***
Мин прошла по светлой галерее и скользнула в один из закутков. Сделав пару глубоких вдохов, девушка привела свою духовную силу в порядок. — Рассыпаюсь уже, вот же старая развалина, — она произнесла это с иронией, невольно поджав губы, — если меня казнят за произвол, это будет лучшее, что я могу ожидать от этого мира. День за днём тянулся так бесконечно, сердце уже устало стучать. И с каждым новым днём боль становилась все более невыносимой, а тело высыхало. Духовной энергии перестало хватать, чтобы юная девушка семнадцати лет выглядела нежной и цветущей. Мин Чжу давно перестала смотреть в зеркала, она видела там то, что ей было противно, — человека, не сумевшего спасти дорогих ему людей. Умиротворенный покой капитана шестого отряда нарушил легкий стук в дверь. — Минчжу прибыла, — она вошла, не дожидаясь ответа. Девушка безучастно подошла к столу. — Есть какие-то распоряжения или вы ещё не готовы, тайчо? — сказанное должно было задеть такого человека, как Кучики, и, судя по его глазам, в которых мелькнул недобрый огонек, слова произвели должный эффект. Лицо мужчины оставалось все таким же холодным, он медленно, чтобы тянуть время и ответить нахалке той же монетой, взял документы и положил на край стола. — По десять копий каждого документа со всеми примечаниями. Бумаги у вас на столе и их нужно все проверить и заполнить. Ваш стол в углу, — говорил он это не отрываясь от работы.***
Время тянулось словно резиновое. Минчжу бережно выводила иероглиф за иероглифом на бумаге, легко касаясь черным кончиком кисти белоснежного листа. Легкая тишина, пронизанная солнечными лучами и еле ощутимыми дуновениями ветра, застыла во времени. Казалось, словно оно, вопреки законам, замедлило свой ход. Мин ненавидела Сейретей за это. Тут было пусто. Существование в этом мире теряло всякий смысл. Души проживали новую жизнь. Самые сильные становились синигами. Она не помнила ничего, даже момент смерти. Как и все в этом мире. Все ее сокровища, которые забрала она из места, где раньше жила были лишь небольшая миниатюрка с уже выцветшей краской. Даже спустя столько лет, она не могла забыть образ, так нежно любивший ее. Золотая шпилька с цветком пиона - подарок отца на первый год ее рождения и маленькое железное колечко, бережное сделанное не самым искусным ремесленником, но с горячим чувством к его обладателю. Минчжу слышала сквозь стоячий воздух шум коридора, который перебивался разговорами с улиц. «Так шумно. Как в таком шуме можно работать?» — она вспомнила тихие залы Дворца Спокойствия и на секунду прикрыла глаза. Голубые шелковые ленты, белые вазы с цветами, зеркала… так светло. Эти картинки покоев, всплывающие в ее голове, заполняли пустоту в ее сердце, но и разрывали его от тоски. Закончив работу с документами, девушка вышла размяться на улицу, исчезнув из кабинета так же незаметно, как и появившись в нем. Бьякуя никак не отреагировал на отсутствие своей подчиненной: чужая душа — потемки, и кому какое дело, что взбредет в голову этой самодовольной девице. Внимательность и чуткость для этих двоих были сокрыты глубоко в душе и никогда не показывались на публике. Слишком убитые своим горем, слишком замкнутые в себе, слишком далекие от всего мира. Однако настолько похожие. Минчжу неспешно шла по уже изученным улочкам этого застывшего во времени города. Каждый кустик она тут знала, хотя ее имя было всем в новинку. Кто-то видел ее, но не замечал, кто-то слышал о ней, но не узнавал. Ведь мир не тот, чем кажется, так же и люди. Великие не всегда выглядят величественно, а наемники не всегда перемазаны кровью. «День рождения новой души знаменуется звездой в небе, столь яркой, способной затмить все вокруг», — она повторила слова, так глубоко врезавшиеся ей в память, но на небе жарило солнце и нельзя было разглядеть эти таинственные точки. Погода здесь не менялась вовсе. Всегда солнце и стоячий воздух в любое время года, сколько она себя помнит. Это было невыносимо. Девушка продолжила движение по улицам, как вдруг некто заставил ее остановиться. Перед ней стояли несколько рослых парней из ее нового отряда. Мин невольно скривилась. Отвращение при виде людей в зоне досягаемости было ее обыкновенным состоянием. — Чем обязана? — пренебрежение в голосе сейчас были далеко не уместны, но разве она кого-нибудь когда-нибудь слушала вообще. Синигами опешили от такой дерзости, но ответ на поставленный вопрос не заставил себя долго ждать. — Нам наплевать, из какой ты семьи и кем себя возомнила! Ты дерзила нашему капитану и лейтенанту! — сказал высокий мужчина, держа наперевес меч. — Завидная преданность, — девушка помедлила, — как у дворовых псов. Могу поздравить Кучики, у него хорошие борзые. Реакция последовала мгновенная. Однако вести бой Мин не хотела. Она сделала пару вертких движений от напавших на нее спереди синигами. Девушка была не в том состоянии, опустошенная и внутри и снаружи, она почти не контролировала окружающее пространство. Использовать свои навыки на незнакомых людях в незнакомой обстановке, тем более Минчжу вообще не считала нужным чтобы о ней кто-то что-то знал, даже самую малость. Она пропустила удар. В глазах стало темно…***
Ропот. Что-то знакомое. Девушка боялась открыть глаза. Снова оказаться в мире для нее уже было сродни некой пытке. Жизнь человека не вечна, как души, но лишь сильнейшие души проходят эти испытания, становясь сильнее. А она устала, устала снова и снова жить мгновением, хотя не в этом ли вся жизнь, не в этом ли ее неповторимость? Рождение и смерть. Борьба людей за молодость и готовность пожертвовать собой ради того, во что они верят. Познать чувства и в одночасье потерять все. Она восхищалась ими… Быть человеком, жить — это испытание духа. Но лишь покоривший эту вершину будет поистине силен. Она решилась. Яркий свет ламп. Минчжу неохотно открыла глаза, и первое лицо, которое она увидела, было ничье иное, как капитана Четвертого отряда. Женщина, склонившись над больной, протирала ей лоб. Да, состояние девушки было крайне нестабильным. Ее духовная оболочка сама себя исчерпала, но лишь сама себя и могла исцелить, чего владелица вовсе не хотела. Мин сжала сухие губы. — Абараи-фукутайчо, она пришла в себя. Можете передать своему капитану, что ее жизни ничего не угрожает, — Унохана повернулась к стоявшему сзади мужчине. — Это не жизнь, а ничтожное существование, — просипела девушка. Голос, звучавший холодно и натянуто, сейчас был хуже скрежета по графитовой доске. Синигами не шевелилась, тело напоминало один сплошной кровоподтек или, в обиходе, синяк, а энергии на восстановление было недостаточно. — Ты давай не возражай тут, пользы все равно больше не станет, — Ренджи был строг, не мог простить ее вызывающего поведения, но сменил гнев на милость, когда заметил сдержанную улыбку и благодарный взгляд. Минчжу понимала, что это Абараи нашел ее, и возможно, провел оздоровительную беседу с другими синигами и приволок ее в госпиталь. Она была благодарна ему. Она позволила себя так искалечить, но сама сознательно нарывалась на это, чтобы больше не открывать глаза...