Дракон закрыл глаза, исчез, а ты остался жив, Но не нужна тебе вся жизнь — ты видел мир чужих, И ты услышишь звук струны, взмах черного крыла И будешь ждать, что в твои сны ворвется тень моя… Джем (Ольга Волоцкая) — Дракон Цепной пёс на тяжелой большой цепи, Цепной пёс только дремлет, нет, он не спит: Разве можно уснуть, если руки в крови, Если вместо тепла лишь холод стали?.. Ты сейчас лучше просто тихо уйди, Не буди, пусть он отдохнет в забытьи, Ему скоро вставать, ему скоро идти… Просто слёзы вряд ли что-то исправят. Moriko — Цепной пёс (Fullmetal Alchemist)
— Ведьмак не придёт, — уведомил меня Скален Бурдон, расчищая передо мной дорогу, отзывая дежуривших у входа скоя’таэлей. — Будешь говорить за него. Мой спецнаряд, тёмные очки и шляпа, успешно скрыл моё волнение. Будто бы владея собой, я зашла в комнату спокойным медлительным шагом, деловито придерживая одной рукой ремень ножен между рёбер. Эльфы смотрели на меня с колющей опаской, и у меня возникло ощущение, что я пробираюсь через заросли острой ежевики. А они ведь даже не догадывались, что внутри у меня стремительно разжигалась паника, а сердце выстукивало папуасский ритм. — Не придёт? Так, где же он? — стараясь придерживаться сценического образа, спросила я у краснолюда. Скален Бурдон в рассеянии хлопнул себя по пояснице. Он, присутствуя при исцелении Саскии, так же, как и я, чувствовал себя не в своей тарелке. — Слёг дрыхать. Видел его последний раз, так на нём лица не было. Измотали его, как цуцика. — Он что, ранен? — встревоженно спросила я, и голос мой предательски дрогнул. — Знать не знаю. Говорит: «Вздремнуть мне самое время» и ушёл, оставив чародейку своё дело делать. А тут и ты явилась, как раз вовремя. Вот с Саскией и будешь разговор вести. Я не стала возражать, промолчала, отвернувшись и наблюдая за Филиппой. От страха у меня затряслись поджилки ног. Если чародейка успела пронюхать про наш роман с Цинтией, то мне грозили жабры в области междужопицы. Однако магичка в тот момент была полностью увлечена своей важной операцией и отвлекаться на амурные глупости ей не позволял врачебный престиж. В комнату, за вычетом меня и Скалена, уже успела навалиться целая толпа зевак. Бурдон, взявшийся разграничить бедлам, двинулся распугивать случайных свидетелей. Саския была в сознании, и это тревожило и пугало меня сильнее прочих обстоятельств. Мне почему-то думалось, что Дева будет находиться в глубокой спячке, но та и не думала смыкать глаз. Лёжа в исподней рубахе на раскидистой кровати, она тщилась сопротивляться действию яда. С близкого расстояния я могла видеть её заморённое известково-жёлтое лицо, мерклые отчаянные глаза, и даже могла слышать её вкрадчивые стенания. На её сухожилистой влажной шее звенел пульс. — Приступим, — строго произнесла Филиппа, взбалтывая в склянке уготовленный эликсир, своим синеватым свечением напоминающий люминофор. Я сцепила руки, надеясь справиться с неприятным волнением. Я уже успела пожалеть, что так смело сунулась в эту операционную комнату раньше положенного времени. Чародейка подсела на кровать, склоняясь над телом Саскии и поднося к её изогнутым губам край склянки. Дракониха жадно принялась глотать эликсир, и по её шее заструились беглые капли. Я позволила себе спокойно выдохнуть — оказывается, ничего страшного не происходило, а перед Саскией стояла несложная задача всего лишь справиться с отмеренной дозой лекарства. Филиппа усиленно отняла склянку, заботливо укладывая голову Саскии на подушку. — Она не допила… — обронила я. Чародейка изничтожила меня своим рассерженным взглядом. — Замолчи и не лезь не в своё дело, — сказала она, отставляя эликсир на стол. Я пристыженно зажмурилась. Когда я открыла глаза, не в силах справиться с нарастающим нетерпением, Филиппа уже вскидывала над телом Саскии жуткий инструмент с иглой. От страха меня бросило в холод, и я едва не закричала, когда открытый конец иглы вонзился в тело Саэсентессис. Чародейка натужно сдавила стержневой поршень, дыхом погружая в сердце Саскии содержимое цилиндра и заставляя её при этом отчаянно захлёбываться губящей болью. В тот момент я почувствовала, как у меня самой судорожно и остро сжимается сердце. Зачем я только вошла в эту комнату? Зачем? Филиппа с докторальной слаженностью извлекла из сердца Саскии игольный инструмент, внимательно склонилась над её лицом, размыкая той закрытые веки. Я почувствовала, как падаю в обморок. В последний скользкий момент я поймала своё сознание за край и одёрнула вперёд, вынуждая саму себя вернуться в собственное тело. От проделанного фокуса я покачнулась, ощущая в голове пьянящую одурь. Да что со мной такое? Скален Бурдон опасливо оглядел меня, но не сказал при этом ни слова. «Это всего лишь укол в сердце», — слабо усмехнулась я, надеясь отогнать от себя напрасную тревогу. — «Я видела столько ужасов в этом мире, я даже зарубила гарпию, почему я всё ещё удивляюсь происходящему? Что ещё мне нужно сделать или увидеть, чтобы наконец-то зачерстветь?» Филиппа возвела над неподвижной Саскией руки, распаляя произносимое заклинание и рассыпая по телу той тающие огни. Саэсентессис, опалённая магией, порывисто вернулась в сознание, дёрнулась всем своим скованным телом в сторону, будто жилясь вырваться прочь, и издавая при этом мученический сдавленный крик. Над ними взметнулся букет искр — вспыхнул, и тут же угас, рассеиваясь дымом в воздухе. От захватывающего зрелища я на считанные секунды успела забыть о собственном испуге. Филиппа поднесла к губам лепесток розы памяти. — Это моя любимая магия — лесбомантия называется, — выдавила из себя я, вместе с остальными очевидцами исступлённо наблюдая за тем, как чародейка целует Саскию. Скален Бурдон, у которого я имела наглость похитить сие фееричное высказывание, ошеломлённо уставился на меня. «Она её всё-таки поцеловала», — мрачно подумала я, не сводя пристального взгляда с чародейки. — «Значит, Саския уже заколдована. Почему здесь нет Геральта? Куда он запропастился? Я хочу скорее вернуться…» Саския, вернувшись в сознание, слабым вздохом свеяла с губ забытый лепесток. «Если я расскажу о том, что Цинтия — нильфгаардская разведчица, Филиппа её убьёт», — встревоженно предположила я, настороженно наблюдая за бедовыми попытками Девы подняться с кровати. — Как тебя зовут? — Филиппа требовательно посмотрела на Саскию, окидывая её фигуру внимательным взглядом. Дева тревожно и будко поднялась на ноги, будто спеша скорее отойти от кровати, на которой ей приходилось всё это время терпеть каторгу. Она попробовала вспомнить своё имя и неторопливо произнести его вслух. Попытка успехом не обвенчалась. — Как твоё имя? — Саския… — собравшись с мыслями, произнесла она, поднимая на чародейку многоговорящий взгляд. — Ты помнишь, что с тобой произошло? Зачем она поднялась так рано с кровати? Почему Филиппа не уложит её на место? Неужели никто не видит, что ей плохо? От злости я цепко стиснула кулак. Нет, жалости от меня тут никто не потерпит. Серьёзные игры серьёзных управленцев. — Меня отравили… — Саския растерянно опустила взгляд, будто вслушиваясь в мысленный голос памяти, услужливо подсказывающей ей о произошедших событиях. — Яд… Сколько времени прошло? Что с битвой? Солдаты, Хенсельт? Дева отступила на шаг в сторону, рука её отчаянно сомкнулась на вымышленной рукояти меча. Филиппа невесело усмехнулась, спеша развеять тревогу полководца. — Тихо, тихо. Ещё успеешь выиграть войну. Пойду объявлю, что ты вернулась в мир живых. Саския обвела собравшихся гостей ровным взглядом. Заметив меня, она пришла в удивление. Возможно, в своей новой шляпе и очках, да ещё и в чёрном солидном плаще я выглядела на тот момент, как кредитор-еврей, пришедший спрашивать с Девы долги с процентами, которые успел набрать Иорвет за время её внештатного отпуска. Мы помолчали, беспомощно поглядывая друг на друга. Мне подумалось, что Саския ещё не успела прийти в себя, иначе она бы давным-давно послала меня на хуй. — Позвольте представиться, — торопясь отмести недоразумение, я протянула Драконоубийце руку, — моё имя Арья Старк из Поволжья, это находится далеко-далеко на севере. Сейчас я исполняю обязанности компаньонки ведьмака Геральта из Ривии. — Добро пожаловать в Верген, — вежливо отозвалась Саския, с сомнением пожимая мне руку и на ходу делая попытку прозондировать мои намерения. «Ну, всё, теперь не буду мыть эту руку и хвастаться направо и налево, что я здоровалась с драконом. Иорвет обзавидуется, говном изойдёт!» — с тусклой радостью подумала я. Саэсентессис ждала дальнейших объяснений. Её печальный вид явственно об этом свидетельствовал. — Если вкратце: Геральт заключил сделку с Филиппой и Иорветом, что если ему удастся добыть ингредиенты для вашего лекарства, то они отдадут ему ваш меч, — затараторила я. — Вы же не против, что они отдадут ему меч? Это важно. Меч поможет снять заклятие с поля. Саския помолчала, с подозрением любуясь писанным мною на воде деловитым предъявлением. Доверия я у неё не вызвала, и это было плохо. От первого впечатления многое на тот момент зависело. — Я всё ещё плохо понимаю, кто ты такая, — ненастливо дала ответ предводительница, пристально смотря мне при разговоре в глаза, — но, кажется, это именно тебе я обязана жизнью. Я с облегчением вздохнула, стягивая с носа очки и потирая натёртую переносицу. Из-за кажущейся строгости Саскии я уже успела подумать, что меня вот-вот выставят за дверь. Теперь у меня появилась уверенность в собственных возможностях. — Я, конечно, дико извиняюсь. Не хочу вас сейчас грузить, да и как-то неудобно это всё. Но вот просто мы тут у вас уже который день торчим… извините, гостим, и столько всякой хери… Столько всяких событий произошло. Наверное, стоит начать рассказ с самого начала. А вы можете пока присесть, вы ведь только что… выздоровели. — Прекращай обращаться ко мне, как к госпоже, — строго велела предводительница, в одно мгновение сменяя гнев на милость и продолжая. — Меня зовут Саския. Давай обходиться без излишней манерной учтивости. — Саския, да… знаю. Понимаете ли… Кхм. У вас есть время? У тебя. Боюсь, рассказ у меня долгий. Может, всё-таки присядете… присядешь? — Не беспокойся, я готова тебя выслушать. А это я могу сделать и стоя. Скален Бурдон и парочка скоя’таэлей в недоумении переглянулись между собой. Я сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями, и заговорила: — Началось всё с того, что с утра у меня убежал кофе… Пришлось отмывать плиту. Саския уставилась на меня впритык, её изогнутые брови удивлённо поползли вверх. Но дракониха не стала обрывать меня на начале. — Позвонила мама с работы, сказала, чтобы я не забыла выключить wi-fi и оставила коту дверь на кухню открытой. Когда я выбежала на улицу, то прямо передо мной… Я воодушевлённо поведала слушателям о том, как меня швырнуло за борт, как я утонула и оказалась в их мире. Пробуя огибать некие подробности, перешла на ту часть повествования, где я познакомилась с Роше: — А он такой: «Ты мне тут на корабле не сри», а я ему: «Я тебе не мешок картошки»… Нелюди были в шоке. Но вот Саския, судя по её понимающим кивкам, начинала проникаться моей трогательной историей. А я уже не могла остановиться. Мне так давно хотелось выговориться, и тут плотину прорвало, вот-вот моим словесным потоком готово было смыть Верген. — А он мне по загривку как ёбнет! В сознание я пришла только на той части, где мы с Геральтом уже оказались в лагере каэдвенцев. На этом этапе событий я взяла себя в руки и принялась уже отсеивать ненужную информацию, для убедительности всё же вкрапляя горестные высказывания по поводу личных проблем. Тему нашего с Роше романа я решила больше не раскручивать. И про Цинтию я умолчала. И про то, что чародейки только что надели на саму Саскию ошейник с помощью заклинания, тоже. Зато Сайлеса я выдала с потрохами, не озвучив только его имени. Но, судя по лицам скоя’таэлей на заднем фоне, те прекрасно и сами догадались, о ком идёт речь. Я решила акцентировать внимание слушателей на том, что я всё-таки скоя’таэлей «люблю», так что вскользь упомянула тот факт, что почти-роман с одним из местных граждан я всё-таки поиметь успела. Дальше я взяла курс на драму. Дескать, долг нас обоих зовёт! Некогда расфуфыриваться и брать ипотеки, некогда плодиться и обустраивать семейный быт. Любовник мой утопал на фронт, а я вернулась в политику и международные отношения. Скален Бурдон громко высморкался в утирку. — Такие вот пироги, — закончила я. Саския, успевшая, наверное, пожалеть, что не воспользовалась до этого предложением присесть, отвела от лица руку, приподняла голову. — Благодарю тебя, очень подробный рассказ, — устало улыбнулась она. — Но всё же давай огласим ещё раз основные моменты: ты ясновидица, знаешь, чем может обернуться выигранная или проигранная битва с Хенсельтом. Меч ведьмаку нужен, чтобы снять заклятие. Ты хочешь убить Хенсельта. А ещё в нашем городе есть бабушка с внуком, которым требуется ремонт в доме? Как ты сказала? «Ремонт под ключ»? Один из скоя’таэлей несдержанно выругался. Его подхватил его товарищ. Они сочли мою последнюю просьбу за издевательство над Саскией. — Какие-то проблемы? — предводительница, прервав нашу с ней беседу, сурово посмотрела на эльфов. — Нет, — опомнившись, занервничали те, — никаких… — Славно, — холодно заметила предводительница. — А то мне на секунду показалось, что у вас проблемы. Она повернулась ко мне, возвращаясь непосредственно к делу. Взгляд её оценивающе скользнул по моей одежде. — Так о чём это мы… Я правильно всё перечислила до этого? — Всё правильно, — мне вдруг стало стыдно. — В таком случае, решать трудности мы будем по мере их поступления. Я дам вам свой меч. Для меня так это простой кусок железа. И я рада, что могу вам помочь и благодарю вас от имени жителей Вергена. Души их близких заслужили покой. У меня остаётся только один вопрос. Почему ведьмак на стороне Хенсельта? Из твоих слов, он планирует вернуться к каэдвенцам. Оставайтесь в Вергене, уверена, вместе с Филиппой ему удастся снять заклинание. Я, вначале растерявшись, тут же попробовала вспомнить все детали и события, способные убедить Саскию в обратном. — Ведьмак дал слово, что вернётся, — не веря собственным словами, сказала я. — Там он нужнее. Ах, да… пока не забыла. Тайный ход под Вергеном — они знают о нём, и во время битвы попробуют атаковать с тыла. Так что займитесь этим вопросом, пока не поздно. А я… я попробую что-нибудь сделать уже там. Геральт не станет принимать участия в убийстве Хенсельта. — Тот самый нейтралитет, — Саския с усмешкой скрестила на груди руки. — Да. Но он не станет, так я стану. Заговорщиков не так уж много, но они есть. И я знаю, как нам действовать. Не знаю, как Саския смогла мне поверить, ведь даже я не до конца верила в свои планы, но предводительница вдруг радостно улыбнулась. — Будь осторожна. Береги себя и своих друзей. Я и сейчас не могу понять, кто ты есть на самом деле. Ты не обычная ясновидица, и я вовсе не чувствую… Предводительница, едва не проболтавшись вслух о своём шестом драконьем чувстве, недовольно бросила взгляд на скоя’таэлей. — Во мне вовсе нет магии, — усмехнулась я, продолжая её мысль. — Это так. Я не ведьмак. Я только ещё учусь. — Не подходящее время ты выбрала, чтобы чему-то учиться. Прости меня за мои предвзятые слова, но ты просто-напросто погибнешь. И совсем скоро. — Я это знаю. Я уже готовлюсь. — Полагаешь, смерть позволит тебе проснуться? — усомнилась предводительница. — Она обманывает тебя, а ты просто поддаёшься обстоятельствам. За свою жизнь, как и за свободу, необходимо бороться. Но ты только и делаешь, что ищешь повода умереть, чтобы сбежать от происходящего. Твоя жизнь не стоит того, чтобы так безрассудно себя вести. — Но я же говорю… — я потерянно уставилась на Саскию, заговорила, будто пытаясь оправдаться, — стоит мне потерять сознание, как я возвращаюсь в своё тело. Мне почти удаётся… — Прости, что я пытаюсь судить о вещах, о которых не имею ни малейшего представления, — заботливо прервала меня предводительница, — мне впервые доводится видеть подобное. Но я вижу, как ты торопишь события. Тебе стоит разобраться в том, что с тобой случилось. Поговори с Филиппой, уверена, она… — Нет, — я упрямо отвела взгляд. — Они… никто не знает, что со мной происходит. — Ты не можешь быть в этом уверенной, сомневаюсь, что ты успела перезнакомиться со всей Ложей чародеек. Но я не собираюсь настаивать. Прими мною сказанное, как дружеский совет. А сейчас, забирай меч. А мне нужно немедленно поговорить с принцем Стеннисом и… что с вашими лицами? Вы о чём-то ещё не успели мне сказать? Ну же. Скален? — Тут такое дело… — Спятить можно, — строго возмутилась Саския. — Выкладывайте.***
Я воровато приоткрыла дверь, заглядывая в комнату. Геральт валялся на кровати, не сняв сапог. Его грязная одежда и оружие лежали возле него на столе. Под столом дремала баронесса, которую я оставила в комнате перед тем, как идти на встречу с Саскией. Мне думается, ведьмак прекрасно слышал, как я вошла, просто в тот момент он никак на это не отреагировал. Догадываясь, что я его разбудила, я положила добытый меч Саскии на стол, ровняя его с двумя мечами Геральта. От лёгкого стука о столешницу проснулась баронесса. — Тише, — я присела возле расшумевшейся курицы, прикладывая к губам указательный палец. Жозефина недоверчиво свернула голову, уставившись на меня впритык своим выпученным глазом. Всё это время она ждала момента встретиться с легендарным ведьмаком, и вот этот момент наступил, но тот просто перешагнул через неё и лёг спать. Баронесса, видимо, ожидала, что я кинусь будить приятеля. Я выпрямила колени и сделала шаг назад, отступая от стола. Жозефина, как привязанная к моей ноге за верёвочку, бросилась вдогонку. Я вышла за дверь, на выходе сняв с гвоздя на стене свою котомку, и тогда баронесса затормозила, гневно уставившись на меня с пола. Кивком я велела ей выйти следом. Жозефина булькнула. Я пожала плечами и принялась закрывать дверь. Баронесса, растопырив крылышки, метнулась в суживающуюся щель. Я не успела выставить рукой заслон, и мадам застряла, издав при этом горестный крик. — Он расколдует тебя после, — тихим голосом сказала я курице, стоя возле двери. — А сейчас, пускай он отдохнёт. Геральт вполне мог меня слышать, учитывая его острый слух. Но выйдя за дверь, я будто бы проявила вежливость. — К-ко! — Я понимаю. Всё я отлично понимаю. Но не сейчас. Потерпи ещё немного. Идём, раз ты отдохнула и полна сил, сходим кое-куда вместе. Нужно перед уходом ещё раз встретиться с одним приятелем. Я накинула на голову ремешок сумки.***
— Готов глотать сидр вёдрами, — чувственно высказался инкуб, смакуя на губах влажный привкус. — Айвовому я предпочитаю яблочный. Люблю яблоки, признаюсь. Большой любитель яблок. Постой, грация, кто же так пьёт сидр? Отпусти бутылку, поставь её на место. И бокал. Теперь я поставлю свой. Пена исчезает в мгновение ока, нужно пить быстро, залпом. Готова? Начали. Инкуб вскинул руку с бутылкой над столом, и с высоты в бокалы прыснула струя сидра. От удивления я умолкла, наблюдая за тем, как нехристь балуется алкоголем. — Вы бы ещё на стул встали, чтоб ещё выше лить, — недовольно пробормотала я. — Хм, отличная мысль. Следующим заходом так и поступлю, — инкуб быстро схватил наполненный пеной бокал и жадно принялся глотать, сильно запрокинув голову. Мне показалось, что пена сейчас хлынет ему по лицу и зальётся в уши под шаперон. Я скромно взяла свой бокал и осторожно начала пить, чувствуя губами, как торопливо оседает на донышко пенка. На вкус напиток оказался, как сброженный яблочный сок. Жозефина устроилась возле стены на лавочке и томным взглядом провожала снующих мимо прохожих, вальяжно распушив перья на холке. Сторожевая курица была активизирована. — Между делом — редко вызывает похмелье, — улыбчиво сообщил мне инкуб, грубо утирая рот ладонью и облокачиваясь о край стола. — Думаю, это одно из самых значительных его достоинств. Сырку? — Вы разве не придерживаетесь особой диеты? — усомнилась я. Инкуб, кинув себе в рот ломтик сыра, меланхолично пожал плечами. — Только глупцы — не гурманы. Себя я глупцом не считаю. — Ясненько. Гурманом конкретно каких блюд он себя считал, я спрашивать не стала. Пока я размышляла над его вкусами, рогач угостил баронессу сыром. — У меня с собой камень. Как его посмотреть? — я решила перейти сразу к делу. — Воспользоваться вертушкой, — будто бы даруя мне простой, исчерпывающий ответ, сказал инкуб. — Вертушкой? Какой ещё вертушкой? Что вертеть? — Ничего вертеть не надо. Так я называю проектор снов. — Почему вертушкой? — Потому что может завертеть. — А, ну тогда ладно, — на самом деле, я ничего не поняла из его слов. Пока инкуб наслаждался переменами вкуса, скача с солёного сыра на сладкий сидр, я внимательно оглядывалась вокруг. Вместе с ним мы сидели за столом на улице возле дома какого-то краснолюда по имени Бомбур. Заведение представляло собой что-то в виде средневекового кафе. Народу здесь было не так много, все топтались возле торговых прилавков на другой стороне улицы. — Что ж. Не смею больше тянуть время. Пойдём, грация, вижу, тебе не терпится покончить с нашей сделкой, — инкуб воспитанно утёр уголки губ кусочком сыра. — Грация? — возмутилась я, вставая вместе с ним из-за столика. — Как ещё меня назовёте? — Меня чарует твоё поведение. С нашей первой встречи в тебе что-то успело появиться. И я говорю вовсе не… Инкуб не договорил, на крыльцо вышел толстяк Бомбур, и рогач задержался на какое-то время, расплачиваясь и товарищески прощаясь с приятелем. — Куда мы пойдём? — спросила я у инкуба, когда мы покидали торговую улицу. — Далеко? Только попробуйте меня обмануть. — Обмануть? Разве я посмею обмануть пани-ведьмачку? — усмехнулся рогач, вальяжно сцепив руки за спиной. Когда ворота Вергена остались позади, я, удовлетворившись тишиной ущелья, вновь попробовала вытянуть из инкуба детали нашего маршрута. — Вы так и не ответили мне, куда мы направляемся? — Пани-ведьмачка не любит сюрпризы? — на меня он даже не глядел, но весь так и лоснился от чувства собственного превосходства. Я хмуро поглядела на него искоса. Инкуб начинал меня слегка раздражать своими вечными экивоками и отвёртываниями, но в то же время и внушал какое-то крепкое уважение к своей интеллигентной, но многоликой персоне. Всё-таки у него были рога и хвост. — Люблю, но предпочитаю знать о них заранее. — В долине лежат обломки проектора снов. Вначале, когда я совершенно случайно нашёл его во время своей прогулки, то решил, что от этих руин уже не будет проку. Но я ошибся. Разыскав подходящий предмет для опыта, я воспользовался тем самым проектором и остался крайне доволен результатом. Да, из-за повреждений кое-каких деталей «вертушка» барахлит, но в целом ею можно пользоваться. — Барахлит? — Искажает сознание того, кто просматривает сон. Иными словами, «вертушка» может затянуть слишком глубоко в хранящийся сон. — Это же опасно. — Если соблюдать правила осторожности и в нужный момент, почувствовав импульс прибора, извлечь своё сознание, то процесс вполне остаётся безопасным. Я многократно испытывал устройство проектора, и могу сейчас заявлять, что ничего опасного в использовании его нет. — А что значит, «искажает»? Сон переделывает, что ли? — Не совсем верно выразился. Внутри камня хранится сон. А вот внутри сна в свою очередь хранятся исподние воспоминания и эмоции того, чей сон был взят. Грубо говоря, из-за неполадок в системе проектор может показать смотрящему обратную сторону сна. — Как-то я уже и не хочу никуда заглядывать… — Только глупцы — не гурманы. Я уже говорил? — Кажется, да. Погода выдалась светлой и прохладной. После дождей земля в ущельях не успела просохнуть, и от неё веяло мокрой почвой и стужей. Инкуб шёл уверенно, даже не глядя по сторонам, будто руководствуясь картой ущелий у себя в голове. — А зачем вам камень? — Один аукционер из Венгерберга… — Что? — Из Венгерберга. Столица Аэдирна, Венгерберг. Один аукционер, проживающий в этом городе, предлагает немалые деньги за… — Вы подслушивали? — Прости, не понимаю. — Подслушивали, как я болтала с Эльтоном? — Не имею привычки подслушивать, — галантно рассмеялся инкуб. Мы прошли какое-то расстояние в молчании. Я пыталась поспеть за ним и при этом не поскользнуться на мокрых камнях и траве. Шагал рогач на удивление быстро, я едва за ним поспевала, хотя по его внешнему виду сказать такое было трудно. Он будто наслаждался прогулкой по парку, и лишь каким-то чудом перемещался с такой скоростью. Под ним будто работала, как беговая дорожка, запущенная вперёд, или как двигающийся подиум, земля. И только я, ощущая себя в дурном сне, пыталась поспеть за ним следом. Жозефина с ракетной скоростью мчалась следом, раскидав крылья, как самолёт. Такими темпами курица уже со дня на день должна была научиться летать. — Вы давно здесь обитаете? — Я не планировал оставаться здесь на такой длительный срок, — с явным недовольством отозвался инкуб, глядя на дорогу перед собой. — Так сложились обстоятельства. — Вы живёте в ущельях? Вам не страшно? — Отчего мне должно быть страшно? — Ну, вы же всё-таки… на человека похожи. А людям всегда в таких местах страшно. — Я вовсе не похож на человека, — горестно усмехнулся рогач, и взгляд его потеплел. — Но благодарю за комплимент. — Комплимент? Вы считаете, что быть человеком — это роскошь? — Не лучший, но оптимальный вариант существования, — пожал плечами инкуб. — Во всяком случае, для человека в наше время предоставляется больше возможностей саморазвития и карьерного роста. — Карьерного роста? А кем вы работаете? — Я альтист. — Кто? — Играю на альте. Считаю это за хобби, но в былые времена игра на смычковом инструменте помогала мне выживать. — Играли на улицах за деньги? — Что? Нет, вовсе нет. Женщины падки на менестрелей. Я представила себе юного инкуба, сидящего на крыше ночью, играющего на скрипке и завлекающего баб. — Хм. — В те времена я мечтал учиться в оксенфуртской академии, — вздохнул рогач, — увы, в комиссиях сидят одни шовинисты и ультранационалисты, существа ограниченных идейных возможностей. — Э-э… сожалею. — Не стоит. К жалости я не прибегаю уже как полвека. Ох, мне только что пришло в голову, что я имел наглость не представиться. — У вас и имя есть?! — Ты так этому удивлена? Но в чём-то ты совершенно права. К человеческим именам я прибегал столь часто, что уже утратил им счёт. — А есть ещё и нечеловеческие? Инкуб издал какой-то жуткий переменчивый звук. Мне подумалось, он подавился клочком шерсти. — Вы чего?! — испугалась я. — Я только что назвал тебе своё имя. С этими словами инкуб ловко вскочил по камням на высокий выступ, оказавшись наверху в считанные секунды. — Буэтхэияпщ-как-то там? Простите, не могли бы вы повторить? На диктофон, пожалуйста, — я попробовала залезть за ним следом, передав ему вперёд себя баронессу. — Бальтазар, — рогач протянул мне сверху руку, втаскивая меня наверх. — Бальтазар? — Как-то мне довелось пользоваться этим именем, и с той порой у меня связаны приятные воспоминания. Зови меня этим именем. Или можешь не звать. Дяденька-инкуб звучит вполне приемлемо. — Я Арья. Арья Старк. — Арья Старк, и вновь я рад знакомству. Помнится, сегодня утром ты спрашивала меня об одной пищевой добавке… — О чём? Бальтазар взял край ворота и опустил под него руку, извлекая крошечный пузырёк с какими-то каплями. Однако отдавать его мне в руки он не спешил. — Лекарство, — догадалась я. — Давайте сюда. — Прежде я хотел бы прояснить некоторые вещи, — серьёзно потребовал инкуб, всё ещё глядя перед собой, будто болтая с вымышленным другом. — Какие ещё вещи? Я встревоженно почесала себя за ухом. В голове возникло неприятное колотьё. Я встрепенулась, прогоняя щекотливость из мыслей. Бальтазар устало вздохнул. — Хорошо. Я отдам тебе это, как и обещал. Но запомни: пару капель с водой ты должна выпить не позднее, чем закончится семь дней. Времени достаточно, но всё равно не стоит тянуть с применением этого препарата. И не думай глотать всё сразу. — Ладно-ладно, я поняла. Давайте уже. А что это, кстати? — Колдовское зелье моего собственного производства. Помогает при заболеваниях женской репродуктивной системы. Ты внимательно выслушала, что я тебе сказал? — Эм-м. Да-а. Кхм. Спаси… — я захлопнула рот, стоило шквалистому ветру напасть на меня спереди. Заслонив лицо, я, щуря глаза от встречно вспыхнувшего на небе солнца, уставилась на распростёртое небо. Мы оказались на краю зелёного изогнутого холма, граничащего с обрывом. — Ничего. Мы на месте. От чувства высоты у меня закружилась голова. Мне захотелось юркнуть обратно в тесное каменистое ущелье. Жозефина тоже не спешила высовывать клюва на открытое пространство. — Нас же склюют гарпии! Вы им ещё флажком помашите. — Не склюют. Я раскидал в окрестности отпугивающие ловушки. Чувствуешь, запах? — Нет. — Тебе и не нужно его чувствовать. Я искренне понадеялась, что инкуб имел в виду свечи из рыбьего воска, а не свою сигнальную мочу. В зелёной тени зарослей кустарника вздымалась косая скала. Бальтазар, утопая по колено в поросли, пробрался ближе к камням, разводя ветки в стороны. Я, всё ещё с опаской поглядывая на небо, стояла у него за спиной, ожидая инструкции. Увязнув в кустах, инкуб повернулся и, прислонясь одной рукой к камню, жестом велел мне пробираться к нему по его следам. Едва не потеряв в ветках сапога с ноги, я подступила к Бальтазару вплотную, теснясь вместе с ним около проектора. Инкуб горделиво, как свою собственность, похлопал ладонью по специальной выемке. — Вот и «вертушка», — деловито сказал он, разглядывая сухой потрескавшийся камень вблизи, как гору золота. — Послушай меня ещё разок, Арья Старк. Когда ты поместишь камень, не убирай руки. Проектор сделает всё за тебя, тебе останется лишь проникнуть в сон. В любой момент ты можешь прервать его. Просто «толкнись». Это очень зыбкое чувство, ты запросто сможешь проснуться. Ты сейчас сама это поймёшь. Но если. Слушай меня внимательно. Но если «вертушка» начнёт вести себя мерзким образом, попробуй подать голос. Я буду находиться рядом. — Я одним глазком. Вряд ли там что-нибудь дельное. Просто обидно, что я его с собой столько времени таскала-таскала. Надо уж глянуть. — Бесспорно, дело твоё. Я решительно вставила с лёгким хрустом камень в окошко проектора. Пока на камне спиралью возгорались ожившие руны, я успела с весёлостью подумать: интересно, вдруг это чей-нибудь эротический сон? Вот я посмеюсь, если сон будет принадлежать Елене. А ещё неплохо было бы заглянуть в голову к Сайлесу. Я ещё и толком соскучиться по нему не успела, но мне уже хотелось вспоминать о нём. Бальтазар вплотную подступил ко мне со спины, накрывая мою ладонь на камне своей рукой. Прежде чем моё сознание покинуло тело, я успела услышать его вкрадчивый, насмехающийся шёпот: — Только не забудь открыть для меня свои мысли… В противном случае, придётся выгрызать тебя силой. А потом растворилось всё: слух, обоняние, чувство холода. Осознание собственного тела пропало. Я ощутила, как проваливаюсь назад, в бездонную пропасть. От падения у меня захватило дух, и я поняла, что исчезаю. И я даже не успела испугаться, потому что вместе со страхом начали исчезать воспоминания, стремительно прекращая моё существование, заглатывая меня целиком, кроша мою ломкую личность. Есть только чернота и чувство пустоты. Короткий сигнал. Мою кукольную оболочку дёргают за ниточку, и вот я уже несусь со стремительной скоростью в чужое сознание. Осязание невесомости исчезает. Я открываю глаза.***
Открываю глаза. От тяжёлого удара по голове звенит в ушах, во рту солонцеватый привкус крови. Сижу на полу. Где мне ещё остаётся сидеть? Этот подлый ублюдок бросил меня на пол, а следом и обглоданный огрызок с костью. Вижу перед собой этот огрызок, чувствуя его тёплый солёный запах. Мысли путаются. Сейчас я вцеплюсь в кость зубами. Нет. Я не могу. — Жри с пола, выродок. Я уже тяну закостенелые пальцы. Слышу голос солдата, замираю. Не могу унять дрожь. Дьявольщина, я не могу заставить себя смотреть этим людям в лицо. Если я посмотрю, этот человек снова ударит меня сапогом. Зачем я только зарычал на него? Зачем огрызнулся? Думал, я достаточно сильный, как они? — Таким как ты только с пола обгладывать кости. Жри, грязный ублюдок. Не чувствуя тела, присаживаюсь. Руки мои дрожат от напряжения, содранная кожа на ладонях жжёт. Я опускаю ниже голову, чтобы скрыть свои глаза. — Я… не буду. Голоса за столом затихают. Слышу стук тарелок, хруст пряжек. Они смотрят на меня. Они все смотрят на меня. — Я не буду… есть с пола. Я не могу. Дьявольщина, не могу. Стиснув до боли в челюсти зубы, поднимаю на него взгляд. Я ненавижу тебя. Слышишь? Я ненавижу тебя. Когда-нибудь я прикончу тебя. Потому что я ненавижу. Злишься? Так бей. Я ни за что не стану есть с пола. — Сраный выродок! — он отшвыривает стул. Слишком громкий треск, не могу, страшно. Бросаюсь в сторону. Не успею, знаю. Удар под рёбра, задыхаюсь. Мама. Ударяюсь об пол, лежу, не могу, не затыкаюсь. Рычу от злости. Он заносит сапог. Ненавижу. Вцепляюсь в его ногу. Он вопит, бьёт меня по голове кулочьями. Смех, его приятели смеются. — Сдохни, щенок… Сейчас он меня отшвырнёт — сильнее хвататься за его ногу, да. Боль сводит с ума, мама, мне больно. Прекрати это. Никто не поможет, знаю. Просто думать хочется. Впиваюсь зубами в подкладку его сапога. Даже если все зубы переломаю, я прокушу тебе ногу. Дьявольщина. Он хватает меня за волосы, рвёт, тянет вверх. Захлёбываюсь яростным урчанием. Меня хватают. Больно. Отпусти меня. Отпусти. Не смей трогать или прикасаться ко мне. Я убью тебя. Меня вскидывают — я всего лишь мелкий худосочный сопляк, меня легко поднять с места. Пинаю воздух. Бросают, грубо вскидывают за шкирок. Я оглох на одно ухо. Не слышу. Дьявольщина. С какой стороны? С какой стороны он подходит? — Я вырву тебе яйца, сука, — он сплёвывает, хватается за нож со стола. — Захлебнёшься своим жа визгом, в канаве. Яким как ты, там самое место. Дьявольщина. Мне не вырваться, второй солдат держит меня со спины. Кричать, биться. Задыхаюсь. Болит всё тело. Болит что-то в груди, оно исходит кровью. — Что тут, мать вашу, происходит?! Голос громкий, страшный. Солдаты затыкаются. Какой-то человек. Высокий, тоже солдат. Темерский герб на груди, значит солдат. Подходит к нам. Все его сторонятся. Вблизи он строгий. Ещё он сильный. Вижу, что сильный. Тяжёлый взгляд смотрит из-под капюшона на остальных. — Отпусти мальчишку. Прекращаю вырываться. Меня? Зачем? Он хочет меня ударить? Хочет, по глазам вижу. Я рычу. Только замахнись на меня. Я обязательно тебя убью. — Этот вонючий щенок… — Заткни хайло, скотина. Я сказал тебе отпустить ребёнка. Оглох? Меня толкают, но я не падаю. Я больше не стану ползать на четвереньках. Даже если убивать будут. Даже если будет ещё больнее. Смотрю на главного. Да, он — главный. Или самый сильный. Иначе, зачем бы им меня отпускать? Они его боятся. А я не боюсь. Смотрю на него исподлобья. Я ненавижу вас всех. Всех ненавижу. Только попробуй ударить. — Да ты гляка на этого выродка! Бельмами своими бесстыжими так на командира смеешь смотреть? Да я тебе… — Пущай смотрит, — голос у командира спокойный, но строгий, и смотрит этот человека на меня, пристально смотрит. — Если ты меня, мальчишка, стращать вздумал, так я и без того пужалый. Отзынь отседова. Ну, пошёл. Он поднимает руку, чтобы прогнать меня прочь, но как-то расслабленно, как если хочет хлопнуть меня приятельски по плечу. Отскакиваю. Скалюсь на него. Но тот не злится. Бегу прочь. Прочь, на улицу. Земля после дождя мокрая, холодная. Босыми ступнями оскальзываюсь, дьявольщина. Упал. Вставать, бежать. По стылой земле, глотая смоченными кровью губами холодный ветер. Забегаю за дом, прыгаю через наставленные вплотную к стенам тюки. Колено подгибается, падаю. Не могу встать. Дьявольщина, ненавижу. Подбородок липкий, кровь натекла. Сажусь, пробую поджать под себя ушибленную ногу, согревая ступни. Тело после побоев болит, хочется удариться головой о землю. Пытаюсь спрятать лицо за руками, растягиваю губы в немой гримасе. Ненавижу. Ненавижу всех. И себя ненавижу. Маму. Маму тоже ненавижу. Я почти успокоился. Мне уже не так больно. На этот раз я отделался слабо, это хорошо. В прошлый раз разбили лицо, зашивали. Это было больно. А сейчас и не так уж больно. Я просто струсил, а ещё проголодался. Встаю и иду бродить вокруг дома, в сад. Какой-то человек справляет нужду у забора, меня он не замечает. Прохожу дальше. Серая трава под ногами, на небе тучи. Не могу вернуться, надо ждать, когда солдаты нажрутся, как свиньи, и им будет уже не до меня. Вспоминаю того человека в капюшоне. Ненавижу его, но хочу быть как он, высоким и сильным. Чтобы боялись меня. Дьявольщина. Как же я продрог. Мама, выйди на улицу. Я устал ждать, не могу. Нахожу на земле мокрый репейник. Сажусь, рву его руками. Выглядит сочно, листья большие и забавные. Кусаю лист и пробую жевать. Обычная трава. Плюю на землю, утирая рот рукавом. Рву ещё листьев, ещё и ещё, складываю их стебли вместе. Мне радостно. Я сам придумал это, ей понравится. Она улыбнётся. И улыбнётся не так, как улыбается, когда смеётся надо мной. А улыбнётся мне, для меня. Отрываю листья, начинаю ползать по земле, прижимая к себе плотную охапку. Глупые руки, болят. Иду обратно к дому, темнеет. Голоса слышны с улицы, значит, посетители уже пришли, все, как обычно. Крадусь в дом. Дьявольщина, лишь бы не повстречаться с теми солдатами. Ни с кем лишь бы не повстречаться. На первом этаже шум, мужчины и женщины. Мужчины хмелеют, женщины отсчитывают цены. В коридорах проталкиваются пропойцы и трезвые посетители. Огибаю их, ступаю мимо. Те смотрят мне вслед. Один из них что-то мне кричит. На втором этаже не так шумно, люди распределены по комнатам. Останавливаюсь у окна, где лежит тряпка. Вытираю босые ноги. Она опять начнёт ругаться, если заберусь на кровать с грязными. Иду к ней в комнату. Навстречу мне выходит тот самый, который командир. Останавливаюсь. В груди что-то прекращает дышать, не могу заставить себя пошевелиться. Он смотрит на меня, не узнает. На ходу затягивает ремень. — Малой, — устало смотрит на меня и приветствует. Бросаюсь мимо него прочь, забегаю в комнату, из которой только что вышел этот человек. Я не могу. Мне плохо, наверное, я простудился. Кружится голова и хочется реветь. Стою, прислушиваясь — жду, пока шаги за дверью заглохнут. Завожу руку с листьями под куртку, осторожно ступаю за угол. Хочу, чтобы это было неправдой, только это правда. На кровати лежит она, такой, какой я к несчастью привык её видеть: в одной тонкой сорочке, сжавшись в комочек и подобрав под себя босые ноги. Длинные тёмные волосы спутаны, раскиданы по подушке, они прикрывают ей лицо. И дышит она едва-едва, как будто спит тревожным сном. Но она не может спать. Тот человек только что вышел из её комнаты. Подхожу к кровати, не смею вымолвить ни слова. Мокрые листья под курткой колют и словно жгут. Я не знаю, прогонит ли она меня сейчас. Иногда прогоняет. Только я не хочу уходить. Я жду, пока она пошевелится. Мам, посмотри на меня. Забираюсь на кровать, сажусь позади неё. У неё тонкие плечи, открытая спина, размётанные длинные локоны волос. Ложусь рядом с ней. Чувствую на простыни въедчивый запах мужского пота, немытого тела. Волосы у неё немного влажные, тёмные, но не ровного цвета: какие-то пряди темнее, какие-то светлее. И на кончиках ещё сохранился сладкий запах яблок и магнолии. Она всегда выбирает этот запах. Закрываю глаза, улавливая сладковатый привкус. — А, это всего лишь ты, волчонок… — она слабо смеётся, поворачивается, кладёт мне на голову руку. Она не злится, она гладит меня, ласково, нежно, как только она умеет. Смотрю на неё, узнавая её любимые черты. Она жива. Она не может умереть. Она живая и она сейчас со мной… То, что она умерла — всего лишь страшный сон. Она здесь, рядом со мной. У неё большие, выразительные глаза, взгляд слегка блуждающий, с налётом грусти. Она выглядит такой юной. Она самая молодая в борделе, и все женщины относятся к ней, как к младшей сестре. Я вспоминаю, как летом мы купались на речке. Она не заходила в воду, потому что не умела плавать и очень боялась подходить к берегу. Другие смеялись над ней и дразнили её, но она не обижалась. Нам всем было весело. — Зачем ты пришёл? Что тебе нужно? — она усмехается, любовно поглядывая мне на волосы. — Ты весь мокрый. Бродил по улице? Фу, глупый, ты весь мокрый. Зачем ты забрался ко мне на кровать? Хочешь и меня всю вымазать? Она невесело смеётся, целует меня в лоб. Я закрываю глаза. Мне хорошо, когда она рядом. — Что ты принёс? — она слабо достаёт у меня из-под куртки листья. — Зачем тебе это? Выброси. Мне становится больно. Резко сажусь, не смея вскочить с кровати, смотрю на неё. Злюсь. Я злюсь на неё. Я хватаю листья и начинаю их рвать и кидать на пол. Дьявольщина, так и знал, что ей не понравится. Она удивлённо смотрит на меня, а затем начинает смеяться. У неё красивый голос, мягкий. Кто-то говорит, что у неё свой певучий акцент, ведь она и правда слишком нежно произносит даже самые грубые на свете слова. Даже когда она глумится надо мной, её голос звучит так, будто она меня действительно любит. — Забудь, — огрызаюсь я, отводя взгляд. — Забудь, что я это принёс. Это было вовсе не тебе. Она смотрит на меня, думая о чём-то о своём. Дьявольщина, ненавижу, когда она молчит. Но вдруг она начинает смеяться. У неё звонкий, искристый смех. От него щемит тоска. — Только не говори, что это был подарок мне. Ведь так? Какой же ты глупый! — ей весело, она сминает под собой простынь. Я гляжу на её вытянутые оголённые руки. На плечах укусы, ниже — синяки. Есть свежие отметины. Ей тоже было больно. — Ты обиделся? Вернон, иди сюда. Скажи, ты обиделся? Дурачок, — она обнимает меня, и я не сопротивляюсь. — У тебя и нос весь мокрый. Мне хочется плакать. — Вернон, это так мило. Люблю тебя. Она отодвигается, смотрит на меня, лёжа щекой на подушке. Я лежу рядом, глядя ей в лицо. Она заботливо гладит меня за ухом. — Не обижайся, волчонок, мне не нужно от тебя цветов. Я на них и не рассчитывала. А ты взял и сам принёс мне подарок. Это мило. Ты у меня такой заботливый. Улыбнись. Ну? Улыбнись, Вернон. Она плутовато улыбается, глаза её искрятся от чувств. Ей грустно, как и мне. Сердце у меня замирает от испуга. Ей снова давали фисштеха, а она снова им воспользовалась. Я не могу. Закрыв глаза, жмусь к ней, прося обнять меня и прижать к себе. Мама. Она не любит, чтобы я называл её мамой при других людях. Раньше она хлопала меня по уху, стоило мне оговариваться. Но теперь всё чаще сама просит называть её «мамой». Только тогда, когда мы с ней вдвоём. Как сейчас. Но я боюсь произносить это заветное слово вслух, поэтому и жду, пока она сама попросит об этом. Но она не просит. — Тебе пора спать, — она нежно целует меня в волосы. — Закрывай глазки. В груди разгорается самый настоящий пожар. Мне тяжело дышать. Хочется скулить. Мама, ты же не можешь умереть. — Ой-ли, лю-ли, лю-ли… Слышим ветер буйный. Станет думать он да ждать, нас с тобой с собой забрать. Спи, мальчишка, спи, волчок. Слышишь, догорает очажок? Завтра к нам придёт рассвет. Нам до боли сердца нет… Я живу тобой. Не уходи. Мне больно. Оно болит. В груди, жжётся. «Хватит, открой глаза. Беспробудница, неужели ты не чувствуешь?..» Почему по щекам бегут слёзы? Я вскакиваю, сердце бешено бьётся из груди о рёбра. Мама? Теперь это уже вовсе не тот сон. Её мёртвый взгляд устремлён в потолок. Бескровные губы тревожно разомкнуты. Чужие голоса вокруг. Умерла. Она умерла. «Беспробудница, да что с тобой происходит? Открой глаза. Довольно. Это не твой сон» Это неправда. Я хватаю её за руку. Простыни запятнаны кровью. Знахарка с холодностью смотрит на её тело. — Моей вины в том нет. Шлюха ваша без того слаба телом была. Отваров не пила… чищения вот и не перетерпела. Чищения. Как вы можете так говорить… вы, все?! Она всегда была самой чистой, самой светлой. Она любила меня. — Второго бы не потянула. Нужда вот толкнула… Второго. Второго ребёнка. Она просто пыталась избавиться от второго ребёнка. Зачем она пошла на это… мама, зачем? Ты же знала, что можешь умереть. Я ненавижу тебя. Ты не можешь уйти. Ты не можешь меня оставить. Только не сейчас. Я вырасту. Я обязательно вырасту и стану сильным, мы уедем. Уедем вместе. Только живи. Я ненавижу тебя. Ты никогда меня не любила. Ты притворялась. Ты ведь ненавидела меня, мама? «Хватит! О, чёртово сознание… Беспробудница. Арья! Ты сошла с ума? Открой свои мысли, чтобы я смог тебя выт…» Я люблю тебя. Ты ведь меня тоже любишь? Иначе бы ты не обнимала меня с такой заботой, ты бы не стала так нежно меня касаться. Я ненавижу того человека, который это с тобой сделал. Это ведь тот человек… ты оставалась только с ним наедине, а он никого другого к тебе не подпускал. Тот высокий мужчина. Это должен был быть его ребёнок. Я ненавижу его. Я ненавижу себя. «Дело дрянь. Моя вина, беспробудница. Очнись!» Я кричу, раздирая горло в кровь. Не уходи.***
Воспоминания хлынули в мою голову ледяным потоком, разбивая и стачивая мне мозги. Я схватилась за голову, закричала, падая на землю. Хрустнули ломающиеся ветки. Я напоролась рукой на что-то острое. То, что всё это время жглось в груди — сердце. То, что мальчик не мог в себе признать: его боль, его страх и слабость. Его эмоции пульсировали в моём сознании, сводя с ума, не желая угасать, как боль от ушибов. Бальтазар подхватил меня за туловище, помог подняться на ноги. — Это его сон… — из глаз у меня сыпались слёзы, я растерянно посмотрела на камень снов, всё ещё остающийся в проекторе. — Почему? Это же он… Я оттолкнулась, бросая себя обратно в сторону проектора. Бальтазар успел что-то выкрикнуть. Я схватилась за камень и порывисто вырвала его из выемки. Всё ещё не в состоянии справиться с нахлынувшим аффектом, я выбежала на ровную землю. Меня била крупная дрожь, я задыхалась. — Я говорил тебе откликнуться, но ты не… что ты делаешь? Стой! Я размахнулась и со всей одури бросила камень о землю. Но от него даже и крошки не отлетело. Я схватилась за свой меч. — Что ты вытворяешь? Успокойся, беспробудница, и сложи своё оружие. Ты же не собираешься им вот так просто размахивать? Это может быть небезопасно. Я порывисто направила на Бальтазара конец меча. Руки у меня тряслись, но я была полна решимости и привитой злости. И эта злость клокотала во мне, стремясь вырваться наружу. Эти чувства принадлежали не мне. — Не подходи, — смахивая слёзы, прорычала я. В горле у меня всё ещё зудело рычание. Хотелось огрызаться и кричать, как… Рогач демонстративно возвёл руки над головой. Смотрел он на меня со строгим спокойствием. — Я остаюсь стоять на месте, — сказал он, внимательно наблюдая за моими действиями. — Вот и стой… а камень этот я тебе не дам. Слышишь? Бальтазар выдержал на себе мой свирепый взгляд, затем согласно кивнул, признавая согласие. — Я не собираюсь причинять тебе вред и не собираюсь отнимать у тебя этот камень. Но хотелось бы всё-таки узнать, что вдруг так повлияло на твоё сознание? Энергетика сна? Видела бы ты себя со стороны, юная пани. Ты запятнана этим сном, как кровью. Не стоило тебе заглядывать в него. А мне не стоило допускать тебя до него. Это моя вина. Мне жаль, прости меня… — Хватит! Замолчи, — я схватилась за голову. Мой разум разрывался на части. В ушах гудело, как при звоне колокола. Противный осадок чужих эмоций не желал покидать моих мыслей. — Я его уничтожу. Его надо уничтожить. И я это сделаю. Сейчас! Я вскинула над головой меч. Бальтазар тревожно ворохнулся в сторону, но смог выстоять на месте. Конец лезвия рубанул по камню, раздался треск, полоска стали соскользнула на землю. Камень отскочил в сторону, как живой. Я увидела крошечный осколок в траве. Голос мальчика вспыхнул в моём сознании, и его отчаянный крик оглушил меня, заставил пошатнуться и отступить. Я едва не потеряла из рук меч. — Там его сон, понимаешь? Я не могу оставить его. Только не этот сон. Только не эти его воспоминания! Я не могу позволить, чтобы это хранилось в чьей-то дурацкой коллекции. Никому не позволю, слышишь? Я опустила меч, но от волнения не рассчитала силы и промахнулась, вогнав лезвие в землю. — Твою мать… как я могла быть такой дурой?! Хватит! Хватит реветь, я сказала! Разве слёзы что-то исправят?! Камень снов зазвенел, раскалываясь. Мне показалось, что из возникшей узкой трещины из камня на траву посыпался пепел. Красные в лучах заходящего солнца искры осыпались, остывая. — Из всех чёртовых камней… Именно твой, Роше. Именно твой сон. Твой кошмар. Ты специально? Ты подослал ко мне того ублюдка, чтобы он сунул мне этот камень! Разве тем мальчиком можешь быть ты? Ты не можешь им быть. Ты не такой. Ты злой, бессердечный, убийца женщин и детей. И взамен души у тебя бутылочная склянка! Разве ты мог быть им? Это не ты. Скажи, что это не ты! Я наступила на камень, и он затрещал, продолжая противиться распаду. — Позволь. Бальтазар подошёл ко мне, выжидающе заглядывая мне в лицо. Я попробовала перевести дыхание. — Не позволю! — Ты права, от него следует избавиться. Только посмотри, что сон из этого камня сделал с тобой. Слишком тёмная энергетика. Позволь мне помочь, учитывая, что ты повредила камень как снаружи, так и изнутри, не доставит труда разбить его. Отойди, не хватало ещё, чтобы ты поранилась. Вот. Так это делается. Раздался громкий, пронзительный треск. Рогач ударом копыта размолотил камень снов, ломая его на мелкие крупицы. — Дело сделано, — сказал он, решительно сцепив руки за спиной. Я устало осела на землю, стягивая с головы шляпу, комкая её и пряча в ней лицо. К моей ноге подкралась баронесса и заботливо ткнулась головой о мой сапог. Что это всё значит? Как это назвать? Предназначением? Стечением обстоятельств? Сигналом с небес? Или это очередная выдумка моего повреждённого комой мозга? Сон во сне? Почему именно сон Роше, почему такие пронзительные эмоции? Я не могла этого придумать. Это было на самом деле. Та женщина, его мама, она существовала. Жила в борделе, пытаясь прокормить сына, а потом появился какой-то человек, который стал её постоянным клиентом, и от которого она в итоге забеременела вторым. А во время аборта она умерла. Умерла у него на глазах. А тот взрослый человек… почему его воспоминания переплетаются на этом образе? Почему он видит в нём себя? — Вижу, польза от нашего похода всё же была, — Бальтазар протянул мне руку, предлагая подняться на ноги. Я взяла из травы вытянутый осколок, осторожно сжала его в перчатке. — Да, наверное… была. Извините, что так отреагировала. Просто его мысли… вытеснили мои. — Не приноси попусту извинений. — Я всё испортила. Нашу сделку. Если хотите, можете… — Я не стану заниматься с тобою сексом. Понимаешь ли, староват я стал для такой энергетики, — Бальтазар указал на осколок в моей руке. — Теперь весь день буду мучиться от несварения. Кхм. Я надела на голову шляпу, скрывая от него своё лицо.***
Мы возвращались в Верген. Заходящее солнце скрылось за косыми стенами ущелий и уже не припекало затылок. Мне не хотелось ни о чём думать. Внутри меня гнила пустота. Эхо звонкого девичьего смеха всё ещё звенело у меня в ушах. Я не могла понять, что в образе матери Вернона казалось мне таким знакомым. Разве я могла её где-то видеть? — Ты упорно продолжаешь держать свои мысли на замке, — голос Бальтазара заставил меня очнуться от морока, я удивлённо посмотрела на него. — Мысли? — Когда мы только познакомились, твоя голова была нараспашку, — инкуб дружелюбно постучал меня по макушке, приминая шапку. — А теперь ты замкнулась в себе настолько, что я едва смог вытащить тебя из сна. — Но я ничего не чувствую. Постойте-ка. Значит, это щекотка — это ваших рук дело? Вы пытались залезть мне в голову всё это время? — Ты и не догадывалась об этом? — судя по его интонации, он искренне расстроился. Думать долго мне не пришлось. Дело было в Цинтии. Это после её фокусов с током и магией вокруг моих мыслей возник барьер. Чародейка решила обезопасить себя, поместив информацию в моей голове в надёжный сейф. Значит, я ещё была ей нужна. «Я чуть не переспала со скоя’таэлем», — с упавшим сердцем подумала я. — «Он ведь ждал от меня предательства с самого начала, говорил уходить к эльфам. Он не шутил, и это оказалось в итоге правдой. Не успел перевешать всех белок, вот и получай, фашист, гранату». Это показалось бы мне смешным, не будь это всё столь грустным. Я горестно усмехнулась — я сходила с ума, это всё не кома, не сон, это бред. Мне не выбраться из этого лабиринта, как и не найти дорогу назад из ущелий в одиночку. Саския оказалась права. Легче умереть, чем пытаться бороться за свою жизнь и свободу. — Сон принадлежал твоему другу? — Да. Он вспоминал… маму. Она умерла, когда пыталась избавиться от ребёнка, которым была… ну, беременна. — Избавление от народившегося есть не что иное, как душегубство, уничтожение жизни, — сказал Бальтазар, внимательно наблюдая за мной со стороны. — А если нет возможности вырастить, воспитать? Другой вопрос уже о том, выживет ли мать при операции. В вашем мире без помощи магии так просто не выжить. Бальтазар не успел закончить фразу. Мы были вынуждены остановиться. На дороге у нас возникла суккуб. — Ну, здравствуй, душа моя, — первым приветствовал бывшую подругу рогач. Чертиха смерила нас недовольным, дерзким взглядом. Задержала своё внимание на мне, неприятно усмехнулась, обнажая острые клыки. — Выгуливаешь дичь? Насыщайся кислородом, девочка. На свежем воздухе энергетика всегда слаще. — Может, хватит обсуждать мою энергетику? Я вам не кальян. — Что ты тут делаешь? Пришла поздороваться, давно ли мы виделись? — строго спросил инкуб. — Помнится, наша последняя встреча прошла не столь гладко. Ах, да. Как там поживает твой испорченный дружок? Всё ещё нежен с тобой, как телёночек, или после того, как я пообломал ему рога, больше не смеет сунуть к тебе носа? — Ты заскорузлый хрящ, — ощетинилась чертиха, и хвост её взметнулся, как хлыст, в воздух. — Не смей разговаривать со мной в таком тоне. — Я вообще не имею желания с тобой разговаривать, о тонах тут и речи быть не может. Доброй ночи, дорогая. — И ты так просто уйдёшь? Суккуб нокаутировано уставилась нам вслед. Бальтазар нарочито медленно остановился, взгляд его томно скользнул по фигуре чертихи. — Я пожелал тебе доброй ночи, проявив вежливость, этого для твоей гордости недостаточно? — Я всё ещё жду от тебя извинений, мерзавец. Я устало взяла на руки баронессу. Жозефина охреневающе пялила глазёнки на человекоподобную козу. Такое заколдованная дамочка видывала впервые. — Думаю, нам пора. Мы пойдём, а вы тут разбирайтесь. Это у вас личное, я понимаю. Не буду мешать. Дяденька… Бальтазар, спасибо за всё. Надеюсь, нам ещё удастся встретиться. — Ты не пойдёшь одна, — рогач повернулся ко мне. — Наш разговор окончен. — Ну, уж нет, сейчас же остановись! — разозлилась нам в спину чертиха. — Остановись, или твоя замечательная эльфка поплатится за твои фокусы. Я говорю о той, что разместилась недалеко от города. Не так уж сложно было вычислить, откуда ты черпаешь силы. Бальтазар остановился, сцепив руки за спиной. Лицо его посерьёзнело, в глазах ворохнулись горячие искры. Он бросил на суккуба свирепый взгляд. — Шантажировать вздумала, меня? Не забывай, с кем ты пытаешься шутить. Я встревоженно уставилась на Бальтазара. От него вдруг повеяло жутью, а его неподвижная, выпрямленная поза красноречиво свидетельствовала о его чёрных мыслях. Сейчас эти двое вцепятся друг в дружку и подерутся. Или потрахаются. И я не собиралась становиться очевидцем их сходки. — Вам стоит серьёзно поговорить, — тихим голосом обратилась я к рогачу. — Не волнуйтесь, тут уже близко. Я дойду. А вы оставайтесь. Бальтазар выдержал на мне долгий, пронизывающий взгляд. Он улыбнулся мне излучинами губ, и в глазах его слабо замерцал тёплый огонёк. — Береги себя, беспробудница. Больше не попадайся в ловушки снов. Тебе достаёт сил справляться с ними, тебе не достаёт лишь желания. Будь твёрже и решимей. — Спасибо вам за всё. Извините, что расколола камень. Но так нужно было. Бальтазар горестно усмехнулся, опустил взгляд и доверительно взял меня за руку, вкладывая мне в расслабленную ладонь какую-то вещицу. Я растерянно уставилась на кулон куропатки Урлика. — Кажется, это принадлежало тебе. — Где вы его нашли?.. — Обменял на мешок перьев у одного отшельника. А что относительно камня снов… Если судьба пересечёт наши пути вновь, постарайся не забыть свой должок. Староват я стал: память нет-нет, да подводит. Так что храни наше знакомство в своём сердце. Моё тебе поручение. Баронесса, и вы, прощайте. Надеюсь, при нашей следующей встрече вы предстанете передо мной во всей вашей красе и тогда… Тогда, возможно, нам будет о чём побеседовать.***
К моему внезапному визиту тролли явно были не готовы. Да и я была немного растеряна, так как не планировала заходить к ним в гости. Но сильнее всех встревожен всё же был связанный эльф. — Добрый вечер, — поздоровалась я с супругами. — А! Ещё баба! Надоело! — выругалась старуха. — Нет. Не пущу! На гущину пойдёшь. Я так сказала. — Не цапайся, — попробовал вступиться за меня её муженёк, — это — везьмарева баба. Он за нею ходил, башкой грозил. — А мне сра-ать, — взревела троллиха, стращая мужа дубиной. — Говорю — на гущину пойдёт, так пойдёт. — Она тебя искать требовала, везьмака в ущелье послала. Не благодарная ты карга. Пока тролли были заняты семейными разборками, я с безразличной миной разглядывала связанного эльфа. Схваченная эльфятина в собственном соку сидела на земле, обмотанная верёвкой, как колбасный батон. Во рту у несчастливца торчал кляп. Он смотрел на меня обезумевшими глазами и издавал при этом глухие угрюмые мыки. — Привет, — я помахала эльфу рукой. Скоя’таэль начал судорожно возиться на месте, будто силясь выкопать задницей яму и в ней спрятаться. — Поверю, — ревностно отозвалась старуха, возвращаясь к котлу. — Но пусть уходит. Сейчас. Я добрая, не стану догонять. — Я, конечно, дико извиняюсь, — я положила руку на сердце, — но разрешите у вас тут посидеть, а то ноги устали. Я буквально минутку и пойду. Я тихонечко. Тролль виновато глянул на свою жёнку. Та отбрехалась от нас какими-то неясными звуками. Не став больше лезть хозяйке под руку, я села возле связанного эльфа. Стоило мне опуститься на землю, как скоя’таэль уставился на меня впритык, не веря происходящему. Он замычал мне что-то в ухо, громко и неприятно. Я поморщилась и отодвинулась от него. Откинувшись вбок, эльф не выдержал и рухнул подбородком о землю. — Фу, где вы только этого эльфа раздобыли? — нарочито громко пожаловалась я. — Вы его хоть нюхали? Старик, спеша катапультироваться, косолапо отбежал на край поляны. Старуха, кипя от злости сильнее, чем её котёл, раздражённо прокряхтела мне в ответ: — Хороший эльф. Мясо свежее, живое. Молчи! — Свежее? Да вы поглядите на него вблизи. У него кожа вся в волдырях. Он у вас какой-то с гнильцой. — Разбавлю кровью. — А вы его как готовить собираетесь? Прямо так? Да вы что. Вообще-то, эльфов принято вначале… кожуру с них счищать. — Кожуру? Эльф вторил троллихе истеричным возгласом. — Освежевать его надо, — спокойно советовала я. — Меня? Меня учить вздумала?! — обозлилась на меня хозяйка. — Глупости. Всегда ели целым! Молчи! — Ну, вы хоть раз-то попробуйте. Я вам дело говорю, тёть. Без кожуры-то мясо во-о как пропитается! — я уверительно показала троллихе большой палец. — Хотите, помогу с готовкой? Мне не сложно. Я подсела ближе к обалдевшему эльфу и начала заботливо расстёгивать ему воротник. Скоя’таэль уставился на меня вблизи своим округлым взглядом и, поняв, что я его раздеваю, начал брыкаться. Рассердившись на его шевеление, я грубо одёрнула одежду у него на плече, оголяя край ветвистой татуировки. Эльф вопросительно что-то закричал. Чёрные волосы у него на голове, как колючки, стояли дыбом, будто бы он зафиксировал их гель-воском — Фу-ты! Тёть, да он у вас весь испортился к чёртовой матери! Вы гляньте! Фу! Под ним глисты лазают! Эльф заткнулся и удивлённо замер. Он проникновенно посмотрел мне в глаза, ожидая получить от меня в ответ утешительный сигнал. Но я никак не отреагировала. — Аж через кожу видны. Фу! Нет. Давайте его вначале тогда чесноком набьём. Скоя’таэль, обезумев от сложности моих манипуляций, снова начал вырываться. Кажется, он уже успел спятить и слететь с катушки. — Так, посмотрим… Я деловито толкнула эльфа в грудь, и тот беспомощно опрокинулся на спину. Я села на него сверху, пытаясь развести под тугой верёвкой края его одежды в стороны. — Бабе нравится эльф? — осторожно предположил тролль. — Этот? Фу! Да вы гляньте на него. О, боже! Смотрите! Смотрите сюда! Нет. Вам нельзя его есть. Фу. У него не только глисты! Он ещё и тифозный! Ах! Да вы гляньте, он ещё и весь в каких-то пятнах! Фу! Я вскочила с него, с отвращением отряхивая свои руки. Эльф попробовал отползти от меня в сторону, как гусеница. — Без еды? Не-ет, — старуха грозно двинулась в нашу сторону. — Тогда возьму тебя. Вижу, что ты свежая. Говорливая. Если говорливая, значит, свежая. — О! Небеса! — вскинув голову, я картинно распахнула у себя на груди рубаху, ослепляя троллиху своей оголённой ложбинкой. — Я заразилась! Заразилась от него! Кхе… кхе. Мама! Помогите! Я умираю! Кхе! Кхе! У меня седеют волосы… Для пущей убедительности я сорвала с себя шапку, демонстрируя троллям свою белёсую голову. Будто бы обессилев, я осела на одно колено, изображая свою мучительную погибель. — Я чувствую, как во мне ползают глисты. Я так молода! Я была так молода! И это не обычные глисты. Это особые эльфийские глисты! Они губят даже троллей! Не подходите. Не хочу загубить и вас… Вы были так добры ко мне. — У-у! Сволочь! Кого приволок?! — накинулась на мужа старуха. — За смертью посылать! Фыр! Сволочь! Срать тебе мослами. Я, скорбно прижимая к груди снятую шляпу, подошла к эльфу и, потянув его на себя за край воротника, велела ему подниматься на ноги. Скоя’таэль недотёписто пошатнулся, оставаясь туго связанным. — Я уведу его, чтобы вас не заражать. Спокуха всем. Эльф пошатнулся и упал. — Сука. Встал, быстро, — я пнула страдальца по почкам. — Дашь им уйти? Да! Ну и сиди голодный, старый хрыч! Будем сидеть голодными! — старуха бросила в мужа палкой, попав тому по голове. — Знаете, — помогая эльфу подняться, громко вмешалась я, — последнее время тут все эльфы в округе какие-то гнилые пошли. Особенно рыжие. Фу! К рыжим эльфам даже не прикасайтесь, помрёте тут же. Они ядовитые, как поганки. — Молчи! Молчи! — затопталась на месте старуха. — Зачем пришла? Жизнь мне и без того худую травить? Уходи. И эльфа забирай негожего. На что мне эльф? Умру с голода, легче станет. Мы с эльфом застыли, в ужасе уставившись на скачущую громилу. Если бы она пошла в атаку, от нас осталось бы мокрое место. Старик расторопно принялся успокаивать свою разбушевавшуюся старуху. Троллиха опрокинула котёл, расплескав по земле шипящий кипяток, прошлась по кругу, потрясая кулачищами и, наконец, набросилась на мужа. Эльф жалобно вздрогнул и попробовал спрятаться за меня. На наших с ним глазах старуха завалила мужа на землю и начала яростно его бить. Бить ногами. — Сматываемся, — обронила я, хватая с земли отстающую курицу. Эльф издёрганно повернулся на месте и отчаянно заскакал за нами следом, всё ещё оставаясь связанным по рукам и ногам. Отбежав глубже в ущелье, я первой остановилась. С этого расстояния всё ещё были слышны вопли троллей, но их самих хотя бы уже не было видно. Эльф догнал меня и упал на землю, не удержав равновесия. Я быстро извлекла «Лорда» и направила его на скоя’таэля. Эльф зажмурился и завопил, подумав, что я собираюсь отрубить ему голову. — Как дитё малое, — прорычала я, грубо вытаскивая у него изо рта кляп. Эльф начал отплёвываться. — Сиди и не двигайся, иначе сиську отрежу, — рассерженно велела я, торопливо присаживаясь возле него и поддевая лезвие под верёвку. — Bloede arse! Ты… ты! — Заткнись, хватит дёргаться, придурок. — Ты та девушка, которая… та самая курица? Скажи, это та самая курица? Мне подумалось, что эльф сошёл с ума. Выглядел он безумным: с вздыбленными волосами, горячечным взглядом и длинным перекошенным ртом. Я настороженно поглядела на него вблизи, отмечая, что в левом ухе у него поблёскивает серёжка. — Какая курица? — строго спросила я. — Которую ты… за которую ты пела в тот день песню. Я в недоумении уставилась на эльфа. Без синего платка на голове я его и не узнала. Это был тот самый артист, который не желал возвращать мне в таверне курицу. — Да ты же тот ебалашка… — догадалась я. — Сaed’mil, folie! — Я тоже рада тебя видеть. А теперь вставай, надо уходить. Птицелов тяжело поднялся на ноги, хлопнул себя по рукам, разгоняя кровь. Разнервничавшись, он начал запахивать на себе одежду, которую я успела ему разворошить. — Как тебе удалось уболтать тех чудовищ, danna? — А как тебе удалось попасться троллю? Ебалашка. Только ебалашка может попасться троллю. — Ко! — Ты… в самом деле таскаешь повсюду с собой эту птицу? Кто ты такая? — У девочки слишком много имён, чтобы их перечислять. Называй меня Рябиной, если хочешь. Мне посрать, честно. У меня был чертовски сложный день. Я устала, идём быстрей. — Рябиной? Ты сумасшедшая? — он бросился за мной, ссылая за спину тревожные взгляды, опасаясь возможной погони. — Вообще-то, я только что спасла тебе жизнь. Мог бы быть и повежливей. Скоя’таэль печально помолчал, не отставая. — Ты… ты права. Моё имя Дагер аэп… — Ага, славно, — я не дала ему толком представиться. — Давай, Дагер аэп арсе, хватай курицу и прибавляй ходу. До города мы бежали молча. Несколько раз Дагер с курицей на руках забегал вперёд, натужно заставлял себя тут же остановиться и возвращался ко мне. Я досадливо скалилась, чувствуя себя улиткой. Забежав в город, мы встали перекурить под стеной. Дагер особо уставшим не выглядел, лишь по-прежнему встревоженным. А вот у меня лёгкие рвались от напряжения. Но, не желая показывать слабину, я вынудила себя подавить в себе хриплое дыхание, выпрямилась, с решимостью глядя на эльфа. Дагер с опаской поставил курицу на землю. Ссор со мной он отныне не планировал. — Кто бы мог подумать… что я окажусь у тебя в долгу, — с сомнением сказал Дагер, разглядывая мою чудаковатую шляпу. — Не надо мне ничьих… долгов, — пытаясь отдышаться, недовольно возмутилась я. — Просто иди по своим делам. И не трогай больше мою курицу. Дагер угрюмо помолчал, выжидающе наблюдая за мной со стороны. Эльф покачал головой. — Ты вправе требовать от меня услугу взамен. Я не могу… не могу так просто принять этого. Я с лютой ненавистью уставилась на Дагера. — Да что вам всем от меня нужно? Услугу? Почему у меня такое ощущение каждый раз, будто не вы мне что-то должны, а я — вам! Услугу? Услугу хочешь? Ладно. Хорошо. Сам напросился. Пойдёшь сейчас со мной. Только… только давай вначале чего-нибудь попьём. Покрепче. — Кудах! — баронесса клюнула эльфа по ноге. Дагер спорить не стал.***
Саския, пригнувшись, плечом вперёд шагнула в халупу, стараясь не задеть панцирем доспеха дверную притолоку. Переступив порог, она горделиво выпрямилась. На заднем фоне светилось вечернее ало-белое небо, создавая вокруг Девы мерцающий ореол свечения. Бабанук решила, что за ней спустился ангел, потому что начала тут же помирать. Скален и Дагер успели подхватить охнувшую старушку, потерявшую при падении с головы колпак, и торопливо отнесли её в уголок. Бабанук была жива, но ей не хватало валерьянки. Риан, лицо чьё застыло намертво в гримасе отвращения и злости, сидел, горбя плечи, на стуле в дальнем углу. По нему лазил Ли. Я недовольно показала Саскии на потолок. — Вон, видишь, дыра какая? И ты представляешь, как тут всё течёт, когда дождь? А на стены посмотри. Короче, кладём фундамент, строим стены. Стены покрепче, чтобы когда перекрытие клали… — Тёта! — Подожди, Ли, не видишь, взрослые разговаривают? Так вот. Ещё с отоплением надо вопрос решать. А халупа снаружи уже вся была взята в оцепление. Детвора набежала со всего города. Кто-то ломился в дверь, кто-то подглядывал через щели в стенах. Риан несколько раз вспыхивал и выходил убивать детей, но те разбегались с проворностью кроликов, и эльф каждый раз возвращался ни с чем. Вскоре Бабанук вернулась с небес и стремительно двинулась накрывать на стол. Саския попробовала намекнуть, что ей пора на важную конференцию по работе, но старушка уже резала морковку. И вот гости сидели за столом. Ради аншлага пришлось выдвигать стол на середину комнаты. Рядом с Саскией усадили Бабанук, и старушка от восторга не могла даже есть, любуясь Девой вблизи и чувствуя себя при этом, возможно, апостолом. Ли егозил на скамье между Рианом и Дагером, своими новыми нянечками. И если Риан уже успел переломить пополам деревянную ложку, силясь не сорваться на ребёнке, то Дагер оказался куда терпеливей своего товарища и даже героически молчал, когда Ли начал отдирать ему с уха серёжку. Саския, уяснив, что не стоит в будущем являться в гости в доспехах, зажато сидела за столом, испепеляя лазерным взглядом таракана, бегающего вокруг её миски. У меня складывалось впечатление, что сейчас она обратится в дракона и расхерачит тут всё к чёртовой матери, сжигая надоедливого таракана в первую очередь. Скален Бурдон, уминая вторую миску бульона, выслушивал моё донесение по поводу Балтимора. Я коротко поведала краснолюду, что в кузнице у них в городе работает самая настоящая бандитская шайка. После гостеприимного ужина гости начали торопливо расходиться. Первой отчалила Саския. Пообещав, что обязательно займётся перестройкой жилых районов после битвы, предводительница, в компании Скалена, удалилась накрывать притон краснолюдов в кузнице. Дагер, измученный стрессом за день, заснул в сидячей позе, откинув на бок голову и раскидав под столом ноги. Эльф не реагировал даже на то, что мальчонка разрисовывал ему ягодой физиономию. Риан набросился на меня и попробовал придушить. Накричав на меня, эльф ушёл, пообещав, что больше никогда сюда не вернётся. Но он забыл свой колчан со стрелами, так что его угроза уже ничего из себя не представляла. Я помогла Бабанук убрать со стола. Старушка говорливостью не отличалась, поэтому в возникшем спокойствии я смогла привести мысли в порядок. На меня навалилась усталость, и мне откровенно хотелось спать. Когда я собралась уходить, Бабанук вручила мне напоследок узелок сухих трав. — Для вейности, внучка, — улыбнулась она, заботливо поглаживая меня по щеке. — Спасибо, бабушка… Небо успело остыть и теперь холодно глядело на землю белыми звёздами. Только в тот момент я с внезапной тоской поняла, что дни действительно стали короче — лето уступило место осени. — Тёта! Ли отчаянно слетел с крыльца, опрометью бросившись мне вдогонку. Я думала, он начнёт кричать и капризничать, но мальчишка молча налетел на меня с разбегу, больно хватая за ногу. — Останься! Он тесно прижался ко мне носом, не смея поднять на меня своего взгляда. Я осторожно погладила его по голове, щекоча свою ладонь об его колючие волосы. — Тёта, ты хорошая. Останься. — Я плохая, поэтому я не могу остаться. Я отстранила от себя мальчонку, присаживаясь на колени и растроганно заглядывая ему в лицо. Я попробовала представить себе, каким Ли будет, когда подрастёт, но так и не смогла разглядеть в нём взрослых черт. Он смотрел на меня с настолько открытой, искренней печалью, что у меня защемило сердце. — Веди себя хорошо и слушайся взрослых. Не реви и не капризничай. Настоящий мужик должен быть… суровым. Ты ревёшь? Я ещё договорить не успела, а ты ревёшь! Почему ты ревёшь? — Навсегда уходишь, тёт? Я растерянно помолчала, прикусив губу. По моему скорбному взгляду мальчонка догадался, что навсегда. — Вот, держи. Подарок от меня. Знаешь, кто это? — я достала из внутреннего кармана на груди кулон с обугленной куропаткой. — Это птичка, курочка. Она счастье приносит. Это чтобы ты тётю не забывал. Ладно? Ли, сдерживая слёзы, с досадой поглядел на предложенную ему вещичку, которой я будто бы пыталась от него откупиться. Мне показалось, что он ударит меня по руке. — Не хочу я твоего подарка. Ежели без подарка, останешься? — Я не могу остаться. Возьми. Пожалуйста, возьми. Это мой тебе подарок. Хорошо, что я не сняла очков, иначе бы он увидел, что я плачу, как маленькая девчонка. Ли неохотно вытянул ладошку, и я осторожно передала ему подвеску. Мальчишка не шелохнулся, внимательно разглядывая подарок. Пока он насуплено смотрел вниз, себе на ладошку, я внимательно разглядывала его лицо, пытаясь наглядеться на него напоследок. Вдруг, Ли удивлённо округлил глазёнки, искрясь от восторга. Он поднял на меня взгляд, радостно улыбаясь. — Тёта! Тёта, гля, а оно як живое… Я встревоженно посмотрела на кулон, и не поверила своим глазам. На вытянутой ладошке у мальчика обгорала фигурка куропатки. Чёрная корочка осыпалась в мелкую труху, слабо мерцая оранжевой искрой, и фигурка куропатки вновь становилась светло-древесного цвета. «Значит, он действительно волшебным был», — поразилась я. Ли торопливо натянул себе на голову верёвочку, дёрнув куропатку вниз и оставляя её висеть у себя на шее. Он улыбался, ведь ему понравился мой прощальный подарок. — Тёт, мы ежели встретимся, як я вырасту, я тебе тоже куплю подарок. Вот увидишь! Самый-самый! Цаплей клянусь! Я искристо рассмеялась, крепко прижимая к себе мальчонку.***
Геральт спал лицом к стене, выставив свою исхлёстанную порезами и шрамами спину. Когда я вернулась, он даже не ворохнулся. Жозефина, припадая на одну стёртую лапку, жалобно заковыляла под стол, на своё спальное местечко. Я сняла с себя верхнюю одежду и сапоги, повесила шляпу на край кровати. Достала из сумки осколок камня снов и какое-то время неподвижно постояла на месте, разглядывая серые грани. Сев возле кровати, на которой спал Геральт, прямо на пол, я стянула с шеи подвеску Сайлеса и устало посмотрела на эти два предмета, будто выискивая в них схожести и различия. Но схожи они не были вовсе. Так я и заснула, сидя на полу, уткнувшись в край матраца носом и сложив на краю кровати руки. Ни осколка камня, ни подвески я так и не выпустила, вцепившись в них настолько отчаянно, будто кто-то желал их у меня отнять. Я думала, что устав настолько сильно, спать я буду без снов. Я надеялась на это, потому что больше была не в состоянии с ними бороться. Но мне приснилась призрачная мгла. Я задыхалась, падала, скатывалась в траншеи и не могла выбраться. Тянула руки к небу, пытаясь достать до земли. Из горла у меня бурлил горячий рассол крови. А потом я увидела над собой Цинтию. Полагаешь, смерть позволит тебе проснуться?