Festis bei umo canavarum

      Он стоял и смотрел, как корабль, который привёз их в порт, собирается отчаливать. Матросы сновали туда-сюда, капитан отдавал приказы — громко и зычно, как Хоук, когда изображал бравого командира. Порт дышал прохладой морского ветра, выдыхая затхлость гниющих водорослей и рыбную вонь. Без устали кричали прибрежные птицы, солнце плавило башни Серебряного Шпиля и золотило морскую пену, бьющую волной о пристань. Этот день мог быть хорошим, если бы не стягивающие запястья кандалы, до отказа пропитанные магией, не позволяющей эльфу разорвать цепи ко всем демонам. Его сознание всё ещё плыло где-то на границе Тени и реальности, покачиваясь, как корабль в штиль — мерно, спокойно и почти умиротворяюще. Он будто всё ещё безмятежно спал, пока чья-то тонкая рука не сжала его плечо хваткой хищной птицы.       — Вот она. Свобода, — шеи коснулся вкрадчивый женский шепот, — с которой ты можешь попрощаться.       Если бы Фенриса с головой окунули в холодную воду, это и то не подействовало бы так пробуждающе, как слова этой проклятой женщины. Он дёрнул руками, запоздало вспоминая, что не вырвется, даже если сам обратится в лириум. Проклятье! Если бы удалось, если бы… Но даже мысль о том, чтобы броситься наутёк в сторону корабля, ускользала от осознания и растворялась, как морская пена.       — Поднять якорь! — крикнул капитан.       Женщина засмеялась, видя, каким взглядом Фенрис провожал уходящий корабль. Приобняв эльфа за плечи, она плавно, словно в танце, развернула его к городу.       — Помнишь Минратос? Раньше он так нравился тебе…       «Нравился?!» — чуть не прорычал он в ответ, но в голове вдруг вспыхнули давно забытые образы. Мальчишкой он и впрямь любил бывать здесь, в порту, где почти от края до края видно весь город. Любил до боли в шее заглядываться на режущие облака шпили, на женщин в красивых одеждах, величественно шествующих по бесчисленным балконам своих ступенчатых дворцов. На витые колонны, силуэты ужасных и прекрасных драконов, вырезанные искусной рукой или, что вернее, магией. Мальчишкой он верил, что Минратос — это самый центр мира, а он — песчинка в пустыне. Слишком маленький, чтобы значить хоть что-то. Но он был частью этого великого города. Города, который, в конце концов, стал для него клеткой.       Они шли вдоль знакомых улиц в окружении телохранителей и рабов-носильщиков. Пару раз им предлагали паланкин, но тевинтерка беззаботно отмахивалась — она хотела пройтись. В самом деле, если бы не кандалы, то они могли бы сойти за парочку альтусов, которой надоели роскошные сады и термы. Она взяла его под руку, как ухажёра, и игриво поглаживала лириумные шрамы, беспечно глядя по сторонам. Фенрис шёл, стиснув зубы и пообещав себе ни единым неровным вздохом не показать, какую боль она причиняет ему своей… лаской.       Почему он не бежит?.. Даже не пытается?.. Стоит только оттолкнуть её посильнее, бросить прямо на вон ту пеструю лавку с пряностями или под лапы драколиска, везущего на себе какого-то напыщенного усатого юнца. Он бы смог убежать, скрыться в толпе, или… мысли вдруг потекли совершенно в другую сторону, он начал думать о том, какие прекрасные цветы продает вон та девчушка и как чудесно они бы смотрелись в тёмных волосах его спутницы. Осознав, Фенрис в ужасе и злобе уставился на тевинтерку. В уголке её улыбки таился укор, она назидательно покачала головой, будто мать, заставшая своё дитя за какой-нибудь шалостью. Сколько рабов она выжала до капли, чтобы залезть к нему в голову?.. На что ещё способна эта женщина?..       Главная дорога Минратоса вела к кварталу знати, Фенрис почти видел вдалеке массивные ступени белого мрамора, уходящие далеко в небо башни, големов-стражей у ворот, но тевинтерка вдруг свернула в сторону. Если бы эльф мог — замер бы на месте. Он слишком хорошо знал, куда ведёт эта улица. Мимо гномьего посольства, увитой висячими садами арены Испытаний, мимо кипарисовых аллей и амфитеатра к самому сердца этого демонами возведенного города.       К рабскому рынку.       — М-м-м, — протянула тевинтерка, прижимаясь к нему плечом, когда они выходили на звенящую бесчисленными цепями площадь. — Сразу столько воспоминаний, да?       Каменные драконы бесстрастно взирали на вереницы рабов — людей, эльфов, кунари. Высоких и низких, сильных и слабых. Рабы на любой вкус — для тяжелых работ, охраны, для кухни, для купален и терм и, конечно же, для утех. Хорошенькие молодые эльфийки, девочки и мальчики, совсем юные и постарше, даже внушительные кунарийки для самых изощрённых ценителей. Магистры расхаживали вдоль висящих в воздухе подмостков, цинично осматривая товар, старый маг воротил нос от слишком хилого мальчонки-эльфа, женщина в маске заинтересованно присматривалась к молодому кунари. Забредающий с моря ветер полоскал навесы, что защищали торговцев от палящего солнца, когда рабы стояли едва прикрытые тенями от шатров.       Фенрис чувствовал дрожание собственных рук. Он снова здесь. Снова. Самое первое постыдное желание — ухватиться за материнскую юбку как когда-то давно. А следом подсердечный страх пробудил первородную животную злость. И лишь присутствие тевинтерки в его голове удерживало дикий позыв — убить. Убить всех.       — Какая встреча!       Высокий темноволосый мужчина подошёл к ним, широко разведя руками и улыбаясь уголком рта. Бесстрастные чёрные глаза смотрели со знакомым прищуром. Фенрис вспомнил его. Магистр Павус. Часто проводил время с Данариусом за партией в «Королевы».       — Госпожа Синара!       — Мастер Галвард! Рада-рада. Какими судьбами здесь?       Синара?..       В тот момент Фенрису показалось, что его накрыло ледяной волной. Синара… Синара. Он помнил это имя, он слышал его неоднократно. Его произносили с разными чувствами. С уважением. С усмешкой. С благоговением. С ненавистью.       — Ты много о себе возомнила, Синара, — память прорезало голосом Адрианы. Голос звенел, ломался, крошился, как стекло, вместе с ярко освещённой комнатой, куда перенесло его воспоминание. Серые стены… голубое свечение… кровь… и боль. Снова боль. Окутывающая тяжёлой пеленой, тянущая куда-то вниз, вниз. Всё воспоминание расплывалось, как пьяный бред.       — Я? — знакомый голос звучал совсем не так величественно и завораживающе. Это был голос девчонки, пусть и уверенной в себе, но ещё не ставшей осторожной и хитрой, как сейчас.       Воспоминание будто качнулось, сквозь белёсую пелену, застилавшую глаза, пробились две фигуры. Молодая темноволосая женщина с грубым лицом и холодно-надменным взглядом и девушка лет восемнадцати, решительно смотрящая на неё. Адриана. И Синара. Две ученицы великого магистра.       Синара сложила руки, гордо вскинув голову.       — Значит, ты спишь с магистром Данариусом, а много о себе возомнила я?       — Ты идиотка! — Адриана злилась, и этим уже явно проигрывала спор.       — Именно поэтому магистр доверяет мне самую сложную работу? — глаза прищурились с лукавой надменностью. Тот же взгляд, только моложе. Но такой же острый.       — Да ты знаешь, что мне достаточно пальцами щёлкнуть, — задохнувшись от возмущения, Адриана схватила Синару за плечо, притянула к себе, — вот этими пальцами щёлкнуть, чтобы…       — Повторяешься. Снова, — девушка, улыбнувшись уголком губ, прикрыла глаза, будто слушая детскую сказку.       Лицо женщины исказилось гримасой ненависти. Она напоминала разъярённую кошку, готовую вцепиться когтями в морду своего противника и располосовать её.       — Ещё. Одно. Слово…       — Одно движение, и ты вылетишь отсюда, оставив на память окно. Чтобы Данариус не скучал по тебе, — прошипела в ответ Синара.       Секундная пауза, взгляд глаза в глаза. Напряжённые позы, в любой момент готовые смениться на откровенно боевые. Адриана чуть отступила назад… и тут же влепила противнице звонкую пощёчину. Синара прижала к щеке ладонь, посмотрела на женщину исподлобья, сжав зубы и сдвинув брови. Казалось, секунда, и произойдёт что-то непоправимое…       Фенрис услышал собственный стон. Почувствовал боль, пронизывающую тогда тело. Стон на секунду перерос в крик и оборвался, зазвенела цепь, стены дрогнули…       — Очнулся, голубчик, — по каменному полу прозвучали быстрые шаги, грубая рука подняла его голову, взявшись за волосы. Собственный вскрик прозвучал жалобно, как мяуканье котёнка, ударенного тяжёлой рукой.       — Адриана… — Синара замерла за её спиной, сложив руки на груди.       — Очнулся, и снова ныть, — продолжала женщина. — Как же мне надоели твои крики.       Фенрис видел собственную руку, протянувшуюся к ней. Дрожащие окровавленные пальцы, мерцающий лириум, местами растёкшийся и застывший на коже.       Адриана резко ударила его по руке, как аристократы били уличных попрошаек, хватающихся за подол. Теперь в крике не было жалобности. Лишь нестерпимая боль.       — Ты мерзок, — холодно отчеканила женщина. — Тебе оказана великая честь, щенок. Но ты безумно, безумно слаб.       Последнее, что осталось в воспоминании — взмах руки и удар по лицу.       Очнувшись, Фенрис обнаружил себя сидящим на каменной ступени, с ослеплёнными от солнца глазами. Чья-то заботливая ладонь как щенка гладила его по волосам.       — И это от его руки погиб Данариус? — холодный мужской голос прозвучал откуда-то сверху. — Удивительно. Я ожидал большего.       — О, не судите строго, магистр. Мой маленький зверёк, похоже, просто утомился на солнце.       Эльф слышал собственное тяжёлое дыхание, часто моргал глазами, привыкая к реальности. И только потом понял, что точно послушная псина сидит подле той самой Синары, прижавшись к её бедру. Осознал, дёрнулся в ярости, зарычал по-волчьи дико и озлоблено, порываясь встать, сорваться с цепи, но вдруг хлёстким, точно от плети, ударом был припечатан магией к каменным ступеням.       — Как видите, он ещё слишком дикий для прогулок в общественных местах. Я буду рада увидеться с вами позже, дорогой Галвард. За партией в «Королевы», что скажете?       — Ты очень, очень плохо вёл себя, малыш Лето, — Синара вела его за цепь, пересекая порог особняка Данариуса. Слишком знакомый порог. — Мне было так стыдно перед Павусом! Ужели ты не мог быть чуточку повнушительнее? Теперь в Магистериуме все будут думать, что великий магистр и его лучшая ученица гнались за каким-то шелудивым псом, а не ходячим орудием убийства! Репутация в Тевинтере — это всё! Что, по-твоему, будут говорить о нас? Проклятые альтусы уже наверняка вовсю насмешничают. Тебе должно быть стыдно, Лето. Очень стыдно.       Эльф шёл, тяжело дыша сквозь зубы то ли от злости, то ли от боли в натертых кандалами запястьях. Он знал — почему-то даже слишком отчётливо — что все её слова и действия лишь очередная издёвка. Синара могла заставить эльфа идти куда угодно силой мысли, но она тащила его за цепь, как собачонку, ей нужно было унизить его ещё больше, нужна была демонстрация. Фенрис сплюнул на белый вычищенный мрамор пола. Эта женщина куда более омерзительна, чем проклятый Данариус.       Не сбавляя шаг, Синара вдруг посмотрела на него с загадочной улыбкой.       — Помнишь этот коридор? — заговорщически прошептала она. — О, ты должен его помнить…       Гобелены с драконами, белые стены, окна до самого пола, смотрящие во двор, а там статуи прекрасных эльфиек, фонтаны, бассейны, вечнозеленые кусты с пёстрыми цветами и свисающие с балконов ковры тимьяна. Рай, который он наблюдал каждый раз на пути в свою конуру.       Конуру?!       Фенрис замер столбом, будто пронзённый молнией. Он не мог сделать и шага дальше, жуткий страх подступил к горлу, сдавил его, не давая вздохнуть. Эльф сопротивлялся, что есть сил, но когда его уха коснулся ласковый шепот, обещающий самые страшные пытки, если он не сдвинется с места сейчас же, подчинился. Тело и разум не принадлежали ему, эльф шёл вперёд не своими ногами и думал не своей головой.       Только оказавшись в старой родной каморке, он снова ощутил власть над самим собой.       Шаг вправо. Шаг влево. Небольшая комнатка с маленьким окошком под высоким потолком. Даже если бы он смог добраться дотуда, сбежать бы всё равно не получилось. Слишком маленькое окно. Не пролезть.       Фенрис опустил голову, осматривая стены. Прошло столько лет, а ничего не изменилось. Разве что камень потрескался чуть сильнее, кое-где появились новые выщерблины… в остальном — также прохладно и пусто. Будто он никуда не уходил, будто не было этих лет, проведённых на свободе.       От этих мыслей по телу пробежали мурашки.       Фенрис быстро огляделся вокруг. Он не мог понять, оставила его Синара или по-прежнему здесь. Даже если она ушла, это не значит, что она покинула его голову, что она не будет играть его мыслями так, как захочется ей. Проклятая малефикарша! Не удивительно, что она обошла Адриану и самого Данариуса — она умеет быть на шаг впереди. И это страшно. Лучше бы она убила его, чем… чем это. Дожить остаток своих дней, не зная, когда ты думаешь сам, а когда за тебя думает, усмехаясь, возможно, самая опасная женщина Тевинтера?..       Фенрис заходил по комнате, погрузившись в свои — наконец-то свои — мысли. Только теперь он смог признаться себе в том, что ему было страшно. Немыслимо страшно. В голову закрадывались воспоминания; он живо, слишком живо вспоминал всё, что пришлось пережить здесь. В этом проклятом городе, в этом проклятом доме, в этой проклятой комнате. С каждым всплывшим в памяти осколком он контролировал себя всё меньше.       Данариус считал его животным. Ничтожным зверем. Похоже, старый маг не отдавал себе отчёта о том, что благодаря этому «животному» его магическая шкура была спасена десятки раз. Похоже, он не считал необходимым осознавать, сколько ран верный пёс принял на себя. Фенрис с дрожью в руках и клокочущим в груди хрипом вспоминал, как истекал кровью, лёжа на этой самой кровати, стоящей у стены, как его раны перевязывали, не заботясь о боли, и как, отдаваясь ей, он выл ночами, словно больной пёс, оставленный на цепи умирать. Сколько раз он получал удары от хозяина, других магистров, учеников. По спине, по голове, по рукам, по лицу. Сколько раз над ним смеялись, сколько раз унижали, сколько раз делали вид, будто его нет, именно тогда, когда ему так нужна была хоть чья-то помощь…       В нём не видели человека. Потому что он боялся быть им. Потому что был жалок и беспомощен, молод и слаб. Тогда Фенрис не отдавал себе отчёта о том, что жизнь может быть другой. Он не помнил другой жизни. Он привык дрожать, привык падать на колени перед хозяином, привык к руке, которая могла потрепать его игриво, как собачонку, выполнившую команду, а могла и ударить за то, что он снова сделал что-то не так. Он был одинок и напуган, у него не было сил, чтобы сопротивляться. Боль, страх перед магистрами и потеря памяти сломили его, сделали послушной куклой в руках тех, кто был сильнее.       Но теперь всё не так. Он больше не тот юнец, готовый рухнуть на колени по первому требованию, он больше не будет слушать приказы. Он вырос, изменился. Он знает, что такое свобода. У него её больше не отберут. А если попытаются, он покажет, что такое настоящая ярость зверя. Он отомстит. Отомстит за своё прошлое и настоящее. Не успокоится, пока сердце этой проклятой женщины не окажется в его руке.       Шаги, шаги, шаги. Сердце колотилось, билось в рёбра, стены начинали давить. Фенрис пытался отвлечься на что угодно: на трещины в полу, на пятно света на стене, но не получалось. Как в тех руинах на Рваном берегу, он оказался слабее воспоминаний, свалившихся на его голову.       — Ты ослушался приказа своего хозяина! — звучал в ушах голос Данариуса. — Ты знаешь, что делают с рабами, которые позволяют себе это?       Фенрис закрыл лицо ладонями, пытаясь скрыться от собственной памяти. Он слишком хорошо помнил, как его били после этих слов, как валяли по земле, не обращая внимания на крик и слёзы. На свежие раны налипал песок и резался, резался, резался. Эльф помнил, как не спал ночами, потому что не мог лечь, как цеплялся пальцами за тонкое одеяло, сжимая зубы и сдерживая крик. Как терял сознание от усталости и возвращающейся снова и снова боли.       Но она закалила его, она сделала его сильнее, она…       — Ты мерзок. Удивительно мерзок, — Адриана наклонялась над ним, будто была в комнате прямо сейчас. — Ты не достоин всего этого, — она опрокидывала миску с супом и смеялась, бросая ею в него. — Ты должен был умереть, и я была бы рада, если бы умер.       Она возвращалась к нему ночью, не давала уснуть, смеялась и издевалась всякий раз, когда Данариус не мог об этом узнать. Однажды эльфу удалось схватить её за руку, но в следующую же секунду он получил такой магический удар, что пришёл в себя только через два дня.       А потом его снова били — за нападение на ученицу.       — Ты должен убить их, — снова заговорил в его голове Данариус.       — Нет! — Фенрис вскрикнул вслух, сжав голову руками. — Нет…       — Ты помнишь, что бывает с теми, кто ослушается приказа, Фенрис.       Эльф снова видел, как убивает воинов тумана. Уже много лет это снилось ему в кошмарах, он просыпался, дрожа всем телом и вытирая со лба холодный пот не слушающимися руками. Но теперь стало ещё больнее, ещё противней, ещё тяжелее. Фенрису казалось, что кровь разливается вокруг него прямо сейчас, образуя настоящее море, казалось, что он захлебывается в нём.       — Ты должен был умереть, — повторяла Адриана, наклоняясь к его лицу.       — Ты мой раб, — строго напоминал Данариус, встряхивая цепь.       Фенрис закричал, зажимая уши, замотал головой, морщась до алых пятен в глазах. Врезался спиной в стену, вжался в угол, вцепился пальцами в волосы. Воспоминания продолжали нестись в голове немыслимым калейдоскопом, всплывали слишком яркими и болезненными пятнами, прожигая реальность, словно некая божественная сила вкладывала их в его сознание.       — Прочь! — Фенрис вскинул голову. — Прочь из моей головы! Синара! Убирайся! Оставь меня в покое! — он метнулся к двери, ударился об неё, как обезумевший зверь. — Вон! Убирайся вон! Ты меня слышишь?!       Магия жгла ладони, всё тело трясло, глаза застилало пеленой ярости и отчаяния, Фенрис бился, бился в дверь, не обращая внимания на лязг и грохот. Силы новой хозяйки сдерживали его, не давая вырваться, а собственная память грозила уничтожить.       — Я не раб! Слышишь?! Я не твой раб! Убирайся прочь, тварь! Убирайся из моей головы!       Очень быстро крик превратился во что-то несвязное, а после и вовсе перешёл в хрип — эльф сорвал голос. По щекам текли слёзы, которые он не замечал, продолжая бесноваться, бросаясь на дверь и ударяя по ней раскрытыми ладонями.       Но в один момент эмоции словно выключили.       Фенрис сполз на пол и снова схватился за голову, мелко дрожа.       Наступившая тишина оглушала. Никакого ответа не было.       Он едва помнил, как, чувствуя невероятную слабость и боль в разбитых ладонях, добрался до кровати и рухнул на неё.