Соло сердца между вздохами будней

2011 год POV Ю Сын Хо За два дня до вечеринки я подумал — если он не решится, я сам его поцелую! Потому что это становилось невыносимым. Желанно невыносимым. Нереально желанным. Я жадно прочитал сценарий и сразу проникся персонажем. Это был настоящий вызов, я был увлечен работой, активно тренировался, чтобы выполнять все экшн сцены и полностью погрузился в процесс. Уже через несколько дней Е Вун поглотил меня, а его одержимость Тон Су была очевидна с самого начала. Когда я отделил и осознал реальность собственного чувства к Чанни, было уже поздно. Я никогда не был по-настоящему влюблен и уж точно не думал, что это будет мужчина. И тут случилось все и сразу. Я был в шоке. Но упорно делал вид, что ничего не происходит. То есть когда звучала команда — «Мотор!» — я любил его. Настолько, насколько мог себе позволить мой персонаж. Настолько, чтобы продолжать работать, а мысли о разбитом сердце оставить на потом. Я впитывал каждый миг, находясь рядом, и держал его на расстоянии вне съемочной площадки. Я растерянно улыбался, смотрел украдкой и старался не думать, что буду делать после премьеры. Чанни был непредсказуем! Он то носился по площадке, словно сумасшедший, то становился серьезным и собранным, а нередко уходил в себя и никто не мог пробиться сквозь его подчеркнутую вежливость. Настоящий трудяга, открытый и искренний. Его неуемная энергия будоражила и возбуждала, расцветала во мне тысячей пузырьков которые лопаясь, рождали цунами мурашек, несущихся по всему телу. Как Е Вун, вросший в мою душу, любил Тон Су до одури, так и я обожал Чан Ука. Но тихо и незаметно для окружающих. А потом случилась авария. Когда разрешили посещения, и весь каст ввалился в мою палату, Чан Ука среди них не было. Я испытал такое чувство… Черт, не знаю. Мне захотелось плакать. Спрятаться под тонкое, больничное одеяло и никого не видеть. Я даже спросил (сгорая от смущения) у Сон И где он, но она только удивленно посмотрела на дверь и стала бормотать что-то невразумительное. Наверное, на меня было жалко смотреть, потому что она порывисто обняла меня и сказала, что я живой, это здорово и скоро все будет в порядке. Я ей не верил и чувствовал себя очень одиноким. Чанни пришел на следующий день, но я дулся, словно девчонка и был холоден, как гранитная глыба. Вернувшись на площадку, я был полон решимости активно работать, вести себя, как мужчина и вообще не надумывать лишнего. Чан Ук носился со мной, будто с фарфоровой статуэткой, но меня это жутко злило. Все казалось наигранным и ненастоящим и только сердце предательски ныло. Предприняв попытку развеяться, я сходил в кафе с давней подругой, наполнился воспоминаниями, быстренько и кривенько заштопал собственное сердце ностальгией. А на следующий день Чан Ук сбил меня с ног. Буквально. Он был расстроенным, даже злым. Бой вышел отменный, его даже переснимать не стали, но когда все закончилось, Чанни обнял меня крепко и нежно одновременно. Шептал «Прости…прости…», и меня разрывало от желания притянуть его губы к своим. Конечно, моя попытка «холодного безразличия» провалилась. Он уехал на промоушен, а я остался скучать и работать. Мы много времени проводили с господином Чхве. Я был рад поучиться чему-то новому и уже не так смущался от постоянных комплиментов в свой адрес. Когда Чанни вернулся, отношения между нами стали тесней и напряженнее. Из-за общих сцен мы почти все время проводили на площадке и перепады настроения стали заметнее. Он то светился от радости, то ходил чернее тучи. Я стал подозревать, что там, в поездке, с Син Хён Бин, что-то произошло. Ревновал, закрывался и тянулся к Чхве Мин Су. Назло. Я думал, думал, думал. Голова пухла. Сердце болело. Я запутался. Однажды, в перерыве на кофе, Ю Сон И вертела в руках стаканчик и вдруг заявила: — Ты ему нравишься. Вот так просто. Даже не называя имени. Я смутился, не стал уточнять, кого она имела ввиду, и спросил: — Хочешь сказать, он ценит мои актерские навыки? Сон И посмотрела на меня, внимательно, словно оценивая вес будущей реплики: — Хочу сказать, что ты, похоже, ему жизненно необходим. Только ты. А мы все ему мешаем и тихо бесим своим присутствием. И добавила, изучая содержимое стаканчика: — Знаешь…не мое это дело…но он замечательный человек. Дай ему шанс. По-поводу финала Чанни спорил с режиссёром до хрипоты. Я впервые в своей актерской работе такое видел. Сценарий взлетал, как стая белокрылых птиц, хлопали двери, слышались угрозы и шантаж. Во время общих встреч, я был готов поддерживать его (хотя сам считал конец оправданным и логичным), но он смотрел загнанным волком и я понимал — это была только его битва. Его и Пэк То Су. Чан Ук буквально отвоевывал жизнь Е Вуна и мое сердце в придачу. С первым у него, впрочем, не вышло, а второе и так принадлежало ему без остатка. Последние дни перед премьерой Чанни заполнял все мое пространство, время и мысли. Знаете, стоит больших усилий не улыбаться счастливым идиотом, когда он, нарушая все границы, касался моего плеча, проводил рукой по спине, смеялся, рассказывая очередную байку со съёмок… и смотрел. Ошарашенно и влюбленно. У меня даже колени дрожали, так я хотел обнять его в ответ. Я вообще его хотел, как выяснилось. Боялся поднять в глаза, облизывал губы, буквально кожей чувствовал исходящий от Чанни жар. И голова моя кружилась от его рук и голоса. Его «телесная жажда» сбивала с толку, вынуждая остужать пыл обоих прохладной вежливостью. Ведь кто-то из нас двоих должен был оставаться в здравом рассудке. Хотя бы на людях. На фан-встрече перед показом все были на нервах. Когда объявили главных персонажей, Чанни схватил меня за руку, смущенный, но решительный, потащил на сцену, под прицелы камер, где мы стояли спина к спине, как бывало на съемках, а я чувствовал, что адреналин пульсирует в его теле. Не потому, что волна фанатов ревет и рукоплещет, не потому, что вспышки фотокамер слепят глаза, и не потому, что наконец можно сбросить тревоги и радости персонажа и стать самим собой. А потому что, пальцы наши переплетаются и он сжимает мою ладонь все сильнее. А на прощальной вечеринке Чанни решил «удивить» меня и напиться. Я то и дело видел его с бокалом в руке и только надеялся, что это один и тот же, а не третий или пятый. Я был растерян, решительность быстро улетучилась, а Мин Су вознамерился напоследок выведать все мои планы на будущее. Зажатый в его цепких «дружеских» объятьях, я лишь следил, как Чанни нарезает вокруг нас круги, будто голодная акула или начинает тискать девушек из стаффа, наиграно хохоча. Мне, признаться, не нравилось ни одно ни другое. Сон И перехватила меня у стола, сунула в рот канапе и зашептала на ухо: — Если ты пустишь ситуацию на самотек и не отлипнешь от господина Чхве, в конце банкета будет драка. Я обреченно вздохнул. Веселиться не хотелось и я выскользнул на террасу, прилегающую к банкетному залу, чтобы побыть в одиночестве. Передо мной раскинулся ночной город, я вдыхал сумрак, наполненный обещанием скорого дождя, и думал, как много случилось в моей жизни за несколько месяцев. Несмотря на волнения сердца и полную неопределенность, внезапно почувствовал себя абсолютно счастливым. Я был влюблен и весь мир любил вместе со мной. Я вырос, благодаря чувствам, я был переполнен ими. Я понял, что Чанни достаточно просто БЫТЬ, существовать рядом, чтобы любовь текла сквозь мое сердце. Я определенно был благодарен Чан Уку. Его присутствие я скорее ощутил, чем увидел. Повернул голову, залип на губах: чуть приоткрытых, манящих, буквально бархатных в свете ночных фонарей. Чанни, стоял рядом, смотрел на огни и молчал. — Хен, …- начал я, а он одним движением привлек меня к себе и уткнулся в плечо. Я замер на вдохе, осторожно обнял его и сделал шаг к стене, увлекая Чан Ука за собой. Не хватало еще, чтобы нас кто-нибудь увидел. Следующие несколько шагов он сделал сам, обеими руками оторвав меня от земли, и легонько припечатав в ближайшую декоративную опору. Поднял голову. Взгляд затуманенный, сумасшедший, темный от желания… — Разрешаю тебе избить меня…потом, — хриплый голос начисто снес все преграды и руки мои зарылись в жесткие, темные волосы, перебирая и лаская. Поцелуй родился вместе со стоном. Губы Чанни жадно сминали мои, а звук бежал по венам, обжигая, волной поднимая желание. Первый натиск был такой сильный, словно все накопленное ожидание, тревога, нерешительность собрались в исполинскую волну и стерли на своем пути последние доводы рассудка. Он оторвался от моих губ, через бесконечно долгие счастливые секунды, рвано вздохнул, а я, влекомый жаждой, потянулся за ним, прикусил его вмиг распухшую нижнюю губу, и снова погрузился в поцелуй, как в омут. Руки Чанни метались по моему телу, лихорадочно теребили пуговицы на рубашке, которые мелкими бусинами выпрыгивали из петель. Когда его пальцы коснулись обнаженного тела, я тихонько вскрикнул, на миг отстранившись, и мягкая ладонь легла на мои губы. — Тише…- шептал он, покрывая цепочкой легких поцелуев шею, ключицу, грудь, и только его крепкие руки не давали мне упасть от головокружения. — Чанни … Чанни, — воздуха не хватало катастрофически, — подожди, мы должны остановиться… Чанни…увидят. Удивительно, но именно услышанное прозвище отрезвило его. Вжав меня в стену, он поднял голову, лихорадочно улыбаясь: — Чанни? И давно ты зовешь меня Чанни? Давно ты мучаешь меня, влюбленного придурка? — Столько же, сколько мучаюсь сам, — парировал я, пытаясь застегнуть рубашку дрожащими руками, но он не позволил, снова накрывая мои губы. Поцелуй вышел тягучий, сладкий как нектар, я упивался им, а рука Чан Ука, скользя по моей груди то и дело захватывала соски, заставляя выгибаться, прижимаясь все сильней. Скрывать собственное возбуждение было уже невозможно, да и его член терся об мои брюки весьма настойчиво. Я скользнул руками Чан Уку под футболку, но он резко отстранился. — Я не смогу остановиться, если ты… — он снова поцеловал меня, едва касаясь, — не думаю, что ты захочешь… что бы мы…прямо здесь. Он стал пунцовым от смущения, а я подумал, что счастливее быть уже, наверное, невозможно. Обнял его, прикусывая мочку уха: — У нас еще будет время.