Вино графини Эмилии

Джеральд нетерпеливо поглядывал на отца, ожидая, когда наконец он закончит спорить с матерью и они поедут во дворец. Король пригласил его тренироваться вместе с ним, чем мальчик очень гордился. Родители продолжали ожесточенно спорить, и ему оставалось лишь тяжело вздыхать да бросать на них тоскливые взгляды. Взрослые были слишком заняты, чтобы обращать внимание на его мучения. — Я не понимаю, почему вы решили отослать меня и детей. В Горике все в порядке, там вами оставлен хороший управляющий. Пошлите туда ещё и Брайана, которому вы так верите. — Брайан должен быть здесь, перестройка ещё не завершена. А в Горике нужна хозяйская рука. — Что ж вы сами не хотите вернуться в родовое гнездо, дорогой супруг? — язвительно поинтересовалась Мария. — Мария, супрем не может покидать Олларию, особенно сейчас. И вы это прекрасно понимаете. — Вам не следовало принимать эту должность муж мой. Я только и слышу о вашей занятости, о долге перед страной. Но у вас ещё есть семья и собственные вассалы, неплохо бы вспомнить и о них. — Вы не часто видели меня, когда я служил в армии, и вас, похоже, это не очень волновало. Заботы о Горике и детях занимали вас достаточно, и вы при наших встречах не тратили время на бессмысленные споры. А здесь вы только этим и занимаетесь. В последнее время я никак не могу вам угодить. Все, что я ни делаю, вам не по нраву! Мне кажется, пребывание в столице действует на вас дурно. Вы становитесь похожи на капризных придворных дам, которые не знают, чем себя занять и что потребовать от близких. Поездка в родные края немного успокоит вас. — Вы хотите избавиться от меня и детей? Мы настолько мешаем вам? — в голосе Марии зазвенели злые слезы. — Хорошо, мы уедем, если настолько вам надоели. Артур нахмурился: ссориться с женой он не собирался, но Мария в последние дни все время находилась в раздраженном состоянии, и почти каждый разговор заканчивался слезами. В чем причина того, что спокойная, выдержанная женщина готова была или плакать, или злиться на любые его слова, он никак не мог понять. Они поженились по воле родителей, но все эти годы ему казалось, что они сумели приспособиться друг к другу, и их брак ничем не отличался от иных, принятых в аристократической среде. В последнее время он стал сомневаться в этом. Жить так и далее казалось невыносимым, поэтому он и предложил ей уехать из столицы. — Живите один, перестраивайте дом, пожалуйста, — продолжала Мария. — Ваш Брайан, видно, более интересен вам, чем жена и дети. Я уеду, как только найду для Джеральда подходящего наставника. Все же он уже большой мальчик, а мэтр Донар стар и не всегда справляется с ним. — Джеральд не может сопровождать вас, — Артур старался не смотреть на жену. — Он действительно большой мальчик, и ему пора покинуть женскую половину. Не говоря ни слова, Мария стремительно повернулась и торопливо направилась к себе. Сначала Артур хотел пойти за ней, но потом махнул рукой и повернулся к сыну, о присутствии которого они с женой совсем забыли. — Спускайся во двор. Мы выезжаем. Мария, кусая губы, смотрела, как сын и муж отъезжают со двора. По её лицу катились злые слезы. Никому не нужна: ни мужу, ни Джеральду. Первого она раздражает, хотя, следует признать, что винить можно лишь себя саму. А сын действительно подрос, и ему хочется вырваться из-под материнской опеки. Все правильно. Надо уезжать, в Горике ей будет легче. Она успокоится, подумает, как ей исправить отношения с Артуром, а главное, она постарается забыть Раймонда. Ведь правильно говорят: с глаз долой — из сердца вон! В конце концов, она замужняя женщина, у неё дети, она должна думать о них, а не о любовнике. Тем более, он-то о ней совсем не думает. За все время разлуки он не послал ей весточки, хотя мог бы попытаться. А после возвращения повел себя так, как будто они едва знакомы, обмениваясь лишь официальными приветствиями. Раймонд использовал её как подстилку, а потом выбросил за ненадобностью. Что ж, она заслужила подобное отношение. Женщина в таких случаях всегда виновата больше, так как именно она призвана блюсти чистоту брака и подавать в этом пример мужу. Она добровольно принесла брачные клятвы и, нарушив их, теперь платит по счетам. Сборы она начала на следующий день, рассчитывая через неделю тронуться в путь, но планы её были нарушены появлением гонца от Сержа Эпинэ: скончалась Элиз. 157 г. К.С. 10 день Месяца Бирюзы Юг встретил их буйным цветением трав, одуряющим ароматом липовых аллей и раскинувшимися до самого горизонта полями алых маков. Ветер пах цветами, сосновой смолой и чем-то ещё, чему трудно было подобрать название. Все это так не вязалось со смертью, что Марии до самого последнего мгновения, пока не показались башни замка с траурными флагами, все казалось, что страшное известие — ошибка, и Элиз сама выйдет встречать их. В домовой церкви царил полумрак, несмотря на свет, падавший сквозь витражи, и обилие свечей. Гроб был закрыт. Графиня Тристрам удивилась этому, и управляющий замком пояснил, что болезнь слишком исказила черты покойной. Бальзамировщики ничего не смогли с этим поделать, и решено было не открывать крышку. Серж кивнул, соглашаясь, и графине пришлось смириться, хотя ей хотелось в последний раз поцеловать сестру. Мария тоже промолчала. Вечером она попросила показать ей, где жила Элиз, и служанка проводила её в маленький двухэтажный домик, расположенный в саду. В комнате на втором этаже, где её тетушка провела свои последние дни, было как-то по-особому тихо. Мария с недоумением огляделась и попросила девушку оставить её одну. Когда та ушла, она принялась с удивлением изучать комнату. Узкая деревянная кровать без балдахина, застеленная грубым полотном, жесткое одеяло, подходящее более какой-либо поселянке, чем даме из дома Эпинэ, простой сундук у кровати, Книга Ожидания, пара деревянных стульев, даже без подушек. Особенно поразил её каменный пол без единого половика. Почему к больной женщине относились так бесчеловечно? — Она безумна была, себя не помнила, на людей иногда бросалась, — хмуро пояснила служанка, ждавшая её внизу. — Её часто связанной приходилось держать. Мария сжала губы. Какая-то мысль не давала ей покоя: что-то не сходилось, было не так. С минуту она молчала, размышляя, что её так беспокоит, и, наконец, вспомнила. — Я не видела Эмерти Трена, где он? Девушка слегка смутилась. — Не могу знать, госпожа! Он уехал. Неужели она не ошиблась тогда, и тот бродяга — Эмерти, а письмо было от тетушки? Но раз это письмо писала Элиз, значит, она вовсе не была так безумна, как её пытаются представить. — Я хочу помолиться о ней, — глухо сказала она. — Передай, что меня не надо ждать к ужину. Служанка недовольно посмотрела на неё, но возразить не осмелилась. Вернувшись назад, Мария опустилась на жесткий стул и задумалась. В Олларии, при одном из монастырей, существовал дом скорби, и она часто жертвовала на него. Скорбные духом часто под присмотром монахов собирали милостыню или делали несложные работы по монастырю, но они были безопасны. Говорили, что есть и другие, их держат чуть ли не на цепях, но она этим не интересовалась. Но все равно. Эпинэ были достаточно богаты, чтобы содержать безумную родственницу в более подходящих условиях. Если, конечно, она была безумна. А если все же нет? Если предположить, что она была в своем уме? Ведь послала же она за помощью? Только почему Эмерти открыто не пришел к ней или к её родителям? Чего он боялся? Хотя понятно: не чего, а кого. Эпинэ. Создатель, да что же за мысли лезут ей в голову? Мария вскочила со стула и хотела уже идти, когда её осенила очередная идея. В детстве Элиз часто играла с ней в прятки, а когда она подросла, тетушка придумала играть в «холодно-горячо», когда нужно было найти какую-либо безделушку, припрятанную среди вещей. Если она послала письмо, значит, была разумна и могла спрятать ещё какое-то послание. Мария перебирала холщевые платья, шерстяные платки, чулки грубой вязки, чувствуя, как в груди закипает злоба. Среди тряпья, которое трудно было назвать одеждой, нашлись кожаные наручники и даже кожаный ошейник. Элиз здесь ненавидели, и она очень хотела знать, за что. Ближе к ночи за ней зашел Артур и нашел рыдающую жену, судорожно сжимающую в руках грубый деревенский платок. В отведенной им спальне он бережно усадил её на кровать, стянул с ног башмачки и чулки, поудобнее взбил подушки, присел рядом и обнял. Он не утешал, просто покачивал из стороны в сторону, как малого ребенка, и она затихла, прижавшись к его груди. — Она отмучилась, Мари, и других перестала мучить, не плачьте так, сейчас ей легче, — глуховатый голос звучал успокаивающе. — Это они её мучили, — всхлипнула Мария. — Они её ненавидели! — О чем выговорите? Серж её обожал! — Обожал и держал в черном теле в холодной и пустой комнате! Крестьяне живут лучше! — Она была больна, кидалась на людей, пыталась покончить с собой, ей нельзя было давать в руки любые предметы. Она пыталась их проглотить. — Именно поэтому её держали в ошейнике и наручниках? Артур посмотрел на неё с изумлением. — Я не лгу, я их видела! — сердито бросила Мария. — Я слышал, что безумные очень сильны и с ними трудно справиться. Возможно, это был единственный способ уберечь её от неё самой, — заметил Артур. — Не печальтесь, милая. Лучше идите сюда! Он неторопливо распустил шнуровку её платья и спустил его с точеных белых плеч. — Мы так давно не были вместе, Мари, — горячее дыхание коснулось её груди. — Я забыл, как прекрасна моя жена! Вы простите мне мою небрежность? На несколько мгновений он оставил её одну, торопливо сбрасывая одежду прямо на пол. За все годы их совместной жизни она впервые смотрела, не отворачиваясь и стыдливо пряча глаза, как он обнажается перед ней, и любовалась сильным, литым телом. А потом, тоже впервые, сама потянулась к нему, нежно поглаживая широкие плечи и обводя кончиками пальцев шрамы на боку и бедре. Их близость была тягуче-медленной и нежной, они как бы вновь знакомились друг с другом, вознаграждая себя за годы непонимания. — Подари мне дочку, — шепнула она ему, когда он бережно и нежно взял её. Артур засмеялся и коснулся горячими губами её напрягшегося соска. 157 г. К.С. 12 день Месяца Бирюзы На похоронах присутствовали только родные. Похоронили Элиз не в семейной усыпальнице, а на опушке леса, где она любила гулять до болезни. То, что именно такова была воля покойной, подтвердил священник, который был с ней до последней минуты и с которым она беседовала в редкие минуты просветления. Сомневаться в его словах причин не было. Но в голову Марии закралась мысль, что Эпинэ не желают упокоить Элиз в семейной усыпальнице. Мария решила объясниться с Сержем. Сделать это удалось лишь поздним вечером, когда, после траурной трапезы, все разошлись по своим покоям. Если Эпинэ и был удивлен её визитом, то вида не показал, учтиво пригласив присесть. Мария села в кресло, поправила длинные рукава и бесстрашно спросила: — Что с ней случилось на самом деле? Серж посмотрел на неё слегка удивленно и произнес бесцветным голосом: — Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе все с самого начала? — Нет, о том, что она перенесла лихорадку, и это послужило причиной болезни, я слышала. Я хочу знать правду. — Мария, это и есть правда, я не знаю, что ты хочешь услышать. — Неужели больная беспомощная женщина была настолько опасна, что её следовало держать в ошейнике и наручниках? Привязывать к кровати? Одевать как крестьянку? — Она была больна, не в себе, — со злостью ответил Серж. — Бросалась на людей и представляла такую опасность для семьи Повелителя Молний, что с ней обращались, как с преступницей? При последнем слове он вздрогнул, и Мария утвердилась в своих подозрениях. — Серж, — тихо попросила она, — скажи мне правду. Я должна знать, ведь вы лжете на каждом шагу. — Ты сошла с ума! Тебе подтвердят все, что Элиз болела, и именно эта болезнь послужила причиной её смерти. — И Эмерти Трен тоже? — При чем тут Трен? Он уехал, когда она заболела, вот и все. Мария тяжело вздохнула и принялась рассматривать носки туфелек, выглядывающих из-под платья. — Я не буду тебе лгать, Серж. Элиз прислала письмо, где просила о помощи и уверяла, что невиновна в том, в чем её обвиняют. И принес его Эмерти. Лицо у Сержа стало белым. — Что он сказал? — Он оставил письмо и ушел, очень уж боялся. — Всей правды она решила не говорить. — Но он в Олларии, его можно найти и попросить рассказать все. Мария сильно сомневалась, что это удастся, но Серж поверил. — Его следовало придушить, — убежденно сказал он. — Жаль, мы этого не сделали, тогда бы никто ничего не узнал. Она выжидающе молчала, глядя на него. — Зря ты разворошила все это, Мари. Счастливой тебя эти знания не сделают, — Серж вздохнул. — Элиз действительно была не сумасшедшей. Она была убийцей. — Ты лжешь, — выдохнула Мария. — Это бред! Кого она могла убить? — Мою племянницу, Изабель. — Зачем? — Мария задрожала, предчувствуя ответ. — Твоя мать жаловалась сестре, что Артур Горик влюбился в другую и пренебрег её дочерью. В ответ Элиз обещала помочь. Мы нашли у неё черновик письма. — Но Изабель разбилась, упав с лошади. При чем тут Элиз? — Она угостила мою племянницу вином перед тем, как та села на лошадь. Сущие пустяки, полбокала на пробу, — лицо Сержа исказилось. — Но вино графини Эмилии сделало свое дело. Вернее, не вино, а снотворное, что влила туда Элиз. У Изабель закружилась голова, и она не удержалась в седле. Видишь, как просто. — Неправда! — Правда. У отравительницы не хватило сообразительности спрятать бутылку или вылить вино. Она все отрицала, а Трен бросился на меня с ножом и его посадили в подвал замка. Рене и я решили все скрыть и не позорить наши семьи. Элиз объявили сумасшедшей и посадили под замок, Трена оставили в подземелье. Как ему удалось бежать и получить письмо Элиз, я не знаю. — Я не верю, — глухо произнесла Мария. — Она не могла! — Хотел бы я тоже в это верить, — отозвался Серж. — Но увы… — Почему вы не предостерегли моих родителей от новых попыток поженить нас с Артуром? Неужели вы не понимали, что творите? — Кто же знал, что твои родители снова начнут настаивать на свадьбе? Я уехал на три года послом в Фельп, а Рене долго оправлялся от раны, полученной в ходе каданской кампании, и неотлучно находился в Эпинэ. Новости с Севера доходили нечасто, и мы узнали слишком поздно. Оставалось только молчать. Мария встала и медленно пошла к двери.