. — Ах ты ж пиздюлька темерская! Так, всё! Поставил пугало на место! — вскричала я, размахивая руками. Пьяные солдаты вокруг нас протестующе заныли. — Поставь! Поставь сейчас же! Неприятностей захотели?! А ну! Я козой подскочила к «грузину» и Опарышу. С разбегу врезалась в чучело. Солдаты вовремя выпустили ношу, и я повалилась на обезумевшего божка. — Арья! — обеспокоенно воскликнула Бьянка. — Ты как?! — Какого фака… Уроды! Гнусные уроды! — Что-о?! Что здесь творится?! Ах ты ж курва нечестивая! Шлюха солдатская! Что ж вы стоите, солдатня поганая?! Я, всё ещё сидящая верхом на Вейопатесе, изумлённо вскинула голову. На меня мчались колхозники с вилами. — Ша, Яга! Прочь! Прочь от нашего Вейопатиса! — верещала старуха, семенящая следом за мужиками. — Иди с козой ебись, блудница! Чума на тебя! — Волоките нам свою ведьму! Суд наведём!.. — Что-о-о?! — меня обхватил мандраж. Я даже не сразу вскочила. Солдаты Полосок ржали и егогокали, как полковые кони. Никто не спешил разъяснять колхозникам, что вышло лёгкое недоразумение. — Я?! Да я… — Ух! Шмара! Собака! — Пшла вон, поблядушка! — Уж ты ж, япона мать! — я увернулась от метлы, которой замахнулась на меня старуха. Кубарем покатилась по земле. Солдаты решили, что пора вмешаться. Кто-то поднял меня, как тряпичную куклу, за шкирок, встряхнул, поставил на ноги. Остальные солдаты окружили меня плотным потным кольцом. — Тпру-у, — весело вмешался грузин, — осади. — На вилы её! — Думай, что говоришь, кмет. — Она надругалась над Богом нашим! — Я т-те сейчас над тобой надругаюсь, шваль, — грозно произнёс «грузин». — Пока я не осерчал, проваливайте. Класть мы хотели на ваше чучело. Я заметалась в тесном кольце солдат. За их спинами мне было ничего не видно. Я с короткой дистанции разбежалась и вспорхнула Опарышу на спину, цепко обхватывая его за шею руками. Солдатик плачевно охнул, едва не упал носом вперёд. — Милсдарыня! — заныл придавленный Урлик. — Сдазвольтя слезть! — Скоты! — навзрыд запричитал голозадый кмет. — Достану тебя, псица! — замшелая старуха кинулась на Опарыша. Мы с солдатиком в голос завизжали. А потом Опарыш получил метлой по голове. Я свалилась. Старуху оттеснили прочие солдаты, но та всё продолжала скалиться на меня своим рядом несъеденных мелких зубов. — Карга старая! — обозлился лысый солдат. — Ишь ты, зубастая, чисто щука! — Забирайте бабуню, пока мы её веник ей же под юбку не вставили! — рявкнул другой. — Стервецы! — зашикала на нас старуха, и лицо её исказилось припадком бешенства. — Сукины дети! — Молчи, мать! — Всё не так! Всё не так! — заохала я с земли, зыркая круглыми, напуганными глазами. — Милсдарыня кудесница! — Опарыш, потирая ушибленную стёганую шапочку, бросился ко мне. — Ак вас вдарило! Живы духом, милсдарыня?! Солдатик потянул меня за согнутую руку, помог встать. Принялся отряхивать. Отталкивать от себя своего новоиспечённого подручного я не спешила. Меня в тот момент больше занимал вопрос о разгневанной толпе кметов. — Послушайте! Тут какая-то ошибка! «Грузин»-антагонист размашистым шагом подошёл к чучелу, напряжённо извлёк меч с пояса и замахнулся. — А-а-а-а-а-а! — завопила толпа кметов — А-а-а-а-а-а-а! — завопила я. — Умри! Умри, диавол! Умри, некошный! — брызнула слюнёй бабуня. — Брысь, клюха, пока не огрел! — шугнул тётку Лысый. С горестным сожалением я смотрела вслед сматывающейся толпе колхозников. За моей спиной «грузин»-анархист под общий гул одобрения солдат вламывал голову Вейопатиса ему же в задницу. Если у чучела вообще может быть задница. Бьянка бегала по кругу, кричала и пыталась их образумить. Настроение у меня зарылось ниже дёрна. Меня только что пытались насадить на вилы. Прокляли, оплевали. Пообещали изнасиловать козой в переулке. Вот и делай добро людям. — Милсдарыня… Я осталась одна-одинёхонька. Вместе с Опарышем. — Ну что?.. Солдатик стоял рядом со мной и с трепетом выбирал из моих всклоченных волос сорный мусор, который прилип ко мне, когда я грохнулась оземь. Я пришла к удручающему выводу, что моя голова — прекрасная переносная вешалка для ведьмачьих трав. — А у вас волосы дурнопьяном пахнут, — признался Урлик. Я прикинула хрен к носу и решила, что это всё же комплимент. С утра я снова побрызгалась магнолией, яблоком и ещё чем-то, поэтому мои волосы просто ну никак не могли пахнуть дерьмом. Если я, конечно, сейчас не упала затылком в козью какашку. — А ты мои волосы не нюхай! — возмутилась я. — И вообще, хватит глазеть мне на голову. — Нарошно буду глядеть, — весело смутившись, возразил солдатик. И отбежал. Я поражённо застыла на месте, глядя тому вслед. Почувствовала, как кровь прихлынула к ушам. Поспешно потёрла нос, одёрнула платье, которое мне перешила Трисс, и гордо вскинула подбородок. Я тут у них ведьма поганая али кто?!***
— Вернон Роше! — Опять ты?.. С чем на этот раз пожаловала? Желание меня придушить, видимо, вошло у темерца в привычку. Завидев меня на пороге, он начал сворачивать очередную карту, прибирая на столе перед Армагеддоном. Я поймала себя на мысли, что уже могу выпускать отдельным тиражом «Пособие по капанию на нервы темерцам в шаперончиках». — Ты вообще за своими мужиками следишь?! Не?! — Та-ак, — темерец углом переломил левую бровь, — что стряслось? Только не говори, что из-за твоего фривольного поведения тебя кто-то отымел. Это уже твои трудности. От столь откровенного паскудства я поперхнулась. — Да у тебя одни сиськи-попки на уме! Капитан выпрямился, заложив пальцы за ремень. В улыбке его была насмешка. — Если дело не в этом, то, по-моему, пока у тебя ещё нет оснований быть пессимистически настроенной. — Так, Барбадос, не нарывайся, — рыкнула я. — Твои солдаты только что придумали мне новое интересное занятие. Сказать, как оно называется?! — Кхм. Я в ваши сексуальные предпочтения лучше не буду встревать… — Нет, дружок, ты уже встрял! И встрял по полной! Новое занятие теперь у меня называется «ебись с козой и садись на вилы!» Да-да, ты правильно догадался. Это имеет отношение к моей жопе. — Знаешь, ведьма, ты как чего скажешь, так неизвестно: плакать ли, смеяться ли, или дать тебе под зад. Говори уже, что ты там натворила? — Я?! Снова я виновата?! Нет! Я поняла! Это саботаж! — Что? О чём ты? — Это, блин, ты их туда отпустил! Не можешь за своей детворой уследить?! Мол, гуляйте, а папочку не трогайте?! — Почему у меня сейчас такое ощущение, будто мы с тобой ведём речь о наших с тобой детях? — А ты не переводи стрелки на детей! Чтоб о детях разговор заводить, вначале дом построй, корову купи! — Корову? — Да не о корове речь! — Тогда, блять, хватит нести чушь! Говори, что стряслось?! Из ввалившихся глазниц на меня устало глядели тёмно-карие сухие глаза. Я вдруг устыдилась. — Ты что, так и не выспался? — осторожно спросила я. — Какое тебе дело до того, выспался ли я? — заворчал темерец, скрещивая руки на груди. — Лучше скажи наконец, в чём дело? Почему ты опять лезешь ко мне со своими причитаниями? Что на этот раз? Скоро я швырну в тебя своим шапероном, чтоб ты ко мне не подходила. Будешь довольствоваться им. Я вдруг умолкла. Затем кивнула. — Давай. — Ты серьёзно? — Да-да, ну-кась, снимай шапенцию. Я намотаю её себе на голову и наконец вправлю дисциплину этим обалдуям. Недовольно подобрав губы, капитан обдумал мои слова и сказал: — Ты явно пытаешься мне тут намекнуть о чём-то, непосредственно относящемуся к Синим Полоскам. Ну? — Пока эти скоты откручивали местному божку голову, злющие голодранцы угрожали мне вилами! — пожаловалась я. Но темерец не спешил вступаться за мою честь. — Нечего было ошиваться поблизости, — мрачно высказался он. — Я пыталась их остановить! — рассержено воскликнула я, сжимая кулаки. За время спора мы с темерцем уже успели сократить между нами расстояние, и сейчас я стояла едва ли не впритык к его мундиру, злобно глядя на него снизу вверх. Прав был Геральт, когда посылал проститутку к Роше из особняка Лоредо — этот неудачливый шпион и правда был высокого роста. — Зачем? — враждебно прищурился Роше. — А затем, что это ж вандализм! Вы солдаты или кто?! Я понимаю, вы тут сидите, и вам тут скучно, вы хуйнёй страдаете целыми днями, но… Наймите себе лучше местных проституток! И сидите тут, натягивайте им головы на жопы! Или ещё круче придумала: наловите проституток и вставьте им соломинки в задницы! И надувайте их через эти соломинки! * Кажется, я имела неосторожность укусить Роше за палец (в переносном же значении). А как известно, какой палец не цапнешь — всей руке больно. Темерец сгрёб меня за плечи, встряхнул, что у меня аж зубы клацнули. А затем больно впился своими костяными пальцами мне в кожу на плечах. В тот момент я подумала, что он сейчас сдерёт с меня не только рукава платья, но и кожу под ними. Угар его распалённых глаз заставил меня оцепенеть на месте, а лёгкий древесный запах табака — с наслаждением принюхаться. Что этот темерец такое курит? — Следи за языком. Хватит. С меня довольно твоего постоянного приблудства. Это не какая-то там солдатня. Это Синие Полоски, — каждое слово его летело как плевок. Я с ужасом вспомнила, что должно было последовать опосля. Сейчас он мне вдарит и заставит пить с пола пиво. Пришло время прибегнуть к страусовой тактике. Я зажмурилась, попробовала втянуть голову в плечи. Скомкаться и исчезнуть. Кажется, Роше растолковал моё выраженьице как посыл к тому, что я сейчас наложу в штаны, потому что тут же в диком остервенении оттолкнул меня от себя прочь. Когда я разжала веки, капитан смотрел на меня с замёрзшей яростью. В глазах его я уловила отблеск затаённого сожаления. Укрощая собственный порыв злости, он обессиленно сжимал и разжимал кулаки. Шансов, что он всё же ударит, было налампопам. — Не злись, — присмиревшим голосом проговорила я, — но это правда. Как бы не обстояли тут у вас дела, но солдаты не могут позволять себе вытворять такие вещи. Напиваться и блевать на поле битвы — пожалуйста. Но изничтожать простых людей и их религию — это уже зверство. Особенно во время войны. Когда людям надо во что-то верить. — Ты так просто мне тут об этом говоришь, — лихорадочно пробормотал темерец, — как будто имеешь об этом хоть какое-то представление. Но это не так. — У тебя убили отца, и тебе сейчас очень плохо. Но за своими солдатами ты всё же следить должен. Больше крутить рулетку я не собиралась. Ещё слово — по горячечным глазам капитана я поняла это, — и он зарежет меня вилкой. Я отвернулась и, стараясь придать своей походке дамскую неспешность, направилась к выходу. Пока шла, ждала, что вслед мне полетит ножичек. В голове играла весёленькая песенка: «Мистер Вернон всё отмыл и паркет не повредил… Мистер Вернон!» Мысленно я увидела Роше, улыбающегося и показывающего в камеру большой пальчик. Трупа нет, пол чист. Развод оформлять нет надобности.***
— Геральт! Ты жив?! Фу… Буэ! Ну и вонище. — Я тоже рад тебя видеть, Арья. Геральт, с ног до головы облепленный какой-то слизистой массой, стоял у ворот и пасмурно хмурился. Вынутый из ножен меч он держал в руке. По гравировке лезвия я узнала его ведьмачий меч. — Если ты будешь разгуливать по Флотзаму с обнажённым мечом, — обеспокоенно проговорила я, — то тебя нашпигуют стрелами. — Я не могу убрать его, пока он в таком состоянии, — отозвался Геральт, демонстрируя мне слизистую оболочку на лезвии. — Фу… ну и гадость. — Это точно. Не могла бы ты сбегать за Трисс? Скажи ей, что мне требуется её помощь. Я буду ждать здесь. Дальше меня не пропустят. Я оставила ведьмаку свою фляжку с алкоголем (на этот раз Реданскую травяную водку) и бросилась обратно в крепость. — Милсдарыня, — Опарыш возник у меня на пути столь внезапно, что я всыпала ему по первое число. — Что?! Что тебе надо, Урлик?! Не видишь — я спешу! Дуй за мной. Солдатик вдруг попридержал меня за руку, вынуждая притормозить. Я вопросительно обернулась, застыла, но Урлик так и не выпустил мою кисть. — Что-то стряслось? Ну? Чего весь бледный? — я обеспокоенно вгляделась в лицо солдатика. — Вам. Вовзят. Урлик бережно вложил мне в ладонь какую-то лёгкую вещицу. Я поднесла ладонь к носу и увидела небольшую плоскую деревянную фигурку в виде птички. В голову бедной птичке была вдета верёвочка. — Что это? — спросила я. — Это куропатка. Добрячая. Вам. Сюрпризец. Я поглядела на солдатика. Тот стоял, слегка потупив взор. Шкодливые пунцовеющие уши торчали из-под стёганной шапочки. На брови ему лезли светлые колкие волосы. — Эм-м… Спасибо. А за что? — Энтать… Шоб милсдарыня кудесница умилятси чащще. От жалости у меня защемило сердце. — Оу… Урлик, не стоило. Куропатка наверное дорого стоила. — Мине не дюжа, — приободрившись, мотнул головой жеребчик. — Эм-м… Ну, спасибо. Спасибо за куропатку. Очень милая птичка. Мне нравится. Буду носить. Глаза у Опарыша просияли. Он радостно улыбнулся, раскрыв рот. — Вам сподручь? — А? — Патребна помощь? — Нет, спасибо, — я растрогано похлопала солдатика по плечу, от чего тот весь напрягся. — Я побегу. Бывай. Эм-м… спасибо за куропатку. Чудесная куропатка. — Милсдарыня кудесница! — вскричал мне вслед Опарыш. — А? — Красывы вы, как водяница! Я, будучи неподготовленной к такому повороту событий, споткнулась и ёбнулась о землю. Утопленница, цёлка, ведьма, козлотрахальщица, петрушка, куропатка… теперь вот ещё водяница. Кем ещё назовёте, милсдари?***
— Бабочка, — сыпал комплиментами сизый от количества выпитого солдат. — Бабочка моя пшеничная. — Пшеничная? — невпечатлённая проститутка скривила рот, почесала бедро. — Ну… золотистая. Только бабочка. — Ну-ну, — проститутка закатила глаза. Дело происходило в штабе Синих Полосок. Роше, кажется, всё же воспользовался моим советом и решил устроить своим деткам мальчишник. Или сами детки решили его себе устроить, не дожидаясь согласия капитана. Когда мы с Геральтом вошли, веселье только начинало разгораться. — Вы что-то отмечаете? — любезно полюбопытствовал Геральт. Я раздражённо сунула руки подмышки. Заметила обращённую ко мне полуулыбку Бьянки, поостыла. — Большую победу! — прогорланил лысый солдат. Геральт слегка удивлённо приподнял брови, кивнул: — Интересно… К нам присоединился «грузин»-анархист. — Мы уделали этого Вейопатиса, или как его там, — слегка осипшим голосом поведал «грузин». — Отрубили ему башку и приставили к заднице, — весело подхватил Лысый. Геральт ничем не выдал своего удивления. Кивнул с пониманием. — Вы вели себя как скоты, — вставила Бьянка, — и Арье из-за вас влетело от местных насельников. — А что, поиграть нельзя?! — как обиженный ребёнок, надулся Лысый. Я едва не стукнула его по кумполу. Да, блять, нельзя! Ты же мальчик, какого хрена с куклами играешь?! Иди мечом маши на улице! Хотя нет. Иди делай уроки, сука. — Зато какое было зрелище! — упоительно взмахнул рукой «грузин». Не хватало здесь только Иорвета, который аплодировал бы мне на заднем фоне. — Арья? — с наигранным изумлением ведьмак глянул на меня. Я нахохлилась. — Давай не будем об этом, Геральт. — Как скажешь, — Белый Волк спрятал клыкастую лыбу. — Давайте лучше сыграем по-нашему, — Бьянка с возросшим энтузиазмом указала куда-то в сторону. — Точно! — обрадовался лысый сынок. — В ножички! Сыграем в ножички! Я похолодела. Так, Роше, где ты тут?! Твои пьяные детки собираются играть в доме в ножички. Я одна отказываюсь их воспитывать. Здесь отцовская рука требуется. Геральт благодушно решил подыграть. Так в его исполнении у меня появилась нянечка. — С удовольствием, — поддержал затею ведьмак. Пока Геральт играл с детишками, пуляя в стенку ножички, я прислушалась к треньканьям какого-то шалого барда. До мастерства Лютика этому бродяге было ещё пить и пить, но играл он вполне задорно. Солдаты плясали что-то наподобие лезгинки. — Выпьете, госпожа? Я вздрогнула, когда Яцек возник у меня за спиной. Солдат протянул мне кружку. — Стоит ли… Что это вообще такое? — я с недоверием покосилась на гостинец. — Солдатский самогон, — как ни в чём не бывало ответил солдат. — Самаго-он, — кивнула я, — нет. Я воздержусь. Возле моих ног рухнул какой-то солдат в обнимку с проституткой. Прямо на моих пятках они начали искать друг друга и лобызаться. — Давай сюда кружку, — я выхватила у Яцека самогон и судорожно выпила всё до дна.***
— Гляньте, там в бору-борочке, да волчишко пляшет, — лихорадочно тенькал струны музыкант. — Гля! Гля! Пошла! — шумели солдаты. — Круг дайте! Круг! Разошлись, сука! — Зубья щерит, резво скачет и хвостишком машет! — Ух, ядрёна вошь! Пляши, ведьма! А ну, Бьянка, подгоняй! — Ты чего такой весёлый, бестия лесная? Меня вертело и кружило беспричинное веселье. Я разжимала веки и видела рядом с собой Бьянку, сучилась об неё рукавами. Мы плясали. — Иль жены не подыскалось? Не нашлась такая? Я видела перед собой только её; девушка бросала на меня быстрые взгляды, крутилась, уходила в сторону, проделывала пируэты, исчезала, вновь появлялась, словно танцуя вокруг меня с мечом. — Умпа! Умпа! Умпа-па! Я пыталась поспевать за ней. Сама того не ведая, я крутилась и вертелась столь же вёртко и проворно. Комната кружилась, давно смазав свои очертания. — Гляньте, серый волк патлатый стонет под горою… Пол в комнате ходил ходуном, тарахтели сапоги, где-то упал стакан. Запах смолистого мужского пота сменялся запахом хмелин, жареного мяса и запахом яблока, когда мои растрёпанные волосы, не успевающие за моей пляской, хлестали меня по лицу. — Морда в землю, хвост под брюхом и слеза рекою! Лёгкие жгло огнём: мне не доставало воздуха. Дикая пляска разрывала сухожилия, горячила мышцы, заставляла мою кровь кипеть в жилах. Смех. Музыка. Бесстыдно-жадные мерцания глаз… — Ты чего такой унылый, бестия лесная?.. — Пляши, ведьма! — Танцуй! Я подобрала подол, выбивала дробь носком, кружилась под гул одобрения, влачимая одною лишь музыкой. Вокруг меня хлестало незримое полымя. — Ох, женился я по дури! Ох, судьбина злая! — Ша! Ша! — Умпа! Умпа! Умпа-па! — Ведьма! Ведьма пляшет! Треск кованых каблуков, взвинчивающие крики пьяных солдат. — Ох, женился я по дури! Ох, судьбина злая! — Ша! Ша! А потом мой взгляд взвился к потолку. Я закружилась на месте, вскидывая руки, запрокинув голову. Засмеялась. Искренне, со слезами на щеках. Вспомнила, как тонула в воде. Вспомнила, как мама ласково гладила мою щёку… Сердце рвётся, дёргается прочь. Я сейчас умру. Умру в этом огниве. В калейдоскопе света возникла сутулая фигура Роше. Темерец смотрел на меня, стоя за спинами солдат. Скрестив руки, с заиндевелым лицом, с прожигающим насквозь взглядом. Нити музыки спутались, я, как безвольная кукла, которую злобно, раздосадовано встряхнул кукловод, всплеснула руками, покачнулась. Ударилась в толпу. Упала. От меня пышело жаром. Мне требовался глоток чистого холодного воздуха. Мне дали глотнуть ещё самогона.***
Няня оказалась бракованной. Не выдержала испытания. Как и я —замужней жизни. — А он тебе сказал, что мы скорей верхом на шлюхах море переплывём… — …а вы весьма находчивы, — мой голос. — Ага… — А я бы смог. — Ты-то сможешь, только кто тебе ещё даст… — …Бьянка, ты тут? — мой голос. — Верхом на шлюхах! И в рай! — Я с вами. Мне в рай. Из ада в рай, — мой голос. — И-ик! — Так нечестно, — мой голос. — Э-э? Не ссы, девяка. Поплыли. — Поплыли, — мой голос. — Только я ночью плавать ссу. — А я сказал: не ссы. — Моё право ссать. Бьянка обхватила меня за плечи и усадила обратно за стол. Я мотнула головой, стукнулась об её руку. Начала перебирать ногами. — Арья, хоть ты останься. Очень тебя прошу. Ты пьяна. И очень сильно. Всё плывёт перед глазами. Хочу дотянуться до носа Бьянки, но промахиваюсь. — Бьянка, я хочу спать, — сообщаю я. — Ещё писать. — О боги, Геральт! Стой… нет! Остановитесь!***
Голос Бьянки удаляется. Вибрирующий шум тоже. Я закрываю глаза. Открываю. Гляжу по сторонам: все разошлись. Ушли без меня плавать. Я пытаюсь встать. Чуть не падаю. Цепляюсь за стол. Выпрямляюсь. Стою в неподвижности очень долгое время. Смотрю на грязный пол. На полу валяется надкушенная морковка. Тошнить начинает от морковки. — Где все? Бьянка. Где она? Куда они ушли? Верчу головой. Вижу вырубленную проститутку. Бабочка-пшёнка лежит на боку, вскинув руку на сундук. Голос явно исходит не от неё. Смотрю дальше. Взгляд останавливается на Опарыше, который спит под столом. Точнее, на его ногах — из-под стола торчат его колени. Солдатик громко и жалобно бормочет что-то во сне. Что-то про куропатку. — Куда ты идёшь? Я останавливаюсь. Медленно, водя челюстью из стороны в сторону, поднимаю голову. Натыкаюсь на Роше. — Идём со мной. Быстро. — Куда? — Море переплывать. Будешь моей шлюхой, Роше. Шлюпкой. Шлюхошлюпкой. Корабликом. На спине поплывёшь? Или на пузе? Выбирай. Темерец молчит. У него печальное выражение лица. — Назюзюкалась. — Идём поплаваем. — Сядь. Он берёт меня за плечо. Слишком сильно для данного случая толкает меня назад к столу. Я едва не падаю. Меня сажают обратно на стул. Хочу заплакать и сказать, что я не хочу сидеть в духоте и одиночестве, пока все развлекаются. Капитан садится напротив меня на лавку. Берёт со стола буханку, кусает. — Роше. — М? — Давай споём. — Пой. — Не хочу. — Почему? — Стесня-а-аюсь. — Тогда молчи. — Вернон. А давайте с вами потанцуем… Без кофе, без прелюдий? — Танцевать, значит, ты не стесняешься? — Я перед тобой, как перед султаном Сулеманом, станцую… И ты мне дашь платочек и пустишь в рай к Повелителю, ха… —… — Отказываетесь со мной танцевать, Роше-паша-хан-козлет-лири?* Я умею хип-хоп, джигу-дрыгу. Ламбаду. Очень заманчиво танцую ламбаду… — Я не буду танцевать. Замолчи. Какое-то время сидим молча. Я раскачиваюсь взад-вперёд. Лицо у меня серьёзное. Устала смеяться. Болят щёки. — Капитан. — М? — Улыбнись. — Я ем. — Ешь. Тебе полезно. Набирай жирок. Чтоб не утонуть. Когда на море пойдём. Море большое, да? — Да. — Тогда плыть мы с тобой долго будем. Мне чтоб… мягче было, ешь. — Что ещё скажешь? — Мне грустно. — Почему? — Плакать хоцца… — Можешь плакать молча? — Нэ-э… — я начинаю плакать. — Как мне тебя заткнуть? — Мне плакать хоцца. — Мне хочется, чтобы ты пошла к себе. Но, чую, ты тут до утра. — Ни-е-ет! — Что «ни-эт»? — Ты не это должен был сказать! Нет! Это вовсе не то!!! Роше молча жуёт. Зверски рвёт зубами луковку. — Ты должен был меня обнять. В такие трогательные моменты всегда обнимают. Всё. Я плачу. — Этого только не хватало, — огрызается Роше с набитым ртом. Я плачу. Плачу довольно-таки жутко. Молча, с застывшим выражением лица, исподлобья уставившись на темерца. Тому становится не по себе. — Так, и как мне это прекратить? Хватит. Отвернись. Отвернись — я сказал. Смотри в стену. — Хочу на ручки. — Кхм… Я пытаюсь встать из-за стола. Темерец цепенеет. Чует неладное. — Куда… встала? Стой. Куда ты намылилась? Нет. Даже не думай ко мне подходить. Шатаясь, я пытаюсь обогнуть стол. С четвёртой попытки я доползаю до капитана. — Нет. Даже не думай. Я шмыгаю носом и вдруг начинаю моргать, смахивая с ресниц на щёки слёзы. — Что теперь? — недовольно спрашивает темерец, напрягшись. — У меня… у меня пёсик умер. — Ты про ту облезлую овчарку? — Нет. Рекс, он… давно умер. И ещё попугайчик. — Что?.. Отойди от меня. Ты пьяна. Ещё нассышь на меня. Я кидаю себя на темерца. Капитан чертыхается, пытается отцепить меня. Не выходит. Я начинаю плакать, сидя у него на коленях. Роше с опаской отводит от меня голову в сторону, одной рукой держит меня между лопаток, чтобы я не чебурахнулась. — Всё? Больше не плачешь? Теперь вставай. — Роше… Я по Рексу скучаю. И ещё… ещё скучаю. По маме скучаю. Я захныкала. Темерец быстро взял со стола хлеб и принялся тыкать мякишем мне в нос. — На-на… вытри сопли. Ну? — Ага… — Держи свой сопливый хлеб. Ну? Слезай. — Ехали-ехали-и… вслед за орехами! В ямку — бух! — Что? — Потряси коленями. — Та-ак. — Давай споём. Я готова. Темерец какое-то время молчит, затем делает вывод: — Села ко мне на коленки и сразу стала готова? Ну. — Я про тебя спою. — О нет… Не надо. Слезай. Брысь. — Нюхни мои волосы. — На кой, блять… Я взяла себя за волосы и ткнула их кончиками темерцу в нос. Роше дёрнулся, подавил в себе яростное желание меня скинуть. — Хватит. — Нравится? — Нет. — Иорвету тоже не понравилось. — Что? При чём тут твои волосы и Иорвет? — Давай. Я начинаю петь. — Так, хватит. Слезай. Мне надоело… — Я безнадёжно влюблён в паруса, в скрип башмаков и запах дорог… Вижу чужие во сне небеса. Но иногда вижу… твой порог. Сидя на коленях темерца, я начинаю слабо покачиваться в такт песенки. Что-то в моих автонастройках подсказывает, что я нахожусь в нетрезвом состоянии, поэтому, пропевая каждое слово, я стараюсь контролировать свои голосовые связки. Всё-таки концерт даю. — Доли бродяжей мне ли не знать… Горный ручей да краюха луны! Может в пути суждено мне пропасть, только твоей в том нету вины… Угрюмое молчание. — Всё? — Я целовал… паруса кораблей. И пол королевства отдал за коня… И я был бы верен любимой своей, если б она не забыла меня! — Ты не умеешь петь. И пить. Не делай ни того, ни другого. Больше. Никогда. Насиделась? Слезай. — У меня ещё есть песенка про тебя и про Иорвета! — Что?.. — Мне рассмеяться или плакать — я ещё не решил: без сожаления не проходит ни дня! — задорно начинаю я. Капитан, застыв, словно у него на коленях уселась рысь, молчит. О чём-то думает, пока я пою. Думает, как осторожно снять арбалет со стенки и пустить мне болт прямо в раскрытое хайло. — Я умираю в пустоте неразделённой любви! Я жду тебя, о мой возлюбленный враг! О мой возлюбленный вр-а-а-аг! — Возлюбленный?! — Яой! — Что? — Ищу тебя, о мой возлюбленный вра-а-аг! На последних строчках я треплю капитана по голове. Шаперон съезжает ему на глаза. Темерец кривит губы. — Та-ак… — Ещё я знаю пе… — Хватит. Достаточно. Ты ужасно поёшь. — Неправда! Не обманывай! В школе всем нравилось, как я пою на переменах. — Хм. Твоя способность к обезьянничеству поражает. — Твоя очередь. — Э?! — Расскажи мне сказку. Как Геральту. Я ёрзаю задницей у него на коленях, скрючиваюсь, пытаюсь прижаться к нему поближе. Его цепь мне мешает, я пытаюсь перекинуть её темерцу за спину. — Сказку? Ты серьёзно? — Сказку-сказку. Как дед насрал в коляску. — Хех. — Или спой. На французском. Повторяй за мной: киса-ас, киса-ас, ки-са-ас… — Что? Дьявольщина. Хватит ко мне льнуть! — Роше с опаской задирает подбородок. — Нет, это не французский. Давай учить с тобой французский. Bonne nuit, майн dhʼoine. Темерец молчит. Ждёт, пока я притихну, чтобы спихнуть меня на пол, пока я в беспамятстве. — Колыбельную давай… знаешь? Наверное, нет. Тебе мама, наверное, не пела. Или пела? Должно быть, пела. Должно же у тебя хоть что-то хорошее остаться… о маме. Да? Капитан молчит. Чувствую, что рука у него напряжена. Моя макушка, кажется, маячит у его подбородка, а волосы лезут в нос. Жду, пока он ладонью оттолкнёт мою голову. Не толкает. — Я… слова подзабыла. Так спать хочется. Но, наверное, как-то так: «… да вернусь к тебе домой. Я возьму тебя на ручки, мой хороший, мой родной… Обернусь я белой кошкой»… Я зевнула, прислоняясь виском к кольчуге у него под шеей. — Буду… менестрель… Хм.***
Потом проститутка Бабочка рассказала мне, что капитан посидел какое-то время в задумчивости, так и не стряхнув меня с колен. Допил содержимое чьей-то кружки. Понюхал мою макушку. Потом извлёк свою трубку, покурил в сторонку. Я пару раз кашлянула, поёжилась, и он поспешно стряхнул табак в тарелку. Отложил трубку. Хлебнул водки из горла бутылки. Снова понюхал мою макушку. Заснул, откинувшись спиной к стене. Со мной на груди. Бабочка сказала, что это выглядело довольно мило. А ещё она сказала, что я умею работать с клиентами.