Соло сердца между вздохами будней

8 июля 2016 года — Это ты сейчас так шутишь, да? — Чан Ук смотрит на парня, пытаясь пробиться сквозь непроницаемое выражение лица, — я понимаю, тебе было больно, но то, что ты говоришь — жестоко. И я ведь объяснил и мы… — Чанни, — Сын Хо говорит тихо, но твердо, — так будет лучше…для нас, для тебя, для всех. Он стоит у окна, обхватив себя руками и глядит так, что Чан Ук леденеет. Слова сказаны и рука непроизвольно тянется к груди, где боль, впиваясь в сердце, расцветает ядовитым бутоном. «Нам нужно расстаться» «Это как лишить меня дыхания, — думает Чан Ук, — как забрать воздух вокруг. Как же дышать? Как теперь дышать?» Взгляд его мечется по комнате, словно ответ на вопрос соткется из прозрачности бытия и станет легче, понятнее, растает дымкой непонимания кошмар, проникший в их жизнь. Чан Ук стоит, словно завороженный, боится, что сделай он шаг, реальность обретет свою необратимость и уже ничего нельзя будет изменить. Он поддерживает собственный мир, обреченно рассыпающийся на миллиарды частиц от трех обыденных слов. «Нам нужно расстаться» — Только вчера было все хорошо. Было же все хорошо, правда? — Чан Ук подходит, легонько трясет замершего юношу, вглядывается в безупречно очерченное лицо, тронутое усталостью, но тот лишь отводит взгляд. Руки все сильнее сжимают плечи, завтра наверняка будут синяки. Сын Хо молчит. Рот его приоткрыт, губы такие соблазнительные, такие желанные, так давно Чан Ук не прикасался к ним, не ощущал терпкий, пряный вкус. Вкус головокружения. Так давно, так сладко, так больно сейчас. Целых четыре дня. — Я люблю тебя, — шепчет Чан Ук, прижимаясь лбом к парню, — я так люблю тебя, что готов на все, лишь бы ты больше не произносил этих слов. Ты понимаешь? Ты вообще понимаешь? Что ты делаешь со мной, а? Он подходит вплотную, покрывает лицо Сын Хо поцелуями, нежными и просящими. Ладонями топит лед, пробираясь под одежду. Ю стоит неподвижно, опустив наконец руки, как безжизненный манекен, только нервно сжимает губы и дышит медленно, с нажимом. Он позволяет Чан Уку практически снять с себя футболку, но как только тот пытается повернуть их к кровати, взрывается и отталкивает актера от себя. — Хватит, Чанни, хватит! Все закончилось. Не нужно было тратить время и приезжать. Не нужно было, понимаешь? Неужели ты думаешь, что я не в состоянии справиться с очередной рекламной уткой и позвонить сам? Ответить на звонок? Ты не подумал об этом? О том, что если меня нет, значит я не хочу, просто не хочу тебя видеть? Мы взрослые люди, хватит, все зашло слишком далеко и кто-то должен все прекратить. Сын Хо отрывисто вздыхает. — У нас нет будущего, Чанни и… и я устал, ясно? Устал от твоей любви, от твоих преданных, все понимающих глаз. Я устал делать вид, что все хорошо! Я хочу освободиться. Хочу идти дальше. Сейчас самое время. Отброшенный назад, сбитый с толку Чан Ук смотрит ошеломленно. Он еще не совсем понимает смысла произносимых слов, но боль длинной, раскалённой спицей медленно прошивает его сознание. Ему чудится, что он ослышался, не так понял, оглох? Происходящее просто не может быть правдой, что опрокинутым небом ложится ему на плечи. Сквозь растерянность, каменной маской проступает гримаса нарастающей злости. — И давно ты устал? Давно решил все за нас? Долго искал повод отшвырнуть меня, как ненужную тряпку? Преданную собачонку. Как давно ты носишь в своем маленьком, нежном сердце этот чудный план?! Чан Ук пытается совладать с собой, но выходит плохо. Поднявшись мгновенно, ярость теперь колотит его мелкой дрожью, сбивает дыхание. Он вытягивается, смотрит насмешливо и зло. — А знаешь…знаешь я всегда чувствовал, что ты меня бросишь. Ты же как кукла. Холодная, расчетливая кукла. Эгоистичный мальчишка, потакающий собственной страсти и потерявший интерес, когда запахло жаренным. Снежный принц, с куском льда вместо сердца! Черт. Черт! Черт! Чан Ук яростным ударом сметает с тумбочки лампу, телефон, с размаху бьет по стене, так, что с полки у дверей валятся книги. Подлетает к Сын Хо, но тот лишь закрывает глаза. — Ты! — задыхается Чан Ук, — ты!.. Аааааа! Он кричит, сгибаясь пополам, смертельно раненный, фонтанирующей болью. Сын Хо, бледный, снова смотрит, как отчаяние скручивает Чан Ука, и судорожно схватившись за край подоконника, шепчет: — Прости. — Прости?! — Чан Ук замахивается, — прости?! — хватает Сын Хо за ворот, разрывая ткань и… отступает назад. Шаг. Второй. Третий. Глаза его, влажные от слез, обреченно смотрят на парня, а рот перекашивает болезненная ухмылка: — Ты прав. Прав. Я тряпка. Ты…ты такой… Я даже ударить тебя не могу. Он опускает голову и быстро выходит из комнаты, сталкивается в коридоре со спешащим наверх Майклом и, бросив на него, взгляд полный ненависти, спускается по лестнице. Хлопает входная дверь. «Я хороший актер» — думает Сын Хо, медленно оборачиваясь к окну и смотрит, как Чан Ук пересекает улицу. Он впивается в подоконник двумя руками и неотрывно следит за стремительно движущейся фигурой. Пористая, словно вата, реальность сжимается вокруг и где-то вдалеке слышится голос Майкла. Сын Хо не отводит взгляд от окна. Вот Чан Ук пытается открыть дверь, вот делает несколько шагов к гостинице, возвращается, шарит по телу в поисках сигарет, вот достает их, но забывает зачем, снова дергает дверь машины, в отчаянии сползает на корточки, упирается о стекло головой. Плачет. Он, кажется, плачет. Сын Хо думает, что сейчас, может быть, Чанни будет немножечко легче. Ведь слезы…ведь так бывает…становится легче. Он трогает пальцами разорванный ворот, едва касаясь. «Я хороший актер» — думает Сын Хо и умирает, секунда за секундой. Сильные руки отворачивают его от окна, лицо Майкла маячит в белесой дымке и тот, похоже, что-то говорит ему. Ударил? Что? Нет. Не ударил. «Лучше бы ударил, честное слово» — думает Сын Хо и, решает, что пора бы сделать вдох, но тьма обнимает его. Он открывает глаза от резкого запаха, морщится, пытается встать, голова кружится…но нужно подняться. — Майки, пусти, Майки, — шепчет Сын Хо, судорожно вздыхая. Майкл уверенно удерживает его на кровати. — Лежи, лежи, тихонько, — вглядывается он в белое, как снег, лицо, — может врача? Как ты? Что он сделал, этот мерзавец? Он так кричал. Ударил тебя? Сын Хо слабо качает головой. Сглатывает. Комната качается и плывет. — Он там? — спрашивает Пола, стоящего у окна. Тот кивает. Сын Хо делает усилие, чуть приподнимается, смотрит на обеспокоенных ребят. — Майкл, — говорит он, — Майки, пожалуйста…возьми мотоцикл…проводи его, куда он…куда он соберется ехать. Если…послушай, если он будет гнать, вызови полицию, пусть его остановят. Пусть заберут. — Да пускай едет куда хочет, мне дела нет, я тебя не оставлю, — возражает Майкл, но ладонь Сын Хо ложится на его руку. — Я буду в порядке. Майки, я прошу тебя. Пол останется. Майкл глядит в умоляющие глаза, матерится, но выходит из комнаты. Через минуту Пол сообщает, что и машина и мотоцикл отъехали. Сын Хо почти не слышит его. Мысли потихоньку обретают ясность, тревога за Чан Ука усиливается, в груди, у сердца, растет пропасть холодной пустоты в которую он неприменно будет падать, а пока… — Ты не сделаешь мне чаю? — просит он и твёрже приподнимается на подушке. Сил хватает только на это простое движение. Пол спускается вниз, обещает вернуться через минуту. «Минуты вполне достаточно» думает Сын Хо и тянется к телефону, брошенному рядом. Делает глубокий вдох, набирает номер, изо всех сил пытается говорить спокойно. — Это я. Я все сделал. Надеюсь и вы сдержите свое слово, господин Гван Дэк.

***

Майкл возвращается ближе к вечеру, раздраженный и усталый. Проклиная собственную уступчивость, он гонялся за Чан Уком, который, с упертой бессмысленностью, нарезал круги по Сеулу, петляя переулками и пару раз чуть не стал виновником аварии. Актер даже выехал за пределы города, и Майкл, остановившись в доброй сотне метров, наблюдал, как Чан Ук, выйдя из машины кричал, рыдал, пинал автомобиль и возносил проклятья небу. Парень всерьез опасался, что за «этим безумцем» прибудет дорожная полиция, но вскоре эмоциональный взрыв поутих и актер снова поехал в город, где Майкл его и оставил у входа в арт-агентство. В комнате тихо. Пол задернул тонкие шторы и все пространство заполнил рассеянный полумрак. Сын Хо спит, расположившись на кровати в спокойной, расслабленной позе, словно и не было пережитого стресса. Одна рука лежит на груди, а другая слегка свисает с кровати. Лицо юноши разгладилось, дыхание выровнялось, хоть и остается поверхностным и изредка прерывается судорожным вздохом. Пол, примостившийся в кресле, увидев вошедшего, вскакивает. — Как он? — шепчет Майкл. — Все нормально, видишь, спит. Выпил чаю, я пошел перекусить принести, вернулся, а он вот… Пойдем, все обошлось, — Пол нежно обхватывает любовника руками, но тот неотрывно смотрит на спящего. — Приготовь и мне что-нибудь, по быстрому, жрать хочу, устал страшно, — бормочет Майкл, выпутываясь из объятий, — я сейчас спущусь. Пол вздыхает, бросает взгляд на кровать, опустив руки, выходит из комнаты, аккуратно прикрывая дверь. Становится еще темнее. Майкл подходит к Сын Хо, опускается на колени у кровати. Он любуется безмятежной красотой, соблазнительными изгибами тела, которые не скроешь никакой одеждой. Сын Хо так и заснул, в разорванной футболке и Майкл глядя, как дрожит сердечная жилка на шее парня чувствует, как желание, удушливой волной поднимается в нем. Парень облизывает губы, тянет ладонь вперед, на мгновение касается скулы спящего подушечкой пальцев, словно боится обжечься, а другой рукой, ныряет вниз, захватывает собственный, ставший колом член. Он бесится, что эта невообразимая, дьявольски чувственная красота действует на него, как на прыщавого подростка, но продолжает нетерпеливо водить по стволу рукой, не сводя с Сын Хо глаз. Наваждение сводит Майкла с ума. Губы, скулы, шея, пальцы, руки… Едва льющийся свет очерчивает линию груди, скользит по животу, бедрам… Взгляд Майкла замирает на тонкой полоске тела, что открывается меж краем футболки и джинсами. Майкл еле слышно стонет, «мать его», прикусывает губу, выдергивает руку из собственных штанов и буквально вылетает из комнаты. Он знает, что страсть, живущая в нем с первого дня их встречи, неутоленной жаждой разъедает его нутро и если так пойдет, однажды он просто не сможет с собой совладать. Внизу, в импровизированном баре колдует над закусками Пол. Он поднимает глаза и сразу все понимает. Майкла разрывает от накатившего желания, бьющего через край, яростного. Он подходит к любовнику, властно целует в полуоткрытые губы и тянет за плечи вниз. Пол опускается на пол, берет член в рот и Майкл рычит от возбуждения, толкается грубо, нетерпеливо, хватает Пола за волосы и руководит, контролирует процесс, «Да, вот так, да», смотрит жадно, как член входит на всю глубину во влажное, мягкое горло. Хочет поскорее сбросить с себя эту патоку зависимости, забыться в телесном удовольствие, что бы не думать о человеке, что спит наверху. «Да, давай, давай, вот так, хорошо, еще…» Хаотичные толчки сменяются мгновениями глубокого проникновения, так, что у Пола выступают слезы и слюна тонкой нитью течет по подбородку. Он сосет вдохновенно, вкладывая в процесс всю возможную любовь, всю страсть, все отчаяние. Майкл запрокидывает голову, закусывает губу, толкается глубже, еще и дальше, изливается бурно и продолжительно. Отдышавшись, глядит вниз, с благодарностью, гладит Пола по щеке, поднимает к себе для поцелуя, но перед его мысленным взором встает совсем другое лицо.