Вино графини Эмилии

Северная весна добралась наконец до границ Внутреннего Надора. В горах таял снег, наполняя горные реки прозрачной водой, расцвели нежно-фиолетовые цветы багульника, затоковали тетерева и начали охоту за ними ястребы-тетеревятники. В свои дома вернулись охотники-промысловики: весной зверю дают нагулять жир после холодной зимы и обзавестись потомством. Край оживал, постепенно оправляясь после суровых холодов. Оживало вместе с природой и поместье Горик, сбрасывая с себя оковы зимы. Слуги сновали по дому, чистили, мыли. Происходившая ежегодно в это время большая весенняя уборка вызвала у всех обитателей замка веселое оживление. Оно подогревалось радостной вестью о скором прибытии графа, которого не видели с самой осени. Мария тщательно разглядывала себя в зеркало, пока весело щебечущая служанка зашнуровывала ей платье, и неторопливо размышляла о том, что надо переговорить с управляющим: Артур часто привозил с собой друзей, и следовало позаботиться о том, чтобы им было уютно в гостях. Дождавшись, пока Анета уложит волосы, она сама отправилась на поиски Брайана. Управляющий был молочным братом мужа, и Артур сохранял привязанность к нему. Наверное, поэтому Байан и не хотел перебираться в Надор или в столицу, куда его много раз пытались сманить. Мария прошлась по замку, с удовольствием убеждаясь, что дела идут полным ходом: слуги сновали как муравьи, со стопками льняного белья, гобеленами, коврами, подушками. Под предводительством помощника управляющего аккуратно извлекали столовое серебро из поставцов для чистки. На всех лицах было радостное ожидание — Артура слуги очень любили. Узнав, что Брайан на кухне, Мария спустилась вниз и направилась в мир огня и котлов, где много лет царила Агнеша, жена приставленного к Артуру дядьки. Супруг её давно умер, дочери вышли замуж, сын служил вместе со своим господином, а она продолжала каждое утро жарить, печь, варить и гонять поварят. Когда Мария молодой хозяйкой прибыла в Горик, Агнеша, уж неизвестно каким образом, но разузнала о её вкусах, и частенько баловала запеченными яблоками в меду, рыбой с различными травами и соусом из ежевики. Когда Артур бывал дома, он порой сам приходил на кухню выпить молока с медом и свежеиспеченным хлебом и поболтать с кухаркой. Мария лишь пожимала плечами, не понимая, что может быть общего у господина и престарелой служанки. Сейчас с кухни доносились совершенно потрясающие запахи. Мария застыла, вдыхая их: аромат говядины, тушившейся в вине с имбирем и кардамоном, смешивался с ароматом пирогов с рыбой и зайчатиной, со сладким запахом запекавшихся в меду и орехах фруктов и кисловатым — кипящего настоя шиповника. Вчера они обсуждали с кухаркой все эти блюда. Мария вспомнила, что не ела с утра, готовясь к приезду мужа и его друзей, и представила, как Агнешка отрезает ей кусок горячего пирога. На землю её вернул хриплый голос кухарки: — Скорей бы господин граф приезжал! Надоело словно в склепе жить. — Попридержи язык, Агнеша. — Я его десять лет как держу на замке, Брайан. Наболело! Чем ей наш господин не хорош? — Агнеша! Не твое это дело. — Не затыкай мне рот, мальчик: молод ещё. Сам не видишь? — Графиня Мария — достойная женщина, она ничем не опорочила имя графа. — Возможности не было, вот и не опорочила. Мария поднесла руку к лицу. Как Агнеша смеет так говорить о ней? Старая карга, которой не место в приличном доме! — Она не живет — грезит наяву, и не о нашем господине. Или просто так он сюда всегда друзей везет со службы? Если с женой хорошо, так зачем гостей с собой постоянно тащить? Холодно ему с ней, вот он душу и тешит. — Прекрати, Агнеша. Не по любви к алтарю шли, вот и не все у них сложилось. Но они десять лет живут, у них дети. — Дети, — проворчала кухарка. — Детей она любит, тут ничего не скажу. — И не говори больше, слышишь? Никому не говори. — Я никогда никому ничего не говорю, Брайан, иначе могла бы многое порассказать. Бросать тебе надо это дело, слышишь? Не доведет оно до добра, только душу выест. Не дослушав разговора, Мария резко повернулась и пошла, вернее, почти побежала прочь. Опомнилась она только в своей комнате, под удивленным взглядом служанки, перестилавшей кровать. Старая карга! Ноги её не будет в доме! Выслав Анету властным жестом, она опустилась в высокое резное кресло и сжала руки, пытаясь успокоиться. Как они могли обсуждать её, свою хозяйку? Прислуга должна иметь уважение к своим господам! Вот к чему привела излишняя снисходительность мужа. Но на этот раз ему придется проявить жесткость. Это научит остальных почтению. Говорить такое! И её снова охватил гнев. Хотелось спуститься вниз и лично отхлестать дерзкую старуху по лицу. Мария вцепилась в подлокотники и глубоко вздохнула, успокаиваясь. Пару минут она сидела, закрыв глаза, а затем поднялась и несколько раз прошлась по комнате. Сейчас, когда гнев прошел, её занимало другое: неужели то, что отношения так и не стали по-настоящему теплыми и доверительными, настолько заметно? Но во многих семьях дела обстоят значительно хуже. Так что вряд ли их брак можно назвать особо несчастным. Но все равно это не повод распускать язык. Грезит она! Мария вздохнула, на мгновение закрыла глаза и тут же открыла их, испуганно оглянувшись, как будто кто-то мог прочесть её мысли. — В этом нет греха, — твердо произнесла она. — Нет! Я имею право хотя бы помнить. — Госпожа! — в дверь застучали. — Госпожа! Показался отряд! Мария метнулась к окну: знакомый стяг с мечом, перевитым золотым плющом, гордо реял над отрядом всадников. *** Встречать господина высыпали все. Артур спрыгнул с седла и стремительно взбежал по ступеням крыльца, где, держа девятилетнего Джеральда за руку, стояла Мария. Рядом с ней, на руках кормилицы с интересом смотрел на отца круглыми глазами полуторагодовалый Эдвард. Артур поцеловал жену, обнял наследника, а потом подхватил малыша и слегка подбросил вверх. — Вырос! Веселый смех господина вызвал ответные улыбки у присутствующих, но Мария все же не удержалась и заметила, что ребенок ещё мал и может испугаться. — Горики не трусливы, дорогая! — Артур передал сына кормилице и торжественно предложил жене руку. Не отпуская старшего сына, она оперлась на неё, и они вошли в дом. Через час, когда граф умылся и переоделся с дороги, Мария приказала подать ужин. Сидя за столом на возвышении рядом с мужем и смотря на веселящихся воинов и их жен, она размышляла о том, что Артур впервые за последние годы прибыл один, без приятелей. — Мы готовились встретить ваших друзей, супруг мой, — несколько чопорно произнесла она. — Я знаю, Мария. — Артур весело улыбнулся, он вообще весь вечер улыбался, и это было так необычно видеть. Её супруг был очень сдержанным человеком. — Через несколько дней мы с вами отправляемся в Олларию. Времени мало, поэтому вам следует завтра же начать сборы. — Что-то случилось? — Вы давно не были в столице, дорогая, и несколько отошли от дворцовой жизни, — Артур осторожно накрыл узкую ладонь жены. — Фердинанду исполняется пятнадцать. Регент решил, что юный король должен познакомиться со своими подданными поближе. Он хочет начать приобщать его к делам управления, его величество начнет принимать участие в Советах. Поэтому в столице в честь тезоименитства намечены празднества. Оллария давно не веселилась, со времени смерти Карла. Помимо этого имелся ещё ряд причин, но граф решил, что вряд ли следует сообщать о них жене. Мария радостно улыбнулась, но тут же тревожно вскинулась: — А дети? Неужели мы оставим их здесь? — Джеральд едет с нами. Эдвард слишком мал, стоит ли подвергать его тяготам дороги? — Я ещё ни разу не расставалась с ним. Я места себе не найду, пожалуйста, Артур! Муж молчал, нахмурившись. — Когда мы должны быть в столице? — спросила Мария. — Двадцать четвертого дня месяца Алмаза. — Почти полтора месяца, мы успеем! Клянусь, здесь мы не задержимся лишнего дня, я успею все подготовить. Несколько минут Артур размышлял, и Мария с замиранием сердца ждала его решения. Наконец он кивнул, соглашаясь. — Я уже послал гонца в Олларию, к управляющему. Придется направить кого-либо ещё, пусть приготовят детскую для малыша. Мария облегченно вздохнула. Нянюшка Беа поправила фитилек у свечи, подоткнула одеяло и погладила Джеральда по растрепанной голове. — Спите, эр Джерри. Джеральд ничего не ответил, но про себя подумал, что спать он не будет. Отец обязательно придет пожелать ему спокойной ночи, и он не хочет пропустить этот момент. Ждать пришлось долго, но наконец дверь скрипнула и послышались осторожные шаги. Джеральд поднял голову. — Я не сплю, отец! Артур опустился на краешек кровати и Джеральд тотчас повернулся, схватил его за руку и прижал её к себе. — Плохо, что не спишь. Уже поздно. Джеральд считал себя большим, особенно по сравнению с братиком, и ему не пристало жаловаться, но слова вырвались сами собой: — Вас так давно не было, отец. Я скучал. Сильная ладонь опустилась ему на плечо. — Я тоже, сын. Но теперь мы долго не расстанемся. Мы поедем путешествовать. — Вы возьмете меня с собой в армию? — замирая от счастья, спросил мальчик. — Нет, воевать тебе рано. Мы поедем в Олларию. Я хочу представить тебя королю. Джеральд чуть не запрыгал на кровати, но вовремя вспомнил, что он уже большой и просто сел, улыбаясь во весь рот. — У меня будет время позаниматься с тобой и проверить, чему тебя научили наставники. — Я хорошо учусь, — гордо заявил мальчик. — Наставники мною довольны. — Вот и хорошо, — отец слегка улыбнулся. — Мне хотелось бы, чтобы будущий носитель титула был достоин своих предков. — Мы с мэтром Донаром сейчас изучаем те походы, где участвовал Ричард Горик. Джеральд помолчал, а потом неожиданно выпалил: — Отец, скажите, а это правда, что Ричард отказался от герцогского титула, когда его сводный брат, Люсьен, хотел вернуть его вместе с владениями? — Правда, сын, — Артур погладил его по спине. — Но почему? Это же было бы справедливо. — Джеральд, — отец редко называл его так, только когда хотел серьезно поговорить, — поверь, что у твоего предка были причины не возвращаться в Надор. — Но почему? — Это длинный разговор. Трагедия, случившаяся в семье, по его мнению, лишила Окделлов права не только на титул и Надор, но даже на звание Повелителей Скал. Он завещал сыну и его потомкам никогда не претендовать на былые владения, чтобы не навлекать на род новые несчастья. — Какие новые несчастья? — Ты ещё мал и многого не поймешь. Обещаю, ты узнаешь обо всем перед отъездом в Лаик, как и я когда-то. Пока запомни то, что я тебе сказал, ладно? — Хорошо, — покладисто согласился Джеральд и улыбнулся. Он не Ричард. Вряд ли ему когда-либо предложат Надор. *** Дорога не показалась Марии долгой или изнурительной. Большую часть пути она проделала верхом, на полумориске, подаренном ей мужем за рождение второго сына, и лишь когда уставала, садилась в носилки к малышу и кормилице. Джеральд тоже ехал верхом, и стоило большого труда отправить его к брату: даже смертельно усталый, он не желал отходить от отца. Мария радовалась, что Артур уделяет первенцу так много внимания: в девять лет отец уже нужнее матери. Настроение у неё было прекрасным: она предвкушала встречу с родителями, братом и другими родственниками, которые, без сомнения, приедут на торжество. Радовала и мысль о празднествах, которые будут даны во дворце, и где можно будет вволю повеселиться. Покинув Олларию за полгода до рождения Эдварда, она после родов не выезжала из Горика и соскучилась по привычному обществу. Настроение ей не испортил даже пренеприятнейший разговор с мужем. Артур молча выслушал её требование убрать из замка Агнешку и Брайана и покачал головой. — Кухарка стара, но она жена выпестовавшего меня Престона, да и готовит она прекрасно. — Она непочтительна и дерзка, и я не хочу видеть её в своем доме. — У Агнешки острый язык, не спорю, но вряд ли она позволила бы себе непочтительность по отношению к графине Горик. Мария усмехнулась. Старуха заметила то, что замечать не стоило, а это хуже непочтительности в сотни раз. — Я не хочу видеть её, — твердо произнесла она, и муж, тяжело вздохнув, кивнул. — Хорошо. Я назначу ей содержание, и она вернется к себе. Разговор был окончен, и Мария не решилась напомнить и о Брайане. Да и вряд ли Артур стал бы её слушать. 156 г. К.С. месяц Алмаза Королевская оружейная была поистине огромна. Джеральд потрясенно ходил вдоль стен, разглядывая щиты, доспехи, копья, арбалеты. Но более всего его привлекали мечи. Длинные, применяемые против пластинчатых доспехов, мечи-бастарды, двуручные, охотничьи, северные тяжелые мечи с массивными противовесами, фламберги с волнообразными клинками — от такого великолепия глаза просто разбегались. В Горике была прекрасная оружейная, но с королевской её трудно было сравнить. Особое его внимание привлек небольшой меч морисской работы с узором на клинке. Оружие явно принадлежало ребенку, отец подарил ему почти такой же, правда, не столь роскошный. Джеральд не удержался и нежно провел рукой по прохладному узорчатому лезвию. — Этот меч принадлежал Рамиро Алве-младшему, когда он был маленьким, — раздался за спиной немного резковатый юношеский голос. Джеральд обернулся и встретился взглядом с голубоглазым, высоким, несколько угловатым юношей со светло-каштановыми волосами. Тот смотрел на него и приветливо улыбался: — Вас оставили здесь одного? Во дворце можно заблудиться с непривычки. — Отец предложил мне погулять здесь, пока он занят, — вежливо ответил Джеральд незнакомцу. — Этого нельзя было делать? — Ну почему же? Ваш отец поступил правильно, ведь не в сад же вас было отправлять любоваться на цветочки. — Цветочки — это для девчонок и малышей, а мне скоро будет десять лет! — важно заявил Джеральд. — Я вижу, что вы уже не маленький, — незнакомец улыбнулся. Тут Джеральд спохватился, что ведет себя невежливо. — Простите, — произнес он, слегка поклонившись, — я не представился: Джеральд Окделл, виконт Горэ. — Ваш отец обещал познакомить меня со своим наследником, — незнакомец явно веселился, — но мы справились сами. У Джеральда екнуло сердце. — Ой, — вырвалось у него, — так, значит, вы — король? — Вы боитесь королей? — Нет, просто я их никогда не видел так близко, — честно признался Джеральд. — Простите меня, ваше величество, я не должен был так себя вести. Но его величество Фердинанд лишь рассмеялся: — Ваш отец сейчас на Совете. Это надолго. — А вы почему здесь? Короли возглавляют Совет. Мне об этом ментор говорил. — Сбежал, — юный король пожал плечами. — Обсуждение торжеств — это скучно, вот я и сбежал. Сегодня ещё можно. Джеральд кивнул. — Я люблю этот зал, — как ни в чем не бывало, продолжил король. — Люблю чувствовать оружие в руке, а вы? Вас ведь учили? — Да, у меня есть учитель. А в дороге со мной занимался отец. — Граф Горик наряду с маркизом Ноймаром считается одним из лучших бойцов в Талиге. Вам повезло. Джеральд вспыхнул от гордости. — Хотите попробовать? И не успел он ответить, как Фердинанд снял со стены морисский клинок и протянул ему. Граф Горик, зашедший в оружейную, чтобы забрать своего наследника, застал его весело болтающим с королем. Вид у Джеральда был встрепанный, но довольный. Поразительным было то, что и Фердинанд выглядел весьма довольным и даже веселым. — Ваш сын, граф, напомнил мне Карла, — заявил он. Чем русый, рослый не по годам, сероглазый северянин мог напомнить белокурого и голубоглазого хрупкого мальчика, умершего в десять лет от лихорадки, Артур не понял, но возражать не стал. *** Сборы в доме графа Горика начались с раннего утра. Мария сама придирчиво осмотрела свое платье и одежду мужа, но все выглядело безупречно. Она не могла понять, почему волнуется так, как будто впервые готовится к королевскому приему, тем более, ей было чем гордиться: сын был отмечен королевским вниманием, а Фердинанд баловал им немногих. Матушка, вместе с отцом также прибывшая в столицу, навестила их накануне, чтобы узнать новости. Она лишь восторженно качала головой, слушая рассказ внука о знакомстве с венценосной особой. — Леонард будет завидовать: ему бы хотелось, чтобы и его Мартина так пригласили, — заметила она. Мария промолчала, подумав про себя, что брату надо не завидовать, а взяться за ум, пока не поздно, и меньше играть в кости. Тогда и к нему будут относиться по-другому. — Вот видишь. Твой муж в фаворе у короля, сын — тоже, а ты свадьбе с Гориком была не рада, — строго заметила мать. — Разве мы не благополучно устроили твою судьбу? — Я очень благодарна вам, матушка, — склонить голову так, чтобы не было видно выражения глаз, Марии было совсем не трудно. Значительно проще, чем испытывать ту самую благодарность, что от неё ждали. Но этим утром места для печальных мыслей не было. Слуги с некоторым удивлением поглядывали на хозяйку, растерявшую свойственную ей невозмутимость и величественность. Служанка, укладывавшая ей волосы в торжественную придворную прическу, лишь жалобно причитала, когда Мария пыталась вскочить со стула, чтобы лично что-то проверить, тем самым разрушая все её усилия. Но наконец все сборы остались позади, и Артур помог жене поудобнее устроиться в носилках. Та аккуратно облокотилась на подушки и улыбнулась, сама не зная, чему. Первыми, кого увидели Горики, были герцог Рене Эпинэ с братом. Легкая тень набежала на лицо мужа, и Мария чуть прикусила губу, поняв, о чем он подумал. Её интересовало совсем другое. Обменявшись приветствиями с родственниками, она поинтересовалась у Сержа Эпинэ здоровьем его жены, своей тетки по матери. — К сожалению, ничем не могу тебя порадовать, — хмуро бросил Серж. — Она никого не узнает, и думаю, что это безнадежно. Мария грустно посмотрела на него: она помнила, как счастливый Серж увозил из их дома тетушку Элиз. Они были такой красивой парой! Он гордился женой и безумно ревновал её ко всем мужчинам от шестнадцати до восьмидесяти без разбора. Никто и предположить не мог, что случится такое несчастье и молодая красивая женщина потеряет память, и её придется держать в специальных покоях под охраной слуг: Элиз временами впадала в буйство и могла броситься на кого-нибудь. Хотя вообразить себе такое Мария не могла. Кузина графини Элеоноры, была много младше своей двоюродной сестры и с удовольствием играла с маленькой Марией. Эту веселую хохотушку она не могла представить себе такой, как описывал Серж матери: бледной застывшей в кресле куклой. За что рок так преследует Эпинэ? Сначала погибла младшая дочь Рене, потом погрузилась в бездну безумия Элиз. — Но можно пригласить морисских врачей. Говорят, они творят чудеса. — Ей показалось обидным, что и муж и деверь Элиз так легко от неё отступились. — Мария, ей невозможно помочь, — в голосе Рене послышались жесткие нотки. — О ней заботятся, но это все, что можно сделать! — Я поняла! — Мария развернулась и пошла в противоположный угол зала, где стояла её мать рядом с высокой женщиной в черном платье. Краем глаза она отметила, что на возвышении рядом с королевским креслом стоит не одно кресло, а два, но не придала этому значения. Герцогиня Ларак, которой её представила матушка, совсем не походила на Раймонда. Её фамильные рыжие кудри, доставшиеся от матери, пламенели в ярком свете свечей, а серые глаза не серебрились, как у сына, а смотрели жестко и цепко. — Я рада познакомиться с вами, Мария, — произнесла она низким, но приятным голосом. — Герцог часто вспоминал юную красавицу невесту. Он даже жалел, что Раймонд ещё был так юн тогда. — Мария и Артур были обручены с детства, — резко ответила графиня Тристрам. — Даже если бы виконт Лар был старше, вряд ли бы мы нарушили слово. Герцогиня не ответила, лишь улыбнулась и посмотрела в ту сторону, где Артур продолжал беседовать с братьями Эпинэ и подошедшей к ним графиней Клементиной Дорак, старшей дочерью Рене. — Сплошное очарование, правда? — протянула она. — Говорят, они были очень похожи с бедняжкой Изабель. Это уже переходило все границы. Мария не могла понять, чем она так задела вдову Гийома Ларака, но терпеть колкости далее не собиралась. — Древняя кровь, — невозмутимо бросила она. — Такое невозможно купить золотом или получить вместе с титулом. Она или есть, или нет. — Тогда вам действительно повезло, — герцогиня посмотрела на неё долгим, пронзительным взглядом. — Древнюю кровь ваши дети получили. Вы правы, зачем к ней титул? Герцогиня уже скрылась среди других придворных, а мать и дочь все продолжали смотреть ей вслед. — Не иначе, ызарг покусал, — пробормотала наконец графиня Тристрам. Общество уже начало откровенно скучать, когда двери со стороны личных королевских покоев отворились и появились трое. Первым в традиционных цветах Олларов шел юный король, за ним — Мориц Ноймаринен, регент Талига, а рядом, чуть припадая на правую ногу, смуглый, черноглазый невысокий человек с сильной проседью в волосах. В толпе тихо ахнули. Родриго Алва, о котором практически ничего не было слышно после полученного им два года назад тяжелого ранения. Зализывать раны он отправился на родину, передав звание регента Волку Севера. Многие, правда, оглядываясь по сторонам, шептались, что Шаду уже не подняться, но Родриго в который раз оправдал свой родовой девиз, встав со смертного ложа назло тем, кто утверждал, будто после таких ран не живут. И явился в Олларию, когда никто его уже не ждал. Да, Мориц приготовил весьма неожиданный сюрприз. Мария растеряно огляделась. Она была поражена, как и остальные, и молча стояла рядом с матерью, слушая гул возбужденных голосов, пока Фердинанд, а вслед за ним и регенты усаживались в кресла. Алва кратко произнес приветствие и вновь замер в кресле нахохлившейся птицей, из-под тяжелых век оглядывая зал. Вслед за ним Ноймаринен произнес здравицу в честь его величества, тем самым объявляя о начале официальной части празднества. Придворные по очереди подходили к королю, но смотрели больше не на него, а на кэналлийского герцога, который со своим узким, горбоносым лицом и пронзительными черными глазами сегодня более, чем всегда, оправдывал свое прозвище — Шад. В пиршественном зале они неожиданно оказались рядом с вернувшимся регентом. Тот, обаятельно улыбнувшись Марии и сказав несколько достаточно банальных комплиментов, которые в его устах все равно звучали завораживающе, негромко заговорил с Артуром так, как будто они расстались вчера. Мария поняла, что явление Алвы не было для мужа сюрпризом, более того, судя по его веселым глазам, он явно доволен случившимся. Скоро Мария заскучала. Её родители сидели достаточно далеко, графиня Рафиано и графиня Ариго — тоже, а Аделина Савиньяк еще не оправилась от родов и не покидала родового особняка. Что касается её визави, то герцогиня Ноймаринен была намного старше и их отношения не продвинулись далее официальных, хотя Артура в доме северян привечали. Мария тяжело вздохнула и приготовилась терпеливо скучать дальше, когда вдруг почти физически ощутила, как чей-то взгляд жадно скользит по её волосам, щеке, шее, рукаву платья. Мария досадливо повела плечом, давая понять, что ей это неприятно, но её продолжали разглядывать, и под конец она не выдержала и резко обернулась. Он совсем не изменился: тот же веселый насмешливый мальчик, как и десять лет назад. Она торопливо отвела взгляд и прижала руку к груди, опасаясь как бы кто не услышал ее бешено стучащего сердца. Но муж все так же беседовал с Алвой, слегка хмуря брови, Эдит Ноймаринен со снисходительной улыбкой слушала шутника Колиньяра, и Мария перевела дыхание. «Не надо! — мысленно взмолилась она. — Не смотри! Мне скоро тридцать лет, двое детей, муж, который хорошо ко мне относится, устроенная жизнь. Все осталось в прошлом, да и что там было? Это морок, просто морок!» Но Раймонд продолжал на неё смотреть своими серебристо-серыми глазами, и она с ужасом поняла, что её всю, до кончиков туфелек заполняет чувство слепящего, безудержного счастья. Танцами королевский двор был обязан королеве Октавии. Та привнесла кэналлийские обычаи в жизнь холодной и чопорной столицы Талига. Прививались они медленно из-за предубеждения старой знати против «закатных плясок», подобающих странствующим актерам, но никак не благородным эориям. Но через полтора столетия после смерти супруги Франциска Первого это развлечение уже прочно вошло в жизнь королевского двора, хотя многие аристократы до сих пор находили его несколько фривольным. Именно поэтому модным считался брандль с его неторопливым хороводом и величественный басданс. На куранту, любимую молодежью, смотрели неодобрительно, ну, а сальтарелло, с его прыжками и почти откровенными объятиями, был под запретом, хотя на юге, пользовался популярностью. Впрочем, нравы южан всегда считались излишне свободными. Графиня Элеонора танцев не одобряла, хотя наняла дочери наставницу, дабы она, пребывая при дворе вместе с мужем, не смотрелась провинциалкой. На свадьбе Мария смотрела с помоста на бойко отплясывающих сальтарелло приглашенных актеров и завистливо вздыхала. Ей тоже хотелось ударить носком туфельки об пол, тряхнуть головой, и, подав руку партнеру, плавно пойти с ним по кругу, постепенно ускоряя темп. Но увы… Графиня Тристрам, вернее, уже графиня Горик, не могла позволить себе такого конфуза. Она не странствующая актерка. Неожиданно горячая рука накрыла её пальцы: — Моя эрэа танцует? Мария вздрогнула от голоса мужа. — Да, супруг мой, — несколько чопорно ответила она, не зная, как он отнесется к её увлечению. Артур поднялся из-за стола, повелительно махнул пляшущим комедиантам, и, решительно взяв жену за руку, повел вниз. Мария заметила, как мать недовольно поджала губы, но промолчала. Артур вывел её в центр вмиг опустевшего зала и приказал: — Играйте! Музыканты дружно грянули нечто задорное, и Артур низко поклонился, подавая жене руку. Их примеру последовали другие, и вскоре под сводами Таурхолла весело кружились в задорной джиге гости во главе с новобрачными. Позже муж рассказал Марии, что его матушка обожала танцы и обучила его им ещё в детстве. В Горике ни один праздник не обходился без танцев: Мария с удовольствием продолжила традиции свекрови. Королевский двор после смерти короля и его супруги, а затем и малолетнего Карла, погрузился в траур. И хотя все сроки давно прошли, во дворце давно не веселились. Поэтому объявленный регентами праздник был воспринят с огромной радостью: аристократические семьи, вынужденные следовать придворному этикету, также не устраивали шумных балов, и теперь все были рады возможности порадоваться жизни. Оживленные придворные, переговариваясь, перешли из пиршественной залы в галерею, украшенную по такому случаю цветами. На галеее замерли музыканты, ожидая распоряжения начинать. Мария обернулась, но Артур, следовавший за ней, куда-то исчез. Она нахмурилась. Замужней даме в первую очередь следовало танцевать с супругом или ближайшим родственником. Если муж решил продолжить беседу с регентом, она может весь вечер лишь наблюдать, как весело пляшут другие. — Все-таки не следует уподобляться простонародью. — Матушка подошла совсем незаметно. — Её величество, покойная королева Шарлотта, не допустила бы такого. Эти новомодные танцы ужасны! А все Эпинэ! У них молодые люди скачут козлами под музыку, общаются друг с другом, не спрашивая родных, поют серенады под окнами, свидания назначают… Ужасно! А потом воображают, будто влюблены, позволяют себе идти наперекор отеческой воле. — Перестаньте! — Мария повысила голос. — Сколько лет прошло, а вы все не можете забыть. Мать поджала губы: конечно, дочь давно замужняя женщина, но это не дает ей права так грубо обрывать мать. Артур слишком потакает жене, она ведет себя недопустимо. Мария, еле сдерживаясь, прижала руку к груди: эта история не оставила её равнодушной. Все прожитые вместе годы она чувствовала, что муж не забыл свою возлюбленную, но ведь и она не без греха. Сегодня она поняла, что и её прошлое не умерло. Пусть их оставят в покое, они сами разберутся со своим прошлым. Но её желанию не суждено было сбыться: прямо к ней стремительно направлялся Раймонд, герцог Ларак. — Смею ли я напомнить вам о нашем знакомстве и дальнем родстве, графиня? Наши семьи не общаются в последнее время, но Горики и Лараки связаны кровными узами. — Я помню, — Мария слабо улыбнулась, чувствуя, как дрожат кончики пальцев. — Тогда разрешите мне на правах родича пригласить вас на танец? Я люблю танцы, но матушка не танцует, а моя кузина сегодня явно не в настроении. Элеонора вспыхнула и сделала протестующий жест, но Мария предпочла этого не заметить. Она будет веселиться, и если мужу нет до неё дела, она развлечется сама. Она медленно подала герцогу руку, и они присоединились к торжественной процессии в центре зала. Глубокий реверанс, поворот, поклон. Мария смотрела в его улыбающееся лицо и не могла не улыбаться в ответ. — Прошу прощения, кажется, я рассердил вашу матушку. Но мне так хотелось поговорить с вами, Мария. Я любовался вами на пиру, но просто смотреть, не имея возможности сказать хоть слово, это так мучительно! И я решился. Надеюсь, вы не сердитесь на меня? — Я не сержусь, хотя мы оба действовали опрометчиво. Сейчас она поняла, что первое впечатление было обманчиво, он изменился: лицо утратило юношескую округлость, у рта залегли жесткие морщины, а висок рассекал небольшой шрам. Это его не портило, хотя делало старше своих лет. Вот глаза остались прежними, серебристыми. — Я все эти годы думал, как вам живется, — не отвечая на её замечание, проговорил он. — Вести доходили редко, ведь наши семьи не дружат. Знаю, что у вас появился наследник. — У меня двое детей. Младшему сыну скоро будет два, — Мария тщательно следила за своими движениями. — Старший, Джеральд, истинный Горик, а младший похож на меня. Легкий поклон, поворот, расшитая туфелька небрежно скользит в сторону, рука покоится на вытянутой руке партнера. Теперь как можно равнодушнее улыбнуться, приседая в реверансе. Графиня Горик танцует с дальним родственником, что здесь такого? — Поздравляю вас. — Серебристые глаза погасли, и Мария почувствовала, как больно сжалось сердце. — Вашему наследнику выпадет счастливая судьба. — Благодарю. Я надеюсь на это. — Я слышал ещё в детстве, что истинными своими детьми Повелители считали тех, кто повторял черты Ушедших. Наследник Повелителя должен быть похож на прародителя, тогда он будет жить долго и счастливо. Если провидение сомневается в том, что ему суждена долгая жизнь, то братья повторяют его облик. Бывали случаи, что наследниками делали бастардов. — Ваши слова заставляют меня задуматься о судьбе моего младшего сына. Раймонд растерянно посмотрел на побледневшую Марию. — Простите, я говорю чушь. Я слишком рад встрече с вами и не могу подобрать нужных слов. Ведь то, что хочется, я вымолвить не смею! Мария… Это легенда, которую рассказывала моя кормилица. Она женщина необразованная. В его глазах было столько мольбы, что Мария осторожно коснулась его руки, успокаивая. — Конечно, это болтовня простолюдинки. Я никогда не слышала ничего подобного. Не останавливайтесь, а то на нас начнут обращать внимание. Музыканты заиграли быстрее, движения танцующих утратили плавность и стали более раскованными. — Я никогда не танцую торндион: эти движения вприпрыжку мне кажутся непристойными, более подходящими скоморохам на ярмарке, — заметила Мария. — Проводите меня к матушке. — А я бы танцевал с вами все, что угодно, — тихо ответил Раймонд. Но Мария сделала вид, будто не слышит. Дом встретил графа Горика и его супругу тишиной: дети давно отправились спать, так и не дождавшись родителей. Мария сразу поднялась в спальню, где ожидавшая её служанка принялась раздевать госпожу. Она уже заканчивала заплетать ей косы на ночь, когда порог переступил Артур. Мария отпустила девушку и замерла в ожидании. Муж появился в зале лишь тогда, когда гости уже начали расходиться, но она не сомневалась, что ему уже все известно. Всю дорогу он молчал, и вот теперь она приготовилась к неприятному разговору. Но Артур был явно в благодушии. — Я должен извиниться, Мария: сегодня я не мог уделить вам должного внимания. Но я рад, что вы не скучали, — спокойно заметил он. — Значит, вы не сердитесь? — Почему я должен сердиться? Вы вправе развлекаться, моя дорогая. Более того, я рад, что Раймонд Ларак пригласил вас. Может, этот случай поможет забыть о распре, тем более прошло столько лет. — Я слышала о размолвке, но никто так и не объяснил мне толком, что не поделили Горики и Лараки. — Это долгая история, а вы устали. — Нет, — Мария была так рада его благодушию, что готова была беседовать до рассвета. — Расскажите! Артур кивнул, неторопливо опустился в кресло и начал рассказ. — Эдгар Окделл родился в седле с мечом в руках. Второй сын в семье, он сразу после Лаик отправился в действующую армию, воевал с Уэртой и Гайифой. Жениться он не спешил, ведь он не был наследником титула. Холостяцкое существование пришлось ему по вкусу, а беспечный нрав, приятная внешность и щедрость делали его желанным кавалером. Словом, жил он весело. Но, когда ему исполнилось тридцать лет, в семью пришла беда: старший брат, Норман, погиб — утонул, переправляясь через реку. Его беременная жена, узнав об этом, разродилась мертвым сыном. Так Эдгар стал наследником. Родители сразу стали искать ему невесту, но безуспешно: ни одна из девушек не пришлась закоренелому холостяку по вкусу. Старый граф Горик был в отчаянии, как вдруг невеста нашлась. Эдгару приглянулась кареглазая хохотушка Мария Ариго. Девушка ответила взаимностью, родители хотели бы дать сыну свое благословение, но юную красавицу собирались сговорить за Германа Ларака. Будущий жених был очарован невестой, а граф Ариго — герцогским титулом, который унаследовал бы будущий зять. Все казалось против влюбленных, но они не собирались смиряться с судьбой. В один прекрасный день Мария отправилась в церковь, но назад родители её не дождались. Эдгар увез её из-под носа охраны и обвенчался в маленьком храме святого Себастьяна на соседней улице. Лараки были в бешенстве, Ариго — тоже, но кардинал не внял их требованиям и не стал объявлять свершившийся брак недействительным. Граф погневался для виду, но в глубине души радовался поступку сына. Он лишь отослал молодых в Горик, так сказать, с глаз долой. Мария оказалась прекрасной хозяйкой. При ней Горик приобрёл свой нынешний вид. Через несколько лет, когда она подарила мужу сыновей-погодков, свёкр сменил гнев на милость, ну, а вслед за ним и Жюль Ариго принял дочь и внуков. Но с Лараками с тех пор отношения разладились, несмотря на родство. Артур замолчал и задумчиво улыбнулся. — Я рад, что Раймонд решился положить конец вражде. Давно пора. К тому же Герман через несколько лет счастливо женился на Елене Карлион, и та подарила ему пятерых сыновей, похожих друг на друга, как горошины из стручка. — Но ведь у них все время титул переходит к детям старшего сына! — вырвалось у Марии. — Поясните свои слова, дорогая. — Артур неторопливо стал раздеваться. — Возможно, я устал сегодня, но мне не ясно, какое это имеет значение. — Мы с герцогом беседовали о древней крови и праве наследования. О том, что наследник должен быть похож на прародителя. — А, вот вы о чем. Странно. Герцог считается учтивым кавалером, умеющим развлечь даму. Вряд ли эту тему можно счесть куртуазной. К тому же это правило относится лишь к Великим Домам. — Но это правда? Неужели наш младший сын не сможет стать Повелителем? — Никому это достоверно неизвестно, Мария. У нас есть наследник и будущий Повелитель. — Но были случаи, когда лишали наследства из-за того, что ребенок не был похож на прародителя? — Мария и сама не понимала, почему это её так интересует. — Скажите мне! — Были, — неохотно признал Артур. — Насколько мне известно, в нашей семье это произошло лишь однажды. Но и то это очень спорный случай, ведь речь шла о бастарде. — Расскажите мне, — попросила Мария, подвигаясь на кровати и давая место мужу. — Пожалуйста. На этот раз Артур рассказывал весьма неохотно. — Наш предок женился на Фредерике фок Варзов, когда ему было уже под сорок и семья почти потеряла надежду, что он остепенится и найдет себе достойную пару. Более всего его мать боялась своеволия сына. Видите ли, Мария, Ричард долгие годы любил одну женщину, и она отвечала ему взаимностью. Они познакомились в семнадцатом году, когда после ранения, полученного в битве при Глэнтайерте, Ричард уехал в Эпинэ, надеясь скорее излечиться от полученных ран. Замок Повелителя Молний находится рядом с городком Лэор… На мгновение Артур замолчал, сдвинув брови, и Мария поняла, о чем он подумал. Она решила было, что продолжения не последует, но муж заговорил снова: — В Лэоре они и встретились. Ему было двадцать шесть, а ей — шестнадцать. Марго Пиррет, племянница священника. — Маргарет — жемчужина, а Пиррет — камень? — неуверенно произнесла Мария. — Верно. Он так и звал её, жемчужина на скалах. Сначала все попросту не обратили на эту связь внимания. Когда прошло несколько лет, забеспокоились. Семья хотела, чтобы он нашел себе невесту со связями и положением, а Ричард не желал ничего слушать. Матушку, писавшую ему отчаянные письма, попросил не вмешиваться, отчиму ответил грубее. Он купил Марго дом под Лэором и навещал её, ни от кого не таясь. Гвидо Ларак, по настоянию жены, даже обратился к королю. Но Франциск, с интересом следивший за карьерой человека, поднимавшегося из ямы, в которую его швырнула судьба, отказал в помощи. В двадцать пятом Марго родила ему сына, Эдварда, свою копию. Роды были тяжелые, она долго болела, и лекарь сказал, что детей у неё больще не будет. Но Ричарда это не остановило. Он хотел жениться и признать сына наследником. Даже Женевьев смирилась с невесткой — дочерью ремесленника, но неожиданно все закончилось. Торжество назначили на осень: именно к этому времени Ричард рассчитывал вернуться из похода, затеянного Рамиро Алвой. Но после Агариса он объявил, что свадьбы не будет, так как Эдвард не может стать Повелителем Скал. Большую часть своей военной добычи он отдал Марго и ребенку, и они покинули Лэор. Куда они уехали, никто не знает. — Неужели совсем ничего не известно? — Мария приподнялась на локте, заглядывая в лицо мужа. — Нет. По крайней мере, никаких документов, касающихся их дальнейшей судьбы, не сохранилось. — Но ведь Ричард мог позже, когда стал графом и Первым маршалом, ходатайствовать о дворянском звании для сына. — И тем самым признать первородство того, кого не счел достойным быть Повелителем? Фредерика родила двух сыновей, и старший наследовал титул. — Не сомневаюсь, он был похож на потомка Лита, — язвительно произнесла Мария. Почему-то ей стало до слез жаль сгинувшую в неизвестности Марго Пиррет, не сумевшую родить возлюбленному истинного наследника. Артур проснулся на рассвете. Жена сладко спала, разметав косы по подушке. Полюбовавшись несколько минут этим зрелищем, он оделся и осторожно вышел из комнаты. Путь его лежал по крутой лестнице наверх, в круглую башенку, венчавшую собой северное крыло дома. Окна её смотрели на закат, как и положено личным покоям Повелителя Скал. Внутри башни располагались две комнаты, которые Ричард Горик обустроил для себя и куда не было хода ни слугам, ни жене с детьми. Его потомки сохранили эту традицию, получив, таким образом, территорию, где могли отдыхать как от службы, так и от домашних. За много лет здесь мало что изменилось. По-прежнему в первой комнате располагалась оружейная, где хранилось как старинное, так и новое оружие, до которого все мужчины семьи были большими охотниками. Вторая представляла собой нечто среднее между спальней и кабинетом. Огромный старинный камин, куда спокойно можно было положить целое бревно, узкие стрельчатые окна, украшенные гербом владельца, тяжелое, уже порядком рассохшееся кресло из морисского дуба, покрытое волчьей шкурой, резные сундуки вдоль стены, полка с книгами, стол у окна и небольшая походная кровать. Артур неторопливо разжег камин и уселся в кресло, жалобно скрипнувшее под ним. Разговор с женой растревожил его. Мария, сама не зная того, коснулась тех скелетов в шкафу, которые Горики хранили более полутора столетий. Тяжелый ключ беззвучно повернулся в ящике стола, и на свет появилась старинная книга, вернее, тетрадь в потрепанном кожаном переплете. Этот своеобразный дневник он нашел на дне одного из сундуков в башне чисто случайно. Просто искал, чем себя занять, чтобы отвлечься от тяжелых воспоминаний после смерти Изабель, вот и принялся разбирать вещи, которых никто не касался лет сто, как минимум. Почерк у первого графа Горика был четким и красивым, и слегка выцветшие строки читались легко. Первый бой, встреча с матерью после продолжительной разлуки, посещение «веселого дома», обитательниц которого он сравнил с ненасытными пиявками, восхищение полученным в подарок от герцогини Женевьев мечом. «Пожалован личным дворянством — неплохо для потомка Лита и Повелителя Скал! — саркастично отмечено на одной и страниц. — Спасибо моим благодетелям, что не дали умереть простолюдином». Впрочем, такого рода записей было мало. Сын убийцы был на редкость сдержан, что, впрочем, неудивительно. В тетради часто встречалось имя Алвы. Рамиро-младший был оруженосцем Шарля Эпинэ, общаться им приходилось часто, и судя по всему, они приятельствовали, несмотря на разыгравшуюся трагедию. Военных записей было мало, а вот кратких сообщений о поездках и встречах хватало. «Два дня назад приехал в Эпинэ. Матери Шарля скучно: она страшно обрадовалась и сразу принялась меня кормить и лечить. Вчера наконец выбрался в Лэор. Он не изменился, все такой же тихий и зеленый. На обратном пути заглянул в местную церковь — тетушка Эллин попросила меня передать пожертвование местному священнику. У него прелестная племянница: серебристая блондинка со светло-ореховыми глазами. Интересно, если ей подарить ленты на платье, она посмотрит на меня благосклонно?» «У Марго прелестная улыбка и жемчужные зубки, я стараюсь рассказывать ей что-либо веселое, чтобы рассмешить, но она держится настороженно. Неужели я кажусь ей настолько страшным?» «Сегодня Марго поила меня парным молоком. Терпеть его не могу, но из её ручек готов пить даже яд!» Далее все страницы были заполнены одной Марго. Ричард влюбился. Артур медленно переворачивал одну страницу за другой. Когда более десяти лет назад он впервые читал этот дневник, история казалась ему до боли знакомой. Марго была дочкой ремесленника, а его Изабель — Повелителя Молний, но и в том и другом случае любовь к ним не встретила поддержки у родных. Герцогиня Ларак писала сыну гневные письма, напоминая, что в жилах его течет древняя кровь, которую нельзя смешивать с кровью простонародья, что она никогда не признает детей от такого союза, что он погубит себя, связав свою жизнь с ничтожной простолюдинкой. Ричард огрызался, уговаривал, отмалчивался, но не отступался от своей Марго. Мать Артура тоже требовала от сына отказаться от «безумной затеи», напоминая, что у него есть невеста, которую он и в глаза тогда не видел. И он бы тоже настоял на своем, если бы Изабель не погибла. Но она умерла. А Ричард Горик отказался от любимой сам, несмотря на то, что любил и её, и сына. «У меня сын! Малыш похож на Марго, как две капли воды, он — чудо!» «Матушка продолжает гневаться, но мне все равно. Я сумею прокормить семью, а родным придется или принять нас, или отказаться от общения со мной». «Кто бы подумал, что дело дойдет до Оллара! Рамиро написал, как отчим ответил матери и Гвидо на их жалобы и требования запретить мне брак с безродной девицей. Он сказал, что сам всю жизнь любил и любит женщину, которая не могла похвастаться древностью крови. Надеюсь, теперь от меня отстанут. Тетушка качает головой, но спорить не пытается, тем более Шарль на моей стороне. Оказывается, он все эти годы завидовал мне. Приходится признать, что в моем положении есть и положительные стороны. Барон — не герцог, и может себе позволить назвать женой любимую женщину. Свадьбу сыграем после возвращения из похода. Шарль шутит, что мне необходимо положить к ногам невесты дорогие дары, и эта кампания мне на руку». «Агарис горит. Надеюсь, гадине сломали хребет, и она более не поднимется. Рамиро собирается говорить с Руцием, кого прочит на место Эсперадора. Не люблю святош, но он тянет меня с собой, говоря, что привык чувствовать надежное плечо рядом. В качестве платы за одолжение обещает показать необыкновенного монаха. Свои считали его еретиком, но это не мешало обращаться к его дару. Алва не суеверен, но он просто горит желанием побеседовать с ним и почему-то хочет, чтобы и я посмотрел на это чудо». «Лицо Алвы почти приобрело прежний вид. Во всяком случае, на него уже можно смотреть. Шарль и Себастьян тогда едва сумели растащить нас, хорошо, что подрались мы уже в моей палатке. Шарль держал меня, а Рамиро, размазывая кровь по лицу, зло твердил, что я должен был это узнать, и что Окделлы все на один лад: сначала делают, потом думают. Думал обо всем я долго: Шарль приставил охрану к палатке, видно, боялся, что я совершу что-либо ужасное, но на это у меня не осталось сил. Два дня я пролежал, тупо глядя перед собой, а на третий, когда открыл глаза, увидел Алву. Тот сидел рядом и пил из горлышка темной бутылки. Две пустых стояли рядом. — Я все равно бы сделал это! — заявил он, но в сторону все же отодвинулся. — Почему ты не сказал мне это сам? — А ты бы поверил? Рамиро протянул мне початую бутылку, и я сделал жадный глоток. — Нельзя идти с завязанными глазами. — Теперь развязали, спасибо! Кто бы знал, что с этим делать. Рамиро промолчал, ответ я знал и без него. Раскаивается ли отец в своем Закате? Вполне возможно, что нет. Что ж, ему легче. Он выполнил свой долг, как понимал его. Вот только что делать с этим мне? Любовь или Скалы? Вернее мы или Кэртиана? Мерзко было то, что ответ я прекрасно знал: у меня нет права усугублять грехи отца». «Шарль объявил, что хочет навестить матушку и поэтому тоже едет в Эпинэ. Дорога вышла безрадостной, а ведь мне когда-то казалось, что обратно я буду мчаться на крыльях. Алва простился с нами: его полки возвращались в столицу. Перед тем, как повернуть коня на полдень, он долго молча ехал рядом со мной. Зная его нрав, это можно было понять как просьбу о прощении. Ему было жаль меня, но я уверен: он ни в чем не раскаивался. И если бы все повторилось вновь, то поступил бы так же, даже зная, что я прирежу его». «Лучше бы она кричала и проклинала! Но она лишь прижималась ко мне и гладила, гладила, гладила моё лицо. А малыш улыбался мне крошечным ротиком и жмурил от удовольствия светло-ореховые глаза. Будь все проклято! Твари Закатные! Зачем, отец, зачем? Неужели твой удар мог хоть что-то изменить? Шар Судьбы не удержать. А мы долгие столетия будем идти по тонкому льду, мечтая не провалиться под воду и не утащить с собой близких». «Марго держалась лучше меня. Прижалась на мгновение, заглянула в глаза и, взяв сына, вышла на улицу. Я хотел броситься за ней, но Шарль удержал меня. Если рвать, так сразу. О ней позаботятся, ей никогда не придется думать о хлебе насущном, но какое все это имеет значение? С ней и сыном я бы согласился скитаться по свету странствующим комедиантом. Они счастливее нас, их дети не всегда сыты и одеты, но с ними! Я более не увижу своего ребенка. Никогда». Далее в дневнике шли короткие, отрывочные записи, лишь обозначавшие те или иные события. «Смерть Франциска. Рад ли я? Не знаю. Он сломал хребет старому зверю и построил новый дом на развалинах, превратил в руины мое прошлое и не мешал строить свою жизнь так, как мне хотелось, и как я бы не сумел, останься все, как было. Жаль, что не в его власти было изменить волю Ушедших». «Бунт в Олларии. Старые ызарги! Прошлое умерло, неужели это не ясно? Не будет Великой Талигойи, она осталась в воспоминаниях. А будет грязь, кровь и новые жертвы. Они все ещё надеются, что сумеют пробудить во мне самолюбие и чувство мести за все, что случилось с моей семьей. Жаль, что я поклялся, иначе спросил бы их, как искупить грех человека, причисленного к лику святых». «Фредерика подарила мне сына. Седрик похож на меня, как две капли воды. Скалы простили нас. Матушка прислала теплое письмо, обещает приехать, чтобы посмотреть на внука. Пожалуй, я стал понимать её лучше. Все налаживается. Леворукий, кого я хочу в этом убедить? Себя?» Артур медленно переворачивал толстые, пожелтевшие страницы. Битвы, встречи, неясные намеки… Записи в большинстве своем короткие, отрывочные, просто события — и все. Ричард Горик закрылся, словно раковина. «Эти два месяца в Гальтарах дались нам значительно тяжелее, чем все сражения, где мы участвовали вместе. От того, что свое проклятие есть и у него, не легче, даже зная, что оно древнее моего и ползет за его родом уже не первую тысячу лет. Мне хватает своих скелетов в шкафу, и нет никакого желания сравнивать, у кого они крупнее. Уверен я в одном: если бы это было известно ранее, маленького Гонзало, скорее всего, не было бы». Судя по всему, речь шла о Рамиро Алва. Это подтверждала и одна из последних записей в тетради. «Кэналлиец смеется над моими предчувствиями, но я ощущаю его настороженность, за эти голы научился понимать его, как никто. Леворукий с ним, главное, что он, если со мной случится беда, присмотрит за Седриком и Люсьеном и не позволит братцу вновь взяться за старое. Надор — наша вира за отца, и ни один Горик более не должен ступить на его порог как хозяин, чтобы не повторилось предательство и убийство».