Находка для шпиона

Links, rechts, geradeaus, Du kommst hier nicht mehr raus. Der Wahnsinn hat dich eingesperrt Und deine heile Welt verzerrt, Hat sich in deinen Kopf gepflanzt. Lauf, Kind, lauf, so schnell du kannst. [Налево — направо — прямо, Ты отсюда больше не выйдешь. Безумие заперло тебя И исказило твой цельный мир, Зародилось в твоей голове. Беги, детка, беги так быстро, как можешь] Oomph! — Labyrinth

      Меня выдрало из бредового сна, как из сырой могилы: болезненно, внезапным порывом. Я, парализованная затеплившимся страхом, осталась лежать неподвижно, невидяще уставившись в стену. Состояние моё было сравнимо с тем, как если бы меня скинули со скалы, я расшиблась, а потом вдруг воскресла. Давя иллюзию тревоги, я попробовала вернуться сознанием к реальным ощущениям.       Я, абсолютно беспомощная, лежала на кровати. Чья-то давящая тень возникла надо мной, протягивая ко мне свои руки. Меня будто бы хлестнули по спине: я вскочила, в движении хватаясь за источник опасности и, не в состоянии вовремя опомниться, одёргивая его головой на себя.       Геральт, не ожидавший до сего момента от меня такой изворотливости и прыти, изумлённо округлил глаза, падая носом мне на живот. Не успев признать в кошмарном убийце товарища, я, обезумев от ужаса, съездила тому коленом по носу. Ведьмак тоскливо охнул.       — Гер?!       Нокаутированный Геральт, не отнимая головы от моих ног, издал горестный мык. Я вцепилась в одежду у него на спине, принялась толкать, будто пробуждая к жизни.       — Геральт, миленький, скажи, что твой нос на месте! Ты же ведьмак! Где твои рефлексы?!       — Откуда в тебе… холера, грамотный удар.       Геральт перекатился на спину, печально прижимая к носу перчатку, при этом ногами и задом оставаясь сидеть возле кровати на полу. Крови у него на губах я не разглядела, но судя по его неподвижному взгляду, устремлённому в потолок, чувствовал он себя отвратно.       — Спасибо. То есть, какого хрена ты подкрадываться ко мне вздумал? Ах, мастер Гервант, миленький, прости дуру! Мне всю ночь снилась какая-то херь, вот я и…       Геральт сполз с кровати, окончательно усаживаясь на пол. Он больше не трогал носа, лишь едва подвижно разминал лицо, строя при этом чудаковатые гримасы. Напротив него стоять осталась курица. Узрев грозного ведьмака, строящего ей свирепые мины, баронесса истошно забулькала и метнулась навёрстывать панические круги по комнате.       Я свесила с кровати ноги, расторопно потирая на затылке волосы. Взгляд мой встревоженно проскакал по комнате вслед за курицей.       — Подожди… утро? Сейчас утро? Уже утро? Ты уже куда-то успел сходить?       — Успел. Скажу больше, я даже успел переговорить с Филиппой. На тему Трисс. У тебя будут ко мне вопросы? У меня к тебе будут. Кто из нас начнёт задавать их первым?       Я растерянно уставилась в пол — соображалось мне по-прежнему туго, я ещё не успела стряхнуть с себя паутину недавних сновидений.       — Давай… ты, — выразила свою готовность я, крутя в пальцах кулон Сайлеса.       Ведьмак с минуту посидел, храня выжидающее молчание, а после спросил:       — Почему ты солгала мне? Только не говори, что пыталась решить эту проблему самостоятельно. Очень тебя прошу, убеди меня в обратном. Я устал от всего этого и твоей очередной самодеятельности не вынесу.       — Не мог бы ты… пояснить, — я нащупала возле ножки кровати свой сапог.       Баронесса, истощив запасы своей энергии, утомлённо пригорюнилась. Наблюдая за её поведением, я вдруг осознала, что не испытываю голода, что было немного подозрительно — во рту я ни крошки не держала со вчерашнего утра. Однако мерзкая тошнота твердила мне об обратном.       — Ты сказала, что Трисс не может быть у той нильфгаардки. Но сегодня я разговаривал с Филиппой. И, знаешь, что? Та мечет вокруг себя гром и молнии. Догадываешься, да. Её ученица сбежала. Она исчезла пару дней назад, и с тех пор Филиппа не может отследить её возле Вергена. Зачем той женщине было сбегать, если Филиппа всё ещё не догадывалась о её роли в разведке Нильфгаарда? Всё просто. Она получила всё, зачем явилась сюда. В том числе и Трисс. Ведь так, Арья? Скажи, Трисс сейчас у неё?       Я прекратила с трудом натягивать себе на ногу сапог, вынужденно замерла, устало уставившись в пол. Картинка вокруг меня начинала принимать чёткие, видимые очертания. После того, как Цинтия покопалась в моей голове и выудила из моих мозгов всю необходимую информацию, она, убедившись, что я знаю, что Трисс находится у неё в руках, поспешила покинуть Верген, не став дожидаться, пока я выдам её Филиппе или Геральту. Но я, признаться по правде, и не думала её никому выдавать. Особенно этим двоим. Чародейке, способной испепелить Цинтию, как жучка, и ведьмаку, сгубившего в порыве злости короля всего Аэдирна. Мне не хотелось, чтобы Цинтию… да, мне было чертовски стыдно за ту ночь, за своё поведение и прочее, и мне хотелось, чтобы нильфка исчезла далеко и надолго, и наши пути с ней никогда больше не пересекались. Но допустить её смерти я просто-напросто не могла.       — У неё, — я сглотнула ком в горле и рукой вдруг нащупала под подушкой осколок камня снов. Изумлённо сжав его в голой ладони, я сказала, не скрывая сожаления: — С самого начала она была у неё. Но я не знала, правда. То есть, я вначале не знала, потом догадалась, но… Просто, понимаешь, я вдруг поняла, что не могу предсказывать вашу ответную реакцию. Твою, Геральт. Ты ведёшь себя не так, как я бы поступила «тобой». Ты выбираешь другие действия — действия, которых даже не предполагалось. И это пугает, очень сильно пугает. Я запуталась в сюжете, и я боюсь, что всё может пойти не так.       Геральт встал, взяв со стола свои мечи. Я разглядела на краю пустую тарелку. Видимо, ведьмак завтракал в комнате, пока я спала.       — Что ты хотела сделать? Молчать и дальше? А как же Трисс? Неужели она для тебя ничего не значит? — снисходительно вопросил он.       — Значит! — я вскочила на ноги. — Но я не знаю, что произошло бы, спаси ты Трисс сейчас. А ещё… ещё бы вы убили Цинтию. Нильфгаардскую шпионку. Ту самую.       — Мне нет дела до чьих-то шпионов. Спасти Трисс было бы вполне достаточно. Филиппа — да, с ней другое дело. Когда я сказал ей, что у неё под носом всё это время сидела разведчица Нильфгаарда, та едва не выцарапала мне глаза.       Геральт повернулся в мою сторону, и во взгляде его ворохнулись тоскливая весёлость. Он неловко усмехнулся, давая мне всем своим спокойным видом понять, что не таит на меня должной злобы.       — Больше ты ничего от меня не скрываешь? Не за страх, а за совесть, — всё-таки усомнился ведьмак.       Я выждала стеснительную паузу, отведя взгляд в сторонку. У меня возникла горестная мысль, что не стоит больше скрывать от Геральта свою причастность к секте убийц королей. Но что-то меня остановило. Я решила, что необходимо было потерпеть до нашего возвращения к Синим Полоскам и не грузить ведьмака раньше времени новыми хлопотами. Вдобавок, за время нашего отсутствия многое могло произойти, и вполне было ожидаемо, что секта успела распасться ввиду гибели её участников. Мне хотелось верить, что ведьмаки наплевали на заказ Нильфгаарда и попробовали ретироваться, перестав тревожить Шеалу своим присутствием. Хенсельт бы оказался вне опасности, и чародейке не было бы больше причины точить зубы на шайку ведьмаков.       Оптимизма мне было не занимать.       — Если Цинтия уже бежала из Вергена, — я надела себе на голову шляпу, — значит, она уже могла и через мглу пройти и вернуться. Геральт, нам надо быстрее возвращаться. Синие Полоски могут быть в опасности. Сомневаюсь, что… что Роше справится. Они там уже, как в ловушке.       — Возражений не имею, — тотчас изъявил своё согласие ведьмак.       Я внимательно посмотрела на курицу, сосредоточенно выстраивая в своей голове мысли в ровный порядок. Жозефина пристально глядела на меня своим вылезшим глазиком, ожидая ответного внимания к своей персоне.       Я вспомнила.       — Гер, тут такое дело…       — О, нет. Когда ты так говоришь, что-то обязательно начинает происходить.       Мы с курицей многозначаще переглянулись и одновременно посмотрели на ведьмака. Геральт наконец-то обратил внимание на возникшую птицу.       — Понимаешь, тут заказ поступил срочной важности, — я указала ведьмаку на заколдованную баронессу.

***

      Наше отбытие вовсе не походило на как таковое. И, не беря в расчёт мучительную грусть, торжественного прощания с Вергеном у нас не вышло. С краснолюдами мы попрощалась прямо в таверне, в том самом «Котле». Долгие проводы, особенно перед битвой, были поводом лишь к лишним слезам и печали.       — Не отемерься окончательно, девка, — с заботливой тоской сказал мне Золтан. — И голову свою береги, ты всё-таки не птица — без неё носиться уже не сможешь, как обычно ты носишься.       Я торопливо опустилась рядом с краснолюдом на скамью, по-детски обнимая того сбоку. После мучавших меня той ночью кошмаров я больше не сомневалась, что вижу всех своих приятелей в последний раз.       — Спасибо, Золтан. Буду беречь! И за меч спасибо. Без него бы я уже без головы была. Правда-правда.       Разжалобленные моим искренним поведением, краснолюды за столом совестно переглянулись. Мне предложили хлебнуть на дорожку, но я отказалась.       Из таверны я вышла вслед за Геральтом и вдруг с отчётливым волнением поняла, что впервые за всё время оказалась с ним в пути наедине. До этого каждый раз нашу компанию кто-то разбавлял, а тут мы наконец-то оказались в гордом одиночестве. Я недотёписто поправила на себе ремень с ножнами — помимо моего «Лорда» я несла на себе и меч генерала Вандергрифта. Чувствовала я себя рядом с Геральтом, как беспомощная девчонка, привязавшая к нему с просьбой поиграть в ведьмаков.       — Пойдём охотиться на кулупов?       — Что? — на меня Геральт глянул с улыбчивым удивлением.       — Да так, ничего. Не обращай внимания, болтаю всякое, — я попробовала стереть неуместную жизнерадостность с лица.       Когда мы дошли до торговой улицы, я резко остановилась, утягивая грозного «папеньку» за рукав. Геральт, удивлённо приподняв ногу для последующего шага, уступчиво замер на месте.       — Что-то не так?       — Гер, давай… давай обойдём эту улицу? Буду признательна.       Я вспомнила Фелицию. Не хватало ещё, чтобы мастерица пристала к нам и отняла время. К тому же, я опасалась встретить Бальтазара. Мне не хотелось портить впечатление от нашего последнего с ним трогательного прощания.       — Нда. Даже спрашивать не буду, что нас ждёт на этой улице. Хорошо, пойдём в обход.       Мы были вынуждены свернуть и уйти на верхний ярус города. Выйдя на ту самую дорогу, по которой меня когда-то водил Сайлес, я неосознанно сбавила шаг.       — Небо, как цветы… горчанки, — зачем-то произнесла я вслух, и от неприятного чувства у меня закружилась голова — не стоило, наверное, мне так резко вскидывать вверх голову.       — Сегодня ты настроена на поэтический лад? — усмехнулся Геральт.       — Я всегда на него настроена. По мне как-то просто не заметно. Но я стараюсь, совершенствуюсь. М?       Весь путь, что мы шли по городу, а Геральт пытался вызнать у меня о моём прошлом, я периодически отвлекалась на какие-то нездоровые, суетливые предчувствия. Эти предчувствия выражались в мысленных представлениях Сайлеса. Полукровок никак не хотел покидать моей головы, засев в ней, как вирус. С поздним отчаянием по моему телу начинала расходиться паника, самая настоящая паника. Вспыхивали, как физические удары, воспоминания о том, как Сайлес касался меня в ту ночь. В какой-то момент от перепада температур мне стало настолько плохо, что я остановилась, переводя дыхание.       — Как ты себя чувствуешь?       Геральт упорно посмотрел на меня, и во взгляде его ворохнулась тревога. Я отмахнулась, пряча под шутливостью своё волнение.       — Пятку натёрла, — соврала я. — Ничего серьёзного. Дойду.       Мне не стоило с ним спать. Не стоило, не стоило. Или стоило? Мне ведь было хорошо той ночью, даже слишком хорошо. Нам было хорошо.       Я посмотрела на Геральта. Ведьмак стоял на месте, и взгляд его был прикован ко мне.       — Арья, ты… хочешь остаться?       Меня словно перекинуло с ног на голову. Остаться? Остаться в этом сне? В этом мире? В этом городе. Никакой мглы, никаких людей по ту сторону. Осада Вергена, победа. Если победа, то… жизнь? Начало новой жизни здесь? Если я решу остаться, станет ли это концом всем этим кошмарам? То, что я существую в двух мирах, в двух сознаниях — реальность или выдумка? Моя выдумка, всего лишь сон. Всего лишь один из кошмаров.       Где я существую на самом деле?       Остаться здесь, положив конец сновидениям. Сделать так, что конец игры наступит здесь, а не в Лок Муинне или где бы то ни было ещё. Сделать ход не по правилам. Взломать систему. Я не останусь одна.       Дом.       Я нарочито громко рассмеялась, и на глазах у меня защипали слёзы. Вовремя я отвернулась, стирая пальцем края ресниц и натягивая на нос очки.       — Остаться? Мне? Здесь? Да ты только посмотри на этот город. Каменные джунгли! Идём, Геральт, нам уже давно пора вернуться.       Когда ворота Вергена остались позади, я обернулась, ступая вперёд спиной, на ходу посмотрела последний раз на город.       «Ты умная девочка, справишься»…       Я заставила себя улыбнуться. Догнав торопливо Геральта, я плутовато заглянула ему в лицо. Жозефина взволнованно бежала за нами. Геральт сказал, что заклятие снять будет возможным только при присутствии и содействии мужа баронессы. Так что курица тоже была вне себя от волнения: ей не только предстоял поход через мглу, но и встреча с давно утерянным супругом.       Ведьмак был напряжён, но пытался отвлекаться от предстоящего перехода, наслаждаясь красотами ущелий.       Я одёрнула край шляпы и, с каждым шагом набираясь уверенности, запела:

Я… забуду всё, что рисовала мне ты выгодами. Попробую узнать, что значит счастье без Феррари…

      Ведьмак в недоумении покосился на меня, явно в этот момент заботясь о моём психическом состоянии.       — Откуда в твоей голове берутся эти слова? Даже поэзия Лютика не настолько извращена, как песни твоего репертуара.

Для этого нужны лишь пара ног и глаз, (я показала пальчиками себе на лицо, не обращая внимания на реплику приятеля) Я должен научится быть живым здесь и сейчас… Впервые выйду из подъезда, не создав маршрут Блин, забыл часы, ладно, ведь меня нигде не ждут Ну, а какая разница — вторник или пятница? Когда навстречу тебе улыбаются…

      Я забежала вперёд и, поймав его любопытный взгляд, запела, чувствуя при этом какое-то душещипательное волнение, смешение радости и грусти.

Вроде бы, зима, но город тает под ногами, А я, я иду, считаю встречных девушек глазами! (На этих словах я поравнялась с ведьмаком, показывая ему, с какой походкой он должен считать девушек глазами). Ай-яй-яй, не буду верить ветрам! Хочу узнать весь мир, смотря по сторонам! Ай-яй-яй, забыл, что было вчера! Но помню, что будет завтра новая игра! М-м…

      Жозефина впала в истерику. Баронесса подумала, что перед походом во мглу мы с ведьмаком нахлестались водки. Иного объяснения нашему веселью она не представляла.       Я проворно ступала возле Геральта, стараясь пританцовывать деловитой походкой в такт песенки. Видимо, в очках и шляпе, да ещё и передвигаемая в танце, я действительно выглядела комично и пафосно. Геральт громко усмехнулся, не скрывая симпатии к моему самодурству.       Разрядка в плане веселья нам обоим не мешала, и я продолжила:

Кто-то мог подумать, что я — идиот (я прочертила пальцами у себя на лице улыбку), Ведь, вроде, без причины улыбаюсь в полный рот. Но поверьте мне, со стороны куда смешней Прожить всю жизнь с покерфейсом, а что для вас важней?

      Жозефина попробовала взлететь и клюнуть меня по ягодице. Я изловчилась и словила баронессу, скручивая ту в крепких объятиях.

А ведь какая разница, где — там ты или здесь? Впитываем всё, что вызывает острый интерес…

      — Геральт, подпевай.

Вроде бы, зима, но город тает под ногами А я, я иду, считаю встречных девушек глазами…

      К моему удивлению, ведьмак подпел, но только фразу «иду, считаю встречных девушек глазами». Я кликушески хлопнула мастера Герванта по плечу, выражая свой восторг и благодарность за поддержку.       — Геральт, как много ты успел вспомнить? Ты же вспоминаешь? Вспоминаешь быстрей, чем следовало бы?       Мы на какое-то время прекратили беседовать — у сожжённой деревни показалась горстка эльфов. Их было трое, все они несли оружие. Патрули скоя’таэлей ощутимо поредели после отбытия Иорвета.       Я махнула им рукой и громко крикнула:       — Va fail! И пусть звёзды освещают вам путь, братья мои! Занимайтесь любовью, а не войной!       Скоя’таэли проводили нас недовольными взглядами, а один из них едва не пустил мне вслед стрелу. Мне так показалось.

Кто измерит мой путь? Кто изменит мой рок, Что начертан мне древним холодным мечом?

      От непредсказуемого перехода между моими радио-вещаниями Геральт замедлил шаг.

Я блуждаю всю жизнь в лабиринте дорог И ношу смерть за правым плечом…

      Стараясь петь негромко и неторопливо, я едва сдерживалась, чтобы не выпустить из рук баронессу. Погода оставалось пасмурной, но яркие заплаты облаков слепили взгляд, и было достаточно светло и свежо, чтобы чувствовать себя живой.

Каждый день — новый бой, каждый день — старый страх, И с тропинки судьбы не свернуть. Но я вернусь домой, в старый замок в горах, Когда будет окончен мой путь…

      Геральт должен был догадаться, что я выбрала песню про него. Не мог не догадаться, это было слишком очевидно. Он ступал молча, и его спокойный взгляд был устремлён на дорогу. Ведьмак не оглядывался и не пытался задавать мне вопросов.

Не обманешь судьбу и не купишь любовь Ни за жизнь, ни за смерть, ни за горсть серебра. И холодная сталь ляжет под ноги вновь Равновесием зла и добра.

      Мы прошли мимо остывших костров, где раньше дежурили денно и нощно скоя’таэли Иорвета. Я узнала это место. Сюда меня приводил Сайлес.

Не за знамя и герб, не за список побед, Не поймешь, где — искусство, а где — ремесло. Семь шагов через страх, семь шагов через бред, Коль остался в живых — повезло…

      Сердчишко жалостливо ёкнуло у самого горла — на языке осел морозный привкус мглы. Мы были уже на подступах.

И когда надоест мне со смертью играть, Жизнь отпустит меня отдохнуть. И я вернусь домой, в старый замок в горах, Когда будет окончен мой путь…

      Последние строчки я пела вполголоса, затаивая дыхание. Из ущелья наползал туман. От мысли, что нас всего лишь двое, мне хотелось упасть на землю и заплакать. Я погибну, я точно погибну в этой мгле. Рядом не будет ни Сайлеса, ни Золтана. Геральт не сможет защитить меня в одиночку.       Ведьмак остановился, настороженно прислушиваясь к гулкому эху.       — Арья, доставай оружие.       Я неуверенно приподняла руку, склонив устало голову.       — Ты же сам говорил, что мне ни к чему…       — Будет лучше, если сейчас ты будешь держать в руках оружие.       Уловив в его голосе осерженную интонацию, я удивлённо подняла взгляд, а после заставила себя упорно прислушаться. Но в том уже не было надобности — вслед за нами в ущелье ступала чья-то фигура.       — Скоя’таэли? — Геральт опасливо прищурился.       — Элеас… — обронила я, медленно опуская меч.       Элеас шаг за шагом обессиленно подбирался к нам. Имел он при этом избитый вид: голова его была низко склонена, опущенная вдоль туловища рука ревностно сжимала рукоять меча. Эльф остановился, подымая на меня свой бесноватый, яростный взгляд.       — Твой друг? Пришёл попрощаться? — усомнился Геральт.       — Да… попрощаться, — рассеянно согласилась я.       Элеас указал концом меча в мою сторону и произнёс что-то на Старшей речи, клацая каждое слово в бессильной злобе. Я посмотрела на Геральта. Ведьмак прокрутил в своей руке меч, разминая кисть.       — Вопросов больше не имею, — сказал он.       — Постой, давай просто быстро уйдём. Он же не сунется следом?       — Ты не хочешь, чтобы мы дрались?       — Не хочу. Ты же его убьёшь.       — Это ведь тот самый эльф, про которого говорила суккуб? Он?       — Да.       — Посмотри на него, Арья. Его лишили рассудка. Он убивал своих кровных братьев, и отныне он не в состоянии простить самого себя. Он продолжит совершать убийства. Хочешь оставить всё, как есть? Ты, действительно, этого хочешь? Вспомни своего друга. Он едва не погиб из-за него.       Не дожидаясь от меня ответа, Геральт ступил эльфу на встречу шагом медленным, размеренным, будто и не готовясь вступать с ним в поединок. Элеас выкрикнул что-то на Старшей речи, припадая и выкидывая меч вперёд. Эльф был ранен, истощён и просто сходил с ума от одного только своего существования. Но он по-прежнему был полон злости и отчаяния. Он всё ещё цеплялся за свою жизнь, пускай и заводя сам себя при этом в ловушку.       — Геральт! Стой!       Но было уже поздно. Элеас бросился на ведьмака, огульно полосуя воздух слабым, но размашистым ударом. Геральт с лёгкостью увернулся, отступив в сторону, и, схватив эльфа за одежду, отшвырнул того на землю. Элеас напоролся рукой на собственное оружие и перестал двигаться, обессилено опустив голову к земле.       — Холера, — Геральт повернулся на месте, оборачиваясь к Цинтии.       Он знал, что магичка окажется поблизости. Для меня же её возникновение стало острой неожиданностью. Я смотрела на разведчицу и не могла её узнать.       — А, ведьмак Геральт из Ривии, — магичка остановилась от ведьмака на безопасном расстоянии. — Сражение с тобой в мои планы не входило. Эта девчонка — моя добрая подружка. Разрешишь нам с ней побеседовать с глазу на глаз?       Я ворохнулась на месте, судорожно сцепляя пальцы на рукояти меча. С захватывающей ясностью я вдруг поняла, что подберись ко мне чародейка, со мной случится что-то ужасное. Ей нужно было убрать носителя информации, меня. Похитить или убить. Скорее всего, убить.       — Вначале побеседуешь со мной, — глумливо осклабился Геральт, делая предостерегающий шаг.       — С тобой? Отнюдь, мне не о чём с тобой беседовать, ведьмак.       — Трисс. Она у тебя. Верни её, и я не стану поднимать против тебя меч.       — Прочь с дороги. Или ты не оставишь мне выбора.       — Договориться на равных условиях, вижу, не выйдет.       — Может, всё-таки попробуете? — трусливо предложила я.       Цинтия провела по воздуху перед собой рукой, завязывая узел заклинания. Взблеснула вспышка пламени и тут же исчезла, рассыпаясь на сотни искр.       Геральт бросился в атаку: со звериной скоростью напал на чародейку, низко припадая к земле, а после порывисто вскидываясь всем телом вверх. Вспышка магии заглушила контуры их тел, но я успела разглядеть, как Геральт парирует её своим ведьмачьим знаком.       Пока я пыталась заставить себя сдвинуться с места, во все глаза наблюдая за стычкой ведьмака и чародейки, Элеас смог встать на ноги. На него я обратила внимание, когда эльф уже надвигался в мою сторону.       — Блять… Ты сдурел?       Я отступила, неуверенно вскидывая перед собой меч. Руки уже не тряслись, у меня просто не могло возникнуть и мысли, что сейчас я могу начать с кем-то бороться.       — Чего тебе от меня надо? Уйди! Гер…       Но Геральт был занят, пытаясь в это самое время достать чародейку. Той удавалось ускользать от него, раскидывая магические ловушки по кругу.       — Что я тебе сделала, Элеас?       — Ты разрушила мою жизнь…       — Это не я… я тут вообще не при чём. Вспомни. Вспомни, ведь это ты начал убивать. Это ты виноват, Элеас.       Эльф дико закричал, медленно вскидывая меч. Он был полон лютой решимости и не мог больше контролировать своих действий, был обессилен и обезображен бредовым рассудком. Я поняла, что он способен меня убить.       — Элеас! Пожалуйста! — я отмахнулась от него мечом, отступая назад. — Не подходи…       Он двигался медленно, припадая на каждом шаге, будто и не в состоянии броситься в последнюю атаку. И только его взгляд твердил об обратном. Если он подойдёт — мне конец.       — Пожалуйста…       Мне стало страшно, очень страшно. Осознание собственной беспомощности сводило с ума. Я осталась наедине с собственным безумием, я вновь оказалась в выдуманном кошмаре. В кошмаре, в который никто больше не мог проникнуть.       Элеас замахнулся, закричал, не в состоянии больше взнуздывать последние рвущиеся силы. Я тоже закричала, но глуше, испуганней, истошней. Эльф подступил, замешкавшись лишь на долю секунды, натужно борясь с собственной слабостью — я взметнула меч, делая последнюю попытку оборониться. Элеас порывисто склонил тело, дёргаясь навстречу.       Я услышала странный звук и оцепенела, тщась прийти в себя. Звук повторился — лезвие ворохнулось в теле эльфа. Я попробовала закричать, но вместо голоса послышался лишь слабый вздох. Вздох Элеаса.       Первой возникла мысль, что ничего не случилось, и что я едва его задела. И этот капустный хруст вовсе не его пронзённая плоть, а всего лишь шарканье его шагов. Я опустила дрожащий взгляд, завидев исчезнувший в его теле меч, робко попробовала натянуть на себя рукоять. Изо рта эльфа хлынула кровавая рвота, хлынула с влажным хлюпаньем.       Я выпустила рукоять меча, будто не выдерживая веса и бросая его на землю. Меч остался выдвигаться в теле Элеаса, лишь едва при этом сойдя вниз, утрачивая опору моей хватки. Чёрными сгустками на землю повалила убойная кровь.       — Нет… стой, — я попробовала придержать эльфа за плечи, но тело его уже ослабленно падало на землю, медленно, тяжело, неумолимо. — Стой. Элеас, только не…       Я успела подумать, что если выну меч, эльф точно умрёт. Но тут же увидела сквозящий дышащий разрез в его теле, увидела расклёванные внутренности и поняла, что это конец.       «Он сам бросился… он специально набросился, я не могла сама его так…»       Я глянула на сведённое судорогой лицо Элеаса. Он всё ещё смотрел на меня, захлёбываясь кровью, умирая, смотрел на меня, не отрывая глаз.       «Прекрати… умри, только не смотри, не смотри на меня так!»       — Зачем… зачем? Зачем ты это… я не хотела.       Не помня себя от отчаяния, от отвращения, от дурноты, я схватилась за рукоять меча, будто надавив, я смогла бы заставить Элеаса подняться обратно на ноги. Почувствовала, как со скрежетом в его теле двигается лезвие.       Возможно, меня бы стошнило. Стошнило прямо на эльфа, если бы не громкий, пронзительный голос Геральта.       — Арья!       Я не успела ни услышать, ни увидеть, смогла только лишь ощутить холод. Понимая, что не успею, что просто-напросто не смогу отбиться, я рывком дёрнула меч вон из тела Элеаса. И этого оказалось достаточным, чтобы эльф умер в одно мгновение. Но того, как его сцепленное застывшей болью тело падает оземь, я уже не увидела. Увидела лишь пульсирующую магию.       Не почувствовала я и того, как конец лезвия, влажный и враз отяжелевший от налепленной крови, коснулся лица Цинтии. Я даже разглядеть того, насколько близко оказалась чародейка в этот момент, не смогла. Просто наотмашь вскинула руки с мечом, по инерции отшвыривая саму себя в сторону и падая на колени.       Магичка исступлённо вскрикнула, хватаясь рукой за лицо и рассеивая губительное заклинание. Я вскинула на неё взгляд и разглядела у неё сочащуюся через пальцы кровь. Цинтия отступила, покачнулась, но вовсе не готовая падать без сознания. В её движении скрежетала злобная решимость, вынужденное досадливое отступление.       — Прости! Прости, я не… — я выронила меч, во все глаза глядя на залитое кровью лицо магички. — Я не могла. Не могла, прости.       Ей удалось подобраться ко мне, но не удалось успеть нанести решающий удар. Цинтия бросилась бежать. Она собиралась скрыться во мгле — иного пути у неё быть не могло.       — Стой… — голос мой прозвучал настолько тихо, что я расслышала лишь пульсацию крови у себя в голове, звучащую скорыми резкими толчками.       Я не смогла даже подняться на ноги.       Синие Полоски. Роше. Если они сейчас сражаются с нильфгаардцами, тогда Цинтия… Если Цинтия доберётся до них, она может их убить. Я разозлила её, я её ранила. Она копалась в моей голове, она знает про Роше. Она его точно убьёт. Но я не могу двинуться с места, я не могу даже заставить себя встать на ноги. Это конец.       — Вставай, — Геральт оказался возле меня, сердито ухватил под локоть и рывком заставил подняться на ноги. — Бери меч, Арья! Арья, слышишь?       Я поняла, что двигаюсь вперёд под заплетающийся шаг. Ведьмак стиснул моё плечо, вынуждая прийти в сознание. Он грубо вручил мне мой меч, толкнул, понукая не останавливаться.       — Всё хорошо, Арья. Всё будет хорошо, — голос его взволнованно потеплел. — Идём. Последний рубеж. Слышишь? Держи. Держи баронессу. Крепче держи.       Я выронила из рук Жозефину, но курица вовремя заработала крыльями и избежала ушиба о землю.       — Холера…       Я так и не смогла обернуться и бросить последний взгляд на оставленного позади Элеаса.

***

      Я не могла следить за несчастной баронессой, мне самой было тяжело двигаться и реагировать на происходящее вокруг безумие. Жозефина поняла это, когда я наступила на неё, а после и вовсе отстранила ногой в сторону.       Последний рубеж, как сказал Геральт. А что будет после него? Когда над головой вновь воссияет небо, когда оборвётся шум, и я выброшу на землю меч, чтобы не видеть его загрязнённого кровью лезвия? Я почувствую спокойствие, забуду, как дрожат руки, помня осязание чьего-то тела на конце острия? Забуду, как дрожит и вздымается земля под ногами, как рвётся она с жутким хряском?       — Никак, вы, блять, не научитесь…       Геральт расшиб подступившего призрака, и вокруг него рассеялось облако чёрной пыли. Ведьмак уже извёртывался на месте, рубя доспехи следующего духа. Одежда его почернела, как от следов размытой сажи.       В себя я приходила урывками, и только тогда, когда ко мне подбирались призраки. Вначале меня, будто за горло чьей-то рукой, хватал страх, и я представляла, как не успею избежать их атак. А потом я просто начинала отмахиваться, переступать, отскакивать.       Это походило на финальный этап игры в вышибалы: я смотрела, выхватывала, в последние мгновения уходила от прямых попаданий, пыталась обороняться. И если вначале враз опостылевший меч казался мне лишней ношей, то, утратив счёт времени, я начинала понимать, как следует им пользоваться. Никогда ещё с такой ясностью я не понимала, как действительно им пользоваться. Слова на тренировках, слабые тычки на практике — всё оказалось таким жалким материалом по сравнению с игрой на выживание, что я даже успела испытать злость по отношению к Роше и всем тем, кто пытался меня до этого учить держать оружие в руках. Бестолковые педагоги, почему вы не могли учить меня по-настоящему?       Когда призраки вокруг меня исчезали, я вновь утопала в кошмарной погоне за тенью ведьмака. В точности реальность походила на мой сон. Я бежала, спотыкалась, падала, хваталась за землю, пытаясь спастись от давящего, сжирающего шума со всех сторон.       Вблизи от меня фонтаном грязи взметнулась продавленная снарядом земля. Весь мир вокруг нас искривился болезненной судорогой, твердь ушла из-под ног, и я упала. Упала, расшибив лицо, руки и колени, и вывернув кисть, пытаясь удержать отскочивший меч.       Геральт не мог видеть, что я отстала, не мог видеть и того, как я неподвижно остаюсь лежать на земле, присыпанная крошкой разбросанной грязи. На пути у ведьмака возникли драуги, и от их проникших сущностей магический купол искрился зарядами магии, будто рвясь и распадаясь на частицы.       Я попробовала шевельнуть собственное тело. Рот был полон рыхлой сухой крошки. Меня будто жгли на костре — от внутренней и наружной боли тело разлагалось, горело. Я почувствовала, как что-то остро вонзается мне в руку, проминая перчатку — вновь и вновь, пока я не заставила себя поднять голову. Передо мной стояла Жозефина, продолжая остервенело клевать мою руку. Позже я пойму, что баронесса раскромсала мне конечность до крови.       — Изволите… ли вы любить лимонные кексики? — хрипло изрекла я, поднимаясь с земли и разглядывая возле себя уроненную шляпу. — Когда я… приеду погостить в ваш… замок, угостите… меня кексиками. Обязательно угостите.       Ко мне уже приближался призрак — образ человека, солдата, вскинувшего над головой булаву. Я не представляла, как смогу отбить атаку этого оружия, поэтому просто порывисто ушла в сторону, юля на шаге и срезая мечом призрака по спине. «Человек» горестно вскинул руки, оседая на колени и медленно рассыпаясь в прах.       Это Цинтия виновата. Она похитила Трисс, она копалась в моей голове, она напала на Геральта и… из-за неё умер Элеас. Если бы не её появление, всё было бы иначе.       Я закричала, не в силах более сглатывать истерику, но мой возглас увяз в воздухе, оставаясь не слышимым.       Я ненавижу. Просто ненавижу. Ненавижу всех. Себя ненавижу. Сон этот ненавижу. Пускай всё мчится в бездну, рушится к чёртовой матери. Если единственный способ сделать новый шаг — прорубить чью-то душу, что ж, я сделаю это. Всё лишь обман чувств, ведь это сон. Сон не имеет ни значения, ни смысла.       А мой сон… он закончится в это самое мгновение.       — Арья! Стой, что б тебя!.. Эх, сука!       Граница кошмара возникла светом, кричащим, ярким светом. Она возникла спасением, избавлением, благодатью. Конец не мог оказаться близок, и я поняла, что этот выход из мглы, эта граница, она, как дверь из этой страны кошмаров, вот-вот исчезнет. И я останусь в этом месте навсегда, меня отбросит в траншею, и я останусь лежать на глубине, закапываемая дрожащей землёй.       Я выступила из-под защитного поля заклинания. Вокруг меня сомкнулась ночь, сквозь тело будто пронизывались чьи-то призрачные удары, но я продолжила ступать к свету. И этот свет бесцветным, плотным туманом потянулся мне навстречу.       Холодный, пахнущий азотом и серной кислотой туман. Долгожданный, окончательный.

***

      Меня, пылающую от усталости, будто выбросило в ледяную воду. Я замедлила шаг, приходя в чувства. Приглушённые невидимые голоса и звуки сражения показались мне равными загробной тишине. Я глотала эту тишину, вдыхала туман, но мне не удавалось насытиться. Мне требовалось время, чтобы прийти в себя. Я была готова стоять на месте, окружённая плотным облаком тумана, лишь бы больше не поднимать меча. Но необходимо было двигаться дальше. Упоительной мечтой клокотало желание узнать, что ждёт меня под небом. Под ясным, чистым небом. Непослушными пальцами я залезла во внутренний карман плаща и напряжённо извлекла оттуда сложенные очки. Если там окажутся люди, они не должны видеть, как я, как бездарная девчонка, рыдаю, при виде них.       Призрак возник тёмным пятном на светлом полотне. Возник, и тут же обратился в человека, вскинувшего на меня оружие.       Во мне угасли чувства, угасла радость. Слишком рано я позволила себе затушить клокотание злости в груди.       Зарычав, я вскинула меч, даже не заботясь о правильности удара. Это всего лишь призрак, он не способен анализировать позицию и движения. Мне уже удалось порубать стольких призраков, и ни одному не удалось меня задеть. Я пылала решимостью и от страстного желания покромсать призрака на кусочки, не теряя времени, повторила свой победный выпад, перекручивая себе до боли руку.       Наши с ним мечи схватились, и я вдруг с застывшим сердцем почувствовала, что «призрак» моментально отводит мой удар. Сейчас он опрокинет мой меч, взметнёт своё оружие обратно вверх, и мне придёт конец.       Это не призрак. Это настоящий человек. Кто? Нильфгаардец? Какие тут могут быть сомнения.       Тело моё пронзилось импульсом — не дожидаясь, пока наши схлёстанные мечи опустятся концами вниз, я, крутясь, как волчок, переметнулась в сторону, спасая себя от последующей атаки.       Решив сделать ход ударом наискосок, я в движении попробовала провернуть своё последующее нападение. Нильфгаардец в последний момент выставил заслон, и я с ужасом ощутила, как его нога прислоняется к моей ноге, и вот уже я, поверженная подсечкой, лечу на землю. Пальцы вывернулись от боли — я потеряла меч. Ещё не достигая загривком земли, я ухватила нильфгаардца за воротник. Враг ответил мне жёстким ударом по шее. С меня слетела шляпа.       Отключившись от боли, я немо напрягла всё своё тело, изготовившись лягать нильфгаардца ногами. Он встряхнул меня и порывисто потащил по земле. Меч Вандергрифта на ремне поволокся вдогон.       — Дьяв…       Я отступила. Позволила вдавить себя в землю, позволила свернуть руку. Это был действительно конец. И не было нужды сопротивляться. Я послушно посмотрела ему в лицо.       — …щина.       Я начинала задыхаться. Услышала, как рвётся пульс на моей шее под его пальцами.       Как же чертовски долго я ждала этого момента.       — Откуда вы только вылезаете? Одна за другой прёте. Развелось нильфгаардских баб, как… Только пикни.       Я лежала, не смея ворохнуться, не смея разомкнуть плотно стиснутых губ. Все эти дни я не давала никому другому себя убить только ради этого самого момента. Теперь я поняла, в чём заключался смысл всех моих жалких попыток спастись.       Можешь меня хоть неисцелимое множество раз ударить, только разорви уже эту цепкую жилу моего существования. Я уже не могу дышать, так чего же ты ждёшь? Просто переломи мне шею, всего лишь сожми сильнее.       Роше слишком рано решил, что я умерла. Вначале он развёл пальцы, всё ещё прижимая ладонь к моему горлу, а после его рука скользнула мне на покат шеи. Он будто пытался что-то нащупать, наверное, пульс. Но я ошиблась. Роше сорвал с моего лица очки, отбросив их с лёгким хрустом в сторону.       Щекочущее волнение схватило меня за сердце — теперь я смотрела на него открытым, своим узнанным взглядом.       Он быстро и сурово оглядел меня: между его бровями тенилась горькая, ненавидящая складка. На лице возле левого глаза кровянилась свежая ссадина, губы зябко морщились. Под тёмными отчаянными глазами синели круги от бессонницы. Но ни тени испуга или беспокойства на его лице не было. Ещё, видимо, капитан не брился несколько дней.       Мне показалось, что Роше всё ещё колеблется, поэтому я терпеливо молчала, ожидая вердикта. Определиться ему не дал возникший Геральт. Возле его ног шнырила курица.       Темерец, все ещё скованно удерживая меня на земле, поднял на ведьмака взгляд. Встретив недоумение у того на лице, стыло с ним объяснился:       — Промашка вышла, Геральт.       — Понятно. А то я уже было подумал, что вы так радуетесь встрече, — недовольно отозвался ведьмак. — Что здесь произошло?       Пока Геральт обращался к Роше, я успела присесть и грубо отпихнуть от себя темерца. Капитан с едва возникшим удивлением бросил на меня сердитый взгляд, но бодаться не стал. Он спокойно поднялся на ноги, словно утратив ко мне всякий интерес. Я яростно вскочила следом, судорожно схватывая с земли свои оброненные вещи.       Роше заставил себя повернуться к ведьмаку.       — Мы тут с нильфгаардцами подрались, — с досадой высказался темерец, но продолжить рапорт так и не успел.       — Чародейка… где? — спросила я.       Роше шибанул в меня взглядом. В глазах у него горела невысказанная угроза, но стоило ему присмотреться ко мне внимательней, как она канула, оставляя лишь горькое сожаление.       — Если вы о той женщине, которую забрали с собой нильф…       — Они уплывут, — я обратилась к Геральту. — Они сейчас уплывут.       — Только не говорите, — раздосадовано огрызнулся Роше, — что та баба успела подсыпать вам соли под хво…       — Статуэтка. Она роняла статуэтку? — я сызнова прервала его на полуслове.       — Дьявольщина! Какую ещё, блять, статуэтку? — капитан злобно уставился на меня впритык.       — Трисс… — прогоркло изрёк Геральт и тут же сделал порывистый шаг, но вдруг замер, обернулся ко мне.       Ведьмак хотел мне что-то сказать, но я уже сгребла с земли баронессу и бегом пронеслась вперёд него, рвясь выбраться из опротивевшего тумана.       Небо, и правда, показалось мне слишком ярким и высоким, но даже выбежав на открытое, свободное пространство, я не замедлилась, не остановилась. Успела заметить, как кто-то из Синих Полосок вскидывает в мою сторону заряженный арбалет — остановилась, резко, едва не упав. Нацелившим арбалет оказался Якуб.       — Не стреляй, сволочь! — на него налетел Фенн, хватая и отдёргивая самострел в сторону. — Нырка! Не опознал?!       Мой взгляд задубенел на изломленных трупах нильфгаардцев. Я ожидала вновь почувствовать нарастающее волнение дурноты, но взамен возымела лишь едва взбудораживающее любопытство. А затем я просто отвлекла от них внимание, забыв в сие же мгновение, что в воздухе витает вновь закравшийся запах крови.       — Милсда-арыня!       От звука чьего-то знакомого, пронзительного оклика я закрутилась на месте, замерла, увидев выросшего рядом с собой Урлика. Солдатик глазел на меня из-под клёпанного шлема, будто на моём месте видел заморское чудище. Однако времени терять не приходилось: я торопливо передала ему в руки курицу. Опарыш, горячо волнуясь, запыхтел, удерживая вырывающуюся птицу.       — Мил…       — Охраняй баронессу, Урлик, слышишь?       Опарыш уставился на меня в немом ужасе, видимо, ожидая от меня дальнейших разъяснений — напрасно. Я уже бросилась догонять Геральта, который успел обогнать меня, пока я пыталась спастись из-под прицела.       — Трисс… это я виновата, — вовсе лишившись дыхания, я стремительно сбежала вниз со склона, уходя по следам отступивших нильфгаардцев.       Было слишком поздно. С вершины каэдвенского лагеря прекрасно были видны отходящие паруса нильфгаардского судна.       Я застыла на месте, глядя в спину Геральту. Ведьмак стоял от меня в нескольких шагах, провожая озлобленным взглядом движущийся корабль. Роше вместе с несколькими своими солдатами нагнал нас последним. Капитан помолчал, соблюдая напряжённое молчание.       — Они всё крутились, глядели во мглу, — сказал, наконец, Роше, будто бы обращаясь ко мне. — Я их вежливо так спрашиваю, что они на туман пялятся, будто сам Император сейчас оттуда вылезет. А они ничего. Но вижу, что лица напряжённые, злые… И что-то ворчат себе там на своём паскудном языке…       Я немощно переложила рукоять меча в другую руку, бестолково удерживая остриём вниз и чиркая им по земле. Сохлая кровь зримо грязнила лезвие. Я всё ещё ощущала конвульсию своей правой руки. Гнусь комкала душу. Я закрыла глаза, чувствуя прикосновение сырого ветра. Мне виделся умирающий Элеас.       Горячность и эмоции, разрывающие мой рассудок, начинали медленно, помалу тлеть.       Я почувствовала, что Роше пристально смотрит мне в затылок.       — Не чаяли вас дождаться, — угрюмо отозвался капитан. — Зараз решили, что вы ушли белок из себя строить. Это не в обиду тебе говорится, Геральт. Но истину установить никогда не вредно.       От звучания его голоса у меня каменело сердце, во рту плавилась горечь. Я пошатнулась.       Геральт заставил себя отвернуться от уходящего корабля. Взгляд ведьмака застыл на моих иссохших глазах, скользнул вниз на полосу металла в моих руках.       — Возвращайся в лагерь, — не обинуясь, велел он. — Сейчас. Арья, слышишь меня? Дай мне меч.       Я утомлённо принялась стягивать через голову ремень с мечом Вандергрифта. Однако Геральт остановил меня, а после попробовал разжать мои зазябшие пальцы на рукояти моего меча. Осязая, как нагретый моим обжатием черенок меча начинает покидать мою руку, я в животном страхе схватила ведьмака за предплечье, словно жилясь его остановить.       — Не трогай, — с дикой яростью огрызнулась я. — Всё в порядке. Я в порядке, понятно? Не трогай.       Я посмотрела на Роше. Темерец, щуря задумчивые глаза, снисходительно смотрел на меч у меня в руке. Его внимание привлекли сохлые следы крови на лезвии. Я успела отвернуться, прежде чем он поднял взгляд и прямо глянул мне в лицо. Капитан будто бы никак не мог свыкнуться с моим новым амплуа.       — Ерундистика… Зачем тебе два меча? — сердито спросил капитан.       — Один боюсь потерять, — отозвалась я, и это было первой моей полноценной реакцией на его обращение.       Роше, заметно воспрянув духом, с готовностью повёл плечом, будто бы разминаясь перед словесной перепалкой. Узнать, что я с ним разговаривать не собираюсь, он так и не успел — послышался лающий голос Фенна.       — Хер ли ты уставился? Гуляй!       В нашу компанию пытался проникнуть какой-то каэдвенский солдат. Выглядел он едва растерянным, но при этом вёл себя с Фенном упрямо и даже пытался ему противостоять:       — Ты, сукин сын! Ты как со старшими гомонишь?       Каэдвенец заметил, что я смотрю в его сторону и чуть приметно улыбнулся.       — Хозяйка! — он кликушески вскинул руку. — Давнехонько не видались!       Я в недоумении отвернулась и обратилась за подсказкой к Геральту и Роше. Они и сами смотрели на меня выжидающе.       — Он ко мне обращается? — недовольно обратилась к ним я.       Роше деловито сложил пальцы на поясе и негромко пропел своим убедительным голосом, задумчиво глядя в сторону:       — Сучка воротилась, кобели забегали, — взгляд у него был осмыслен и полыхал какой-то нетерпеливой злобой.       — Я тоже… — я удивленно осеклась. — Рада тебя видеть.       У меня возникло смутное представление о том, что сейчас капитан начнёт выплясывать победоносный танец, как Челентано на винограде. Но я так и не стала у него спрашивать, причислил ли он себя к кобелям, лишь метнула в ответ быстрый, губящий взгляд, вышибающий из капитана остатки уверенности в завтрашнем дне, и отвернулась.       — Хозяйка!       — Я из тебя сейчас всё дерьмо выбью, ходячий ты мешок с дерьмом, — Фенн начал разминать кулаки.       — Ты кто такой? — сердито обратилась я к каэдвенцу, чувствуя, как клокочет от злости и обиды сердце. — Я тебя не знаю. До свиданья.       — Хозяйка! Как же так-то?! Кобра… кобра и два графа! Во!       — Он несёт какой-то бред, — констатировал Силас, стоящий рядом. — Старик, да ты напился в дымину.       Я провела рукой по лицу, утирая пот и грязь. Мне хотелось глотнуть студёной воды, а ещё лучше — утонуть в реке. Думать о каком-то пьяном солдате у меня не хватало сил.       — Морок… Хозяйка, морок, тот самый, экий развеяли!       — Морок?..       — Разворочу. До самой погибели хватит, — Фенн замахнулся на каэдвенца, но я вовремя вскрикнула, вынуждая его остановиться.       — Морок? Постой…       — Га-га! Ну? — каэдвенец в отчаянии смотрел на меня, высовывая нос из-под вскинутого кулака Фенна.       «Кобра и два графа» — каэдвенец пытался напомнить мне о кодовом названии нашей операции «Колобок и два жирафа».       — У вас тут что-то типа клуба юродивых, — деловито догадался Роше.       — Маврик?..       Я видела перед собой несчастного каэдвенца и не могла принять на себя чувство облегчения и веры. И я едва не задохнулась, захлебнувшись тоской.       — Ты живой?       — Живёхонький, помирать не думаю. Мне… — Маврик обвёл подозрительных личностей вокруг меня недоверчивым взглядом, а после продолжил, не так уверенно: — Компаньоны когда сказали, вам на глаза не показываться, я послушался. А вот потом думаю, а как вам плату в руки передать? И вот вижу — вы. Надо, думаю, подойти, поздороваться.       — Какую ещё плату? — Роше сделал предостерегающий шаг на каэдвенца, (не знаю уж, о чём он в этот момент подумал), и от его многозначащего вида даже Фенн посторонился. — Что вы в моём лагере за моей спиной, сука, устроили?       Силас панически замотал головой, пятясь от капитана.       — Мы? Ничего! Да и в мыслях не было! Тю!       — Чего ты там блеешь? Подойди ближе, чтобы мой сапог мог тебя услышать, — процедил сквозь стиснутые зубы Роше.       — Они же тебя… убили, — мне становилось тяжело и больно говорить, хотелось плакать, но плакать от радости.       После всего, что мне пришлось пережить за эти дни, новость о том, что Маврик оказался жив, словно сняла с меня тяжёлый груз, мне даже дышать стало легче. Вместе со свободным дыханием из глаз прыснули и слёзы. Я заулыбалась, ощущая, как во мне происходит короткое замыкание системы.       — Они сказали, что ты мёртв. А ты живой.       — Арья, что у вас тут происходит? — Геральт горестно опустил на меня взгляд.       — Забирай… — я бросила на землю свой меч. — Забирай, Геральт. Забирай. Всё забирай.       — Куда ты… Арья?       Сперва я подумала, что переоценила собственные возможности, но стоило мне вновь ощутить вспыхнувший в теле жар от бега, я решительней надавила на шаг. Меч Вандергрифта прыжками рвался у меня за спиной с ремня, напоминая, что я имела наглость забрать его с собой. Хуля меня нечистыми словами, за мной кинулись Фенн и Силас, но вскоре они были вынуждены отстать, уяснив, что так просто за бешеной юродивой им не угнаться.       Выбежав из каэдвенского лагеря, я решила, что умру. Сейчас вот-вот я упаду и не смогу встать, умру от усталости и горячки. Но тут возникла Бьянка. Она стояла на мосту с Яцеком и Щеголом и, увидев меня, вначале попробовала прицелиться мне навстречу из арбалета, но тут же узнала и закричала, тщась меня остановить. Я пронеслась мимо, едва не задев плечом Яцека. Щегол, напуганный моим приближением, оступился и рухнул задницей в мелководье, оставаясь сапогами на краю досок.       Я сорвала с головы шляпу, понимая, что та готова слететь и затеряться в болотистых зарослях. У воды стирали бельё проститутки. Кто-то из них, завидев меня ещё издали, что-то прокричала, указывая в мою сторону рукой. Я услышала, как девчонки начинают смеяться и нарочито громко и подзывающе напевать какую-то разнузданную песенку.       Сбежав в овражек и прячась в нём от всего света, я вынужденно замедлила бег, шатко ступая по взрытой, поросшей колючей травой земле, стараясь не вывернуть ногу и не упасть коленом на острый булыжник. В руке, как сигнальным платком, я махала шляпой, больше для того, чтобы сохранить равновесие и отогнать от себя мошкару, нежели для привлечения внимания, но со стороны это, возможно, смотрелось совсем иначе.       — Ребят… Ребята. Пожалуйста. Где же вы? Зеррит, Эган!       Оседая на руки, я взобралась вверх по склону, натыкаясь на сухой когтистый куст. В спину подул ледяной ветер, забиравшийся под распахнутый плащ и обжигавший взопревшее тело. Я захныкала, садясь на землю и сжимаясь в клубок, низко приникая головой к траве. Сидеть мне пришлось недолго — хрустнула переломленная пополам ветка.       — Зеррит, тащи масло от трупоедов, — раздался голос у меня над головой.       — Гнилец? Фуй.       — Стрыга.       — Оу, стрыга. Заманчиво. Ты помнишь, что, между прочим, расколдовать стрыгу можно только проведя с ней ночь? Постой-ка. А! Детка, это всего лишь ты. Нет, Эган, я так не работаю.       Я медленно подняла голову, обращая взгляд на ведьмаков. Зеррит и Эган стояли надо мной плечом к плечу и без ярких эмоций разглядывали меня сверху. Зеррит слегка любопытствующе склонил голову, но выражение лица его при этом особо не изменилось.       — Плачевно выглядишь. Тебя пыталось схрумкать нехорошее чудовище? — глумливо вопросил он. — Давай, детка, покажи пальчиком, кто тебя обидел, и мы надерём этому оглоеду задницу.       — Хватит дурака валять, — Эган слабо махнул рукой, хлопая брата по плечу. — Спроси у неё, где сейчас Белый Волк.       — Тебе интересно, вот ты и спрашивай.       — А тебе — нет? Ага, — Эган с вызовом скрестил руки.       — Мне? Хех, мне интересно, когда она успела сменить причёску. Что? Нет-нет, Эган, не делай такое лицо. Только не говори, что не заметил, что наша детка поменяла себе причёску. Дерьмо, Эган, и не стыдно тебе? Вот она сейчас возьмёт, обидится на тебя, и успокаивать её будешь ты, а не я.       — Последнее время ты стал много болтать, — усомнился Эган. — Не хочешь заткнуться и послушать, что она скажет? А то у неё сложится впечатление, что «недотрах» тут у тебя, а не у меня.       — Она уже давно просекла, что у нас обоих…       — Заткнись, Зеррит.       Ведьмаки подрались взглядами, синхронно успокоились и дружно поглядели вновь на меня.       — Не уходите, — пролепетала я, не в силах подняться с земли.       — Как видишь, мы стоим, — любезно уведомил меня Зеррит.       — Только не уходите. Подождите.       — Не говори нам об ожидании. Это дело нам уже опостылело.       Я попробовала встать на ноги, медленно, осторожно, будто опасаясь того, что смогу спугнуть ведьмаков с места. Выпрямившись, я проникновенно поглядела на обоих, ожидая, что те мне что-нибудь скажут. Но братья молчали, с угрюмой решимостью наблюдая за моим поведением.       — Я… я только что из Вергена, — я сказала то, что вовсе не собиралась говорить. Просто от избытка чувств я растеряла все нужные слова. — Там хорошо. Жить можно. Только растительности мало. Я разговаривала с драконом. Она добрая. А ещё… я гарпию зарубила. Сама. А потом со скалы упала. Меня спас инкуб и тролль. У тролля жена пропала, но Геральт её нашёл и спас. А инкуб показал мне проектор снов, но он был сломанным, и меня завертело. И… подождите, не уходите.       Ведьмаки никуда уходить не собирались, по-прежнему стояли неподвижно, внимательно слушая мою канонаду.       — Сувениры. Из Вергена. Это вам…       Растерявшись, я захлопала себя по одежде, опомнилась и извлекла из кармана профессорские очки.       — Вот, Эган, держи. Это профессорские очки. От солнца защищают. В них можно на солнце лежать и зрение не испортится. Загоришь. А тебе, Зерри… вот, — я протянула ведьмаку шляпу. — Это шляпа Весемира. Теперь ты можешь кадрить мамзелей. И Эган тоже. Вы теперь оба можете мамзелей кадрить.       — Я запутался, — признался Эган.       Зеррит стянул со лба повязку, освобождая голову из-под завязанного капюшона, говоря при этом:       — А ты не запутывайся, брат. Дают — бери.       Я удивлённо посмотрела на Зеррита: первый раз я видела его без капюшона, и выглядело это немного дико. Иссиня-чёрные волосы, торчавшие до этого из-под капюшона иголками, оказались длинней и прямей, чем я предполагала. Зеррит натянул на голову шляпу, и передо мной на его месте возник Хью Джекман в роли Ван Хельсинга.       — Я не понял — а почему это Эгану очки? — возмутился он.       Эган, следуя примеру, тоже снял капюшон, но лишь затем, чтобы поправить волосы под дужками очков.       — Заткнись, Зеррит. Бери — дают, — было ощутимо, что Эган испытывал удовольствие от того, что ему досталась игрушка лучше, чем брату. С очками Эган стал выглядеть, как звезда хард-рока.       — Потому что ему надо прятать взгляд палача, а тебе делать что-то с этой дурацкой повязкой на голове, — печально улыбаясь, сказала я.       — Это очень удобная повязка. Зато в уши не задувает, как некоторым, — Зеррит посмотрел на Эгана.       Эган молча поправил на лице очки, коснувшись пальцем правой дужки.       — Теперь… можете смело. Смело кадрить, — голос мой дрогнул и оборвался. Я заплакала.       — Это всё из-за тебя, Эган, — Зеррит укоризненно вскинул голову, делая суетливый шаг взад-вперёд.       — Почему это?       — Ты так и не раздобыл ей нарвала.       — Ты хотел сказать — единорога?       — Сам всё прекрасно помнишь, так чего же не сделал? Договаривались же.       — Вы говнюки! — заревела я. — Говнюки!       — Опаньки, порвали курам жопоньки, — присвистнул Зеррит. — А вот это уже переход на личности. Возвращаемся к первому дню нашего знакомства. Давай, моржонок, побухти.       — Дурак! Засранец! Скотина! — я начала пинать Эгана по ноге.       Ведьмак удивлённо вытянулся в лице, но не шелохнулся, терпеливо поглядывая на меня, бодающую его сбоку. Зеррит победно усмехнулся, тут же понял свою ошибку, но было уже поздно — я переключилась на него.       — А ты — чмо, баклан, гадина, педрила! Ты сволочь, самый настоящий сволочь!       Эган показал брату непристойный жест и спокойно подстрекнул:       — К тебе больше претензий.       — Уверен, так она просто проявляет свою заботу, — ехидно огрызнулся Зеррит. — И ко мне она её проявляет больше, чем к тебе.       — Вы мне соврали, сволочи! Сволочи! А я думала… А я боялась! Я думала вас тут порубали! А вы! С Мавриком меня так… так обманули! Наебали! Меня поебали все, все-е! Даже вы! Сволочи! А я ради вас! Сволочи! Неблагодарные! Сволочи! Нате! Подавитесь!       Я сорвала с себя меч Вандергрифта и швырнула на землю. Ведьмаки остались стоять неподвижно и даже не посмотрели на меч.       — Это меч кого-то там! С его помощью Геральт должен снять заклятие! А теперь меч у вас! И заклятие не снимется! Забирайте его и выбрасывайте! Делайте с ним, что хотите! Битвы не будет! Мгла останется! Вы уйдёте отсюда далеко и надолго! И все будут живы! И все будут… счастливы.       Я понимала, что несу полную чушь. Мгла будет поглощать пядь за пядью и вскоре доберётся до Вергена. Геральт снимет заклятие любой ценой. Сражение состоится. Кто-то обязательно умрёт.       Ведьмаки недолгое время помолчали, скорбно наблюдая за тем, как я рыдаю. Наконец, Зеррит сказал:       — Нам не нужен этот меч. Верни его Волку.       — Тебе не стоило следовать за ним во мглу, — мрачно поддержал брата Эган. — А нам не стоило тебя трогать. Мне не стоило. Получить булыжником по голове — бывали в моей жизни моменты и похуже. Ты обычная… ты обычный человек. У меня возникает чувство, что я должен просить у тебя прощения.       — Ой. Не поддавайся бабским слезам, — одёрнул его Зеррит. — Видишь, как ловко работают их фокусы? Вот ты уже сходишь с ума. Перестань.       — Уходите… — я вытерла рукавом лицо. — Уходите, не ждите Лето.       — Видишь, теперь она пытается указывать нам, что делать. Ты тоже чувствуешь это? На мне это начинает работать. Наш иммунитет оказался не приспособлен к женщинам. Эган, брат… Со мной что-то происходит. Ты не чувствуешь?       — Я чувствую, что хочу съездить тебе по морде, — сурово признался Эган.       — Нет, а я вот чувствую, что хочу сбежать отсюда. Я лучше бы столкнулся с полчищем чудовищ, чем продолжил разговор с женщиной. С этой, — Зеррит указал на меня пальцем. — Наши медальоны точно не реагируют на её присутствие? Хм, нет. Поломка, я понял.       — Уходите или я сама! Всё! Всё! Я сама! Сама прикончу этого Хенсельта! И всё закончится!       — Не говори глупостей.       Я начинала приходить в себя. От усталости всё плыло перед глазами.       — Мне… давайте, я расскажу о вас Геральту? Вместе мы придумаем. Придумаем, как разобраться. Ну? Надо как-нибудь кооперироваться.       — Этот дуралей забыл своё прошлое, — с горестным сожалением отозвался Зеррит. — Он не станет церемониться при встрече с нами, и для кого-то из нас она закончится плохо. Для тебя — при любом её раскладе.       — Почему вы всё ещё здесь? Лето с вами? Да?       — Нет.       — Вы врёте. Вы всё это время мне врали, обманывали. Я не Шерлок, но некоторые выводы сделала. Смешно вам было? Думаете, я настолько тупая? Да, я тупая. И да, я клюнула на ваши враки. И, знаете, что? А мне посрать. Посрать на вас и на ваше мнение. Потому что я вам сдохнуть всё равно не дам. Хоть усритесь мне тут, хоть средь бела дня к Хенсельту заявитесь без приглашения. Я вызову Гюнтер о’Дима, я принесу жертву Тёмному братству, я перебегу обратно мглу и пригоню сюда дракона! Но вы у меня не помрёте, поняли? Ничего вы не поняли. Идите сюда, сволочи.       Я ухватила их за воротники капюшонов и требовательно потянула их вместе на себя, понукая склониться, чтобы суметь обнять их за шеи. Ведьмаки послушно позволили себя скрутить и обезвредить, вынужденные проявлять вежливость после вручённых им подарков.       — Похоже, она передумала обращаться в нетопыря, — послышался заговорщицкий голос Зеррита у меня за правым ухом.       — Тс, сейчас как вцепится тебе в шею — отбивать тебя не буду, — огрызнулся слева Эган.       — Так сложно, я не пойму, было отыскать ей лошадь и вбить ей в голову ракушку?       — Тебе вбить надо, хоть что-то у тебя в голове появится…       — А знаете, — я напряжённо стиснула их обоих за шеи, — у меня тут вопрос возник… А чего это вы вдвоём тут по оврагам шаритесь? Ой, неужто — яой?       — Эган, ты знаешь, про какой «яой» она всё говорит?       — Даже знать не желаю.

***

      В лагерь Синих Полосок я возвращалась под вечер, когда низкое небо успело нагромоздиться свинцовыми тучами. Становилось всё холоднее, но я чувствовала себя вполне сносно — ведьмаки устроили мне семейный ужин, на котором мне была предложена зайчатина. Но при виде распотрошённой тушки зайчика я сызнова расплакалась и есть его наотрез отказалась. Пришлось довольствоваться корешками какого-то ведьмачьего растения.       Я поведала ведьмакам о том, как прошло моё недолгое турне по Северной Мархии в Вольное государство Саскии. Сайлеса я упомянула мельком, а вот на инкубе мне пришлось немного задержаться: ведьмаки начали плеваться, будто я подняла тему не энергетических козлов, а гомосексуальных гномов. Так я поняла, что яой, к сожалению, ребята не жалуют. А может и наоборот, очень даже жалуют, поэтому так тщательно это скрывают.       — Он дал мне вот это, — я достала пузырёк с «лекарством».       — Только не говори, что собралась это пить. Выброси, — качнул головой Зеррит.       — Ничего ты не понимаешь, это специальное зелье для баб.       — Рассказывай нам сказки, настырная. От этих существ никогда не стоит ничего принимать. Выброси. Это может оказаться ядом или чем-то похуже, — Зеррит стоял на своём.       — Что может быть хуже яда? — удивилась я.       — Экскременты.       — Фу, да ты чё, сбрендил? Он вроде приличный, он бы мне такое совать не стал. В его инструкции вообще никакие экскременты не фигурировали…       — Приличный инкуб. Более ужасного зрелища не найти: только если старик Ивар в кружевном белье… — после этих слов Зеррит задумчиво умолк.       Эган в недоумении посмотрел на брата, и оба они затем гадливо поморщились.       — Не похоже это на… экскременты, — усомнилась я, разглядывая пузырёк вблизи перед носом. — Может, это слабительное? Или валерьянка?       — Выглядит, как «сорокопутка», — Эган вместе со мной искательно вгляделся в подозрительное «лекарство», а после и вовсе бесцеремонно его выхватил, откупорил и начал нюхать. — Нет. Волчье алое. Чемерица. Что-то ещё…       — Отдай! — начала канючить я.       — Это существо вручило тебе обычную микстуру, — заявил Зеррит. — Просто выброси и не думай больше об этом.       — Я так не думаю, — усомнился Эган, вынужденно возвращая мне пузырёк. — Но глотать всё-таки не стоит, с этим я согласен.       Когда я сказала, что убила эльфа, должной реакции также не последовало. И я этому была огорчена больше всего прочего. Я подумала, что это всё из-за формулировки самого предложения — «убить эльфа» звучит не столь ужасно, как «убить человека». Я всё ещё плохо видела между эльфами и людьми разницу в этом мире, помимо накладных ушей и сточенных клыков. А Сайлес, так и вовсе, даже вблизи и при тщательном рассмотрении показался мне вполне человечным и здоровым. Никаких неполадок я в нём так и не выявила, за исключением маниакальной любви к моим волосам. В этот самый момент я вспомнила Опарыша, который когда-то давно тоже зарился на мои локоны…       А вот когда я призналась, что нильфгаардская разведчица копалась в моей голове (только голове), ведьмаки серьёзно напряглись, но оставили эту тему без комментариев. Тогда я предприняла слабую попытку вызнать у них про Лето.       — Вы правда всё ещё ждёте Лето? Стали бы вы сидеть втроём и ждать Геральта?       — Ты делаешь блистательные успехи в своих умозаключениях, — заверил меня Зеррит.       — Но вы знаете, где он. Я знаю, что вы это знаете.       — Мы не знаем, что ты знаешь.       — Нет, вы знаете. Я знаю, что вы знаете, что я знаю, что вы вовсе не не знаете!       — Не знаешь, детка. Мы не знаем, что ты знаешь, что знаем мы, не зная того, что не знать, не зная, нельзя.       — Эган, — я отвернулась от Зеррита. — Стукни его.       — Я лучше стукну вас обоих, — отозвался тот.       — Тише, брат. Она опять может начать реветь, — глумливо предостерёг Зеррит.       — Тогда я стукну тебя и за неё тоже, — заверил его Эган.       Я сердито бросила в костёр корешок. Корешок запищал, как живой, и начал чернеть и съеживаться, сгорая заживо. От предсмертного «писка» растения мне стало тошно.       — Где Лето? Говорите, иначе я приведу сюда Геральта.       — Она всё равно вызнала. Есть повод скрывать и дальше? — обратился к брату Эган, делая вид, будто я не могу слышать их разговора.       — Полагаю, что есть. Но с чего вдруг ты засомневался? Обычно ты без согласия Лето и шагу сделать боишься.       — Он пошёл на переговоры с Нифльгаардом не сказав нам.       — И ты решил затаить на него обиду? Не самое разумное решение в нашей ситуации, брат.       — Лето прекрасно представлял себе, что может ждать его на тех переговорах.       — Постойте, — вмешалась я. — Какие ещё переговоры? Так. Я поняла. Когда вы перешли мглу, Лето решил связаться с нильфами? Зачем?! Он спятил? Я же сказала ему, что вас наебали…       — «Ты сказала», — недовольно вторил моим словам Эган. — Никто никогда не воспринимал твоих слов всерьёз.       — Так он мне тогда не поверил? — я растерянно посмотрела на Зеррита, сбитая их прямотой. — Но зачем эльфов убил? Зачем убил Седрика…       — Не слушай его, детка, — подбодрил меня Зеррит, — Эган принижает твою значимость в этом деле. Ведь именно ты подтолкнула Лето к решению подстраховаться на случай предательства Нильфгаарда.       — Хочешь сказать, прежде чем лезть убивать Хенсельта, Лето решил обговорить сделку с Нильфгаардом ещё разок?       — Дети только и умеют, что сыпать вопросами. Это так утомляет, — вздохнул Зеррит. — Когда ты, наконец, повзрослеешь?       — Лето схватили? Его должны были схватить, — я схватилась за голову, взбивая клоки волос на затылке.       — Он не из тех, кого так просто схватить, — осклабился Эган.       — Но мы в самом деле не знаем, что он задумал, — признался Зеррит, и мне показалось, что ведьмак этим действительно встревожен. — Он просто велит нам сидеть и ждать.       — Когда сам приходит и уходит, когда ему вздумается, — Эган жёстко вонзил в землю ветку.       — Он ходит по округе? — удивилась я. — Ага, ходит такой, весь из себя незаметный кабачок.       — Мы бы и сами не отказались от подробностей, — с этими словами Эган отвернулся.       И вот я возвращалась «домой», если это можно было назвать возвращением. Проходить мимо борделя у меня не было ни сил, ни желания, поэтому пришлось делать крюк. В душу мне уже закрадывались сомнения по поводу того, что никто в лагере не ринулся искать меня за всё то время, что я проводила в обществе «змеев».       Послышался захлёбывающийся собачий брёх. Тяжело взбираясь вверх по склону, я пыталась мысленно заглушить боль в голове — от шума звенело в ушах. Но стоило мне войти в лагерь, как меня сразу ударило волнение.       Я встревоженно огляделась по сторонам: лагерь был полон солдат, и все выглядели вполне себе обыденно, но многие из них не обращали на меня внимания из-за какой-то суеты, творящейся в центре лагеря. Как раз оттуда и доносился вопль пса.       Вопль пса. В лагере может быть только один пёс.       Я бросилась вперёд, расталкивая возникающих на пути солдат. Но бежать далеко не пришлось, лагерь оказался не таким уж и раскидистым — совсем скоро я увидела само представление, завлёкшее зевак.       Мартин, сидя на коленях, жал к земле вырывающуюся курицу. Возле солдата скакал пёс, Ферреро, и пытался цапнуть Мартина за руку. Солдат отбрёхивался, костерил пса и слабо отмахивался от него обухом топора.       Я уставилась на курицу. Я узнала в ней Жозефину.       — Прекратите… Прекратите! Хватит! — закричала я, но голос мой угас во всеобщем гвалте — Полоски смеялись над поведением пса и над Мартином, не способным прикончить курицу, и это завлекало их куда больше, нежели мой скандал.       Я поспешила Ферреро на помощь, но слишком поздно. Мартин отшвырнул пса рассерженным ударом локтя, взметнул топор и коротко рубанул по курице.       У птицы, прыская кровью на траву, отлетела голова.       Я завопила, и завопила громко, истерично, будто это меня саму саданули топором. Мой истошный вопль заглушил разом все голоса окрест, зазвенел, раскалываясь и ломаясь. Солдаты испуганно ворохнулись со своих мест, решив, что кого-то успели тихо убить, пока они наслаждались весельем…       Да. Убили. Убили у меня на глазах. Заколдованную женщину, которая все эти дни была мне подругой. На глазах у её заколдованного мужа, который пытался её спасти. Они отрубили ей голову. И эта голова сейчас валялась на земле и шевелилась, прыская кровью.       Из главного шатра выбежал Роше, — с таким искажённым выражением на лице, будто его позвал с улицы сам оживший Фольтест, — вслед за ним Бьянка и Геральт.       — Милсдарыня!       Возле меня возник Урлик. В руках он обнимал… курицу.       Я оборвала крик, как если бы меня заткнули ударом по лбу. Я посмотрела на курицу, не узнавая. Нет, это не та… Нет, это та. Это была Жозефина, и она была жива, и баронесса смотрела на меня, жалобно побулькивая. Это было её родимое бульканье.       Я оступилась, едва не падая в обморок. От волнения моя душа разошлась с телом, сердце никак не могло восстановить свой ход.       — Твой крик мне по ночам будет сниться, мать твою! — заорал Роше, всё ещё стоя возле шатра. — Что у вас тут?!       Капитан окинул взглядом затихших солдат, уясняя, что всё в порядке, и, наконец, изрёк:       — Ну, всё. Я начинаю сердиться.       Я приподняла дрожащие руки, коснулась жёсткого оперенья у Жозефины на загривке. Меня била крупная дрожь, и я ослабело прислонилась к Урлику, боясь упасть без посторонней поддержки.       — Я подумала… тебя убили. Я больше не могу… — тихо пробормотала я, прислоняясь щекой к плечу солдатика.       — Урлик, дьявольщина! Что с ней?       — Милсдарыня, почуньте!       — Мне нужно… у кого есть закурить? Ребят, у кого есть закурить?       Я требовательно повернулась к солдатам. Кто-то начал рыться по карманам, кто-то сплёвывал ругательства и отходил по своим делам.       — А вот и меч Вандергрифта. Пришёл сам, искать не потребовалось, — с тоскливой весёлостью вздохнул Геральт.       — Что это? — я указала Яцеку рукой на бутылку.       — Самогон. Чистая слеза, — одобрил мой выбор солдат.       Роше, Бьянка и ведьмак удивлённо наблюдали за тем, как я беру оставленную без присмотра бутыль самогона и, запрокинув голову, судорожно начинаю глотать его в себя.       — Я не понял, какого хрена она вопила? — усомнился Роше. — И почему, блять, она теперь седая? Пытается подражать тебе, Геральт?       — Поздравляю, Вернон, — хмуро ответил тому ведьмак, — твоя ученица успешно применила учение на практике. Выдержала нильфгаардский допрос, прикончила собственноручно скоя’таэля. Можешь ей гордиться, только вот, думаю, что ей самой от этого радости не прибавилось. Теперь ваши отношения должны перейти на новый этап своего развития.       — Лучше бы ты молчал, Геральт.       Я отняла от губ бутыль, обливаясь зелёным самогоном — по вкусу я определила, что кто-то добавил в него петрушки.       — Ягодка-а!       Я попробовала сфокусировать взгляд на приближающему франте — франтом оказался Лютик. Маэстро гнал ко мне на всех парах, размахивая шапочкой.       — Лютя…       Бард подскочил ко мне, щеголевато разводя руки в стороны, показывая свою готовность заключить меня в крепкие объятия. Я кашлянула, не в состоянии справиться с нахлынувшими эмоциями, и меня вырвало Лютику на сапоги, корешками и самогоном.

***

      Меркли последние отсветы на небе, пасмурный день свёртывался в холодную ночь. У берега стучала привязанная лодка.       От студенистой воды в реке у меня начинало резко ломить кости рук. Пальцы вовсе перестали гнуться и будто бы вовсе исхудали. Я извлекла руки из воды, вновь уставилась на свои испрямлённые пальцы. В сумерках они показались мне ужасно бледными и слабыми. Но лишь на взгляд. Ощущение измызганности, грязноты не проходило. Я набрала в ладони леденистой воды и с размаху вновь ударила себя по лицу. Холодность и ломота в груди сковали дыхание.       Когда я подняла голову, у берега со мной уже стоял Роше. Я слышала, как он подступал, но не стала оборачиваться сразу. Капитан смотрел на меня с застывшим выражением лица, и только его горячечный взгляд вклинивался в темноту, упорно выглядывая мой внешний вид и жалкое состояние.       — У меня есть, о чём с тобой потолковать. Так что прояви учтивость — встань, когда с тобой разговаривают, — его голос дрожал от невысказанной угрозы.       Я молча смотрела на него, усердно пытаясь по его состоянию распознать, какие действительно эмоции кроются за его словами. Но как бы я не пыталась загасить тлевшую в душе боль — мне не удавалось. Я поднялась на ноги, откровенно и устало глядя на него.       Капитан будто бы специально явился ко мне на разговор в непривычном виде: вместо дежурной кольчуги — простая туника с короткими рукавами поверх нательной рубахи, вместо знакомого шаперона — обмотанная вокруг лба пропитанная кровью повязка, и даже наручи он снял, неловко закатав при этом сами рукава.       — Ты забыла свои вещи. Хотелось бы их тебе вернуть, — Роше протянул мне мой мобильный телефон.       От удивления я изменилась в лице. Я осторожно взяла у него из руки свой телефон, стараясь не касаться его ладони.       — В следующий раз не разбрасывай свои вещи где заблагорассудится. Особенно те, которые могут выдать тебя с потрохами.       — Ты лазил в моём телефоне? — догадалась я, с откровенным изумлением глядя ему в глаза.       — В нём «лазили» все, как я погляжу, кому хватило ума его активизировать, — Роше сердился, и злость его вскипала с каждым словом.       — Ты мне его разрядил? Молодчина, — без особой острастки сказала я, пряча бесполезный телефон себе во внутренний карман на груди. Больше мне нечего было ему сказать, мне хотелось поскорее закончить наш неловкий разговор.       Меня открыто сгрызал стыд. Самое ужасное заключалось в том, что я не могла определиться, чем именно были вызваны во мне эти гнусные чувства: от того ли, что я держала от него в секрете то, что якшаюсь с убийцами королей, которых он так ревностно пытался поймать, памятуя убийство Фольтеста, или от того, что я заглядывала в его память, связанную с детством.       Его внезапно прозвучавший голос заставил меня невольно вздрогнуть:       — Молодчина. Да, я — молодчина. Спору нет. А что насчёт тебя? Считаю до трёх. Даю тебе возможность признаться самой. И учти, я больше не намерен с тобой цацкаться.       Я протянула ему осколок камня снов.       — Да, ты прав, — согласилась я. — На. Это твоё.       Роше явно ожидал от меня не этого. Он даже не посмотрел на мой ему подарок, взгляд его застыл на моём лице. От осознания того, что всё его внимание обращено ко мне, я почувствовала подлое волнение. У него на виске кровь, у него даже голова замотана. Его побили, а я даже пожалеть его не могу.       Волчонок.       Я моргнула, рассеивая морок.       — Я не в том настроении, чтобы терпеть твои глумления. Я закину тебя в воду, если ты не скажешь…       — Я говорю, что это принадлежит тебе, — прервала его я. — Прости, я не должна была…       Я не смогла подобрать подходящих слов и замолчала, разрывая фразу. Мне снова захотелось заплакать, но я заставила себя глотнуть воздуха, ощущая привкус пресной влаги. Холод помог мне справиться с горячностью чувств.       Я не имела права жалеть ни его, ни уж тем более себя саму.       — Что ты мне даёшь? — голос его задрожал непереносимой злобой.       — Это твоё.       — Ты мне тут загадки не задавай, всё равно не разгадаю: меня по голове нильфгаардская сволочь саданула.       Я упрямо продолжила молчать, и тогда Роше схватил меня за предплечье, напрасной силой выхватывая у меня из ладони осколок. Я не сопротивлялась, позволила ему отвести себя на шаг в сторону. Роше посторонился, замахнулся и бросил обломок в воду. Я даже не расслышала плеска. Осколок сна канул в черноту.       — Я сказал тебе с первого раза — отвечай на мои вопросы. Ты не стала меня слушать. Теперь и не думай ныть.       — Я и не думаю, — я горестно подняла на него взгляд. — Я и хотела, чтобы ты так сделал.       — Что?       — Я хотела, чтобы ты это выбросил. Так даже лучше.       — Вручила мне мусор, чтобы я его выбросил? Гениально. До такой виртуозности даже я бы не додумался. Твой подарок несравним с помётом гарпий.       — Это не шутка.       — Ты мне голову не морочь.       — Прости…       — Я всегда догадывался, что ты используешь свою юродивость, как предлог. Мне стоило довериться сомнениям раньше, намного раньше. Сколько было шансов избавиться от тебя, вызнать всю правду. Моя ошибка, что стал жертвой дешёвого чувства, и твоя, что считала, что сможешь запросто использовать меня. Я начну допрашивать тебя прямо сейчас, если не признаешься во всём сразу. И будь уверена, на этот раз меня уже ничто не будет сдерживать. Признаешься — другой разговор. Убью тебя быстро, как ты этого и ждала.       Но я отчаянно пыталась прочесть по его глазам правду, и не могла избавиться от сомнений. Роше требовал от меня того, в чём я никак не могла ему признаться, потому что не понимала его, не понимала причину его ненависти.       — Да что с тобой такое? Ты на меня так сильно злишься.       — Мы так и не выяснили, умеешь ли ты плавать.       С этими словами Роше сгрёб меня за плечо и толкнул вниз к воде. И только в этот момент я, кажется, поняла, почему он явился ко мне на разговор налегке: он с самого начала планировал со мной искупаться. Коленки у меня подогнулись, и я упала на мокрый песок — с хлёстким всплеском, будто не в состоянии самой продолжать дорогу на казнь.       — Вставай, сука! — зверевато вскричал темерец, вспенивая воду тяжёлыми окованными ботинками. — Вставай. Ты дождёшься. Я привяжу тебя к килю, брошу на дно, пороть буду…       Он схватил меня, и от испуга я оступилась, тут же упала, и дальше Роше уже волочил меня по дну. В лицо мне ударила вода, я захлебнулась. Возможно, капитан и не думал меня топить на самом деле, просто ожидал он при этом, что я буду хоть как-то сопротивляться и тем самым безопасно и безболезненно доберусь с ним до глубины. Уяснив, что я тону уже на мелководье, он упорно заставил меня сесть к нему лицом, сам рухнул в воду, увязая. После этого он схватил меня за затылок, заглядывая мне в глаза. Взгляд его метнулся мне на мокрые волосы.       — Я ненавижу тебя, но не убью, — бормоча вполголоса, сказал Роше. — Я тебя ни за что не убью. Допрашивать буду, топить буду, лупцевать. Продерёт и так. Поняла меня? Ты у меня запросто не подохнешь. Говори.       Я искренне не понимала, чего он требовал от меня в тот самый момент. Только позже я узнаю от Лютика, что Роше был зол на меня из-за той фотографии с ведьмаками. Он решил, что я с самого начала была на стороне убийц и, возможно, была даже причастна к смерти Фольтеста. Откуда же он мог знать, что это всего лишь фотография. Откуда я могла знать? Если бы он сказал мне причину своего гнева, я бы точно рассмеялась, а не сидела сейчас в воде и не захлёбывалась от боли. Как всё, оказывается, просто! Ревнивый муж нашёл компромат на моём телефоне!       — Я… умею плавать.       Роше сдавленно зарычал, будто с трудом обрывая моё сопротивление, но это было вовсе не так. Я даже не сопротивлялась, поэтому сразу же ушла с головой под воду, стоило ему опрокинуть меня в сторону. Я даже не успела испугаться, как он тут же выхватил меня вверх. Волосы облепили мне лицо, вода душила, заливала ресницы. Я перестала видеть, ощущала лишь его крепкую хватку и слышала лишь его голос.       Роше не шутил. Он на самом деле не шутил — он был готов удавить меня, как собачку, как чёртову Муму.       — Бестолочь.       Я сжала онемевшие от холода пальцы на его руке — непроизвольно, отчаянно, пытаясь ухватиться за него просто из привычки, привязанности. И в этот самый момент Роше снова ударил меня головой о воду.       Ледяная толща воды сомкнулась над моим сознанием. Чернота, за ней — блики костров. Я тонула и не могла выбраться. Это был сон и я тонула. Над головой полыхали пожары. Выберись я из черноты, из давящей холодной пропасти, оказалась бы среди сухой боли и шума, взрытых траншей, криков мёртвых и взрывов.       Но я тонула. И это было столь же страшно чувствовать себя погребённой под толщей воды, как и под комьями земли.       Это страшно.       Меня рывком выхватили из этого кошмара. Я уже задыхалась, пыталась кричать. Над головой полыхало звёздное займище. Звёзды. Пока я вижу звёзды, я не сплю.       — Когда за горло хватают, должна же ты заговорить…       Рывок, боль. Небо вертится, всплеск, боль, глухой гул воды. Мне холодно и нечем дышать. Помоги. Я кричу.       Роше слышит мой сдавленный вопль, тянет вверх и вскидывает мою голову над водой. Его пальцы смыкаются у меня на подбородке. Я уже ничего не соображаю — цепляюсь за него, пытаюсь кричать, но взамен лишь харкаю водой.       — Если не станешь признавать… Просто потеряй сознание, — я едва смогла расслышать его слова. — Засни и прекрати это. Хватит терзать нас обоих.       Я не смогла осердиться на него или даже усомниться вслух, каким-таким боком я делюсь с ним своими терзаниями: он бросил меня спиной в воду, крепко удерживая за плечи. Затылок обожгло болью, вместо воздуха в лёгкие хлынула болотная муть. Я попробовала заплакать, но даже не смогла почувствовать слёз.       Когда тёплый после ледяной воды воздух коснулся лица, а на небе вновь замерцали звёзды, я поняла, что слова — единственное моё спасение. И я поняла, что не хочу исчезать. Пускай потом мне будет противно за саму себя за то, что я стала просить у него в этот самый час помощи, прекрасно осознавая, что не имею на это ни малейшего права, но я не хотела исчезать. Исчезнуть означало бы насовсем лишиться не только боли и страха, но и всех-всех воспоминаний, всех чувств и всех слёз.       — Стой…       Боль ослабла, и я почувствовала, как он выжидающе держит мою руку. Если я замолчу, то вновь окажусь под водой.       — Хватит, перестань! Мне страшно, я не могу дышать… Не надо, я боюсь. Боюсь этой воды, я боюсь утонуть. Только не так.       — Ты говорила, что не боишься воды… — голос его прозвучал совсем глухо.       — Я боюсь утонуть. Это страшно. Пожалуйста.       — Не говори, как она… Только не сейчас. Ты не можешь говорить те же слова, что и она. Всё это время ты… ты просто несла всякий бред, не задумываясь. И сейчас — не говори.       Но я его не слушала: он требовал с самого начала, чтобы я говорила. И я пыталась произносить слова, дрожа от холода и от испуга, цепляясь за него, будто за своё последнее спасение, и в то же время испытывая такой животный страх от его близости, что готова была вот-вот оттолкнуться от него прочь.       — Я не могу так просто заснуть. Не могу. У меня нет сил, чтобы спать. Я устала. Я этого не вынесу. Я не смогу. Но я не хочу умирать. Я не хотела… Прости меня, Вернон. Прости, что от меня было столько проблем. Мне жаль. Мне так жаль. Прости.       Он схватил меня за плечо, порывисто толкая к себе и сжимая при этом настолько крепко, больно, что я оцепенела на какой-то миг от боли и ужаса. Он схватил меня так отчаянно, как ребёнок, обидевшийся на игрушку, а после со слезами на глазах обнимающий её и просящий прощения.       — Ты даже не представляешь, как я сейчас тебя ненавижу… — страшно проговорил Роше, вцепляясь зубами в одежду у меня на плече.       Возможно, не будь я в тот момент напугана его жестокостью, то я смогла бы почувствовать его боль, смогла бы понять, что я своей неосторожностью вспорола ему старую рану. Но я была оглушена страхом, меня всю трясло, и мне казалось, что это дрожит земля, дрожит небо — от воплей, от взрывов и скрежета стали. Роше настолько крепко вцепился мне в затылок, что я подумала, вот-вот он свернёт мне голову. Я и забыла, что он не умел обниматься.       — Не знаю… ударить тебя или поцеловать, — Роше заставил себя отстраниться, и я почувствовала, как его заскорузлые, ледяные пальцы коснулись моего лба и бессильно опустились вниз, проводя по коже невидимые, но осязаемые полосы.       Я послушно закрыла глаза, затаив дыхание. Он опустил прикосновение до моих губ, после провёл пальцем по щеке. Меня пронизывал озноб, я ждала удара, болезненного, очень болезненного удара, но даже не могла пошевелиться, схваченная за самое горло собственным страхом.       — Сделаю и то, и другое.       Его поцелуй к моей щеке показался мне жёстким, закаменелым коротким ударом, который он не в состоянии оказался свести с моего лица. Он горячо прижался своей щекой к моей, грубо сминая мне на затылке отяжелевшие от воды волосы. Его отчаянная, совестная нежность воспринялась мною, как механическая грубость — будто ударом я ворохнулась от него прочь, рука моя инстинктивно взметнулась вверх. От хлопка по голове, несильного, но неожиданного, Роше быстро отвернулся, глотая проснувшуюся боль и вырывающуюся брань — абсолютно случайно я приложила его по тому месту, где на повязке начал появляться новый след крови.       Я упала руками в воду, упираясь ладонями в илистое дно, и в пароксизме отчаяния бросилась в сторону берега. Единственное значение для меня в тот миг имело лишь выбраться на землю — вон из этой ледяной воды, из этой грязной черноты, из этого омута.       Но я даже отползти не успела, как Роше схватил меня за руку и яростно одёрнул назад. Не дожидаясь, пока меня вновь прижмут ко дну, я закричала: из последней могуты, рвя и теряя последний голос.       Он схватил меня за лицо, поворачивая к себе и заставляя смотреть ему в глаза. Я поняла, что пока он не схватил меня за волосы и не бросил обратно харей об воду, есть возможность вырваться. Я начала артачиться, порывисто, но обессиленно и без должной злобы.       — Ты вынуждала себя терпеть из-за них? Из-за всего этого обмана? С самого начала, ещё тогда. Когда Бьянка достала тебя из воды. Даже когда тянулась ко мне. Даже когда просила не бросать. Ты настолько, чёрт подери, глупа, что в твоей глупости теряется всякая ложь?       Я закричала вновь, зовя на помощь, но он даже не ослабил хватку. Пока я отчаянно пыталась вырваться, Роше смотрел на меня, оставаясь при этом неподвижным и будто бы отрешённым от того, что со мной происходило.       — У меня сердце переворачивается. Почему из всех женщин — она. Из всех предателей — ты. Зачем именно сейчас, когда всё и без того рушится ко всем чертям — может, именно поэтому.       Из носа у меня, разбавляясь водой, сочилась кровь. Я чувствовала её металлический привкус во рту, кашляя им и пытаясь его судорожно заглатывать.       К берегу на мой крик уже сбегали солдаты. Однако завидев со мной капитана, в нерешительности останавливались, не смея забегать дальше в воду.       — Да что тут, хлябь вашу твердь, произошло?! — вскричала Бьянка, замирая на берегу. — Роше, что вы забыли там, в воде?       — Девка як горло драла, подумали — убивают! Бегом поспешали! — подхватили голоса остальных солдат у неё за спиной.       — Тю! Купаться полезли, сдурели совсем! Вы так дюжей могёте простыть.       — Одна срама!       Роше тяжело поднялся на ноги, подхватывая меня следом из воды и грубым броском отталкивая от себя в сторону берега. Вминая мокрую грязь пальцами, я попробовала отползти. Горло перехватила прогорклая спазма.       Бьянка опустилась возле меня, растерянно оглядывая мою промокшую, покоробившуюся, испачканную илом одежду. Солдатка вскинула голову, в беспомощной злости уставившись на капитана, поднявшегося следом.       — Ну, и что это значит? — тихо спросила у него Бьянка.       — Это значит — вы, бабы, живущие, как кошки. Взять эту хабалку и привязать где-нибудь в лагере, — хрипло скомандовал Роше. — Допрос продолжим завтра. Дело глухо, на якоре стоит.       — Ты ума лишился?! — удивилась солдатка. — Какой ещё допрос? На какую надобность?       — И тебе ещё наглости хватает задавать мне вопросы? — гадливо морщась, капитан обратился к ней — Или я не ясно выразился?       — Капитан, по что девку ухондокал?.. — вокруг набряк стон не одобряющих голосов.       — Милые бранятся — только тешатся, — гыкнул Томыня, но тут же был вынужден заткнуться.       Роше опять запалило бешенство. Он напряжённо оглядел сбежавшихся солдат, а после махнул рукой одному из них, подзывая того подойти и выполнить его поручение. На остальных капитан остался смотреть с сердитым недовольством, будто чувствуя в их недоверчивом поведении предательство. Никто из Полосок не мог до конца поверить, что капитан, наконец-то, перестал разводить игры. За исключением Якуба, который, чуть приметно ухмыляясь, подобрался ближе и встал возле нас с Бьянкой.       — И чтобы со строгой изоляцией, понял? — для вящей внушительности сказал солдату Роше. — Посидишь с ней ночь, а то она, невесть, сбежит.       — Ох, и гнёшь-то ты, Роше! — Бьянка решительно выпрямилась, с вызовом глядя на капитана. — Туда твою спесь с такой забавой!       — Дисциплины не знаешь! Одна бабья лютость в тебе и говорит, — не без горячности заявил той Якуб, вступаясь за капитана.       Роше наградил Бьянку красноречивым устало-обвиняющим взглядом и быстро пошёл прочь от берега, не сбиваясь с ноги, сжимая связку жилистых пальцев в кулак.

***

      Я зябко поёжилась, теплее кутаясь в шерстяную накидку.       — Впредь думай, возгря, с кем побратимство разводишь.       Вместе с Якубом я сидела в убежище тесного шатра. На щиколотке у меня была обмотана верёвка, привязанная другим концом к вбитому в землю клину. Согретое дыхание неприятно холодила стужа, проникающая снаружи. Тылом ладони я растёрла заспанное лицо.       — Подлое бабье, — Якуб высморкался с помощью двух пальцев. — Сечь тебя прилюдно, покуда не обмочишься.       Я подслеповато посмотрела на солдата. Якуб сидел напротив меня у самого входа, устроившись на уёмистом ящике. У него было длинноротое и изъеденное оспой лицо, и смотрел он на меня с не скрываемым отвращением. Но ни его внешний вид, ни его нападки меня вовсе не тревожили: я ничего перед собой не видела и не слышала.       Я была на грани потери сознания. От усталости и разбитости кружилась голова, от обиды и страха каменело сердце. В сознании пылала одна единственная мысль — не засыпать. Я больше не могла возвращаться к тем кошмарам, понимая, что те всё ещё могут существовать и ждать моего возвращения к ним. А упасть в сон сейчас, этой ночью, значило для меня только одно — по собственной воле шагнуть в эту ловушку. Страх подстрекал меня и не давал возможности сдаться.       Когда я начинала пытаться думать о Роше, внутри меня порывисто и больно будто бы рвались струны, и мне тут же приходилось испуганно отдёргивать сознание от мыслей о нём. Я не могла понять, чем именно спровоцировала его поведение, а узнавать это боялась, представляя, что правда может оказаться ещё ужасней догадок.       К моему облегчению, совсем скоро ко мне наведались гости. Лютик первым попробовал прорвать оборону.       — Дружок, это просто возмутительно! Неужто и побеседовать со своей знакомой мне запрещается? Мы просто почирикаем. Чик-чирик, — ерепенился бард.       — Ты, дармоед, хочешь, чтоб я зараз вон из тебя душу выпустил?       — Но-но, ты у меня поговори, курюк бараний! Кулаки сучить мне под нос вздумал? Вот я тебе!       Пока Лютик выступал отвлекающим манёвром, в шатёр хлынули митинговать главные силы моих союзников. Первым вбежал пёс. Деловито вихляя тощим задом и хвостом-метёлкой, барон устремился к моим ногам. Вслед за ним протискивался Опарыш, нёсший на руках курицу.       — Сука! Шуршите отсюда! — обозлился Якуб, хватая барда за грудки. — Тупорукие болваны! Опарыш, лодырь, голову сыму!       Пёс воодушевлённо вспорхнул мне на колени, давя всем своим весом передних лап. Его слизистый, мочалистый язык прошёлся по моей щеке. Я осторожно обняла Ферреро за шею, грея озябшие пальцы в его жёсткой слипшейся шёрстке.       — Давно не виделись… ваше сиятельство, — устало усмехнулась я.       Пёс стыдливо заскулил, переступая задними лапами. Передней он принялся почёсывать мне живот, цепляясь своими отросшими когтищами за мою одежду.       — Милсдарыня! Ой…       Опарыш, пробившийся ко мне, неуверенно встрепенулся, когда курица яростно заработала крыльями, отскакивая в мою сторону. Жозефина приземлилась на спину Фернену и, дико вереща, как амазонка, начала колоть тому спину клювом. Пёс громко тявкнул, соскочил с моих колен и начал кувыркаться на полу. Баронесса, теряя перья, принялась отчаянно терзать мужа по всему периметру туловища.       — Милсдарыня… ох! Я так по ваму истосковался! Вот, кажа, ваше?       Солдатик стянул через голову ремень с ножнами, невпопад снимая с себя заодно и шлем, а после протянул мне мой меч.       — Мы его, того — выскобли, теперича чистый и острёхонький.       — Вражье гузно! — Якуб схватил мальчишку за воротник и швырнул к выходу. — Вооружать эту суку поблудную вздумал? Зараз удавлю, поганца!       — Ягодка! — с другой стороны ко мне кинулся Лютик.       Бард опустился передо мной на одно колено, взял за руку, проникновенно заглядывая в лицо. Я удивлённо посмотрела на приятеля, встревоженная его взволнованным поведением.       — Что такое?..       — Моя любезная, этот ваш капитан, этот аспид, он… Расчудился! Он обвиняет тебя в пособничестве тем убийцам, убийцам королей. Тот артефакт, что ты носила с собой, с его помощью ему удалось что-то вызнать. Он утверждает, что ты лжёшь! Клеветническое мышление! Я с ним не согласен. Арьюша, головушка твоя горькая…       Обомлев и утратив способность здраво мыслить, я внимательно уставилась на Лютика. Приятель только что дал мне возможность понять, что всё это время на самом деле происходило. Роше пытался вызнать у меня об убийцах. Но я никак не могла принять мысль, что капитану так неожиданно улыбнулась удача, и он смог наткнуться именно на последнюю мою сделанную фотографию. От осознания действительности мне стало дурно, хотя мне думалось, хуже быть уже не могло.       Якуб схватил Лютика за шиворот и, заставив его рывком подняться, поволок вон из шатра.       — Короста липучая! Отшелушься отседова! — проревел Якуб.       — Что? Стой… — я слабо привстала, но тут же осела на место.       — Тять! Переставай! — возмутился Опарыш, но тут же получил от солдата увесистый подзатыльник.       Мальчишка, оглушённый железным ударом, склонился, хватаясь за голову.       — Ты против, объедун поганый? Возрадовался, забегал, как худой щенок! Снимай портки, пороть буду! Кровицу спущу, небось молодость схлынет!       Тут же вверх взметнулась баронесса: хлопая крыльями, как на ветру, она набросилась на Якуба. Солдат наотмашь скинул взбесившуюся птицу оземь. Жозефина жалобно брякнула и утихла, пытаясь прийти в себя после битья. Прежде чем я успела опомниться, в схватку метнулся пёс. Шатёр запрудился шумом и гамом.       Я вскочила, прекрасно понимая, что Якуб не станет терпеливо обходиться с моей собакой, но тут же охнула и осела на колени: короткая верёвка на моей ноге натянулась, злорадно вынуждая меня упасть.       — Не бей его! — я попробовала насилу закричать, но мой сорванный голос прозвучал едва слышно, давимый лаем и руганью. — Пожалуйста!       Якуб отбросил от себя пса хлёстким ударом ноги, но заколдованный барон, разозлённый тем, что его жену только что столь беспардонно оглушили, сызнова прыгнул в атаку. Их попробовал оградить Урлик, но солдат с псом сцепились намертво, напирая друг на друга в безжалостной схватке.       — Лютик! Отвяжи меня, слышишь? Пожалуйста.       Бард бросился обратно ко мне в угол, за ним вдогон заковыляла ожившая курица. Но убраться на безопасное расстояние баронессе не дали — Якуб наступил на неё во время схватки с её мужем. Птичка придавлено булькнула и выскользнула из-под сапога, оставляя под каблуком у Якуба охапку своих перьев.       Лютик яростно принялся развязывать узел, но убедившись, что пальцами работника умственного труда крепкий морской узел не одолеть, достал ножик и быстро вспорол натянутую верёвку, оставляя её клочок обмотанным на моей ноге.       К шатру уже сбегались привлечённые нашей свистопляской Полоски. Первым нос к нам сунул Мартин, и тут же был вынужден ловить отлетающего из шатра Опарыша, вымётываясь обратно на улицу.       — Хватит! Перестань его бить! — я схватила Якуба за плечо, слабо толкнула. — Всё, хватит!       — Ты, сукина дочь, цыц у меня!       Якуб вихревато развернулся в сторону, порывисто взвевая руку и наотмашь хлобыстая меня по лицу. Не устояв на ногах, напрочь оглушённая болью, я свалилась на землю. В этот момент мне показалось, что один удар Якуба оказался в сто крат сильнее и увереннее всех толчков Роше до этого. Сознание едва не померкло, я перестала видеть. Неосознанно пытаясь подняться на четвереньки, я нащупала рукой на земле какой-то предмет. Им оказался оброненный «Гришка».       В шатёр уже проник Тринадцатый и Тит, пытающиеся разорвать между собой пса и Якуба. Основные тумаки пришлись на Якуба, чем тот был крайне возмущён.       Хватая свою вещь, я неловко вскочила, швыряя себя на улицу. На мне будто осязаемым огнём пылал стыд. Солдаты ворохнулись от меня, как от прокажённой, никто даже не попробовал остановить.       — Гля, ха-ха! Язва выскочила!       — Нырка, куда ломанулась?       Оклик Фенна стегнул меня, как прутом: я прыснула наутёк, понимая, что бежать, собственно, отсюда некуда.       Не знаю уж, где в тот момент находился Роше, в какой глубокой спячке или в каком опьянелом состоянии, но вслед мне так и не свистнуло ни одного арбалетного болта. Я едва не наступила в костёр, засыпав свой сапог белой трухой и пеплом.       Шаг я сбила лишь тогда, когда свет стёк с чёрной травы, оставаясь позади. Голоса лагеря заглушила ночь. Чёрная, дремучая ночь.       Я слепо двинулась по направлению к берегу, в сторону ущелий. Словно на не подсознательном, забитом уровне выведывала тропу. Лишь задев краем острые ветки, остановилась. Провела рукой перед собой, задевая закостеневшими, бесчувственными пальцами по чёрной, прохладной листве.       Подмётки сапог увязли во влажной грязи. Слишком поздно я сообразила, что ночью находиться вблизи этих мест не безопасно вовсе.       Утопцы, не поверив собственному счастью, неловко двинулись в наступление. Об их присутствии я узнала по их изрыганиям и топающим шлепкам воды. Я завертелась на месте, выхватывая меч. В темноте я абсолютно ничего не видела, лишь влажные блики. Куда я, чёрт возьми, забежала? Как вовремя и как бестолково просто. От отчаяния и осознания собственной никчёмности и глупости я тихонько взвыла.       Не успев должно испугаться, я принялась недотёписто размахивать перед собой мечом, делая оглядчивые шаги из стороны в сторону. Я даже не видела, куда отступать. А возникающие вокруг меня хлюпающие шипения уже и вовсе не оставляли сомнений, что мне конец.       Свет появился короткой, угасающей вспышкой. Это даже тяжело было назвать светом как таковым, скорее мерцающей, двигающейся сетью. За тот короткий миг, что возникло мерцание, я успела разглядеть обстановку. Я стояла посреди сырой низины. Вблизи от меня стояло утопцев пять-шесть. Вплотную к двум из них стоял человек. А потом вновь сомкнулась чернота, и я услышала истеричные вопли чудовищ. Не зная, как себя вести, я застыла на месте, выставив наискосок лезвие меча. Я судорожно пыталась вглядеться в темноту, и в какой-то момент смогла уловить возникающие движения. Вокруг меня происходила самая настоящая мясорубка, и посмей я пошевелиться, то мне бы оттяпали руку или голову. Я застыла, обращаясь в дерево.       Ужасные звуки оборвались, раздался последний всплеск, и я почувствовала, как мне на ногу валится дохлое, расползающееся тело утопца. У меня волосы на затылке встали дыбом, но я титаническим усилием заставила себя стоять смирно. На меня кто-то смотрел, и смотрел хищно, в упор. Боясь даже моргать, я медленно отвела глаза в сторону.       Змеиный взгляд с вертикальными зрачками стыло отблёскивал при мерклом свете ночи. Существо смотрело на меня пристально, не моргая.       А потом меня кто-то схватил за руку, в один присест мягко выкручивая мне кисть и отнимая у меня меч. Я даже не успела заартачиться.       — Браво, — я узнала голос Эгана. — Просто браво.       — Это ты?.. — нерешительно спросила я, в отчаянии вклиниваясь взглядом в темноту.       — Ты представляешь себе, где мы стоим?       — В воде?       — А то, что сейчас произошло?       — Наверно. Я ничего не вижу.       До меня потихоньку доходило осознание того, что загадочной вспышкой магии на самом деле был ведьмачий знак.       — Зато вижу я. И я вижу тебя. С какой стати я вижу тебя?       — Я шла к вам…       — Ночью, через утопцев. Я видел, браво.       — Ты один? Где Зеррит?       — Мне стоило позвать его смотреть на это представление, вместо того, чтобы спасать тебя?       — Дай мне руку, я не вижу. Мне страшно.       Ведьмак мне руку давать не спешил, но я услышала его сигнальный топот по воде, чтобы я смогла различать его передвижение. Эган отошёл на несколько шагов назад, замер, потом возвратился обратно ко мне.       — Что ты делаешь? — спросила я с тревогой.       — Неважно. А что делаешь ты? Ты забыла что-то сказать нам и решила тут же вернуться? Обязательно было искать нас ночью? Гангрена! Этой ночью новолуние. Или тебе это ни о чём не говорит?       — Я… я просто. Просто пошла сюда.       — Возвращайся в свой лагерь.       — Не хочу.       Эган в недоумении выдержал паузу, разглядывая меня втихомолку. И хоть я всё ещё не могла его чётко видеть, я чувствовала его присутствие, и от этого становилось спокойней.       — Ты предлагаешь стоять здесь и ждать Зеррита, — догадался Эган.       — Нет, я хочу отсюда уйти, и быстрее. Мне страшно.       — Тогда уходи. Повернись на месте и шагай прямо, не собьёшься. Если пойдёшь не туда, я тебя разверну. Кину в тебя булыжником, чтобы ты поняла, что не в ту сторону идёшь.       — Ты всё ещё злишься из-за булыжника?       — Я не злюсь. Я советую тебе вернуться назад, а изучением местной фауны заняться при свете дня.       — Можно, я пойду с тобой?       Эган нокаутировано помолчал. Я заметила едва различимое движение в темноте — наверное, ведьмак обречённо тёр лицо рукой. Или просто раздосадовано топтался на месте. Мне показалось, что он стоит в позе руки в боки. Я решила подтрунить над ним и тоже встала в идентичную позу. Взгляд мой слепо смотрел перед собой, и Эган удивлённо помолчал, сбитый с толку моей интуицией.       — Куда? — спросил он.       — Мне всё равно. Мне надо погулять. Всю ночь гулять. А утром я вернусь. Мне спать нельзя. Ночью спать нельзя. Я пытаюсь не заснуть. Так можно?       — Не можно. Уходи.       — Не уйду.       — Гангрена. Ну и стой. Только будь внимательней, у тебя под ногами голова.       — Уведи меня отсюда! — я недотёписто замахала перед собой руками, пытаясь сцапать его за одежду.       — Я никуда тебя не поведу. Хватит так себя вести.       — Как?! Как я себя веду?! Эган, мне страшно! Мне очень страшно! Меня только что топили, привязывали, стукнули по лицу, а потом на меня напали какие-то монстры! Я не могу спать, я не могу бодрствовать! Я схожу с ума. И у меня под ногами голова-а! Голова дохлого монстра!       — Теперь головы там нет — я её отодвинул.       — Да, блять, это всё меняет.       — Я верну тебе оружие при условии, что ты не станешь истерично размахивать им направо и налево, как ты делала.       — Можешь не возвращать, только дай мне руку и уведи меня отсюда! Я сейчас сдохну.       Ведьмак вернул мне меч, но увидев, как я слепо пытаюсь вдеть его обратно в ножны, попридержал меня за руки и любезно помог навести лезвие. Я спрятала меч и повесила его себе за спину.       — Ты тут? Ты же не ушёл?       — Я тут.       — Идём к вам в пещеры.       — Мы туда не пойдём. Ты туда не пойдёшь.       — Идём хоть куда-нибудь. Я не могу сейчас вернуться. Меня ебанёт так, что аж никак.       Мне представилось, что Эган сейчас стоит с занесённым над моей головой мечом и пытается побороть своё желание прикончить меня на месте.       — Тебя будут разыскивать, — усомнился он.       — Нет. Ночью меня никто разыскивать не будет.       Ведьмак пораженчески помолчал, смиряясь с моей победой. После этого он взял меня за предплечье и требовательно потянул в сторону, вынуждая сделать шаг.       — Пойдём, брукса. Хватит воротить лихо и наводить шум ночью. Ночью люди спят, — без должной весёлости мрачно изрёк Эган.       Я радостно засеменила следом, но тут же имела неосторожность споткнуться о труп монстра.

***

      От холода и неподвижного сидения у меня сводило мышцы. Я из последней могуты вклинивалась горячечным взглядом на небо, рассматривая светящиеся под звёздами облака.       Эган сидел рядом и усердно строил из себя медитирующего Будду. Но я догадывалась, что он упорно ждёт от меня дальнейших приставаний к нему. Разговаривать мне с ним нравилось, я как будто общалась с Жозефиной или Ферреро. Ведьмак умел слушать, а вот на ответы не растрачивался.       Но после того, как я упросила его развязать на моей ноге верёвку, утомлять его болтовнёй я была больше не в состоянии. Мне хотелось спать, меня мутило, а мысли сахарным сиропом разливались в голове и застывали липкой корочкой. Мне хотелось сахарного сиропа, сладкого-сладкого.       Когда я спросила у Эгана, безопасно ли сидеть так просто на берегу, ведьмак без долгих мытарствующих убеждений сказал «да» и сел, своим примером подстрекая меня не рыпаться. Вторя его привычке, я тоже попробовала сесть в позу для медитации. И минуты не прошло, как у меня заболели ноги. Я даже не успела пожаловаться вслух, как Эган недовольно произнёс:       — Стопы прямо поставь.       Я заёрзала на месте.       — У меня коленки болят.       — Спину выпрями.       — При чём тут спина? У меня коленки болят…       — Равновесие потому что не держишь.       Я недолгое время поегозила у него под боком, наконец-то уселась, попробовала сосредоточиться и поймать релаксирующую волну.       — Ты болеешь? — вдруг спросил Эган.       — Чего?       — Я спросил, болеешь ли ты. Ты дышишь, как выворотка.       — Как кто? Это, вообще-то, обидно. Нормально я дышу, чего пристал?       — Просто предположил, что сейчас ты начнёшь вырабатывать токсины.       — Я лучше промолчу. Не хочу с тобой ругаться.       В тёмно-серой омутной глубине неба плыли вспененные ветром облака. Мы посидели в спокойном молчании. У меня затекли ноги, и я была вынуждена сменить позу, пришлось садиться на голую землю, застужая себе зад.       Стараясь не заснуть, я попробовала тихонечко промычать случайную мелодию, первую пришедшую на ум. Эган терпеливо выслушал запев и припев, а после подал голос:       — Ты пытаешься петь?       — Нет, — я помолчала, а потом всё же сказала. — Да.       — Странный напев.       — А, так это из моего мира песня. У вас тут её не поют.       От холода у меня немного подрагивала челюсть, но я попробовала сосредоточиться и тихонько запела, старательно вспоминая привычные слова:

Покроется небо Пылинками звёзд, И выгнутся ветки упруго… Тебя я услышу за тысячу вёрст. Мы — эхо, Мы — эхо, Мы — долгое эхо друг друга…

      — Как-то так, — я с улыбкой посмотрела на Эгана, но ведьмак никак не отреагировал.       В просветах выглядывал молодой покатый месяц. На берегу под открытым небом, покрытым бледной наволочью, было достаточно светло, чтобы видеть неподвижное лицо ведьмака с одетыми на него подаренными мною очками. Капюшон у Эгана был спущен на спину, будто бы ради того, чтобы лучше слышать, а на груди серо поблёскивал ведьмачий кулон. Я воодушевлённо посмотрела на очки и почувствовала укол какой-то заботливой радости.       Накинув себе на голову шерстяную накидку, я зябко поёжилась и снова запела, не зная, на чтобы ещё суметь отвлечься.

И даже в краю Наползающей тьмы, За гранью смертельного круга… Я знаю, с тобой не расстанемся мы. Мы — память, Мы — память. Мы — Звёздная память друг друга…

      Источив песню, я попробовала спрятать лицо в коленях и прикрыть затылок руками, плотно натягивая на себя накидку. Меня захлестнула томительная слабость, и я обессиленно подняла голову, снова заставляя себя смотреть на небо и ждать рассвета.       Возможно, Эган и не думал сидеть с закрытыми глазами, просто меня ввели в заблуждение очки, потому что когда я начала складывать пальцы, он снисходительно спросил:       — Что ты делаешь?       От неожиданности я удивлённо посмотрела в его сторону. Ведьмак, повернув голову, выжидающе смотрел на меня, немного склонив шею, будто направив взгляд на мои руки.       Я пожала плечами и отвернулась, продолжая нескладно придумывать, как должен выглядеть ведьмачий знак.       — Пытаюсь сложить ведьмачий знак.       Эган скорбно помолчал.       — Тебя пытался учить Белый Волк? Или Зеррит? Вижу, что Зеррит.       — Я самоучка. Кстати, а где Зеррит? Его чего-то не видать.       — Он выбросил на днях твои перья. Теперь пошёл собирать новые.       — Какие ещё перья?       — Я думал, хоть ты будешь в курсе…       — Вот сейчас выдумаю вам новый крутой знак, потом спасибо скажете.       — Лучше не рисковать. Вот, — ведьмак показал мне свою обращённую вверх ладонь, пальцы его были чётко выставлены.       Я попробовала сложить нечто схожее и на своих пальцах, но у меня не получилось.       — А что это за знак? Только не говори, что ты мне кукиш просто показал.       — Игни.       — Игни? Воу, игни, это хорошо, — я утомлённо потёрла рукавом нос и попробовала побороть зевоту.       Эган недовольно понаблюдал за тем, как я пытаюсь вывернуть себе руку, наконец, не выдержал и сам начал складывать мне пальцы. Ведьмак осторожно отпустил мою руку, как будто трепетно сложив карточный домик.       — Так и держи, — велел он.       Я напряжённо вынудила себя не двигать пальцами.       — Это сложно, — призналась я. — Они не держатся.       — Никто не говорил, что будет просто.       — Ты же не хотел меня ничему учить.       — Если я покажу тебе, как складывать знак, это ещё не значит, что ты сможешь выжечь искру.       — Нужно ведь просто сосредоточиться. Ничего сложного. Для ваших знаков ведь минимум способностей надо.       — А у тебя их нет вовсе.       Я решила обидеться, смахнула руку и спрятала её, как градусник, себе под мышку.       — Ну и не надо. Ну и пожалуйста, — с издёвкой пробубнила я.       Вскоре я начала засыпать. Усталость и апатия брали вверх над сознанием, и я готова была послать свои страхи к чёрту. Меня бил озноб, а из-за того, что я не могла провалиться в сон, нещадно болела голова. Шерстяная накидка была вся влажной от росы.       Я поняла, что сил не осталось вовсе лишь тогда, когда Эган удержал мою голову, строго выставив перед ней ладонь. Я упёрлась виском в неё, как в стенку. Но присаживаться обратно или просить его подержать мою голову в такой позиции ещё какое-то время я уже не могла, лишь горячим взглядом смотрела на песок.       Ведьмак угрюмо помолчал, раздумывая, как бы поделикатней избавиться от моей головы. Смирившись со своей нелёгкой ролью нянечки по вызову, Эган попробовал сесть в обычную позу, роняя меня себе на плечо.       Я слабо вскинула руку, хлопая его ноге, мол, спасибо, братан, а то я в говно.       Опустив ладонь вниз, я последний раз попробовала сложить ведьмачий знак, направляя его на песок. Нужно ведь всего лишь сосредоточиться. Просто подумать о тёплом огоньке. Подумать о тепле, о живом тепле, согревающем оледенелые руки и дыхание. Об огоньке, безобидном тёплом огоньке, на котором можно приготовить вкусную еду или согреть воду. Об огоньке, который никого не обожжёт, потому что рассыплется едва тёплыми искорками на песок. Об огоньке, который похож на теплящийся на востоке рассвет. Об огоньке, который просто будет светить, прогоняя мрачные сновидения.       Я решила, что мне показалось, но на песок опала вспыхнувшая искорка и тут же рассеялась.       Эган снял с себя очки и невпопад надвинул их мне на лицо. Над волнистой кромкой горизонта струилось предрассветное марево.       Я, наконец, заснула. И мне снился дом, где были мама и папа, и где я была спокойна и счастлива. Мне снился сон. Всего лишь сон.