Сойка-говорун

Все-таки зря я перед сном рассуждала на романтические темы. Уж лучше бы мне снились Игры и моя смерть, а не огромная комната с шоколадным фонтаном и роскошной кроватью… Я отгоняю ночные воспоминания и поднимаюсь с постели. Позавтракав, спускаюсь в смотровой зал. С удовольствием обнаруживаю, что шансы на победу моих трибутов стали еще ниже. На данном этапе высоко оценивается Дистрикт-1 и — к моему удивлению — ничем не примечательный Дистрикт-6. Сегодня после обеда начнутся индивидуальные показы. Я выхожу на улицу. Погода более чем чудесная: ярко светит солнце, на небе ни облачка. В смотровой зал не торопясь идут люди. Закуриваю и медленно выпускаю дым, чувствуя странную безмятежность, которая вскоре может обернуться безысходностью. Впрочем, это приятные перемены: не все же время ощущать тревогу. Докурив, намереваюсь пройти в зал, но замечаю в толпе Катона и Грейс Гламур. Они идут под руку и о чем-то весело болтают. Гламур замечает меня и, к моей радости, тут же меняется в лице. Я не могу понять: то ли она испугалась, то ли разозлилась, но, тем не менее, девица быстро отводит от меня взгляд. Катон мельком смотрит на меня — так же холодно, как и в первый раз в смотровом зале. Я, улучив момент подмигиваю ему и легко улыбаюсь. Буквально на мгновение его лицо смягчается, и он одаривает меня теплой улыбкой. И вот его лицо снова становится бесстрастным. Вовремя — Гламур хватает его за руку и уводит в смотровой зал. Я в полном шоке от себя. Я что, заигрывала с ним сейчас? Ведь буквально вчера пообещала себе, что прекращу эти игры, и вот, пожалуйста. Да уж, тот еще любовный треугольник, учитывая, что в нем никто никого не любит. Разве что Гламур, но и то вряд ли. Во время обеда я еще раз напоминаю своим трибутам, что выступить они должны средне. Настаиваю на том, чтобы они и близко не показывали, на что действительно способны. У Розали основное преимущество в ножах — это бесспорно. Несмотря на навыки, которые она продемонстрировала на Смотрах, владеет она ими хуже, чем я, но, тем не менее, намного лучше многих, в этом я почти уверена. Что касается Максвелла, то он абсолютный универсал: владеет каждым видом оружия по чуть-чуть. Но основной акцент у него сделан на копьях. Эта парочка напоминает чем-то меня и Катона, правда, последний был больше по мечам, нежели копьям. На протяжении получаса я наставляю трибутов так усердно, что даже Максвелл в конце концов сдержанно просит меня перестать. После обеда Розали и Максвелл уходят на индивидуальные показы. Это закрытое мероприятие, и результаты мы узнаем к вечеру. Я вновь спускаюсь вниз. Информационное табло отключено до вечера, потом оно обновится оценками за индивидуальные показы. Я присаживаюсь на один из диванчиков и со скучающим видом смотрю на присутствующих людей. К удивлению, среди всех я замечаю своего спонсора. Он совсем не изменился за эти шесть лет. Все такой же бодрый старичок. Я подхожу к нему, здороваюсь. Кажется, он безумно рад меня видеть. Расспрашивает о Джефри, о моей работе. Я в красках рассказываю ему о коте и между делом интересуюсь какую денежную сумму он может предоставить в качестве поддержки. Радости моей нет предела, когда спонсор озвучивает цифру. Ловлю себя на мысли, что все-так мне стоит поделиться с ним частью моего плана относительно Игр. Рассказываю ему, что трибуты специально притворяются простачками, и на самом деле, они истинные профессионалы. Он лишь отмахивается и говорит, что полностью доверяет моему чутью. Какой идеальный спонсор. Я прощаюсь с ним на положительной ноте и уже собираюсь выйти на улицу, как меня останавливает оклик. — Дагер! Я оборачиваюсь: ко мне идет Кашмира — сестра Блеска из Дистрикта-1. — Кашмира? Чем обязана? — Что ты задумала? Я непонимающе моргаю. — Что? — Мои трибуты говорят, что твои подопечные какие-то дохлые. Они только и делали, что зависали в секциях по выживанию. — И что в этом плохого? Они готовятся к худшему. Лучше скажи спасибо, что я об этом думаю. Она на мгновение задумывается. — Хм, а сражаться они смогут? — Не волнуйся, еще как смогут, — заверяю ее я. — Ты забыла предыдущие разы? Стоит потерять Рог и все. Не будет еды — не будет сил бороться за победу. Хочешь, чтобы задохлики из далеких дистриктов победили снова? Кажется, мои слова действуют на нее убедительно. Она удовлетворенно кивает и молча уходит, но у меня в душе остается осадок. Если эта расфуфыренная крашенная блондинка что-то начала подозревать, то могут начать и другие. — О чем задумалась? — Да что же вы все подкрадываетесь ко мне незаметно, — возмущенно произношу я, поворачиваясь к Катону. — Прости. Что-то случилось? — Кашмира случилась. Догадливая… Прознала про мою фишку с трибутами. Так, подожди, а где твоя красавица-невеста? — Ушла общаться с подружками, — Катон улыбается и быстро шепотом произносит. — Давай вечером встретимся у «Киры»? — Нет, я… Так нельзя, Катон. — Почему? — Потому. — Объяснись, — просит он. — Давай не здесь хотя бы, — шепчу я. — Тогда через полчаса у «Киры», — и он быстро уходит. Когда я добираюсь до бара, Кира сообщает мне, что Катона еще нет, но я могу пройти в секретную секцию. Я захожу в ту же кабинку под номером три. Голова начинает побаливать, и я для профилактики заглатываю таблетку. Катон прибывает достаточно быстро. — В чем дело, Мирта? — сразу с порога задает он мне вопрос. — Это ты мне скажи. Что за игру ты ведешь? Просто это так странно… — Что именно? — спрашивает Катон. — Твои ухаживания, вот что! — срываюсь я. — Думаешь, я такая идиотка и ничего не поняла? Я знаю, чего ты добиваешься! Катон в шоке смотрит на меня. — Я не понимаю, о чем ты. — Все ты прекрасно понимаешь. Даришь мне подарки, приглашаешь в ресторан, говоришь комплименты. Ты просто хочешь со мной переспать! Тишина. Вдруг Катон реагирует так, как я вовсе не ожидала. Он начинает в голос смеяться. — Мелкая, ну ты даешь… — Я не мелкая! — огрызаюсь я. Этим прозвищем он меня окрестил в первый день, как мы встретились на Жатве. По сравнению с другими учениками-девушками я действительно была самой маленькой. — Да я не про рост, я про твои умозаключения. Я не хочу с тобой переспать. — Тогда к чему все это? — К тому… к тому, что ты мне правда нравишься. Ведь мы с тобой столько пережили вместе. Прошли огонь и воду, смогли выжить на арене. Мы же с тобой на Играх не расставались до самого конца. Это действительно так. С первого до последнего дня мы были вместе. Только один раз мы разошлись. Это случилось, когда осталось в живых семь триубтов. Мы решили, что нам пора разорвать наш союз и выходить на охоту по одиночке. Не помню точно, с чего мы так подумали, но, как бы то ни было, каждый пошел своей дорогой. Но буквально через пару часов ведущий Игр Клавдий Темплсмит объявил о том, что в Играх может остаться в живых двое трибутов из одного дистрикта. Мы нашли друг друга очень быстро. — Да, это так, — тихо говорю я. Он подходит ко мне ближе. — Я понимаю, это все кажется странным, но… Мирта, ты мне правда дорога. Я доверил тебе свою жизнь, и ты не подвела меня. — Зато ты подвел меня, — я опускаю голову. — Я звала тебя тогда, но ты не пришел. Я знаю, он понял, о чем я говорю. О Пире. Мы договорились, что он будет прикрывать меня, пока я забираю наши дары от спонсоров. Но он оставил меня. А когда пришел, было уже поздно. Катон резко вздыхает. — Я погнался тогда за рыжей девчонкой, она пробежала совсем рядом со мной. Я не должен был так поступать. Мирта, прости… Я поднимаю на него глаза. Он выглядит очень озабоченным. — Да ладно, я отделалась же всего лишь травмой. — Когда я восстанавливался после Игр, мне постоянно это снилось. Твой крик. Как ты зовешь меня. — Перестань, — воспоминания нахлынули на меня. Я хватаюсь за голову и отхожу от него. Голова раскалывается на куски. — Если хочешь, я отстану от тебя, — сухо говорит Катон. Я поворачиваюсь к нему. — Катон, я не знаю, чего хочу, — и это чистая правда. Как бы я себя ни уговаривала, ни убеждала, но я не могу не признать, что мне хочется проводить с ним время. Здесь все смешалось: и мое одиночество, длившееся несколько лет и то, что мы действительно с ним прошли через многое. На Играх я иногда ловила себя на мысли, что не смогу убить его. Просто не захочу. Он стал для меня действительно близким человеком. Единственным, кому я могла доверять. Катон медленно подходит ко мне, как будто боится спугнуть. — Мы с тобой ничем не обремененные взрослые люди. — Да, только моя жизнь висит на волоске, а твоя нет. — Если все получится, то и твоя не будет, — говорит он. — Я планирую после этих Игр вернуться домой в Дистрикт-2. — Типа, твоя миссия по моей защите будет завершена? — Думаю да. И мы вернемся домой. Вместе. Я качаю головой, улыбаясь. — Ты такой романтичный, аж жутко становится. — Я могу нагрубить, если хочешь. — О, этого мне хватило на Играх. Ты все время рявкал на меня, — чуть обижено говорю я. Катон, смеясь, взъерошивает свои волосы. И вдруг быстро обнимает меня, прижав к себе. Я не двигаюсь с места. В воцарившейся тишине я слышу, как бьется его сердце. Прикрыв глаза, вдыхаю запах его одеколона. Кажется, прошла целая вечность. Наконец-то он отпускает меня. Я чувствую, как мои щеки пылают. — Нам пора возвращаться, — говорит Катон. — Да… мне нужно еще кое-что сделать. Молча выходим через черный ход. На прощание Катон говорит, что будет почти каждый день во время Игр проводить в смотровом зале. Потому что Грейс Гламур подписалась помогать Дистрикту-1. — Хочется, чтобы Дистрит-1 продержался дольше, — говорит Катон. — О, не сомневайся. Они продержатся очень долго, — я хитро улыбаюсь. Катон подозрительно смотрит на меня, но ничего не спрашивает. Мы коротко прощаемся, однако, перед уходом он ухитряется поцеловать меня в щеку. Я настолько опешила от такой наглости, что даже не возмутилась его поступком. Катон подмигивает мне и уходит. Отойдя от шока, неторопливо ковыляю в сторону Центра. Когда я поднялась к себе на этаж, меня оглушили звонкие, противно-сладкие голоса. Пришли стилисты. Они весело болтают с Лесли, чуть поодаль от них сидят Розали и Максвелл. Вид у них не очень довольный. — Ну, как все прошло? — спрашиваю я их. — Плохо, — хмуро отвечает Максвелл. — Как вы и просили, — добавляет Розали. — Так, во-первых, плохо я вас не просила выступать. Я сказала средне, — присаживаюсь в кресло напротив них. — Рассказывайте подробней. — А зачем? Вечером вы и так все увидите, — говорит Розали. С этим не поспоришь. Для приличия пару минут общаюсь со стилистами, а после ухожу в смотровой зал. Заняв, как обычно, самый далекий диван, достаю колоду и рассеяно перебираю карты, раздумывая о беседе с Катоном. В какой-то момент карта неудобно проскальзывает и оставляет царапину на пальце. Тихо ругаясь я осматриваю царапину. Надо же, даже такая безделушка может нанести вред. Маленькая картонка, которую можно легко помять и выбросить. Улыбаюсь. Очень похоже на мою ситуацию. — Красивые карты. Я замираю и медленно поднимаю взгляд на говорившего. — Плутарх Хевенсби. Бывший главный распорядитель Голодных игр улыбается и кивает головой. — Разрешите? — спрашивает он, указывая на диван. Как будто я могу запретить. Он садится напротив меня. — Ну что, Мирта, как настроение? — Нормально, — бурчу я, не спуская с него глаз. — Чего это вы так напряглись? Я не распорядитель, вы не трибут, так что все хорошо, — к нам подходит безгласый с двумя бокалами. Плутарх берет бокал. — Выпейте. Это шампанское. — Спасибо, я не пью. — И правильно, — мужчина забирает в второй бокал, ставит на столик. — Шестые или седьмые? Игры у вас. — Седьмые. — М, как много, — он делает глоток из бокала. — Как только вы держитесь… Могли бы давно бросить это невыгодное занятие. — Легко сказать… — В Дистрикте-2 ведь большой выбор победителей. Девятеро, если мне не изменяет память. Горжусь вашей преданностью делу. Я стараюсь сохранить бесстрастное лицо. Чего он добивается? Знает ли он, что именно Капитолий виноват в том, что я не могу бросить работу ментора? А может, он здесь для того, чтобы разболтать меня и выудить какую-нибудь информацию? Нет, это у него не получится. Нужно как-то отвлечь его. — А у вас какие должны были быть Игры по счету? — Седьмые, как и у вас. — Что же вам мешает их провести? Плутарх улыбается и отставляет бокал. — Наверное, то же, что мешает в вашем дистрикте выбирать случайных жертв на Жатве. Объявился доброволец. — Какая жалость. — О да. Но новый распорядитель горяч и полон энтузиазма. Посмотрим, что из этого выйдет. Я киваю, облокачиваюсь на спинку дивана. — Вы любите животных, мисс Дагер? — вдруг ни с того ни с сего спрашивает Плутарх. — Смотря каких, — сухо отвечаю я. — Например, кошек. Нравятся кошки? — У меня дома живет кот. Подарок от спонсора. — Точно же… — Плутарх залпом осушает бокал. — А птицы нравятся? — Нет. — Совсем не нравятся? Я начинаю раздражаться. — Совсем. Что за вопросы вообще? Мужчина роется по карманам. — Даже такие? — он протягивает мне какой-то небольшой предмет. — Это сойка-говорун, — поясняет Плутарх. Я не отрываясь смотрю на выгравированную птичку на крупной серебряной монете. Он просто угадал, вот и все. Эти птицы всегда на слуху. Правда, их почти всех истребили… Наконец, я поднимаю на него глаза, пытаясь придать равнодушное выражение. — Нет, не нравятся. Птицы — это не мое, — протягиваю ему монету. Он с улыбкой забирает ее и прячет в карман. — В некоторых дистриктах эти птички очень популярны. Последнее время. Знаете, они быстро могут разлететься по стране… Сомнений не остается: он знает, о чем говорит. — Был рад пообщаться, мисс Дагер. Счастливых вам Голодных игр, — Плутарх поднимается с места, поправляет пиджак. — И пусть удача всегда будет с вами. — С этими словами он уходит. Кругом громко разговаривают люди, раздается смех, но до меня это доносится глухим эхом. Он все знает, и по моей реакции он понял, что мне все известно. Про бунты, про сойку, про свой вклад во все это. Боги, он же может так раскусить и Катона! Ну вот, опять я все испортила. Что же делать? Притвориться дурочкой и сделать вид, что я ничего не поняла? Уже поздно. Признаться во всем Плутарху? Нет, в этом не будет смысла. «И пусть удача всегда будет с вами». Он не распорядитель этих Голодных игр. Он распорядитель моих Голодных игр. Здесь я трибут, и вот моя арена. Я прячу лицо в ладони. Все намного серьезней чем я думала. Надо как-то предупредить Катона. Нет, наоборот: лучше держаться от него подальше. По крайней мере, на протяжении Игр. До вечера я нахожусь в своей комнате и читаю какую-то казенную книгу, в которой через абзац прославляется президент Сноу и его диктаторский режим. Наконец-то Лесли зовет меня в зал: скоро покажут результаты индивидуальных показов. В зале собрались все: Лесли, трибуты, стилисты. Последних мне меньше всего хотелось бы видеть, но выгнать я их не могу. На экране появляется Цезарь Фликерман и со своей фирменной улыбкой начинает по одному назвать результаты. Представители дистрикта-1 получили каждый по десять баллов — неплохо. И вот очередь Максвелла и Розали. Я затаиваю дыхание, в воздухе повисает напряженная тишина. Пять баллов Розали, шесть Максвелл. Лесли громко ахает, стилисты чуть ли не в обморок падают, а я просто теряю дар речи. Это не средний результат, это отвратительный результат! Я хватаю пульт и выключаю телевизор. Шок перешел в ярость. Остальные оценки меня перестают интересовать. — Что это было, черт возьми?! — ору я. — Какого черта вы устроили?! Максвелл совсем поник и смотрит в пол, Розали же наоборот: делает удивленные глаза. — Вы же просили: ребята, выступите средне. — Именно! А это — отвратительно! — я гневно смотрю на стилистов и Лесли. Девушка кивает и спешит увести перепуганных капитолийцев прочь. — Розали предложила так сделать. Чтобы совсем мозги всем запудрить, — начинает оправдываться Максвелл. — С каких это пор Розали решает, как надо поступить? — спрашиваю я. — Я просила вас, чтобы вы выступили средне. Вы понимаете, что вы натворили? Вы угробили весь мой план по вашему спасению! После этого спонсоры даже не посмотрят в вашу сторону! Гнев, отчаяние, страх и разочарование — все это во мне. Я хожу из угла в угол, схватившись за голову. Если спонсор откажется после этого от нас, то всему придет конец. Он — единственная моя надежда. — Мисс Дагер, мы сделали все, как вы хотели, — спокойный голос Розали еще сильней раздражает меня. Я злобно смотрю на нее. — Нет, вы сделали так, как ты хотела, — чеканю я каждое слово и, от греха подальше, ухожу к себе в комнату. Громко хлопнув дверью, я падаю на кровать и рычу в подушку. Никогда не теряла над собой контроль, ничто прежде меня не могло вывести из себя настолько сильно. В голове вертится одна мысль — жить осталось мне недолго. Страх и гнев, все смешалось, голова готова взорваться. Я встаю с кровати и с криком отчаяния бью кулаком по зеркалу. Оно моментально покрывается паутиной трещин, мелкие осколки впиваются мне в руку, по запястью уже струится кровь, но мне все равно. Чертыхаясь, беру полотенце и грубо перевязываю рану. Затем открываю дверь и рявкаю: — Йорк! Быстро ко мне! Он в мгновение ока оказывается у меня. Я запираю за ним дверь и приказываю сесть. — Значит так, — я задергиваю шторы, запираю дверь на замок. — Помнишь план, о котором я рассказывала? — Помню. Я сажусь рядом с ним и шепотом произношу: — Первая часть остается без изменений. Но когда наступит время убить профи… — я еще сильнее понижаю голос, так что Максвеллу приходится наклониться ко мне. — Убей Розали. — Сразу? - хладнокровно поинтересовался он, не замешкавшись и на мгновение. — Да. Останешься один. Так даже лучше, не придется бояться удара в спину. Как избавишься от всех, бери в Роге все необходимое, потом уничтожь его и деру. Понял? — Понял, мисс Дагер. — Все, свободен. У двери Максвелл останавливается. Кажется, он хочет мне что-то сказать, но не решается. Вздохнув, он выходит, закрыв за собой дверь. Я дрожащей рукой достаю пачку сигарет. Выкуриваю одну за другой две сигареты, совершенно ни о чем не думая. Смотрю на пораненную руку. Полотенце уже сильно пропиталось кровью. Выхожу из комнаты и направляюсь к Лесли. Она сидит в столовой, поедает какой-то зеленый салат. — Лесли, у нас есть аптечка? — Да, конечно. Сейчас, — она убегает куда-то, возвращается с небольшим чемоданчиком. — Может, врача вызовем? У тебя рука вся в крови… — Не надо, я умею раны перевязывать. Забрав аптечку, возвращаюсь к себе. Рука выглядит ужаснее, чем мне сперва показалось: два глубоких пореза, плюс мелкие царапины. И, кажется, один осколок застрял внутри. Я достаю пинцет и осторожно пытаюсь достать его. Рука нещадно горит. Осколок мне не поддается — я лишь сильнее расковыряла рану. Вид крови меня совершенно не пугает. Это не то зрелище, от которого может вывернуть наизнанку. На ум почему-то приходят Игры Энобарии. В живую я их не видела: мне было мало лет. Но в приюте нам их показывали и часто. Еще бы: Энобария — единственный человек из приюта, который стал победителем. Она стала эталоном для всех. Ее ментором был Брут, и он сразу был уверен, что она, как минимум, дойдет до финала. Хотя Энобария ничем особым не выделялась. Невысокая, тонкая шестнадцатилетняя девчонка с вечно сосредоточенным лицом. Арена на Играх была роскошной — огромная пустыня, окруженная горами. Ни воды, ни еды. Все это можно было найти только в Роге изобилия. Кажется, тогда это поняли все, потому что никто не хотел сдавать Рог. Как назло, команда аутсайдеров подобралась неплохой. Они отбили Рог у профи, оставив их ни с чем, а на следующий день напали. Вела их девушка-фаворит из Дистрикта-7. В Роге она нашла небольшую бензопилу, оставленную как раз для нее. Она рубила несчастных обессиливших профи направо и налево. Уже тогда было страшно на это смотреть. Как сейчас помню, многим детям становилось плохо. Меня замутило на другом моменте. Энобария отбивалась, как могла, но от бензопилы ей уйти не удалось. Седьмая отпилила ей правую руку. Долго, с наслаждением она это делала. Крик Энобарии преследовал меня потом каждую ночь, пока шли Игры. Это было ужасно: отпилив руку, Седьмая приказала оставить Энобарию умирать в собственной луже крови. Аутсайдеры ушли, и многие зрители переключили свое внимание на других. Но Брут не поставил на ней крест. Лекарство и бинты, которые он ей прислал, помогли: она перевязала рану и вколола какое-то вещество, которое помогло ей как-то продержаться. Но еды не было, а воды — всего полбутылки, оставленной мертвым аутсайдером. Вот и все. Энобария пошла в горы, при этом прихватив с собой отпиленную руку. Не знаю, почему она это сделала, видимо, была в шоке. Два дня она бродила по пустынным горам, где даже животные не водились. На третий день она сумела развести костер. Радости было столько… а потом она разрыдалась. Как маленькая, навзрыд. Ведь ей нечего на нем готовить, а жара стояла такая, что от огня становилось хуже. А потом случилось то, что мы потом пересказывали друг другу перед сном. На дым от костра пришел сильно исхудавший мальчик. Наверное, среди оставшихся он показался слишком слабым и его выгнали умирать. Ему было лет тринадцать... Мальчик пришел умирать, в этом не было сомнений. Даже не смотря на ужасное состояние, Энобария была способна убить его. И она это сделала. Быстро и безболезненно. Но она не спешила отходить от тела. Потыкав его мечом, она разрезала на нем одежду и... стала отрезать куски мяса, которые потом зажарила на костре, а кровь несчастного стала для нее питьем. Говорят слишком впечатлительные зрители теряли сознание. Но меня поразило не это. Ее лицо, оно… Оно ничего не выражало. Это не было безумие, просто холодный расчет. Как будто так надо. Все, как учили. И это было поразительно. Тогда, наверное, все поняли, что значит настоящий профессионал, пусть даже из приюта. О факте каннибализма все забыли, потому что на первый план вышла ее дуэль с Седьмой. Они остались один на один. Шансы были не равны, но девчонка упустила тот факт, что пила у нее работает на бензине, который, в конце концов, закончился. Тогда Энобария предприняла последнюю отчаянную попытку. Она уже лишилась меча, у нее осталось последнее оружие. Зубы. Вцепившись в горло Седьмой, она разорвала его, присосалась как вампир. Я почти уверена, что она пила ее кровь. Но Седьмая от этого не умерла. Мы все понимали, что она собирается сделать. Пилить одной рукой нерабочей пилой было сложно. Несчастная Седьма орала так, что кровь стыла в жилах. Умерла она от потери крови. Заметив это, Энобария бросила пилить, только когда ее объявили победителем Голодных игр. На Церемонии награждения она предстала красавицей. Ей отрастили руку, откормили, заострили зубы и даже слегка покрыли их золотом. Народ кипятком писал от восторга. А у нас в дистрикте после такой громкой победы приютской девчонки все на ушах стояли. Нам даже увеличили рацион. — Есть… — я наконец-то достаю осколок. Вышло неаккуратно, но да ладно. Осторожно перебинтовываю руку заново. Воспоминания об Энобарии почему-то пробудили во мне аппетит. Выхожу и прошу безгласого принести ужин в комнату — не хочу видеть ни Максвелла, ни Розали. Включаю телевизор, там идет какая-то юмористическая программа. Шутки глупые и плоские, но поднимают настроение. В принципе, не так все плохо. Впереди еще два дня. Завтра у меня индивидуальные тренировки с каждым из трибутов. Надо подготовить их к интервью с Цезарем — последняя попытка завоевать спонсоров. Пора потихоньку закручивать интригу. И я знаю, как это сделать.