Находка для шпиона

Если ты думаешь, что уже победил, Значит, ты просто не заметил, Как я поменял правила игры… Poets of The Fall «You Know My Name»

— Я больше не играю, — сказал он наконец. — Давайте ещё раз, — предложил его партнёр. — У меня больше ничего нет, на что же вы будете со мной играть? — Ставьте свою голову против моей. — Ну что ж, согласен. — И он подумал: «Должен же я выиграть хоть раз». «Сказка о принце, который проиграл свою голову»

Клочок пергамента из тубуса Лютика

      И верно, ведьмак многим мне обязан. И что ни день — то большим.       В то злосчастное утро, насколько утро вообще может являть собой злосчастье, я находился в лагере утех. Отряд Вернона Роше, как вы уже знаете, доверия мне не внушал, и я продолжал сторониться их общества настолько, насколько мог себе позволить.       Ведьмак, мой друг Геральт из Ривии, вместе с Золтаном Хиваем и, как я выясню позже, юной прелестницей Арьей из Поволжья уже отбыли выполнять важную миссию. По моим скромным расчётам, сия троица уже должна была прибыть в Верген (ибо защита в лице ведьмака не оставляла для меня сомнений в их безопасности). Однако коим-то образом не все доверенные лица оказались осведомлены об их уходе.       Итак, как я уже писал, было утро. Солнце разгоняло последние тучи, прохладный ветерок приятно холодил тело и дух. Я наслаждался уединением на берегу местной запруды, когда подле меня возникли темерские «прощелыги». Что-то сразу подсказало моему нутру, что визит сих персон не вызван ничем радостным и явственно не сулит мне покоя.       — Чем могу быть вам полезен, милсдари? — со всем свойственным мне дружелюбием обратился я к ним.       После слов сих я был схвачен и отволочён в темерский «бивуак».       Позорная трусость закралась в мою душу! Смятение относительно недоброго поведения солдат вынудило меня строить всевозможные кошмарнейшие предположения. Но поскольку я не лыком шит, то виду не подал. Aequam memento rebus in arduis servare mentem! [Помни, старайся сохранять присутствие духа в затруднительных обстоятельствах!]*       В лагере моего прибытия уже дожидалась весомая составляющая темерского подразделения.       — Слушай меня сюда, подпевала, — с такими словами обратился ко мне их командир, грозя вблизи мне своей бандитской физиономией, — я понятия не имею, почему они решили оставить тебя на растерзание, но раз ты не успел смыться, спрашивать я буду с тебя.       — Я не понимаю, в чём дело! — я ему на то.       Капитан Синих Полосок ляскнул зубами, выражая сим образом свою лютую свирепость. Одиозная личность — не раз я говорил об этом и ведьмаку, и Арье! Я не мог понять, что этих двоих прельщает в этом антагонисте!       — Сейчас, — он говорит, — севрюжья кровь, поймёшь!       Ничего себе! Это чем же я ему насолить-то так успел? — думаю.       Тут до меня доходить начинает. Значит ли это, что ведьмак о своём уходе этому паскуднику не доложил? Ага! Пустоголовой ведьмак, мог бы заранее предупредить меня о возможной облаве. Таким образом, мой дорогой читатель, проблема у меня вырисовывается следующая: ведьмак и краснолюд ушли, а меня оставили темерским псам на поедание!       — Как грубо! — я ему на то. — Смеете мне угрожать?!       — Дерзну даже выпороть, — отвечает он.       Что ж, думаю, раз на то пошло, то клянусь честью, ведьмака не выдам!       — Fiat justitia et pereat mundus! [Да свершится правосудие, да погибнет мир!] — с готовностью высказываюсь я.       Темерцы смотрят на меня в тугой солдатской слоновости — откуда, мол, и что это за лингвистические новости? * На то капитан их мне и говорит:       — Последний раз по-доброму гутарю, франт, рассказывай.       — Для умного сказано достаточно! — я ему на то.       — Ты прав, — говорит мне капитан, — для меня вполне достаточно. Но не для тебя, мудило.       И вот, мои дорогие читатели, меня снова волокут в неизведанном направлении! Подспудно разбойники пытаются развязать мне язык, но я отчаянно продолжаю молчать, как приверженец самодурства. Меня без ропотных зазрений совести вяжут, как бурав с вином, и толкают в воду. Подумать только!       — Ну и что вы собираетесь со мной делать, варвары?! — кричу я. — Неужто топить?!       Вернон Роше, этот дилетант, без приличествующих церемоний ловит меня за грудки и принимается с гневливым нетерпением трясти, будто бы из головы моей вытрясая сокрытые сведения.       Должен признаться, у меня на тот момент возникло дежавю. Мог я дать свой нос на отсечение, что приходилось мне доныне испытывать схожие чувства стыдливой безнадёжности — когда недалёкие мужья начинали подозревать своих супружниц во флирте. Почему-то в таких случаях подозрения всякий раз ложилось на мою скромную персону.       — Не шалю, никого не трогаю, починяю лютню! *       — Я твоим задом весь берег прополощу, если не начнёшь говорить то, что следует! — он мне на это. — Кончай выёбываться!       — Знать ничего не знаю! — кричу я, а у самого поджилки от его вопля трясутся.       — Да я тебе якорь на член намотаю! На дно пущу, сука! — он мне на то.       Понимать уже начинаю, что излишнее геройство вряд ли приведёт меня к славному концу сей эпопеи. Иду на попятную.       — Я тут не при чём! Я тут не при чём! Ведьмак поручился заклятие снять… ушёл! Ушёл долг свой ведьмачий блюсти! Что тебе ещё требуется, дикарь?!       — Заклятие?! Какое, в гроб твою мать, заклятие?! Про короля брешешь? Хенсельта?       — Так точно! Хенсельта! Или в округе ещё монархи водются?! — я ему на то.       — Ты, сука, мне зубы не заговаривай, — после слов сих начинает он меня в воде носом полоскать, будто бы споласкивает.       Чувствую, вот-вот носом до дна достану! Встал, подлый чёрт, на мелководье! Пробую артачиться — цепко держит, аспид! Вот уже и воздух в лёгких иссякает, голова кругом идёт. Понимаю — каюк. Меа virtute me involvo! [Доблестью своей облекаюсь!]       — В Верген пошли! Прямиком через мглу! — говорю ему я.       — Через мглу?! В задницу к дьяволу направились? Вот так взяло им и подпёрло туда тащиться?! — он мне на то.       — Обходного пути нету! Как же ж ещё-то?! — возмущаюсь я на сию претензию.       — Как давно? Как давно ушли?! Отвечай, а то зоб вырву, сука, — грозит он.       — Вчера! Как ливень утих! Ох-ох! С того момента не видел, сидел тихонечко… Моё дело телячье — поел да в закут! — отнекиваюсь я.       Вернон Роше скалится в недоброй ухмылке. У меня от дурного предчувствия аж кишки воротить начинает. Сердце моё начинает ныть за Арью: каких ведь только ужасов она натерпелась! Этакую мордень вблизи наблюдать во время соития! Не удивительно, что у неё начали проявляться седые волосы…       — Капитан, ой, вам кто-нибудь уже говорил, что у вас изрядно неприятный тип личности?       — Теряешь лицо, франт, — он мне на то. — Говорить по делу будешь, или мне прикажешь ещё подождать? Ты, гад, учти, я ждать обучен. Долго тут с тобой в воде выдержу, сапог не жалко.       — Так что ж ещё-то говорить?! — на сие слова смотрю на него в исступлении. — Noli me tangere! Asinus! [Руки прочь от меня! Осёл!]       — Как некрасиво, — после высказывания сего капитан качает головой.       Тыльной стороной ладони утираю лицо, пытаюсь уразуметь его просьбу. Сухопарый хрен! Иных слов для его описания не нахожу.       — Научитесь корректно поставлять вопросы, капитан! — я ему на то. — По какому принципу вы ведёте допросы? В ваших действиях есть смысл или вы лупите опрашиваемого, не давая ему возможности даже рта раскрыть?!       Вернон Роше заметно преображается в лице, во взгляде его вспыхивает нечто потаённое. Мне становится дурно. Я не счёл бы себя трусом, но в тот момент мне стало страшно.       Капитан уже без напрасной жестокости хватает меня за ворот, проницательно заглядывает мне в глаза. В нём стремительно разгорается эскалация жестоких, садистских намерений.       — Куда. Делась. Девка? — кроша фразу на отдельные слова, клацает зубами он.       — Какая ещё девка? — я ему на то. — Сомневаюсь, что Геральт пустился в дорогу в компании вашей вечно суровой спутницы! Как там её? Бьянка? Да-да! Прелестнейшая особа. Не имею ни малейшего представления о её местонахождении. Клятвенно Вас уверяю, о капитан, что не имел дурных мыслей…       Позвольте на этом месте внести неких подробностей, мой дорогой читатель. После неосторожных слов Вернона Роше я принялся полагать, что вместе с ведьмаком и краснолюдом сбежала и юная прелестная воительница из отряда Синих Полосок. Иных «девок» мне на ум не приходило. Кто из дам решится совершать променад через мглу, кишащую призраками и демонами?       — Считаю до трёх, — на этом капитан стиснул меня за шею. — Два уже было. Где сейчас… она же не могла? Не могла так просто взять и потащиться вслед за ведьмаком?! Она любит притворяться дурой, но она не…       — О, Мелитэле! — на сём меня осенило. — Тыковка!       Рассерженный капитан толкнул меня в воду, не оставляя мне возможности оборониться. Impune est admittendum quod per furorem alicuius accidit, [каре не подлежат деяния, совершённые в гневе], но в тот момент я был готов поспорить!       Я промок до последней нитки, а этот душегуб всё не мог насладиться моим избиением.       — Сука! Я велел тебе говорить… говори, мать твою! — не унимался он.       — Гром и молния! Пусти! Пусти, вахлак! — на это ему я. — Уж сказано всё! Эй! Эй, вы, солдатня! Братцы! Уймите своего чёртова капитана! А Вы! Вы самый настоящий осёл, Вернон Роше! И останетесь ослом на веки веков!       На оных словах свет померк и жгучая вспышка боли озарила моё сознание. Капитан молодцевато втемяшил мне по лицу своим пудовым кулаком. Когда меня выволокли на берег, издалека послышался близящийся голос. Я с запоздалым облегчением распознал обладателя — скоморошного юнца, вечно ошивающегося поблизости Арьи.       — Капитан! Капитан! — не переставая, взывал тот. — Запамятовал… не хотел вас будить, кемарили вы, авось прогнали бы взашей! Вы франта не мотыжьте, я вам без его надобности скажу! Милсдарыню кудесницу… видывал, как ведьмарь и двое нелюдей вели!       — Какие ещё нелюди? — послышался чей-то сторонний голос.       Я всё ещё пребывал в полузабытьи, никак не мог оправиться после удара. Происходящее вокруг казалось мне нелепым сном. Нос мой гудел, будто бы по нему хорошенько хлопнули доской. O diem praeclarum [О прекрасный день]!       — Краснолюд, каковой тёрся у нас, братцы, и эльф! Настоящий, взаправдашний! И шли они в сторону ущелий, тамыть, где марево! А милсдарыня Арья меня увидала, подозвала… Говорит, вам, капитан, посланнице передать, эк смогу. Говорила, трубку шоб в рот не брали, уже из портков что-то вилюжиться. Ишо говорила, кемарить нужно. Вам, капитан, кемарить. Вот я и не стал толкать вас, будить. А ишо эть про «жатаму» гутарила, но я не понял. Впервой слыхал такое чудное словцо. «Жатам», говорит, если же вы, капитан, не понюли до сих пор, шо оно значит, то вы, капитан, того… осёл.       После слов отрока гурьба развеселившихся разбойников разом присмирела. Вернон Роше долго молчал, а опосля лишь один вопрос задал:       — Сейчас. Где?       Малец стянул с головы клёпанный шлем, с жалким видом посмотрел на своего командира, а после и вовсе пожал плечами.       — На кудыкино поле ушла. Этак и сказала.       Осознав своё невыгодное положение, я к тому моменту успел оклематься. Вокруг меня гуртились солдаты. Вернон Роше молчал, и изуверское лицо его в сей момент красноречиво высказывало его намерение — придушить подвернувшегося под руку случайного свидетеля. Я, как никто иной в сей обстановке, подходил под оную роль.       — Поэзией клянусь, я не знал! — запротестовал я.       — Нет. Ты знал достаточно, — на то мне капитан. — Вбивал ей в голову всякую хрень. Вот она и бросилась из огня в полымя.       Я не мог поверить собственным ушам! Что я слышу? Этот хам смеет переводить на меня стрелки? Неужто ли полагает, что ему это так запросто сойдёт с грязных его рук? Я пробую встать с земли, дабы встать с капитаном вровень. Иного способа придать себе решимости я не нахожу.       — Пытаетесь оправдаться в собственных глазах?! Что ж! Пустое дело. Вот что я скажу вам, капитан, может, вы и действительно последняя надежда Всея Темерии, но это не даёт вам права обходиться так с этой девушкой! Арья — мой друг, и я не позволю, чтобы вы так запросто могли воспользоваться её невинной беспечностью в следующий раз! Да-да! Я повторюсь — вы настоящий осёл, Вернон Роше! Она ушла, да будет так! В любом случае, её ждала бы куда более светлая и свободная жизнь. Наконец-то, о, Боги, она осознала, что ей не стоит находиться с вами в этом месте! Вы надеялись пользоваться ею ещё долгое время, я полагаю? Quod cito fit, cito perit! [Что быстро делается, то быстро и погибает]. Вы не достойны любви, ибо не осознаёте её ценности!       К моему глубочайшему удивлению, капитан не сразу бросился меня убивать. Лицо его исказилось страшным оскалом весёлости, и он не без мрачного удовольствия изрёк:       — Nitimur in vetitum semper, cupimusque negata, [мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного] бард. Уж ты-то должен знать эту простейшую истину. А теперь возвращайся в свой закут, пока не рубанули. Теперь я в курсе, что ведьмак отправился избавляться от заклятия. Значит, есть надежда, что он не забыл об обещании.       Ошеломлённый и слегка пристыженный, я поспешил удалиться. На минуту трезвея, я вдруг осознал — а ведь этот чёрт бессовестный с самого начала понимал всё, что я твердил ему без устали!       Новых известий я прождал вплоть до заката солнца. Весь день меня терзали сомнения. Как вы уже знаете, ведьмак не раз говорил мне покинуть здешние места, и я готов был признаться, что был близок к смирению с оной идеей. Однако дружеский долг не давал мне возможности тронуться в путь. Я понимал, что должен дождаться вестей от своих товарищей.       Ad notam. Решено. Дожидаюсь их возвращения и только затем осуществляю отбытие. Не в моём духе засиживаться долго на одном месте.

Vita brevis! [Жизнь коротка!] Лютик manu propria [самолично]

***

      — Вашу мать! Откройте! Откройте же…       Сайлес вжался головой между прутьев решётки, во все глаза наблюдая за моей истерикой. На лице его читалось сочувствие.       — Трюфель… Эй, остынь.       Я сделала несколько шагов от решётки, разбежалась и налетела здоровым плечом на прутья. Новая вспышка боли подпитала мою злость. Я взвыла.       — Кто-нибудь! Чёртовы эльфы! Я должна предупредить Иорвета! Мне нужно выбраться отсюда…       — Оу-ей, — покачал головой Сайлес, расплющивая щеку о прут решётки и поглядывая на меня искоса, — как разошлась-то… Послушай, угомонись. Что на тебя нашло?       — Этот блядина ещё не знает, но я до него доберусь! — заявила я, ударяя коленом по решётке.       Я уже и сама не знала, зачем занимаюсь самобичеванием. Но боль не позволяла мне впасть в оцепенение, а новая боль — позволяла отвлечься от кошмарного жжения в сломанной руке.       — О ком ты?       — Они не тронут тебя, Сайлес, слышишь? — я сползла плечом по прутьям решётки и осела на пол. — Я знаю, как доказать твою невиновность…       — Я всегда говорил Елене, что прежде, чем убивать врага, стоит с ним побеседовать, — раздался чей-то посторонний голос.       — Бедвир? Что сказал Иорвет? Что он велел?.. — Сайлес подскочил с места.       Я подняла голову и встретилась взглядом с эльфом. Бедвир стоял возле моей решётки, сцепив руки за спиной. Он с интересом рассматривал моё лицо. И ещё он вежливо улыбался.       — Бедвир? Эй, я спросил, что сказа… — рассерженно прикрикнул Сайлес.       Эльф бросил недовольный взгляд в его сторону, и тот раздосадовано фыркнул.       — Ничего не сказал, — ответил Бедвир. — Сейчас он беседует с Геральтом из Ривии.       — Они собираются драться? — я взволнованно попробовала привстать.       — Не думаю, — покачал головой Бедвир. — У них есть, что обсудить, и о чём договориться.       — Тогда, что ты тут делаешь? — с недоверием вопросил полукровок, отталкиваясь от прутьев.       У меня начинало складываться впечатление, что Бедвир действует Сайлесу на нервы. С другой стороны, ему и без того хватало, на что злиться.       Бедвир поскрёб пальцем щёку, внимательно оглянулся на меня, словно размышляя, что со мной делать и куда бы пристроить.       — Ceann… Хм. Вообще-то, я просто проходил мимо, и тут уже услышал, как эта сумасбродка пытается привлечь внимание. Решил вернуть ей это, — эльф достал с пояса смятую бобровую шапку.       — Ты издеваешься?! — взъерепенился Сайлес. — Не надо нам тут ля-ля, Вир! Да-а, твой благородный характер не позволил тебе оставить даму без бобра!       — Э-э, — с напускной суровостью обернулся Бедвир. — Тут в ком-то хамство проснулось и наружу попёрло…       — Эй! Яй-а! — я хлопнула здоровой рукой по решётке, привлекая внимание двух оболтусов. — Хватит тут! Я не шучу, мне нужно поговорить с Иорветом…       — У нашего командира плотный график, — заверил меня эльф, — об аудиенции следовало просить накануне.       — Ой-ей, гляньте на этот трюфель, — рассмеялся невесёлым смехом Сайлес, — ей нужно поговорить с Иорветом! Важный больно уж трюфель!       — Не поняла недовольства в голосе… Ты вообще, на чьей стороне?! — возмутилась я, клоня голову и пытаясь разглядеть этого наглого полуэльфа.       — Я? Хэ! Догадайся. На своей собственной!       — Дебил! — гавкнула я. — Я собираюсь твою́ невиновность доказать!       — Да-а?! — глумливо притворствуя, воскликнул Сайлес. — Позволь тогда спросить — каким-таким образом?!       — Должен признаться, факт подобного сотрудничества для меня более, чем странен. Не возражаете, если я подслушаю? — галантно вставил Бедвир, но на него никто не обратил внимания.       — А почему, собственно, я вызываю у тебя сомнения по этому поводу?! — обращаясь к Сайлесу, я всплеснула здоровой рукой, выражая уязвлённость своих благих чувств.       Сайлес отступил от своей решётки, махнул на Бедвира, и взгляд его пораженчески отвёлся в сторону. Он с неожиданно ворохнувшейся тоской произнёс:       — Трюфель… ты себя-то вытащить отсюда не в состоянии!       Усталость брала надо мной верх, поэтому в ответ ему мой голос прозвучал без должного запала.       — Ты не знаешь, на что я «в состоянии!». Ты вообще ничего не знаешь! Вы все… — я отчаянно посмотрела на Бедвира.       Эльф внимательно следил за мной через решётку.       — Элеас — настоящий убийца. Его психику испортило местное чудовище, и теперь он убивает всех, кого ревнует к этому самому чудовищу.       — Что за бред?.. — без обязанного недоверия вставил Сайлес.       — Чудовище было суккубом, и её магия слишком сильно повлияла на Элеаса… Он продолжит убивать, если суккуб жива, — я взволнованно перевела дыхание. — Я не знаю, зачем ему понадобилось сваливать вину на Сайлеса, но Элеас точно связан с убийствами.       — И ты полагаешь, Иорвет поверит тому, что лучший из его бойцов причастен к этим преступлениям? — Бедвир явственно не поверил мною сказанному. — Поверит тебе́?       Я покачнулась, моя ладонь устало сползла вниз по пруту решётки. С запоздалым сожалением я вспомнила, что не держала во рту ни крошки со вчерашнего вечера. В висках пульсировала боль, испорченная Иорветом конечность начинала трупно неметь.       — Есть доказательства… осколки оружия. Если Элеас его не сменил. В трупах жертв они есть.       — Какие ещё осколки?       — Нужны щипцы…       — Щипцы? Эй! У тебя жар? Трюфель, не смей подыхать, пока я не оправдан… Бедвир, ей необходим лекарь! Bloede arse! Ты собираешься звать кого-нибудь на помощь или так и будешь стоять?!       — Мы не имеем права выпускать её, — заявил тот с безапелляционной прямотой.       — Элеас… Не могу поверить, — Сайлес взволнованно запустил пальцы в волосы, взъерошив их как следует. — Так значит, в тот день, когда он стоял над телом… Не понимаю, как такое вообще могло случиться. Откуда ты вообще можешь это знать?! Эй, трю…       По коридору послышались чьи-то грузные, торопливые шажки, и голос Лайоша-краснолюда бубном зазвенел между камерами.       — Идёт всё коловертью… Что у вас ить творится?! Бедвир, пока вы тут муздыкаетесь, сюда уже топают наши!       Сайлес подскочил на месте, он готов был выть от чувства забитости в клетке.       — Лайош! Дерьмо! Что там?! Что стало с ведьмаком?! Кто сюда идёт? Иорвет?       — Иорвет он… командир велел доставить эту. Так что ты, девка, не горюй! Может, оно обойдётся добром. Что ты так уж опустилась вся? — сапно дыша, позвал меня краснолюд.       Меня нещадно мутило. Я сжалась, подавляя рвотные спазмы.       — Ахти мне… — удивился Лайош.       — А что с ним? — Бедвир указал на Сайлеса.       — Да-да! Эй?! А что насчёт меня? — бегло заговорил полукровок.       — Вдарить бы тебя, сукиного сына! — погрозил кулаком краснолюд. — Нечего тут мокрось разводить! Разнылся, как баба!       Сайлес обиженно запыхтел, но тут же умолк. Вслед за краснолюдом появилось двое эльфов. При их появлении Бедвир и Сайлес как-то подозрительно замолчали. Бедвир нахмурился, кивком приветствуя товарищей, и причастно спросил, что их сюда привело. Эльфы повторили донесение Лайоша — меня было необходимо доставить к атаману вторично.       Сайлес, будто утратив всяческий интерес к происходящему, отошёл в тень, исподлобья вглядываясь в лицо одного из эльфов.       Тот самый эльф, открыв решётку, подал мне руку и с добродушной улыбкой сказал:       — Идём с нами, weddin, не стоит бояться.       Сайлес отвернулся. Бедвир задумчиво смотрел на эльфа, обращавшегося ко мне.       Меня заставили вновь встать на ноги. И это было ужасно. Я больше не могла ходить, а тащить меня за руки было невозможно — одна из них была сломана.       — Вот беда, — покачал головой дружелюбный эльф.       Его молчаливый приятель высказался на Старшей Речи. Бедвир вежливо улыбнулся.       — Сайлес… — просипела я, — возьмите его с собой. Это важно. Мне есть что рассказать… Я знаю, как доказать его невиновность. И только попробуйте перечить.       Лицо Бедвира вдруг вытянулось, он уставился на меня с тревогой.       Лайош радостно хлопнул в ладоши, как и я, пребывая в полном неведении того, что в данный момент происходило.       — Ахти мне! Ну, раз эдак, то берём и его! Подчас и дурак дельное скажет…       Эльфы заспорили. Дружелюбный эльф, вскинувший мою руку себе через плечо, вместе с Бедвиром направились к выходу. Лайош и безымянный эльф остались вместе с Сайлесом — эльф никак не мог отворить запертую камеру, и краснолюд подначивал его своими вздорными ругательствами.       Я закрыла глаза. Обращать внимание на разговоры у меня недоставало сил. Эльфы двигались медленно, заботливо подстраиваясь под мой заплетающийся шаг.       — Пока мы идём, — вдруг подал голос дружелюбный эльф, — я хотел бы спросить. Это — правда? Ну, насчёт Сайлеса.       Бедвир не изменил спокойного выражения лица.       — Всё может быть.       — Глупости… — эльф со сдавленным волнением усмехнулся. — Иорвет уже уверен, что Сайлес виновен…       — В этом мире ни в чём нельзя оставаться уверенным до конца, — произнёс Бедвир, поворачиваясь к безымянному эльфу.       Безымянный эльф неловко придержал меня за талию, стоило мне оступиться.       — Easnadh… поступки выдают в нём предателя.       — Никогда не знаешь, какие качества скрываются в предателях. Элеас.       Я сумела сделать ещё пару слабых шагов, прежде чем меня настиг сигнал об опасности. Забыв на короткий миг о боли, я вытянула шею, всматриваясь эльфу в лицо. Я не помнила, как выглядел Элеас, но сомнений не могло оставаться — это был он.       — В наше время убийцы нередко продолжают выглядеть дружелюбно, — спокойно сказал Бедвир, останавливаясь.       Элеас и глазом не моргнул. Но я почувствовала, как он тревожно стискивает моё плечо.       — Давай не будем болтать попусту, — предложил Элеас, — оставим право решать за командиром.       — Несомненно, — улыбнулся Бедвир, кладя руку на рукоять меча у пояса. — Nʼaen aebrecer a beanna. Glaeddyv vort.       У меня не возникло необходимости понимать, что сказал Бедвир. Я догадалась, что он просит Элеаса убрать оружие, которое он воровски приставил к моей спине.       — Блять… — я зажмурилась.       Бедвир посмотрел мне на лицо и понял, что ему нет смысла притворяться, что всё в порядке. До меня наконец-то дошла вся гибельность ситуации.       — Не делай глупостей, Элеас, ещё ничего не доказано, — доверительно обратился к убийце Бедвир, на этот раз на всеобщем языке. — Чего ты добьёшься, ведя себя так неразумно? Никому бы и в голову не пришло верить в то, что ты виновен. А ты так запросто берёшься за оружие?       — Кажется, теперь слишком поздно, — восковая корка спокойствия и решимости Элеаса начала таять, выявляя личину психопата. — Ты стал свидетелем, Бедвир. Я не могу рисковать… прости. Только не сейчас. Только не сейчас, когда всё почти наладилось. Вы не можете всё уничтожить. Я не позволю. Умоляю. Мне так жаль…       — Отпусти человека.       Элеас отвернулся, словно признавая поражение, и сделал шаг назад, выпуская моё плечо. Стараясь не делать резких движений, я опустила руку, сжалась, собралась отступить. В ту же секунду Элеас толкнул меня в спину, бросая на Бедвира и делая вдогонку взмах кинжалом.       Бедвир поймал меня, но тут же оттеснил прочь, парируя сумасшедшую атаку в последний момент.       Я упала на пол, ударяя подвязанную руку. Боль заглотила с головой, я задохнулась и, кажется, потеряла на какое-то время сознание. Так бы мне и лежать ничком, если бы не ожесточённая схватка, разразившаяся у меня над головой. Кто-то из эльфов наступил на меня, вынуждая проснуться.       Продолжая лежать спиной к стене, я увидела, как в тесном коридоре два эльфа пытаются найти себе места для драки. Наконец Элеас решил воспользоваться моим присутствием. Подгибая колени, он бросился в мою сторону. Бедвир среагировал незамедлительно и тут же поплатился за свою жалость к dhʼoine. Элеас победно вскричал, разворачиваясь на полпути ко мне и едва не падая при резком торможении, и огульно рубанул снизу вверх. Бедвир выронил меч, но нанести себе решающее ранение психопату так и не позволил…       Элеас споткнулся, отводя руку с кинжалом в сторону, и в этот момент Бедвир ухватил убийцу за грудки, толкая к стене. Элеас попробовал отмахнуться, надавил со всей силой на Бедвира и вынудил его оступиться. Бедвир крутанулся на месте и, громко выдохнув из лёгких воздух, вжался в стену. Элеас набросился сверху, целясь лезвием тому в горло. Бедвир, зарычав от злости, сцепил руку убийцы, не давая тому возможности додавить лезвие до его незащищённой шеи.       Я поняла, что мне необходимо встать. Это было неосуществимо, но необходимо. В жизни всегда должно оставаться место подвигу. А это мой единственный и, кажется, последний шанс его совершить.       Не чувствуя под собой собственного тела, я начала вставать. Цепляясь здоровой левой рукой за каменную стену, я попробовала подняться. Желудок толкнуло к горлу, но во рту было настолько сухо, что даже слюнки не скатилось с моих губ.       Я скосила взгляд на эльфов, прикидывая, на что я способна пойти в данной ситуации с ограниченным временем и силой.       От затратного героизма меня спас Сайлес. Полукровок возник из ниоткуда. У бедолаги вновь были сплетены за спиной руки, но ноги ему никто не стреноживал, и он с упоением и с диким воплем набежал на Элеаса.       Не ожидавший нападения со стороны Элеас округлил глаза и кулём рухнул оземь. Бедвир, не успевший прийти в себя после натужной схватки, не дыша, подскочил к предателю и сапогом вышиб у того оружие из рук. Вслед за этим Сайлес, успевший встать после столкновения, набросился на Элеаса сверху.       Полукровок уселся верхом на распластанного убийцу и, что было духу, вмазал тому лбом в лицо. Сочный хруст заглох под хриплым дыханием поверженного эльфа.       — Ублюдок! Грязный подлый ублюдок! Arse! — Сайлес вскинул голову, скаля окровавленное, испачканное лицо, и, как сумасшедший, вновь со всей одури приложил Элеаса головой.       — Довольно! — Бедвир облокотился о стену, силясь отдышаться. — Сайлес, достаточно…       — Я убью тебя, выродок… Как ты мог?! Подлое ничтожество! Урод! Думаешь, на этот раз я дам тебе уйти?! Ха, даже не надейся! — мешая свою боль с болью Элеаса, воскликнул Сайлес, продолжая разбивать собственное лицо о лицо предателя.       Чёрно-красное месиво облепило лицо полукрокровка. И даже оскаленные стиснутые зубы были запачканы кровью. Чьей — его или Элеаса, уже не разберёшь.       — Сайлес! Псих… прекрати! — выкрикнул Бедвир, обступая того со спины и силясь опрокинуть его с Элеаса на пол.       Элеас не шевелился, хотя и был жив. Бедвир опустился возле предателя на одно колено, скептически оглядел его расквашенное лицо и начал стаскивать с него оружие, запрятанное над краем пояса.       Сайлес встал, горбя плечи и сапно дыша ртом. На лбу у него влажнел сгусток крови, и зернистые капли струились по его почерневшему лицу. Он отступил назад, стараясь прийти в себя. Взгляд его отвёлся в сторону от Элеаса и замер на мне.       — О… трюфель. Я вовремя? Даже ты ещё жива? — он попробовал усмехнуться, и лицо его словно скривило спазмом.       Я попробовала закричать, но нужные слова не ложились на язык. В горле пересохло, я ощутила себя в страшном сне. Во сне, когда пытаешься крикнуть, а вместо крика лишь глотаешь тишину.       Сайлес заметил, как исказилось моё лицо, с каким ужасом я посмотрела в его сторону в тот момент, когда возникла тень у него за спиной. Полукровок повернулся на месте, встречаясь лицом к лицу с тем самым эльфом, который вместе с Лайошем должен был эскортировать его из темницы.       — Anad`enel… — со звериным оскалом прохрипел эльф, всаживая в Сайлеса нож.       Бедвир бросил взгляд за плечо, но было уже поздно. Он попробовал вскочить, на подгибающихся ногах тщась преодолеть расстояние.       — Nʼaen cweller a!..       Безымянный эльф вырвал из тела Сайлеса облепленное кровью лезвие. Сайлес покачнулся, словно не до конца понимая, что с ним произошло.       — Dead baitrs… — губы его дрогнули, словно он попытался улыбнуться или заплакать.       Сайлес отступил, скромно сгибая проткнутый бок, повернулся в мою сторону. Я успела подумать, что всё обошлось, и он в состоянии ходить с таким ранением. Но стоило мне потешиться надеждой, как Сайлес медленно осел на колени.       Безымянный эльф что-то закричал, будто провозглашая тревогу. Бедвир налетел на него, порывисто вдарил по руке, выкрикнул что-то на Старшей Речи. Возник Лайош. Краснолюд трёхэтажно выругался, попробовал взяться за оружие, но так и не понял, против кого его поднимать.       Я оттолкнулась от стены и попробовала шагнуть в сторону Сайлеса. Жалкая попытка почти увенчалась успехом. Я упала на четвереньки как раз напротив него. Сайлес взволнованно взглянул на меня, а после обессиленно осел.       — Эй… — челюсть у меня тряслась, как от холода, — эй, ты! Не надо умирать.       — Да кто ты такая… чтобы испытывать мои нервы? — с тлеющей издёвкой выдохнул Сайлес.       — Ты не можешь так… держись, слышишь? Я не хочу, чтобы ты умирал.       Сайлес завалился на бок. На его рубашке расцветало пятно крови.       — Deable, это чертовски больно… умирать. Я бы тоже этого не хотел.       — Кто-нибудь, — я посмотрела на эльфов, взывая к подмоге, но меня никто не услышал. — Помогите…       Безымянный эльф, не понимая, что происходит, попробовал ударить Бедвира. Лайош тем временем… помог подняться Элеасу.       — Элеас, хрен собачий, что тут произошло?       — Кто-нибудь… — голос мой был вовсе не слышим.       Элеас, хватаясь рукой за изуродованное лицо, отступил. Бедвир что-то закричал. Элеас бросился бежать, но шатаясь, будто бы пол под его ногами зыбился трясиной.       — Что за… — Лайош изумлённо уставился вслед эльфу. — Бедвир! Что тут, мать вашу, произошло?!       — Не дайте ему сбежать! — огрызнулся Бедвир и бросился следом. — Что же вы стоите, идиоты.       — Сайлес, молодяга, крепись, — Лайош, вовсе запутавшись, обратился в нашу сторону. — Срочно, сука, звать подмогу…       — Эй, — я боднула полукровка в плечо, — вставай…       — Да что с тобой не так… — Сайлес закрыл глаза и, признавая поражение перед смертью, завалился на спину. — С какой… стати я должен тебя слушаться? Ты — трюфель. Все беды от тебя…       Рука, которой я держала опору, подогнулась, и я прижалась сломанной конечностью к полу. Последний выстрел боли. Я бессильно упала впритирку с полуэльфом. Сквозь горячий раствор слёз увидела мечущиеся тени на потолке.       — Мне будет грустно, если тебя не станет, — слабеющим голосом произнесла я, закрывая глаза. — Я не хочу отчитываться перед Иорветом в одиночку…       — Настоящая мерзавка… Я уж было поразился праведности твоих чувств. Все люди одинаковы. Без исключения. Пользуются, пока видят выгоду…       — В конце концов… — я сглотнула, — конец этой истории настанет. Да. Он обязательно настанет.       — Истории?..       — Знаешь, теперь мне кажется… я хочу зайти так далеко, как только смогу. Даже если страшно и больно. Поэтому я не хочу больше никого терять. Не подводи меня, Сайлес, слышишь?       — Слышу.       — Я… обязую тебя жить.       — Это так по-детски.       Зыбучий сон увлёк меня на дно.

***

      Поначалу была речная хлябь.       Вдыхающая в себя пучина с прогорклым вкусом прогнившей воды. И нежное чувство притяжения, уволакивающее на дно.       Гул плотных волн.       Тонуть — тревожно, но приятно. Замкнутость в неподвижном теле, неспособном выбраться на свет. Замкнутость сознания настолько глубоко, что не слышно мыслей.       Если бы была возможность мыслить, то я безусловно про себя отметила бы — «наконец-то». Чувство оправданности. Моей вины, что «потонула» нет. Я не делала выбор, я всё ещё колебалась, а тут — тону, и нет больше ни в чём моего причастия. Остаться или исчезнуть, вернуться или уйти… но, разве я куда-то стремилась?       Я продолжаю идти ко дну, но только в груди начинает разгораться жгучее чувство волнения. Как можно так просто тонуть, если не помнишь, что оставил на свету?..       Я попробовала вспомнить. Пока ещё не было слишком поздно, пока не достигла земляной тверди дна.       Ничего не помнилось. Всё было стёрто.       В груди, как пламя, забилось сердце. Не зажигалка, но в целом. Фитилёк.       Нужно вспомнить, прежде чем утонуть.       — Ягодка, я, конечно, не претендую на роль губителя чьих-то посторонних отношений, но, не могу не подчеркнуть, что ты… отнюдь не посторонний для меня человечек, — сказал Лютик.       — Очень мило, Лютя, — улыбнулась я. — Только я не совсем врубилась, про что ты говоришь.       — Понимаешь, тыковка, — запальчиво проговорил бард, взволнованно клонясь ближе к моему уху, — я стал тревожиться за твоё невинное девичье сердчишко. Не стану спорить, ты уже взрослая, самостоятельная женщина, но, видно, вовсе не смыслящая ничего в отношениях. Дело в том, цветик, что становиться походной… ох, боги! Походной подстилкой для темерского капитана не совсем то, что тебе подходит. Нет-нет, давай, ты не будешь смотреть на меня с таким видом!       — Ты назвал меня походной подстилкой, — строго отозвалась я.       — Не придирайся к гиперболам, тыковка. Я просто пытался усилить твоё впечатление от моих слов.       — Тебе удалось. Поздравляю. Ты произвёл на меня просто ужасное впечатление, ты, хамло.       — Послушай, цветик… дело не в том, кем я считаю тебя. А я, позволь признаться честно, считаю тебя безумно привлекательной молодой особой с чистым, невинным сердцем…       — Лютик. Не издевайся надо мной.       — Разве ж я посмел?! Ха! Издеваться! Издеваешься над собой только ты, моя дорогая. Оглянись вокруг… знаешь, где мы?       Сердце моё забилось чаще. Я не знала, не помнила…       — Мы в лагере солдат, готовых ринуться в бой. Здесь место лишь шлюхам, рискующим всем ради прокорма, и могущественным ведьмам, способным сжечь все эти равнины и горы дотла. При этом некоторые умудряются совмещать обязанности первых и вторых, но не в этом суть… Тебе здесь вовсе не место, ягодка. То, что капитан Синих Полосок следит за тобой дюжее, чем мать за непотребной девкой, вовсе не значит, что он…       — Что о-он?       — Это не любовь, душа моя. Плотское удовольствие.       А вот теперь уже вспоминать дальше не хочется вовсе. Боль, вначале возникшая, как душевная, возгорелась и переросла в физическую. Я ворохнулась.       — Самое ужасное в сей трагедии, ягодка, что ты, как мне кажется, осознаёшь это… И, помимо воли, испытываешь к нему подобие жалости. А испытывать жалость к мужчине — это самое скверное. Это губит обоих.       Как же чертовски больно! Хватит. Не нужно было тянуться к свету. Это оказалось больно.       Быстрей бы утонуть.       — Думаешь, раз ты великий маэстро, — огрызнулась я, — то можешь так просто разбираться в чувствах других?       — Ох, ягодка, поживи с моё… Я, как никто иной на сём белом свете разбираюсь в теме людских чувств.       — Количество романов, Лютик, вовсе не означает, что человек разбирается в любви, — разозлилась я.       — Хм, дело куда серьёзней, чем мне предполагалось, — Лютик качает головой. — Хорошо. Тогда ответь мне вот что. Ты, в самом деле можешь представить себе, как Вернон Роше любит тебя чисто платонически?       — Встречный вопрос, Лютя, — я не улыбаюсь, — как тогда должна выглядеть платоническая любовь? Платоническая любовь — синоним настоящей, вечной любви? Тогда вот ещё вопрос. Зачем мне твоя платоническая любовь? Такой любви мне и от тебя хватает. А… капитан, он любит, как умеет. Может, не умеет, но пускай на мне учится. Учится и не торопится, у него и без того много дел. Ты прав, Лютик, любовь вряд ли займёт в его сердце первое место, но пусть он хотя бы продолжает помнить, что это такое. Потому что когда война закончится, а я проснусь, чтобы он не оказался в положении, что нужно учиться жить заново.       Я пробую пошевелиться. Плотная вода сковывает всё моё тело, мышцы рвутся в горячей беспомощности. Тяжело. Не могу. Хочу, но не могу.       — Ты удивляешь меня с каждым днём всё больше и больше, дорогуша. Карты мои биты, — вздохнул Лютик. — Последний встречный вопрос и я сдаюсь. Почему тебя это так заботит?       Я размыкаю губы, делаю глубокий, отчаянный вздох. Я смеюсь. Мне радостно. Лёгкие сковывает холод. Сплошной привкус прогорклой воды.       Я нервно смеюсь, глядя на Лютика.       И меркнет свет, и падает занавес.       А потом…       Я догадываюсь, что происходит.       Мерное гудение аппарата искусственного дыхания. Виброзвонкий сигнал. Щелчок, скрип, сгусток звуков с улицы. Со двора, на котором кричат радостные дети. Кто-то открыл форточку.       — Володя! Не тыкай девушку в руку! Не видишь, она загипсована?! — этот голос мне не знаком.       — Ну, ба-аб, она ж дрыхнет, — и этот тоже.       Какой-то карапуз.       — Противный ребёнок! Не дрыхнет, а проходит лечение…       — Ба-аб, эта тётенька померла, да?       — Володя!       — Ну ба-а…       — Боже мой, за что мне такое наказание?!.. Володя, постой у окошка и не мешай бабушке. Не трогай «тётеньку», а то она проснётся и будет ругаться! Сейчас я закончу в палате и мы пойдём в лаборантскую пить чай с конфетами.       — Ба-аб.       — Ну что ещё?       — А почему эта тётенька тут лежит?       — Потому что её задавил кораблик.       — Ва-а! А это как?!       — А вот так. Заплыла за буйки, а капитан своим корабликом и наехал.       — Круто.       — Пресвятая богородица… Володя! Маленький негодник, я же сказала тебе, не трогай больную!       — У неё какая-то фигня в носу, ба-а.       — Это дыхательные трубки! Будешь себя плохо вести, тебе такую в попу вставят.       — А-а! Не надо, ба! Ба… Ба? А что ты делаешь?       — Твоя бабушка санитарка, а что делают санитарки?       — Э… моют какашки?       — Правильно, но сейчас я делаю укольчик.       — Когда мы пойдём кушать конфеты?       — Володя, не мешай бабушке, а то бабушка старая, не то вколет…       Ребёнок замолчал.       Будь на то моя воля, я бы в недоумении моргнула. Но веки у меня были плотно закрыты, а тело не осязало даже покрывало.       Я попробовала заснуть. Мне нужно вернуться. Я не хочу находиться в этом мире… я должна вернуться. И я вернусь, потому что история ещё не подошла к концу. Я просто не могу оставить её незаконченной.       — Эй, пс, — голос мальчика прозвучал у меня над самым ухом, — тётя, тётя… Хе-хе. Трынди-брынди балалайка, под столом сидит бабайка… А на стуле крокодил! Он и тётю заглотил…       Сознание моё понеслось прочь.       — Володя! Господи! Зачем ты это вынул?!       Спасибо, Володя…

***

      Мальчонка прыгнул с дощатого настила в лужу. Слякоть со смачным хлюпаньем разлетелась брызгами, и несколько капель заляпало ребёнку трусы.       Выглядел мальчонка вполне себе обычно. Он был чуток нескладен, как медвежонок, но достаточно суетлив для своего детсадовского возраста. Одет он был в подвязанную рубашонку, зелёную курточку и башмачки. Смущало только то, что ребёнок бегал без штанов, в одних трусиках. Я решила, что погода и вправду выдалась тёплой, а мальчику просто жарко было бегать и в куртке, и в штанах. Пришлось от чего-то отказаться.       Хотя, сказать по правде, смущало меня в нём больше не отсутствие штанишек.

Король в поход собрался, Наелся кислых щей. В походе обосрался, И помер в тот же день! *

      Мальчонка снова спрыгнул в лужу и едва не поскользнулся на ослизистом камне.       На голове у ребёнка, подобно гвардейскому шлему, был нахлобучен ночной горшок.

Его похоронили, Где раньше был сортир. В могилу положили Обосранный мундир!

      У него явно был сдвиг в головке.       Мальчонка схватил с земли палку и начал изображать из себя отважного генералиссимуса.       Не удивительно, что он играл в гордом одиночестве.       Я закрыла глаза, мысленно отвлекаясь от реальности, откинула голову назад, подставив лицо дневным лучам солнца.       Сидела я на выщербленных ступенях возле деревянных лачуг для нищих. Здесь располагалась окраина города и здесь расположились скояʼтаэли Иорвета. Один из эльфов как раз стоял неподалёку, скучая на посту.       Сломанная рука моя покоилась в фиксирующем её бандаже, и больше не напоминала о себе болями всякий раз, стоило мне резко пошевелиться. Когда я очнулась, она была уже немного исцелена, но для полного выздоровления требовалось время. Прекрасный предлог для Роше, чтобы отбрыкаться от тренировки… Вопрос заключался теперь в другом — когда мне вновь выпадет шанс встретиться с ним.       Пока я была без сознания, многое успело произойти. В частности, Геральт заключил с Иорветом и Филиппой соглашение. От него теперь требовалось принять непосредственное участие в пробуждении Саскии. Хотя для меня по-прежнему оставалось загадкой, как Саския оказалась отравленной. Сомневаюсь, что у Филиппы были заготовлены все нужные артефакты для её пробуждения. Может, чародейка знала, что придёт ведьмак, силой которого можно будет воспользоваться?       От раздумий у меня заболела голова.       Я открыла глаза. Передо мной стоял мальчонка с горшком на голове. Он как-то странно смотрел на меня. У меня возникло дурное предчувствие.       — Эм… привет, — я растеряно улыбнулась.       Мальчонка не ответил. Он как-то странно склонил головку, начал задумчиво топтаться на месте, как дурачок, не сводя с меня своего жуткого взгляда. Этот засранец явно что-то замышлял против меня.       Только тут я, кажется, поняла, какие чувства испытывал каждый раз Роше, когда я начинала к нему приставать.       Просто ужас.       — Тёта, — обратился ко мне мальчик-горшок, — ты с эльфами ватажишься?       — Ну… можно и так сказать.       — Дык ага?       — «Дык-ага», — я согласно кивнула.       — Тёта, а уши-то у тебя длинные? Энтать и зажимаешь их папахой?       Мальчонка подошёл поближе и без стеснения погладил на моей голове бобровую шапку, едва не выдернул пёрышко. Я вовремя попридержала его ручонки.       — С чего ты решил?       — Эк с эльфами ж…       — Ну и что?       Мир глазами Роше начинал действительно настораживать.       Мальчонка в нерешительности взялся на горшок у себя на голове, опустил его себе на глаза, постоял в таком положении, будто сосредоточенно над чем-то размышляя.       — Мальчик… зачем ты горшок на голову надел?       Мальчонка резко вскинул горшок у себя на голове и злобно уставился на меня. Физиономия у него скривилась, и он стал похож на злого гамадрила, который вот-вот накинется на меня и отдубасит горшком.       — Это шишак! Эк у латника, какой с гербами!       — А-а… прости. Буду знать.       — Ты грязнющая! Вона и не смыслишь… Себе горшок и вешай!       — Чё?! Ты как со старшими разговариваешь, засранец малолетний?! Сейчас «тёта» как надаёт тебе по заднице…       К моему собственному удивлению, запугивание прозвучало без особой острастки, скорее даже наоборот, с шаловливой интонацией. Мальчонка в недоумении глянул на меня из-под горшка, а затем щербато улыбнулся и засмеялся.       — Грязнущая! Грязнущая! Как Яга! Ха-ха!       — Всё, малец, сейчас тётя-Яга тебя слопает! Бэ-бэ-бэ! — я скорчила дурацкую мину, изображая изголодавшегося зомби.       Мальчонка восторженно запищал, как напуганный поросёнок, и прыснул наутёк, но ровно с той торопливостью, которая позволила бы мне за ним угнаться.       Я тяжеловато поднялась на ноги и, сомнамбулически вышагивая, медленно двинулась в его сторону, выставив вперёд здоровую руку. Для полноты ощущений я свесила язык и закатила глаза.       Мальчонка едва не обоссался от радости и веселья.       — Ты просто ходячий апогей идиотизма…       Я отвлеклась и посмотрела на Сайлеса. Полукровок стоял позади меня, и из-под запахнутой рубахи на его теле виднелись бинты. Одну руку он болезненно прислонял к животу, будто опасаясь, что в любой момент швы на ране разойдутся и он выронит из себя что-нибудь ценное и жизненно необходимое.       От неожиданности я споткнулась и едва не рухнула в грязь. Сайлес вовремя подскочил, забыв на время о собственном хрупком состоянии, и подхватил меня за локоть здоровой руки.       — У тебя явно не все дома, — фыркнул он, выпуская мою руку.       — Всё-таки, ты жив…       Сайлес надменно распрямил плечи и глянул на меня с косой ухмылкой. Он умыл лицо, и теперь лишних черт ему добавляли лишь отмытые ссадины и царапины. Синяки и кровоподтёки ему тоже стёрли. Наверное, магией. Без магии он бы не стоял сейчас передо мной. Как и моя рука бы сейчас не висела в косынке, восстанавливаясь. Анонимный целитель, возможно, не смог вынести всей фееричности расквашенной физиономии эльфа, после того, как тот воспользовался ею, как дубинкой, раз не поскупился на дополнительную коррекцию его лица.       — Вначале я подумал, что ты преувеличиваешь мои возможности, обязуя остаться в живых, — находчиво доложил Сайлес. — Но, в конечном итоге, ты не так уж и ошиблась. Ну, выполнил я твою просьбу?       — Ха, несомненно… — я растрогано приобняла себя здоровой рукой за больное плечо.       — А это значит, — полукровок с победным озорством указал мне пальцем в нос, — теперь твоя очередь.       — Э?       — Теперь ты обязана выполнить моё желание.       — Не думаю, что способна… Знаешь, я не для всех желаний подхожу. Кхм.       — Эй-ей, трюфель, не отнекивайся. Я всего лишь хочу выпить с тобой. За наше тесное сотрудничество. А, как тебе идейка?       — Какое ещё сотрудничество?!       — Коалиция в составе трюфеля и рыжика елового. Ну, как тебе? Мне тоже кажется, что блеск. Так ты согласна напиться?       — Знаешь… не хотелось бы напиваться. Мне сейчас не до этого. Выпить бы чего выпила, но чтобы до усрачки — нет уж, изволь. Ещё я бы попробовала ваш местный ламбас. Не обязательно с маслом.       — Хм… если пить не для того, чтобы напиться, то зачем вообще?       Кажется, Сайлес в этот момент открыл для себя великую истину, взгляд его поэтично уставился в сторону. От впадения в философствование его оградил мальчонка, подскочивший в этот момент к Сайлесу и пнувший его под колено. Полуэльф подпрыгнул, подгибая ушибленную ногу, как фламинго.       — Deable aep arse! Ты бессмертный что ли, малец?! Дерьмо… Арья, что это за шелупень?!       — Это отважный рыцарь, защищающий честь своей дамы и не дающий всяким проходимцам её споить, — я с тоской вспомнила о Ферреро.       — Проходимцам?! Я думал, мы с тобой поладили… Дерьмо! Малец, брысь! Какого… почему у него горшок на башке? У вас, у людей, фишка такая?       Мой обкаканный рыцарь вторично пнул полуэльфа, на этот раз, под другую коленную чашечку.       Сайлес взвыл. Видимо, у мальчонки был лихой удар.       — Получай, хмырное рыло! — завопил горшечник обрадованный тем, что я подсказала ему новую игру.       — Эй, малец, сейчас ты у меня схлопочешь… — процедил Сайлес, выпрямляя колени.       — В нашей маленькой компаньи кто-то громко навонял! Раз! Два! Три! Это верно будешь ты! — мальчонка тыкнул пальцем в поверженного полуэльфа и злобно засмеялся.       — Э-э?!       — Сайлес, ай-яй, как не стыдно? — я укоризненно покачала головой, стушёвывая улыбку.       — Ложь, пиздёж и провокация!       — Не выражайся при ребёнке!       — Где ты тут видишь ребёнка?! Я вижу только какое-то вонючее недоразумение с горшком на голове!       — Это шишак! Эк у латника! Шиша-ак! — заныл мальчонка.       — Que?       — Сайлес! Зачем ты его обидел? Не слушай его. Конечно, это шишак.       — Хмырик! Грязный хмырик! — завопил мальчонка, тыча в Сайлеса пальцем.       — Я его удавлю… Всё. С меня довольно. Брысь, малец, пока не осерчал. А ты — хватит дурачиться, мы собирались пойти выпить.       — Хм… ты подозрительный тип, и я не горю желанием надираться с тобой на пару.       — Тёта, уходишь?       Мальчонка обиженно глянул на меня из-под горшка. Я захотела осторожно постучать его по шишаку, но стоило мне протянуть руку, как малец тревожно отпрянул, закрывая горшок на голове руками.       — Я ещё вернусь, — рассеянно пообещала я, насторожившись его поведением, — и мы обязательно сыграем, как следует. Придумывай нам пока игру. Только без членовредительства.       Мальчонка ворохнулся наутёк, отчаянно крича на всю улицу:       — Бабушка-а-а!       — Ха! Кажется, ты его напугала. Он предпочёл бы больше никогда с тобой не встречаться, — усмехнулся Сайлес, явно довольный, что малец убрался восвояси.       — Он не первый, он не последний, — вздохнула я, задетая его замечанием. Мальчонка казался мне храбрее. Мне думалось, он маленький психопат, а с психами всегда легче.       — Идём, мне не терпится захмелеть, — махнул рукой Сайлес, вальяжной походкой направляясь вниз со склона.       Я без лишних препирательств шагнула вслед за ним, но тут же кто-то цепко придержал меня за руку.       — Куда ты собралась, dhʼoine? — у эльфа-полицая был совсем мальчишеский голос. — Я уже убивал женщин.* Не думай сбежать.       Внутри меня всё похолодело. Я повернулась и встретилась взглядом с рассерженным эльфом. Это был тот самый, который нудился в патруле.       — Я просто… — мне не удалось договорить.       Сайлес встал между мной и полицаем.       — В чём дело, брат?       — Брат? Смеешь меня так называть? — с готовностью спросил полицай. — Куда ты собрался тащить эту dhoine? Думал, вам удастся так просто ускользнуть у нас из-под носа?       — На что ты злишься? — опасно прищурился Сайлес.       — Меня злит одна только мысль, что какой-то грязный полукровка-предатель братается с нами, — прорычал эльф. — Иорвет сдерёт с тебя шкуру, если ты только попробуешь сбежать, anad`enel.       Я в очередной раз убедилась, насколько же не выводящаяся ненависть в крови эльфов. Вражда к людям проросла в них насквозь, и даже сейчас она не позволяла им мыслить здраво. Элеас выдал себя, ему даже удалось сбежать из города, но его соратники по-прежнему испытывали сомнения, что seidhe, а не anad`enel оказался настоящим предателем и братоубийцей.       — Сбежать? — горестно усмехнулся Сайлес, тая во взгляде злобу. — Ты умом тронулся, Риан? Я не предатель, и ты не вправе меня им считать.       — Он считает тебя полукровкой, — мне не стоило лезть в разговор, но от отвращения я не смогла сдержаться, — и этого ему достаточно. Ярый нацист.       Риан потянулся к оружию. Сайлес сцепил кулак, пригнулся. Но тут из ниоткуда возник Иорвет. Атаман не стал либеральничать, предостерегающе ударил кулаком Риану в грудь, вынуждая того отступить. После Иорвет глянул в мою сторону, и взгляд его с тугим недоумением задержался на моей бобровой шапке.       — Ещё мне не хватало разногласий в строю, — опасно-остерегающим тоном сказал атаман, взяв себя в руки. — Чинить самосуд мы не станем. На такое способны лишь люди. Риан, убери оружие.       — Но они пытались сбежать… — эльф сглотнул желчь.       — Раз так, — спокойно сказал Иорвет, отводя взгляд, — то счастливого этим двоим пути. Сathu. Если они думают живыми вернуться в лагерь каэдвенцев, то пускай рискнут жизнями. Ellʼea? — атаман посмотрел мне в лицо, на мою шапку, потом опять мне в лицо и хищно осклабился. — Тебя это устроит, weddin? Или ты и не собиралась никуда сбегать? Даже сумасшедшие вынуждены подчиняться воле обстоятельств.       — Ты прав, дедушка Иорвет, — без особого удовольствия съехидничала я, щерясь в полуулыбке, — я не собираюсь сбегать. Собралась прогуляться до таверны. На этом всё.       Любой здравомыслящий dhoine на моём месте уже должен был дать дёру. Но я явно перепила чая с чабрецом с утра — глухая апатия заглушала тревогу. Роше бы начал тревожиться за моё спокойное состояние, приняв его за затишье перед бурей.       — Тогда я за тебя спокоен. Погоди… — Иорвет с каким-то непривычным для него баловством наклонился ко мне, словно желая растолковать мне простую истину, и приятельски похлопал меня по шапке. — Мне всё равно отныне, что станется с тобой, weddin. Можешь как можно скорее сдохнуть и выплясывать полуночницей на обломках сожжённой деревни, но не попадайся мне на глаза. Ведьмак твой заключил со мной соглашение, и от меня требуется не причинять тебе больше вреда. Поэтому можешь проваливать. Всё, что меня заботит в настоящее время — жизнь Саскии. А замешана ты в её… отравлении или нет — мне лучше этого не знать. Потому что может произойти так, что соглашение будет расторгнуто. Риан в замешательстве искоса поглядывал на командира, но ни звука больше не произнёс. Сайлес старался не смотреть на атамана, будто опасаясь, что тот способен вспомнить о его существовании и испепелить на месте.       — Да неужели? — я картинно загнула бровь. — И ты больше ничего не собираешься у меня выпытывать? А? Дед Иорвет, какой ты загадочный… То костеришь, грозишься руки-ноги оторвать, вопросами сыплешь, а теперь вот всякий интерес ко мне пропал?! Обидно, знаешь ли. Какого, блять, лешего тогда, спрашивается, ты мне руку сломал?!       Иорвет загадочно провёл рукой в перчатке перед своим лицом, будто собираясь показать мне фокус-покус, сорвав с себя личину эльфа. Но ничего не изменилось. Роше на его месте не возникло, атаман остался самим собой во всём своём суровом великолепии.       — Я просто сумасшедший, weddin. Пора бы тебе уже зарубить это себе на носу, пока не стало слишком поздно. И сними этот идиотский мех со своей головы. Выглядишь, как сморчок, и это меня злит. Увижу тебя хоть ещё раз — первую стрелу пущу тебе в голову.

***

      Наконец-то сбежав от присутствия Иорвета и отойдя на относительно безопасное расстояние, я вдруг со щекотливым волнением поняла, что всё самое сложное осталось позади. Ведь так всегда бывает в путешествиях — утомительная дорога, заселение в отель, встреча с местными аборигенами, а это всё самое изматывающее. Теперь мне предстояло только расслабиться и получать удовольствие. Хотя я уже на тот момент предчувствовала, что могу ошибаться на свой же счёт…       Прежде всего, меня потряс сам город. Наверное, всё заключалось в том, что у меня у самой были завышенные требования до нынешнего дня. Верген, как место интимно-ценное, всегда ассоциировался у меня со всеми удобствами и возможными представляемыми красотами. Но куда, простите, делась вся мною предвидимая вергенская романтика? Где уникальный городской краснолюдской фольклор, лежащий в основе архитектурной концепции, блять?       Верген был суров и находчив, как истинный краснолюд, и представлял себя в стиле какого-то нарочито грубого брутализма, если даже кое-где не попахивало сталинским ампиром. Фасады домов имели массивные, увесистые формы и грозили, того и гляди, рухнуть туристу на голову. Никаких лишних декораций, ни яркой облицовки — только красные деревянные двери. Это наводило на мысль, что в Вергене водился свой краснолюдский Моисей… *В остальном я так и не разглядела никакой экзотики.       Обаяние античного селения навеивали лишь захудалые лачуги, ютящиеся где попало, как проросты мха, и курицы.       О да, куриц на улицах было немерено. На протяжении всего пути, что Сайлес вёл меня к эпицентру городской жизни, я не раз подавляла в себе желание пнуть одну из кудахчущих хохлаток. Меня останавливал страх, что моё преступление против Вергена будет замечено и на меня набросятся местные жители.* В очередной раз свататься с козой в переулке и чесать задницу вилами я не желала.       — Трюфель, я с кем сейчас беседую? Что ты слышишь, когда я говорю — квохтанье?       Сайлес рассерженно пнул курицу, ставшую случайной жертвой.       Я задержала шаг, прислушалась. Но вовсе не к полуэльфу.

С песней молодецкой в бой идём с рассвета. У скояʼтаэлей не собьёшь прицел! Грянем песню про пехоту Иорвета, Про великих лучников, про ливень метких стрел…

      Интернациональность населения Вергена вселяла надежду на то, что не весь мой тур запорот окончательно. Добросердечные находчивые эльфы должны были скрасить местную скуку.       — Трюфель? Ты куда ринулась?! Да стой же ты…       На одной из тесных улочек устроилась банда эльфов. Лесные франты расселись в тесном кругу, передавая друг другу табак. Один из эльфов, занимавший самое завидное место — на высоких ступенях крыльца, — поэтично декламировал обо всём подряд.       — Расцветали яблони и груши… кхе-кхе. Поплыли туманы над рекой!       — Кхе-кхе…       — Выходила на берег девчушка, на высокий берег, на крутой…       — Проваливай, человек.       Я подкралась слишком близко и меня заметили. Местная достопримечательность — лесные удальцы. Эх, главное — не спугнуть.       Сайлес, дорогуша, сделай парочку снимков со мной на фоне местного колорита обывателей. Быстрей, пока они не разбежались.       — Что, послушать нельзя? — с терпкой горечью отозвалась я.       В ответ мне прозвучал до жути знакомый женский голос, опасно-тихий, шипящий.       — Ещё один шаг — и ты будешь убита.       — Не пужай, Елена, — отмахнулся один из обкурившихся эльфов, — под одну гребёнку всех людей не стриги. Они — они тоже разные…       — Заткнись, Ангрэн. Эта dhoine раздражает меня, как оса.       С запоздало ворохнувшейся тревогой я разглядела на выступе знакомый силуэт эльфки. Елена Евгеньевна продолжала меня преследовать с маниакальной настойчивостью.       — А что дальше? — утратив ко мне всякий интерес, кто-то из закоптившихся эльфов обратился к песеннику.       — А дальше… кхе-кхе, — судя по сбивчивому кашлю, поэт забыл.       — Выходила, песню заводила-а, — тихонько напела я, — про-а степного-ого сизого-о орла-а…       Курильщики ошеломлённо уставились на меня. Кто-то кашлянул.       — Верно, — не тая обиды в голосе, кивнул песенник.       — Только там не «девчушка» поётся, — сказала я, зачем-то указывая пальцем на поэта, — а «Катюша».       — Катюша? Что ещё за Катюша? — с ленцой моргнул один из эльфов.       — Танк такой, — подтрунила я.       — Que?..       — Танк, который фашистов бомбил, — для эльфов я, наверное, вдруг стала назойливой табачной иллюзией, — он выезжал, и все немцы разбегались.       — Que sueccʼs? — эльф в чудной шапке почесал нос, не сдержался, чихнул.       — Elaine tedd aʼtaeghane, a… — пуская дым из ушей, улыбнулся его товарищ.       — Amadan, — процедила сквозь стиснутые зубы Елена и отвернулась.       Только тут я заметила, что эльфка держит на коленях меч с широким лезвием. Елена повернулась ко мне слепым глазом и, низко опустив голову, начала соскребать с лезвия ржавчину.       — Пойдём, — Сайлес осторожно коснулся моего плеча. — Сегодня тебе не стоит разговаривать больше с эльфами. Думаю, компания краснолюдов тебе больше подойдёт.

***

      Я двинулась следом за Сайлесом. Мой чичероне шёл уверенно, вовсе позабыв о своём ранении. Он периодически оглядывался на отстающую позади меня, отмечая моё присутствие.       — Ты опять меня не слушаешь? — Сайлес наградил меня красноречивым устало-обвиняющим взглядом.       — А? — я отвлеклась от любования небом и посмотрела в ответ на полуэльфа.       — Если не хочешь меня слушать, — сказал тот, — то говори сама.       — Небо, — я долго пыталась подобрать подходящие слова, — оно синее, как цветы горчанки.       Я вспомнила синие цветы, растущие у подножия ущелий. Их я вплетала в венки, когда удавалось бывать в тех местах. А к ведьмакам я наведывалась часто.       — Значит, всё плохо, — пожал плечами Сайлес.       — Почему?       — У её листьев очень горький вкус, — ответил полукровок, — и даже название этого цветка несёт в себе «горечь». Небо над Вергеном, — он поднял голову и без должного вдохновения посмотрел на небо, — синее, как цветы горчанки — хм, не хлебнуть бы нам горчанки…       — Тебе лишь бы выпить, — я решила серьёзно обидеться.       — Да ты не поняла, — Сайлес наклонил голову и искоса глянул на меня, — это такое выражение. «Хлебнуть горчанки». Дурёха, ничего не знаешь, а всё строишь из себя важную шишку.       — Ничего я из себя не строю, — буркнула я, отводя взгляд.       Мы подошли к Махакамским воротам, оставалось только обогнуть лестницу и спуститься в город. Но я, вдруг охваченная фееричным чувством вдохновения, взошла на стену и, остановившись на самом краю, посмотрела вдаль. На стене ходил дозорный-краснолюд, но стена сама по себе была настолько широкой, что и он оставался где-то вдалеке.       Лагерь каэдвенцев был ещё дальше.       — Ну, чего встала?       На стену опустился ветер, как дракон опускается на вершину скалы, размётывая взмахами своих крыльев сор и спокойствие. Я расслабила плечи, приподняла голову, вдыхая полной грудью бражный привкус ветра. Наверное, это самое крутое на свете — уметь обращаться в дракона. Саскии чертовски повезло. Ты не боишься обжечься, не боишься разбиться, упав с высоты, не боишься быть привязанным к одной точке на земле. Что может быть чудесней?       — Долго собираешься так стоять?       Я обвела взглядом выстывающее небо. Подумать только, какой простор. А ведь где-то там, за стелющейся меж ущелий мглой, находятся люди, которых я знаю. Должна знать. Думаю, что знаю.       Я повернулась и, лукаво щурясь, посмотрела на Сайлеса. Тот скучающе высунул язык.       — Да-да, сейчас, уже иду. Только пошлю одного сизого орла, и пойдём…       — Е-э?..       Я сделала пару шажочков вперёд, будто столь мизерное усилие сократит между мной и Роше всё то расстояние, выросшее за эти несколько дней.       Я приложила ладони рупором к щекам, набрала в грудь как можно больше воздуха.       Ну и не надо, Роше. Ну и пожалуйста. Не захотел избавлять меня от мучений? Не захотел же, да? Тебе ведь явно нравится наблюдать за моими мучениями, злодей. Ты садист на свой манер. Раз ты обязал меня жить, то я не буду пока что жаловаться. На этом свете есть вещи, достойные моего внимания и моих сил — еда, выпивка, горячая ванна. Вот ради этого я и буду жить, всем психам наперекор. А ты, Роше…       — Пошёл ты на хуй! Пиздюк, блять! Слышишь?! Иди на хуй!       Пока я, зажмурившись, кричала в пустоту, я не могла видеть, как Сайлес, стоящий за моей спиной, исступлённо бледнеет, а краснолюд-дозорный в недоумении поворачивается и глядит в мою сторону.       — Что?! Тоже меня на хуй хочешь послать?! А?! — радостно завопила я, едва ли не подскакивая на месте от охватившего меня бурного волнения. — Так давай обнимемся и вместе на хуй пойдём! Гандон!       Я открыла глаза как раз в тот момент, когда краснолюд-дозорный, направляясь в нашу с Сайлесом сторону, вскинул над головой двумя руками рогатину.       — Ты мне-то?! Э?! Этать ты мне, захребетница?! — вопил надвигающийся краснолюд-дозорный.       — Ась? — я с изумлением посмотрела на стремительно ускоряющегося бородача.       Выглядел дозорный устрашающе: помятый шлем, чумазая физиономия и кривая рогатина. Огромная увесистая штуковина, способная пробить в моей черепушке дырку.       Вдруг, меня осенило. Дозорный подумал, что я кричала ему…       — Трюфель, — пропыхтел Сайлес, прикусивший от удивления язык, — ты совсем уж ёбнулась?       — Блять… бежим! — я крутанулась на месте и прыснула наутёк, на ходу цепляя Сайлеса за рукав.

***

      — Разве у тебя нет ушей?! Разве ты не слышала того, что я тебе сказал?       От ажиотажа и затянувшегося бега я никак не могла прийти в себя. В тамбуре таверны оказалось гораздо теплее, чем на улице, и я почти тут же вспотела.       Сайлес навис надо мной, как истукан. Выглядел он встревожено — ну, конечно, удирать по городу от разъярённого краснолюда, размахивающего над головой рогатиной!       Так что продолжать экскурсию по городу, пока там рыскает свирепый страж порядка, было бессмысленно.       — Помнится, — выдохнула я, натягивая измученную улыбку, — ты хотел выпить?       — Не думай даже уходить от темы, — сунув пальцы мне под шапку, Сайлес нагло схватил меня за ухо, как нашкодившую девчонку. Ногти у него оказались длинными и острыми, (в плену ему явно было не до маникюра), и он умудрился поцарапать мне кожу на шее.       Когда мы вбегали в таверну, я успела разглядеть вывеску — сдобная нагая толстуха поливала себя черпаком, сидя в котле. Кажется, в тот момент я впервые увидела краснолюдскую самку, пускай и нарисованную. Если память мне не изменяла, таверна в Вергене как раз называлась «Котёл». Если приложить хер к носу, то можно было быстренько догадаться, что мы оказались как раз в ней.       Взмыленные, взъерошенные, да к тому же поломанные иногородние туристы, то есть мы, ввалились из тамбура в саму таверну.       Стоило лишь переступить порог, как любой на месте получал ударом запахов по носу. Я получила и едва устояла на ногах… Да я человеческой еды уже как несколько дней во рту не держала! А тут такое совращение организма!       Пока я судорожно принюхивалась, пробуя определить состав меню, Сайлес обогнул меня и поплёлся по направлению барной стойки.       — Во… ещё один.       На меня кто-то откровенно таращился. Парочка краснолюдов-собутыльников, устроившихся за столом ближе всех к выходу, поглядывали на меня. Один из них нарочито громко высказывал своё расистское мнение, явно намереваясь задеть мои чувства. Их разговор не минул моих ушей:       — Впусти одного человека, глядь, а за ним уже сотня припрётся.       — Хм, дружище, да ты гля. Баба. Человечья баба.       Я деликатно сделала вид, что заинтересована декором закопчённого потолка.       — Говорят, — вспыльчиво провозгласил краснолюд за столом, — человечья баба одна как к мужику подсядет, так у неё уже брюхо вздувается.       Его лысый приятель не стал спорить, только неприятно усмехнулся, глядя на меня исподлобья. Я тревожно бросила взгляд в сторону, ища Сайлеса. Полуэльфа вовсе не заботила моя честь, он уже зачитывал трактирщику список желаемого алкоголя. Я осторожно покосилась на краснолюдов за столом и, по-прежнему столкнувшись с их прицельным вниманием, поспешила отойти.       На стойке бара в дружный ряд стояли дымящиеся кувшины с напитками. Подойдя ближе, я определила глинтвейн, мёд с можжевеловыми ягодами и дешёвый эль. Я указала трактирщику на один из плоских кувшинов.       — Извините, а что это такое?       Краснолюд-трактирщик смерил меня недоверчиво-подозрительным взглядом. Ответил он с явным презрением, потому что его зычный голос прозвучал с обидной толикой недовольства.       — Козья кровь.       Трактирщик отвлёкся на Сайлеса, который уже запихивал в рот орехи, и не мог видеть моей ответной реакции. Я удивлённо заглянула в кувшин, будто надеясь разглядеть на его дне козью шерсть или плавающее глазное яблоко.       — Мамочки… а зачем вам тут на столе кровь? А если её кто-нибудь выпьет? — спросила я.       Краснолюд-трактирщик бросил костерить Сайлеса, когда тот швырнул на стойку пару гнутых монет. Коротышка-старик раздосадовано зафырчал, явно озабоченный нашим нежеланным явлением.       — Козья кровь с вином, милсдарыня, мужчинам для тяжёлой работы приноровлённым как раз. Ну, и от желтухи помогает.       Я опасливо посторонилась, будто боясь уронить ненароком кувшин с драгоценным мужским снадобьем.       — Вы с собой не наливаете? — спросила я.       — Простите? — не понял трактирщик.       — Нет, ничего…       Решив, что Роше обойдётся какое-то время и без надбавки, я переключила своё внимание на остальную еду. Живот скрутило спазмом от голода… запах пищи сводил с ума и стремительно наводил на плотоядные мыслишки.       — У меня даже сердце от голода ноет, — взвыл Сайлес, пихая в рот орехи горстями.       Трактирщик посторонился, давая нам возможность разглядеть за его спиной столы с выложенным на них мясом. От увиденного у нас с Сайлесом и вовсе прервало дух. Вместе с полукровком мы синхронно склонились над стойкой, тянясь носами вперёд.       — Мясо молодого барашка, рыба, фаршированная пряностями… — без особой острастки начал перечислять трактирщик, будто мы и сами не могли видеть, что за красота высилась за его спиной.       — …целиком запечённый поросёнок. Из блюд ещё могу предложить фазанье жаркое, жареный козий окорок…       — Х-хватит, — взмолился Сайлес, — меня сейчас хандра хватит… Тащи всё подряд, старик! Мочи нет слушать. Жрать охота!       — А мне… мне, — от волнения я даже запаниковала, — мне, наверное жаркое… или барашка! Ой, нет, давайте рыбу и… Мамочки!       — Отварная говядина? — усмехнулся в завитые усы трактирщик, с возникшей внезапно весёлостью поглядывая на меня.       — Мамочки… Сайлес, что мне выбрать, эй? Да хватит уже в рот себе запихивать эти дурацкие орехи! У тебя штаны лопнут!       — Да отстань ты… — возмутился полукровок с набитым ртом, но тут же в недоумении вскинул бровь. — Почему это мои штаны лопнуть должны? Э?!       — Капустный суп с картошкой, — отвлёк нас трактирщик, — ещё, если угодно милсдарыне, томатный. Похлёбка из яблок и капусты.       — Не могли бы вы вернуться к мясному ассорти, пожалуйста, — попросила я.       — Вот же ж, сука, как подфартило! — возле моего локтя пробарабанил знакомый голос. Я отстранилась от стойки и глянула вниз.       Возле стойки тёрлась свора краснолюдов. Вначале я испугалась, что меня отыскал недавний страж порядка, и вот теперь он привёл для знакомства своих друзей, но после поняла, что ошибаюсь.       — Золтан!       — Эх, девка! И ты… лодырь, — Золтан недоверчиво поглядел на Сайлеса. — Так чего же ты, тополина чёртова, живой ещё? Говорят, Иорвет, этот собачий выродок, с тебя шкуру живьём содрал.       — Говорят, что кур доят, дядя, — надменно отозвался Сайлес, — а у них и сиськов нету!       — Сукин кот, — возмутился Золтан, — у тебя во рту поворотливый язык, чёрт тебя побери! Арья, срать я хотел на этого паршивца, ты мне лучше того, скажи, ты что тут забыла?       Я вкратце поведала Золтану о своих последних днях. Рассказала также и про Геральта, вынужденного пахать на Филиппу по моей вине, как мулу.       Услышав, что Иорвет пошёл на уступки, Золтан победно ударил кулаком по стойке, да так, что затрещала посуда, и горделиво обернулся к своим товарищам. Трактирщик выругался. Сайлес схватил в обе руки по кружке, словно оберегая своё богачество.       — Слыхали?! Иорвет, журило поганое! То-то, латоха! С нами лучше не воюй, лишь бы цел остался… кхм, я бы сказал, да при даме не положено.       — Ставлю свою кожаную куртку против кожаного пояса, — я узнала Шелдона Скаггса, (его косе под подбородком могла позавидовать любая матрёна), — что этот хер дубовый, Иорвет, так всё не оставит.       — Ага. Пердильник этот так просто не угомонится, — подтвердил Ярпен Зигрин.       Я едва сдержала радостный смех, услыхав знакомый акцент Ярпена. Он чем-то напомнил мне Тринадцатого. Этакий краснолюд-грузин.       — Сволочьё.       Я покачала головой, мне стало немного жаль атамана. Как только его не назвали — и квакушкой, и лягушкой, и неведомой зверюшкой. И всё это за минуту.       Золтан вызвался оплатить мой ужин. В окружении надёжных краснолюдов я добралась до стола, занимающего самое почётное место во всём зале — у камина. Мужики-лилипуты усадили меня на самое обзорное местечко на лавке и велели набивать брюхо до отказа. Отстать не успел и Сайлес. В последний момент полуэльф протиснулся между мной и Золтаном, усаживаясь на лавку с полными руками подносов.       — И что ж такой котяра забыл тут?! — скрипя зубами, возмутился Золтан.       — Мне кувшинчик молока, да кусочек пирога-а… — облизываясь на тёплый эль, отозвался Сайлес.       Наплевав на все правила приличия, я голыми грязными пальцами здоровой руки схватила с подноса печёный картофель. Кусочек пищи приятно обжёг подушечки пальцев. Захлёбываясь голодной слюной, я целиком запихала себе в рот картофелину.       — Баба не в меру обжорлива, — чмыгнул носом Шелдон.       Я схватила кружку, стоящую у локтя Сайлеса, и жадно сделала несколько смачных глотков. В сознании начали хлопать фейерверки. От взрывов вкусов у меня спёрло дыхание.       — Ва-ах! Что это?!       — Эй, это моё вино, мерзкий трюфель!       Сайлес попробовал отнять у меня из рук свой напиток, но я вцепилась в кружку, как в своё дитятко.       — С этими эльфами — одной рукой ручкайся, а в другой нож держи, а то саданёт, — доверительно рекомендовал Ярпен Зигрин.       Сайлес оставил попытки вырвать у меня из рук кружку и гневно шибанул в краснолюда-грузина взглядом.       — Да ты не сепети, краснолюд…       — А конскую залупу на воротник не хочешь, а? Права качать вздумал, — плюнул Ярпен.       Я сунула нос в кружку, пытаясь разобрать запахи. От смешения вкусов у меня закружилась голова. Гвоздика, можжевельник, мускатный орех, что-то ещё…       — Собрался за столом курогат зубоскалов… — пробормотал Сайлес, склоняясь над миской с едой.       Я с грохотом оставила кружку в сторону, схватилась за деревянную ложку, тут же невпопад потянулась ко стейку. Щекочущее волнение хватало за сердце. Я была готова разорваться от счастья. Наконец-то — еда! Вкусная, горячая, аппетитная еда. Незыблемое спокойствие. Что нужно ещё для счастья?!       — Vivre pour manger! * — с набитым ртом пробубнила я.       — Она что-то сказала? — спросил у Золтана Ярпен.       Хивай, знавший меня уже достаточно долго, махнул рукой.       — Жрёт она, что ей ещё нужно…       Из соседнего зала время от времени доносились сбивчивые голоса болельщиков, сгрудившихся овечьим гуртом и следящих за рукопашным боем. «По гляделкам его! По гляделкам!» постепенно слилось с монотонным шумом голосов прочих посетителей и для моих ушей звучало как услада, как музыка в самом изысканном из ресторанов.       Дыша взаваром и сытой окисью пшеничного хлеба, Сайлес периодически клонился ко мне и что-то запальчиво начинал втолковывать. Говорил этот чудаковатый полуэльф даже больше, чем я. Я начинала чувствовать, что сдаю позиции.       — Будет тебе, о, напихивается, — Золтан хлобыстнул меня по спине, стоило мне подавиться стейком. — Не кобенься, сколько раз тебе повторять, девка. Тут все свои.       Сотрапезники краснолюды через какое-то время, утратив ко мне интерес, сменили между собой тему разговора. Вначале речь зашла о войне, после переметнулась на торговлю. Я слушала мужчин в пол уха, полностью отдавая предпочтение местной кухне. Еда казалась мне настолько вкусной, что у меня начинали слезиться глаза.       В какой-то момент Сайлес перестал отвлекать меня от еды. Полуэльф мучнисто побледнел, схватился за живот. Жалобно топыря губы, начал ныть, привлекая всеобщее внимание своей эскападой.       — Ты что, эльф, уксуса наглотался? — недоверчиво спросил Шелдон.       — Ой-ей… — простонал Сайлес, вбирая голову в плечи.       — Вдосталь наглотался эля! — предположил Золтан.       — Вытри нос, слабосилок, и иди поблюй на улице, — посоветовал Ярпен.       — Нет же… траванули! Сволочи, — простонал Сайлес.       — Сбреши лучше!       Я вытерла рот грязной, провонявшей табаком утиркой.       — Эй, ты же почти месяц нормально не ел… А тут напихал в себя всего подряд. Конечно, у тебя живот не выдержал! — сказала я.       Сайлес наровисто махнул головой, не желая признавать позорного положения.       — Нет…       — Что «нет»?! Беги в толчок, дурень! Обосрёшься, — фыркнула я.       Обожжённый догадкой, Сайлес вскинул на меня свирепый взгляд.       — Брось дурить! — рассердился Золтан. — Ты нам тут застолье портить не смей, котяра сутулая. Брысь!       Живот полуэльфа высказался за хозяина — заворчал на краснолюдов, костеря их по первое число. Сайлес скорчился, едва не рухнул с лавки, но тут же вскочил и поспешил по делам.       После короткого перерыва заговорил Золтан.       — Пропажа, эй, — краснолюд толкнул меня локтем. — Выглядишь, признаюсь, не ахти. Ты будто болотной лихорадкой переболела. Не желаешь подхвостницу подмыть в бане?       Я не успела насытиться до отказа, но по количеству съеденного уже могла судить, что этого было достаточно, чтобы протянуть ещё пару деньков. А вот искупаться бы мне не мешало. Я ощущала себя в плотном панцире не только грязи, но и пота. А под шапкой у меня хоронилась тайна, покрытая мраком. Как у Роше.       Не в состоянии больше радоваться и выражать благодарность, я лишь активно закивала головой.

***

      Вместе с Золтаном мы покинули «Котёл».       — Ты виделся с Геральтом? — спросила я, медленно ступая возле него.       Бородач горестно вздохнул.       Идти далеко от таверны не пришлось. Пройдя по дороге, ведущей к кузнице, краснолюд свернул в ложбину под каменным неглубоким сводом. Мы оказались у красной двери, схожей с дверьми жилых домов. Мне подумалось, что бородач привёл меня к себе на хату, но вскоре я догадалась, что ошиблась.       Краснолюд не стал лезть под коврик и не стал доставать из кошелька ключей. Золтан просто толкнул дверь своей широкой ладонью, и та податливо отварилась, впуская нас в тесный коридор, уходящий лестницей вниз, вглубь горы.       Я попробовала вспомнить это место, но кажется, эта дверь в игре всегда была запертой.       — Ущипни меня гусь, уверен, тебе понравятся наши купальни. Уж поверь мне, девка, в Вергене, и нигде в другом месте ты так не попаришь свою подхвостницу.       Я не стала спорить, тем более, лестница кончилась, и мы оказались в просторном светлом зале. Я изумлённо вскинула голову, во все глаза глядя на высокий сводчатый белёный потолок. Я вдруг чудом переместилась во времени и пространстве и оказалась в каком-то греческом храме. Я пригляделась к рельефным рисункам на стенах и едва не прикрыла пристыженно ладошкой глазки. Эстетика краснолюдских обнажённых богинь античности зашкаливала.       Ну краснолюды себе баньку и отбацали конечно.       В зале оказалось прохладно, даже если не холодно. Пахло подземкой и каким-то сладким деревом. Пока я пыталась определить источники запаха, к нам подошёл… наверное, это был низушек. Вряд ли здесь могли взяться хоббиты, а подошедший человечек был сложен, как ребёнок. На голове у него торчали бронзовые кудряшки, всё лицо, с курносым носом, было присыпано веснушками.       Золтан указал низушку в мою сторону и велел позаботиться обо мне как следует, выдать сколько угодно полотенец и, в случае чего, доставить мне в купальню бочонок вина.       Мы с низушком удивлённо уставились друг на друга. Он с волнением перевёл взгляд мне на шапку, наверное, его заинтриговало моё пёрышко.       — У нас сегодня не так уж много посетителей, — неуверенно заявил низушек, — думаю, милсдарыне будет комфортно.       — Превосходно! — одобрил Золтан.       Прислужник было бросился искать мне бочонок вина, как задержался.       — Если… если вам будет угодно, то пока вы отдыхаете, мы могли бы привести в порядок вашу одежду.       Золтан оценивающе, как падишах, оглядел меня с ног до головы.       — Хм, — краснолюд поскрёб бороду, — думаю, лишним не будет. Сколько?       — Всего лишь тридцать оренов, — воровски улыбнулся низушек.       Я почувствовала себя грязной шлюшкой.

***

      Это было кошмарно.       Вначале мне выдали какую-то простыню с мастикой и указали дорогу, ведущую в зал, где можно было оставить вещи и оголиться. Оказавшись в нём, я долгое время стояла в нерешительности, прислушиваясь. Мне мерещилось, что за мной могут подглядеть.       Каждый мой шаг разносился оглушительным эхом по всему залу, прыгал до сводчатых потолков и ударялся об стены и лавки. Помимо лавок вдоль стен тянулись и диваны, усыпанные цветными подушками. Я подошла и осторожно взяла одну из подушек, удивлённо пощупала, а потом и вовсе поднесла к носу. Подушка была набита лавандой.       — Ну, ни хера себе…       Я покрутилась по сторонам и вдруг застыла, уставившись на безобразные грязные следы, которые я оставила своими боталами на зеркально-чистом мраморе… Мраморный пол, подумать только!       Я постаралась не совершать больше никаких лишних движений, однако, совсем скоро поняла, что это невозможно. Моя рука до сих пор лежала в бандаже.       — Блять…       Я попробовала раздеться, применяя одну руку. Это оказалось длительным неуклюжим процессом, но мне всё же удалось скинуть обувь, стянуть штаны, аккуратно сложив их на лавке у стены. Сапоги, стараясь ими ничего больше не запачкать, я запихнула под каменную статую, изображающую обнажённую краснолюдиху в нескромной позе. Бобровую шапку повесила статуе на голову. Разминая босые ступни, я с удовольствием отметила, что пол достаточно тёплый. Всё было просто прекрасно. Мешала только рука.       Я устало присела на диван, размышляя, каким бы менее болезненным способом раздеться. Пока я сидела, слегка покачиваясь, то продолжала водить взглядом по залу. С одной стороны, ощущение от долгожданного уединения радовало, создавало какое-то неповторимое спокойное чувство. С другой стороны, мне бы не помешала помощь.       Послав к чёрту свою чумазость, я прилегла на диван и какое-то время провалялась, капризно закинув одну ногу на стену.       — У попа-а была соба-ака, он её люби-ил, — тоскливо пропела я, глядя в потолок.       В бездну способность обращаться в дракона! В тот момент мне до боли захотелось, чтобы рядом оказался Роше.       Он бы помог мне раздеться, это точно.       Я встала, ощущая в голове лёгкую усталую одурь. После сытного ужина клонило в сон.       Скрипя зубами, я начала раздеваться. Наверное, прошло где-то около получаса, прежде чем я, стоя совершенно голешенькой, не обмотала в последнюю очередь бандаж вокруг больной руки. Если углубиться в мою проблему, то была сломана лучевая кость. Не самое страшное, что могло произойти, но и не самое приятное. Локоть сгибался, хоть и зудел. А благодаря магичке, колдовавшей надо мной, пока я была без сознания, слегка шевелились и пальцы.       Однако беспокойство вызвал ещё один фактик. Когда я стягивала с головы кулон с куропаткой Урлика, я вдруг заметила, что деревяшка обуглилась. Я покрутила почерневшую куропатку между пальцев, прикидывая, где я могла испортить побрякушку. Решив не забивать голову, я намотала верёвочку кулона вокруг пера на шапке. Вышло так, что куропатка стала выглядеть незатейливой брошкой.       Обхватив себя здоровой рукой за грудь, я повертелась по сторонам, выискивая извращенцев. Меня не покидал вопрос — как низушек определял время, когда можно было забирать одежду? Не стырит ли этот пройдоха мою шапку? Решив быстрее покончить с мытьём, интерес к которому у меня резко поубавился, стоило мне представить, как барахтаться с одной рукой, я двинулась дальше, предварительно накинув на плечи выданную мне ранее простыню. Попробовала двинуться дальше. Из раздевалки выводило несколько дверей…       Толкнув одну из них наугад, я чуть не поскользнулась на влажном полу.       — Бля-я, ну, Роше, ну тут такое прекрасное трахательное место… — заныла я, ощущая, как на глаза накатывают слёзы.       Это был зал-парилка с огромными ваннами-купальнями, в которых неподвижно застыла кристально чистая вода. Вдоль мозаичных стен тянулись мраморные выступы, служащие скамейками. А на дальнем конце зала в ровный ряд было выстроено несколько золотых раковин с мраморными резервуарами…       И было тепло и уютно, как у чёрта за пазухой.       Это ж, блять, настоящий хамам! Я никогда в жизни в хамамах не была, но это точно был он. Как в кино.       И весь он был в моём распоряжении…       — I want to break fre-e! I want to break fre-e! — запела я, выскальзывая в победной позе в центр зала. — I want to break free from your lies! Youʼre so self satisfied I donʼt need you-u! Iʼve got to break free!!! Ю-ху-у!       Я сбросила с себя простыню, щеголяя сиськами перед мозаикой.       — Пиу! Пиу! — я сложила пальцы пистолетиком и начала выстреливать невидимых Рошелек. — Iʼve fallen in love! Iʼve fallen in love for the first time! Что-то там дальше… ля-ля-ля!       Повизгивая, как молодой поросёночек, я, скользя, ринулась в воду. Перемахнув с тяжёлым «уф» через бортик, я ударилась задницей о воду. Тут же завизжала, будто меня цапнули за любимую ягодицу, и попробовала выскочить. Вода оказалась ледяной! Как такое возможно при такой комнатной температуре?       Я потратила уйму времени, прежде чем определить «миску» с горячей водой.       — Мама Мия! О-о, да-а… Да, детка, отмывай меня полностью…       В моей ванночке оказался свой личный водопадик, очищающий мне водичку.       — О-оу, это так мило, — я сунула свою грязную пятку под струю водопадика.       Вода в сию же секунду окрасилась в бурый цвет. Грязи на мне было немерено. Без мыла, ещё и с одной рукой, дело шло очень медленно. Мастика в плане мыла оказалась бесполезной. Она расплылась у меня в руках, оставив лишь едкий сладкий запах.       Устав оттирать себя в воде, я выбралась. Голос мой немножко охрип — слишком долго и громко я горланила песни… Выбравшись на тёплый мрамор, я улеглась на одном из выступов ничком, заложив под затылок руки. Прислушиваясь к тихому плеску воды, расслабилась. Тело впитывало в себя тепло, и вместе с тем меня охватывало такое спокойствие и умиротворение, что, кажется, я была готова впасть в забытьё.       Не знаю, сколько я пролежала в неподвижности, но когда раздался гулкий всплеск, я поняла, что что-то изменилось.       Я открыла глаза. Что-то изменилось… не слышимо, но изменилось. Я сделала глубокий вдох. Во влажном тёплом воздухе слабо звенел аромат нарцисса, сладковатый, с небольшой горечью.       Я, не меняя лежачей позы, повернула голову.       Из той ванны, в которой я обнаружила ледяную воду, на меня смотрела светловолосая сеньорита.       Мы какое-то время помолчали, проницательно глядя друг на друга. Девушка смотрела строго, с явным недовольством.       — Здрасьте, — не ворохнувшись, отозвалась я.       Сеньорита и бровью не повела.       — Ну и долго ты собираешься там пролёживаться? — хмуро спросила она.       — Нет.       — Тогда поднимайся и иди сюда. Живее, — хозяйским тоном велела сеньорита и аристократическим жестом вскинула взмокшие волосы за плечо.       Я тяжело присела. От жара меня разморило, голова начинала болеть. Но я, предчувствуя подвох, всё же встала и подошла к ванне.       Сеньорита сидела, гордо выпрямив спину и явно чего-то от меня ждала, полу опустив ресницы. Выждав какое-то время, она недовольно скосила на меня взгляд.       — Ну? — строго спросила сеньорита.       — Э-э…       Сеньорита закатила глазки и устало выдохнула, будто вынужденная вести беседу с умственно отсталой голой служанкой.       — Возьми скраб и начни уже тереть мне спину, — велела сеньорита.       — Скраб?       Я в недоумении поглядела по сторонам. Сеньорита раздосадовано указала в сторону. Я проследила за указанным направлением и увидела на выступе простыню. Простыня, видимо, принадлежала этой странной особе. На простыне лежало несколько овальных камушков — скраб и мастика. Я взяла оба предмета и вернулась к сеньорите.       — Обычно я не хожу в такие места, — томно вздохнула девушка, кладя локти на бортик. — В жуткую жару и духоту сидеть в обществе голых баб — сомнительное удовольствие.       Сеньорита подалась вперёд, подставляя мне свою узкую спину. Она закрыла глаза, будто ожидая массажных процедур. Я решила не расстраивать человека и подсобить: ополоснула с расторопной поспешностью скраб и хлопнула им сеньорите по спине.       От неожиданного хлопка девушка вздрогнула и со свирепым негодованием посмотрела на меня.       — По-осторожней, ты тут не савраску дерёшь!       — Прошу прощения…       Сеньорита задумчиво помолчала, будто припоминая, о чём она только что-то начинала говорить.       — Но кожа после сауны как шёлк. В этом её главное достоинство. Иногда приходится потерпеть головную боль. От этой жары голова трескается… Ты меня понимаешь?       — А ещё можно чем-нибудь заразиться, — поделилась я своими познаниями, тщательно натирая сеньорите спину.       — Заразиться?       — Ну, болезнью кожаной какой-нибудь… Сомневаюсь, что люди ходят сюда в сланцах.       Сеньорита встревоженно помолчала, обдумывая мои слова. Она с неприязнью повела плечом, веля мне перестать тереть ей одно место.       — Навряд ли сюда ходят люди, — наконец, ответила девушка, — стоимость здешних купален недоступная для простолюдинов.       — Ну, — я почесала мыльной рукой нос, — не обязательно же люди… Я имела в виду краснолюдских барышень.       — Краснолюдских барышень? Ха! — сеньориту явно потешала моя незатейливость в плане общения. — Специфика социального положения краснолюдских женщин в обществе весьма щепетильна. Статусно-ролевая модель женщины в рамках института краснолюдской семьи определяется прежде всего её сомнительным образом жизни.       — Э-э…       Сеньорита недовольно посмотрела на меня и пояснила:       — Краснолюды не отдают должное демонстрированию. Они свято верят, что всем вокруг нужны их женщины… Поэтому и не любят пускать своих жён и дочерей в общественные купальни, куда могут пробраться посторонние.       — А сюда могут пробраться посторонние?       — Почему бы и нет? — пожала плечами сеньорита.       Я с опаской оглядела потолок, выискивая возможные подсматривающие щели и дыры.       — Хм, тебя настолько волнует, что кто-то может увидеть твоё тело? — надменно усмехнулась девушка, проводя рукой по плечу.       — Ну, как бы — да. Нет, было дело… пару разочков. На этом хочу остановиться.       — Иногда к мужчинам стоит проявлять жалость, — со вздохом ответила сеньорита, — несчастные существа.       — Ну… жалость, это, наверное, не совсем то, чего они ждут, — я вспомнила слова Лютика.       Сеньорита приподняла из воды ногу, стройную и мягкую. Она указала пальцем на колено, и только тогда я поняла, что мне пора переходить к остальным частям её туловища. Я неуверенно провела скрабом ей по голени.       — Разве их кто-то спрашивает, чего они ждут? Они не вольны контролировать свои нужды, ведут себя, в большинстве своём, как неразумные млекопитающие. Поэтому пускай довольствуются позволенным.       — Вы не слишком-то жалуете… э-э, мужиков.       — Я не жалую людей.       — Все мы не жалуем друг-друга.       Сеньорита помолчала, наслаждаясь водными процедурами. Она опустила ногу в воду. Я твёрдо про себя решила, что подмывать этой дамочке подхвостницу я не буду ни за какие коврижки.       — Вам не холодно? Она же ледяная.       — Вовсе нет. Я достаточно облилась кипятком. Можжевеловые венчики в соседней комнате пришлись как раз кстати.       Я вспомнила, что из раздевалок выводила ещё одна дверь. Наверное, мне стоило вначале наведаться в ту комнату. Сеньорита заманчиво упомянула кипяток и какие-то венчики… Почему бы не поместить всё сразу в одну комнату? Краснолюды-затейники. Или это уловка того низушка? Чтобы голые барышни ходили туда-сюда, даруя ему возможность помастурбировать за стеночкой со специальной смотровой дырочкой? Фу-ты, ну-ты! Не в те дебри меня занесло.       — Может, стоит выпить?       — А? — я отвлеклась от раздумий.       Сеньорита, поглядывая на меня с капризной ужимкой, накрыла мою ладонь своей. Я поспешно одёрнула руку, настолько интимным выглядело это прикосновение…       — Холодного шампанского или… я бы не отказалась от ликёра. От ликёра с темерскими абрикосами. Сомневаюсь, что такое добудут, поэтому вполне сойдёт и обычное шампанское, — заявила сеньорита.       Темерские абрикосы — с иронией повторила я про себя, — абрикосы, да к тому же и темерские. Хм. Кажется, теперь я знаю, какой напиток заказать Роше к романтичному вечеру.       Я тряхнула головой, прогоняя лишние мысли. Преднамеренно развязывать себе язык перед незнакомой особой я не намеревалась.       — Н-не, не надо.       — М?       — То есть… вряд ли у них тут что-нибудь есть. Ну, в смысле, вряд ли у них тут алкоголь продают, — соврала я.       — Ну что ты, — сеньорита инфантильно всплеснула ручками, — продают, даже не сомневайся. М-м… не желаешь распить со мной шампанского? Признайся честно.       — Да вовсе нет! С чего вы взяли-и…       — Ты абсолютно не умеешь врать. Гримасничаешь, как обезьяна.       — Где-то я это уже слышала…       — Не сомневаюсь. Но впредь не смей отпираться, когда участвуешь в разговоре с чародейкой. Если чародейка велела выпить с ней, с ней лучше выпить. Но… хм. Это славно, что ты отказалась. Я только что вспомнила, что сейчас не самое подходящее для этого время. Боюсь, моя… наставница превратно истолкует ситуацию.       — Чаро-дейкой? — моя рука предательски дрогнула.       «Ну, конечно», — с запоздалой тревогой уразумела я, — «Цинтия, это она».       Цинтия снисходительно склонила голову чуть набок, но в её поведении что-то изменилось. Чародейка почувствовала мою беспомощность.       — Только не говори, что не признала во мне этого сразу, — скользко усмехнулась она.       — Д-да, верно… извиняюсь.       — Извинилась самолично! О, Сила! Да что с тобой не так? Почему ты так слабо трёшь?! Работай двумя руками, сильнее дави, ну же…       Я, окончательно сбившись с толку, растеряно приподняла больную руку, обмотанную тряпкой.       — Да вот… дело в том, — я не смогла подобрать нужных слов.       От волнения у меня путались мысли, а жар парилки только усугублял моё положение. Зернистый пот стекал по мне градом, лицо пылало. Хотелось пить.       Чародейка косо поглядела на мою руку, удивлённо изогнула брови, но промолчала. Она отвела взгляд прямо перед собой и сказала, стараясь придерживаться элегантного спокойствия.       — Достаточно. Подай мне мастику и полотенце.       От облегчения я едва не выронила скраб. Бросив его на краю ванны, я осторожно, стараясь не упасть, засеменила к простыне, брошенной на мраморном полу у входа… Вышло так, что когда я подобрала простыню, я оказалась спиной к Цинтии. Как раз вовремя, потому что я вдруг с усталостью поняла, что эта простыня — моя, а полотенце чародейки с мастикой лежали на выступе с другой стороны.       Я собралась обмотаться полотенцем, но что-то вынудило меня застыть на месте. Всё ещё не решаясь повернуться и взглянуть на чародейку, я вдруг подумала, что у меня появилась возможность передохнуть. Пока я не смотрю ей в глаза, пока стою к ней спиной, она не может прочесть мои мысли… значит, нужно что-то срочно для себя решить. Но что? Как сделать так, чтобы Цинтия не узнала обо мне?       Вкрадчивые шаги, мягкие, как у кошки, не выдали её присутствия. Цинтия подкралась сзади, как тень, как дурная мысль. Её влажные ледяные кончики пальцев с длинными ноготками ласкательно коснулись моей шеи и по покату плеча опустились вниз. На мне словно прочертили алхимический знак — незаметно, быстро, и в то же время чётко и осторожно, запредельно медленно.       Мне вдруг стало невыносимо холодно. Стало холодно в зале, где у пола стелется пар. Мне стало страшно.       Я порывисто повернулась на месте, прижимая одной рукой простынь к груди. Цинтия стояла совсем близко, проникновенно заглядывая мне в глаза.       Я поняла, что вот-вот проиграю. Ей стоит только захотеть, и ей станут известны все мои мельчайшие чувства, все мои мысли и размышления выстроятся перед ней, как на пергаменте. У меня нет возможности защититься. Она видит меня насквозь…       Сердце продолжало отчаянно биться, словно ожидая с каждым биением ответного удара током. Но ничего не происходило. Я забыла, как дышать.       Цинтия улыбнулась краешком губ. В глазах её замерцала мгла.       — Позволь… — тихо сказала она, протягивая ко мне руку.       Я оцепенела, испуганно успела дёрнуться в сторону, но что-то удержало меня на месте. Наверное, тревога и беспомощность. Бежать всё равно было некуда.       Цинтия сделала мягкий шаг мне навстречу, и в единый миг на меня нахлынул весь жар помещения. Забилась горячка в висках, грудь сдавило раскалённым стальным обручем. Чародейка опустила свою руку мне на талию, другую поднесла к моим губам. Она оказалась в конечной близости, её холодная мокрая кожа, не успевшая согреться после ледяной ванны, сошлась с моим пышущим жаром телом. Сознание заволокло дымчатым зноем. Запах нарцисса — такой сильный, сладковатый с небольшой горечью, одурманивающий…       Цинтия бережно прижалась ко мне вплотную, вынуждая меня вслушиваться в её холодный спокойный пульс. Она не ждала, что я подниму на неё взгляд, ей это было ни к чему. Мой взгляд для неё ничего не значил, он лишь очередное проявление моей слабости. Чародейка свела прикосновение с моих губ и требовательно обхватила пальцами промокшую тряпицу у меня на больной руке. Лёгкое движение, и она уже держала моё ослабевшее запястье в своих ладонях. Магическая анестезия не дала вспыхнуть боли. Я покачнулась, борясь с приступом обморока. Жар комнаты разъедал меня, сжирал, как огонь свечу.       Голос Цинтии послышался прохладным дуновением, я будто ощутила на себе далёкий призыв прохладного воздуха. Всё моё тело страстно воспротивилось огню, как сухая трава, не желающая сгорать, грезящая лишь о дожде. О холодном сладком дожде.       Голос чародейки стих, заклятье рассеялось, будто никогда и не существовало.       Она огладила меня по груди, позволяя очнуться и прийти в себя. Когда её прикосновение обожгло моё сознание, чародейка уже направлялась к выходу из зала.       — Я пойду, — не тая надменной весёлости в голосе, бросила Цинтия.       Сеанс лесбомантии прошёл успешно.       Когда её лёгкие шаги стихли, я вскинула руки, крепко прижимая к себе простыню. Я какое-то время простояла, не двигаясь с места, пока не осознала, что могу сгибать пальцы на больной руке. Я с опаской вытянула её перед собой — рука слушалась плохо, но хотя бы могла двигаться без острых болей. Мышцы будто омертвели, но в целом я могла ею пользоваться. Держать оружие в руках — вряд ли, но одевание теперь могло не представлять для меня такой трагедии.       Я повернулась и глянула на выход. Створчатые двери были наглухо закрыты.       Я вновь осталась одна.       Теряя на ходу простыню, я бросилась к ванне с ледяной водой. Не побрезговав, я принялась черпать из неё воду и пить, обливать шею и плечи. Меня трясло. Я опустилась на колени возле её края, обессиленно цепляясь рукой за бортик.       — Что это… чёрт возьми, сейчас такое было? Кто-нибудь…       Я села, крепко обняв коленки руками. Что-то было не так. Я что-то упустила… Почему она не стала лезть мне в голову? Почему исцелила руку? В её взгляде что-то изменилось. Она будто всё поняла. Чародейка поняла, кто я такая. Но откуда? Чем я себя выдала? Если не мыслями, не поведением — то чем?..       Я обхватила голову руками, цепляясь за мокрые спутанные волосы.       Роше, я хочу вернуться. Помоги. Я так хочу вернуться к тебе…       Меня словно окатило ледяной водой из купальни. Я медленно подняла голову. Спутанные локоны падали мне на глаза, с них капала вода. Капала мне на грудь, на коленки, на мраморный пол…       — Ну конечно же…       Я ворохнулась вперёд, будто неведомая сила толкнула меня в спину. Впиваясь ногтями себе в кожу, я ухватила себя за плечо, попробовала изогнуться, но не вышло, вторая рука на полу оскользнулась, и я чуть не завалилась на бок. Я присела ровно и вновь глянула себе за плечо.       Чёрные контуры рисунка в районе лопатки. И вовсе не магическая метка.       Темерская лилия.       — Как можно быть таким тупым, Роше?! Как можно было так тупо пометить свою девушку?! Заебись! Да, правильно, пусть каждая вражья рожа знает, что я с тобой вожусь… Дебил! Блять, какой же ты дебил, Роше!       Я забилась в яростном припадке на мраморном полу. Успокоившись, я вновь присела.       Что-то всё равно не складывалось…       Я с трудом встала на ноги и, крадучись, подошла к дверям. Забыв о всяких простынях и полотенцах, я, абсолютно голая, встала напротив них.       — Мамочки…       Я робко вытянула перед собой руку и надавила на дверь.       Стена не дрогнула. Дверь была… заперта.       Я постояла в нерешительности, разглядывая рельефный узор на створках — ракушки. Я ещё раз толкнула дверь, затем ещё раз, ударила о них плечом, коленом. Бесполезно.       За грохотом, с которым я билась о двери, я не расслышала, как начинаю подвывать.       — Нет-нет-нет… это не смешно. Это не шутки. Эй! Мне надо выбраться. Я хочу выбраться. Мне нечем дышать… Эй! Сука! Цинтия! Цинтия, мне надо тебе кое-что сказать! Цинтия!       Я отошла, тяжело дыша и продолжая следить за дверью. Вот-вот она должна была приоткрыться, ну…       Я зарычала, бросилась к ванне, ударила по ней ногой. Испытав ровным счётом ничего, я бросилась обратно к двери. Сбивая кожу на локтях и кулаках, продолжила долбить по рельефу… Царапины на руках защипали, мне пришлось отступить.       А что, если чародейка сейчас ещё под сурдинку и мою шапку с кулоном украдёт?! Всё-таки — бобёр, мех натуральный!       — Идиотизм… значит, так? Да?! Просто круто! Да! Превосходно! Пиздец, Роше, спасибо тебе, блять, огромное, что теперь я подохну голой в какой-то блять сауне! Вот прям этого я и ждала от жизни! Сука… Почему? Почему ты не мог закончить это всё раньше?!       Я упала на пол и, перекатившись на спину, легла в позу морской звезды.       — Вот так и сдохну, Роше. Как звизда. Как пизда! Тебе на зло, падонок. Геральт передаст тебе, с каким шиком я сдохла. Обзавидуешься, тварь. Ненавижу. Как же я тебя ненавижу, Роше. Сука ты.       Я закрыла глаза. Когда пришла в себя, свет плыл перед глазами, сливался и путал очертания. Меня мутило. Я перекатилась на бок и попробовала встать. Не вышло. Мне будто съездили по голове кирпичом. Я попробовала ползти.       — Ненавижу тебя, Роше… — на последнем придыхании изрыгнула я, подползая к простыне, — я же твоя жена. А ты не углядел. Твоя вина, козёл, что я здесь. Ты… ты должен был, — я наползла на простынь и попробовала в неё завернуться, как в одеяло, — меня удержать. Трахнул бы, как мужик, и дело с концом… Нет же, надо придраться к словам. Нена…       Я свернулась, как жалкая личинка. Мне было жарко, душно и нечем дышать. В висках колол пульс.       — Ненавижу твои… лилии.       Очнулась я от слишком назойливого шума.       Я попробовала вспомнить, где я нахожусь. Наверное, я сплю в своей постели. Да-да, вот я сжимаю края одеяла. А это Барсик. Барсик пытается меня разбудить, чтобы я открыла ему дверь в туалет. Рыжая скотина.       И вот мне становится жарко, я вся в поту. Я скидываю с себя одеяло и тяну руки к коту, чтобы потрепать его за усы.       — Ух ты ж мой засранец… Ну? Что такое? Что такое, любовь моя? Опять срать хочешь? Подожди… ещё так рано. Давай спать. Потерпи. Иди ко мне, сучонок.       Я обхватываю кота за шею и прижимаю к груди. Странно, какая у Барсика жёсткая и колючая шёрстка…