Синапсы. Драбблы.

Каждый день у них проходит по расписанию: завтрак, тренировка, свободное время. Потом обед, а учёба после него — извращение, ведь на полный желудок хочется только спать… Когда вечером Хейли находит силы, она полоскается в душе, долго, с удовольствием: пританцовывая под льющейся водой, напевая, намазывая волосы то одним, то другим бальзамом, чтобы они хоть немного не трещали от электричества. Ей повезло просто невероятно: во-первых, у неё не было соседей по комнате при заселении, и не подселили спустя всё это время. Во-вторых ей досталась комната с ванной прямо тут же, и не приходится занимать по утрам очередь на чистку зубов, как всем, кто живет в другом крыле. И можно просто стоять под душем, не считая свои минуты до конца очереди, прислонившись к стенке после трудного дня, закрыв глаза под горячей водой, почти кипятком, и чувствовать, как согревается замёрзшее, усталое тело. А ещё каждую ночь к ней приходит спать Питер, для которого нет замков, закрытых дверей и приватности. У него лукавые тёмные глаза, и улыбка, на которую невозможно не ответить. Он пахнет морозом, мятной жвачкой и кокосовым печеньем. Вчера он вообще насквозь пропах им, потому что тягал тесто прямо из миски, ещё до того, как Амара поставила будущие печеньки в духовку. С мороза у Хейли не шевелятся пальцы и мышцы лица. Она растирает замёрзшие щёки, стаскивает штаны, даже не озаботившись их вывернуть, и плетётся в свою крошечную ванную комнату, просто чтобы скорее согреться. Сначала под горячей водой начинает ломить пальцы, Хейли отдергивает руки из-под струи воды несколько раз, прежде чем немного привыкает к теплу. Она тщательно проверяет, закрыта ли дверь в ванную: маленькая защёлка повернута горизонтально, но на всякий случай девушка пробует нажать на ручку: нет, не открывается. Отлично. Она спокойно залезает под душ. Пять минут нужно, чтобы согреться и перестать дрожать. Ещё пять — чтобы пар начал оседать на зеркале, пряча отражение в матовой поволоке. Две минуты — чтобы вылезти и вытереться полотенцем. И четверть секунды нужна, чтобы осознать: хреново ты, подруга, закрыла дверь. Надо было шваброй подпереть. В нагретый, влажный воздух ванной ворвался ветер. Ворвался, и обнял холодными руками Хейли сзади, устроив ладони на её животе. — У-у-у-у, ты тёплая. От его рук будто бы поднимается пар: Питер просто ледяной, и Хейли взвизгивает от прикосновения холодных ладоней и губ к согретому телу. Он целует её в плечо, Хейли шипит сквозь зубы: — Ты ледышка! Девушка тщетно уворачивается от его холодных щёк, когда Питер как котёнок трётся об неё. Он оставляет поцелуи на её шее, трогает губами мочку уха, и помогает полотенцу упасть на пол. В запотевшем зеркале ничего не видно, но Хейли до сих пор стесняется перед ним своей наготы. Питер знает это, с лукавым прищуром глядя на неё сверху вниз через плечо, наблюдая, как девушка пытается прикрыть руками грудь. Максимофф её разворачивает к себе лицом, отмечает на щеках Хейли румянец, и совсем не от того, что она принимала горячий душ. Долгий, тягучий поцелуй - и у Хейли сбивается дыхание, она приподнимается на цыпочки, и прижимается к Питеру грудью. В поясницу девушке упирается холодная раковина, а её руки уже бегают по краю футболки Питера, забираясь под неё, скатывая и утаскивая его вверх. Его тело прохладное с мороза, наконец, касается её, и Хейли сильно вдыхает скопившийся в комнате пар вместе с запахом мятной жвачки от губ Питера. Её вдох перекрывает поцелуй. Рот Питера влажный, а поцелуй жадный, соскучившийся; он прикусывает губы Хейли, ловит её язык, проталкивая свой в её рот. Пальцы Питера прочесывают влажные волосы девушки, оттягивая их вниз, заставляя задирать голову. Хейли чувствует, как в ее тело вжимается жесткая и холодная пряжка ремня, но это касание вызывает у неё острую волну мурашек по всему телу. Она расстегивает ремень, пальцы путаются, никак не хотят слушаться. Питер прикусывает её за шею, осторожно трогая языком пульсирующую жилку под кожей. Руки парня скользят по телу Хейли, соскальзывают на внутреннюю поверхность бёдер, и там замирают. Он дразнит её. Он хочет, чтобы она ответила. Хейли рычит, борясь с проклятым ремнём, нетерпеливо его дёргает, и Питер тихо смеётся. Через мгновение ремня уже нет — он валяется на полу. Ртуть гладит её внизу, и его пальцы становятся влажными, он проталкивает их внутрь, двигает ими, будто подзывает: «иди сюда». И девушку дёргает, будто током, Хейли дышит рвано, ищет губами его шею, прихватывает губами кадык, кусается, рычит, как зверёныш. Фарфоровый бортик уже не такой холодный, Питер поднимает девушку над полом и сажает на край раковины, помогая ей обхватить себя ногами. Через мгновение он внутри, и Хейли ахает и вцепляется в плечи Питера ногтями. Она захлебывается в собственных вдохах, знает, что кричать нельзя: за стенкой всё будет слышно. И поэтому утыкается в плечо Питера губами, зажимая себе рот. Обжигающий, хлёсткий удар прохладного воздуха по телу — и они уже в комнате на кровати, без одежды, неудобная раковина и узкая ванная остались за спиной. У Хейли сладко и тяжело внизу живота, с каждым толчком оттуда всё выше поднимается тягучая волна. Она идёт до самого горла, и вырывается наружу сдавленными стонами. А Питер уже знает, что ей нравится, когда в самом конце всё происходит быстро, и не может не ускориться. Девушка кусает подушку, чтобы не закричать. Когда всё заканчивается, её еще потряхивает, колени судорожно сжимаются на бёдрах Питера. Он гладит её спутанные влажные волосы, снимая налипшую на лицо прядку. И они оба липкие от пота, комната пропитывается этим запахом: гель для душа и кокосовое печенье, и их собственные запахи горячих тел. — Опять придётся идти в душ, — лениво говорит девушка. — Не-е-е, — тянет Максимофф, зарываясь носом куда-то в область за ухом Хейли, и с наслаждением втягивая воздух, — не пойдём. Завтра. Он хочет, чтобы постель пахла ею, чтобы он сам весь был окутан этим запахом. Потому что знает, что тогда проснётся ночью, и захочет ещё.