Соло сердца между вздохами будней

2011 год Чан Ук устал, издерган и, вероятно, завтра сляжет с простудой, но пока угрюмо сидит на раскладном стуле у периметра съемочной площадки и смотрит, как Сын Хо отрабатывает сцену боя под чутким контролем мастера боевых техник. Рядом с Чан Уком мается бездельем Чже Хван и бубнит что-то, безуспешно пытаясь развеселить товарища. Актеру кажется, что голову его украшает свинцовая корона, а глаза засыпаны песком. Он мог бы уехать с места съемок еще час назад, лечь в постель и забыться спасительным сном, но продолжает упорно смотреть на «Вуна». Чан Ука съедает жгучая ревность, изматывающая день за днем, ведь он давно заметил, что Сын Хо является объектом пристального внимания не только доброй половины всего женского каста на площадке (не говоря уже о стаффе, зачаровано пялящегося на молодого актера, как стайка преданных фанаток), но и харизматичного, ироничного и недосягаемого Мин Су. Именно он вот уже месяц обхаживает юношу словно настоящую принцессу: смешит, дает советы по актерскому мастерству, шепчет на ухо одному ему известные тайны. Чан Ук делает скидку на плотное взаимодействие персонажей и желание партнеров по съемкам обмениваться опытом, на врожденную деликатность Сын Хо и напористость Мин Су, но все-таки не может совладать с тисками ревности, сжимающими сердце до ноющей боли. Чан Ук понимает, что выглядит глупо и его предположения заведомо беспочвенные, но мучается, как последний грешник на адском костре. Или может это у него уже жар? Его собственная зацикленность на парне немного пугает. Иногда ему хочется схватить того за плечи, развернуть к себе и встряхнуть как следует с отчаянным «Посмотри на меня!». Но он лишь вежливо улыбается, доброжелательно похлопывает своего коллегу по плечу и время от времени обедает с ним и еще десятком людей вокруг, хотя кто обращает внимание на такие мелочи. Вот и теперь, он сидит сычом, тянет из пластикового стаканчика остывший кофе, мается головной болью, невеселыми мыслями и смертельно хочет курить. С площадки несется заливистый смех. Это «Чхон» строит рожи за спиной Сын Хо, пока тот настраивается на съёмки крупным планом. Чан Ук вскакивает, громко чертыхаясь и стремительно уходит прочь под недоуменные взгляды актеров. Он подлетает к режиссеру выяснить нужен ли он сегодня или можно поехать домой и принять, наконец, лекарство? Выхватывает согласие, как победный кубок и шагает в палатку гримеров забрать свои вещи. В гримерной никого и, обессилев от внезапной эмоциональной вспышки, Чан Ук садится в кресло, закрывая глаза. Минуты тянутся будто резиновые, а актер не может заставить себя подняться и думает о том, чтобы позвонить менеджеру, ведь накатываемый волнами жар не лучший помощник за рулем. Внезапно на лоб его ложится прохладная рука и Чан Ук замирает, глубоко вздохнув. — Мика, — грустно усмехается он, уверенный, что спасительный холод — дело рук незаменимой жизнерадостной Мики Янг, — ты была права. Я чувствую себя помешанным идиотом. Я готов ловить редкие взгляды, как чертова фанючка, а он и не подозревает, что рядом такое маньячество. Ответная тишина покрывает Чан Ука испариной и он, гадая, почему это Мика не шутит в привычной манере, банально боится открыть глаза. Он разболтал собственную тайну и теперь ему предстоит выяснить кому именно. Ладонь не исчезает, но и не двигается. Актер медлит секунду другую и распахивает глаза, упираясь взглядом в растерянное лицо Ю Сын Хо. Тот поспешно убирает руку, смущенно отступая назад. — Похоже у тебя температура, — говорит он, — и серьезная. Тебе нужно отдохнуть, а лучше поехать к врачу. Чан Ук разрывается между желанием убежать прочь, сгорая от стыда, или прижать непонимающего мальчишку прямо здесь, в палатке, пробуя на вкус его мягкие, ягодные губы. Наконец он делает то, что ему простительно — как звезде и человеку, сражённому простудой — решительно берет ладонь Сын Хо и возвращает себе на лоб, блаженно улыбаясь. — Перерыв? — спрашивает он, с влюбленной мстительностью наблюдая, как расширяются и темнеют у парня глаза. — Да, — говорит Сын Хо, мгновение колеблясь, но потом подходя ближе, — ты нарушил рабочую атмосферу своим уходом. — Надо же, — язвит Чан Ук, — сколько внимания к моей скромной персоне. В гримерной по прежнему их только двое и возбуждение только нарастает. Чан Уку хочется оправдаться за свое откровение, но мысль о том, что Ю мог догадаться о его привязанности наполняет все тело будоражащим трепетом. Сын Хо же наоборот теперь выглядит расслабленным и вполне уверенным в себе. Он обходит партнера со спины и кладет руки на его плечи, аккуратно разминая затекшие в напряжении мышцы. Чан Ук закусывает губу, чтобы не заурчать довольным котом. А затем происходит вообще нечто невероятное — парень наклоняется и легонько касается губами лба Чан Ука. Тот забывает выдохнуть и так и сидит, оцепенев, пока на лице Сын Хо не появляется шутливая полуулыбка. — Жар. Определенно, — улыбается он, — не знал, что ты такой капризный, когда болеешь. За руль тебе нельзя, я пойду поищу кого-нибудь, кто сможет подвезти. Не дожидаясь ответа Сын Хо буквально выпархивает из палатки, оставляя Чан Ука в полном недоумении. Когда он скрывается из виду, актер трет лицо и мотает головой. «Теперь все стало еще сложнее» — думает он и счастливо улыбается.

***

Для обсуждения сцены режиссер, сценарист и актеры собираются уже пятый раз, прогоняя все особенности съёмки, но Чан Ук все никак не может принять реальность, хотя и понимает, что его мнение мало кого волнует. Впервые действия в кадре даются ему так тяжело. Парень приезжает на площадку задолго до начала, бродит по полю, то и дело садится на землю и всем своим видом показывает окружающим, что хочет побыть один. Сама мысль о том, что его герой будет держать умирающего друга на руках бросает парня в дрожь. Чан Ук повидал на протяжении дорамы много смертей и, конечно, осознает, что это просто киноистория и, несмотря на трагичность ситуации, после слова «снято!» все останутся живы и будут хлопать в ладоши, отмечая результаты очередного съёмочного дня, но ничего не может поделать со сгустком каменных слез, застрявших у него в груди. Сын Хо, наоборот, появляется только к самому началу, быстро гримируется и вот уже готов к съёмкам. При виде его, такого отчаянно прекрасного, Чан Ук готов расплакаться. Он раздраженно отмахивается от дополнительных репетиций и горит желанием снять все с первого дубля. Когда на его руки падает безвольное тело Сын Хо он уже не уверен, что сможет выдержать это «безумие» до конца съёмок. Снимают крупный план, последние слова Е Вуна, а Чан Ук находится где-то в пограничном состоянии, близком к истерике. Он непроизвольно прижимает к себе парня все сильней и чуть заметно дрожит. Наконец камера переходит на него и крик, который вырывается из груди актера, пугает съёмочную группу. Чан Ук плачет и воет долгие несколько минут, буквально сжимая Сын Хо в тисках, пока камень из слез не раскалывается на сотни кусков, освобождая его такую реальную боль. Сквозь собственный крик он слышит заветное «Снято!» и молится, что бы все вышло минимальным количеством дублей. Но что-то не так со светом, фоном и разворотом кадра и кошмар повторяется снова. А затем еще раз. И еще. Каждый раз, когда Сын Хо отстраняется чтобы поправить костюм, стереть кровь с лица и выпить глоток воды, руки Чан Ука тянутся за ним, пытаясь удержать. Сам актер даже не осознает манипуляций колдующего над ним стаффа и только следит за перемещениями партнера воспаленным взглядом. Между дублями делают несколько фото на которых Чан Ук силится выглядеть жизнерадостным и довольным. После финального аккорда он чувствует себя измученным и опустошенным. Горе от потери растет в его груди Маракотовой бедной и он хочет поскорее покинуть это место. Наконец съемочный день объявляют законченным. Чан Ук принимает похвалы о качестве актерской игры, вяло улыбается, отказывается от просмотра отснятого материала и тихонько отходит к машине. Теперь можно курить, но пальцы не слушаются и дрожат, а на глазах застывает жемчуг слез. Он погружен в себя, старательно связывая по кусочкам растрепанную душу и не сразу замечает подошедшего Сын Хо. — Чан Ук, это было так здорово, так реалистично… — начинает парень, но замолкает, наткнувшись на потерянность в глазах актера. Ю видит, что душа Чан Ука осталась там, под бесконечным небом Чосона и чтобы вернуться в реальность потребуется время. Он замолкает, внимательно глядя на парня. Чан Ук смотрит куда-то сквозь, а перед глазами стоит роковой прыжок и застывшее родное лицо. — Пэк Тон Су, — внезапно говорит Сын Хо, внимательно наблюдая за партнером, — посмотри на меня, Тонсуа… Я живой. Чан Ук дергается, судорожно сглатывает, словно выныривая из океана, поглотившей его печали и смотрит на парня. — Я живой, Тонсуа… — повторяет Сын Хо и слезы катятся у Чан Ука по щекам. Он тянется к «Вуну», прижимает его к себе и закрывает глаза. Так они и стоят, обнявшись, словно отгородившись от всего мира невидимой стеной и теплота перетекает от одного тела к другому. — Я люблю тебя, Е Вун, — шепчет Чан Ук, — я так и не сказал, что люблю тебя.