Соло сердца между вздохами будней

20 августа 2016 года. город Нанкин — Ты знал, что в 37-м году в Нанкине творились такие зверства, что волосы дыбом? Я тут полистал в самолете Wiki, это просто ужас, — ЧиГу спешит за Чан Уком к громаде аэропорта и озабоченно трет переносицу. Чанни кивает. Да, он читал об этом. Обычные солдаты в одночасье превратились в настоящих зверей и объяснить это явление историки не могут уже долгие годы. Ук вглядывается в зал ожидания, пытаясь оценить масштабы встречающих фанатов и чуть нервно улыбается в камеры. Он почти не спал прошлой ночью и теперь бережет силы для выступления, хотя чувствует, как усталость последних дней все упорнее подтачивает его. Сосредоточившись на работе он стал легче переносить черную тоску, гасить волны отчаяния в самом зародыше: сигаретой, глотком виски или ездой на мотоцикле по безлюдным улицам Сеула. Робкие ростки принятия и смиренности не давали роста, а ярость хоть и не поднималась больше удушливым вихрем, затаилась где-то в глубине сердца. ЧиГу предлагал уехать, сменить обстановку перед началом сьёмок, но Ук не хотел покидать город. Мегаполис неожиданно стал его спасением: сьёмки, интервью, встречи с друзьями, запись песен и непрерывное движение из одной точки города в другую помогало Чанни пребывать в потоке, сосредоточить на насущном, подмечать детали, смотреть по сторонам и реагировать, ежесекундно и беспрерывно на изменения окружающего мира. Он понимал, что стоит уехать в тихое место и отчаяние сожрет его, а мысли о СынХо сведут с ума. ЧанУк чувствовал себя человеком с неизлечимой болезнью, которая не оставляет шансов и можно только попытаться жить с ней, пока есть время и, по возможности, не доставлять хлопот окружающим. Его странное поведение и так вызывало множество вопросов и Ук по мере сил хотел вернуться в рамки «нормального парня». К счастью невысказанное недоумение в глазах окружающих становилось все слабее (или он стал просто его игнорировать) и Ук успешно справлялся с ролью человека, у которого хорошо. «Я в порядке, донсен» — это фраза, мантрой звучала из уст Чанни почти ежедневно и даже ЧиГу немного расслабился. Пока автомобиль добирается до гостиницы, Уку ныряет в сон. Ему снится заснеженная, безлюдная дорога, уходящая в даль. Тишина ватным покровом опускается на мир, а Чанни стоит посреди пути и смотрит, как снежинки тают, касаясь горячей ладони. Это хорошее место: спокойное и безмятежное. «Без мысленное». Ук с радостью остался бы здесь, но аккуратное торможение возвращает его в реальность. Холл отеля, закованный в светло-зеленый гранит, кажется холодным и не дружелюбным. На стойке регистрации возникает заминка и ожидая, пока ЧиГу оформит документы, Ук равнодушно разглядывает цветочную композицию у входа. Сквозь стекло Чанни наблюдает, как стайка девушек — студенток пересекает площадь перед отелем, весело переговариваясь. Стройные тела, летящие волосы, заразительный смех: все это раньше живо волновало Ука, зачаровывало и грело. Теперь же он глядит на девушек со безразличием и какой-то грустью. Выясняется, что агентство перепутало номера и теперь, с небольшой доплатой на месте их разместят с шиком, в номере суперлюкс. Ук морщится, но покорно идет за менеджером. Он не любит вычурную, показушною роскошь, хотя китайские отели, придерживаясь традиций в интерьере, последние годы делают ставку на лаконичность и европейский стиль. В номере он первым делом выходит на балкон, любуясь городом. Чи Гу суетится, руководит персоналом и с кем-то постоянно спорит по телефону, перемежая корейскую речь китайскими ругательствами. — Что случилось? — не выдерживает Ук, — я успею вздремнуть или мы сразу поедем на место? Я хотел бы посмотреть сцену. Чи Гу останавливается посреди номера, оглядывается, будто решая, стоит ли вываливать на подопечного лишнюю информацию: — Хорошая новость — у концертного зала толпы народу, и, если ты не против, мы могли бы устроить кратенькую автограф — сессию. Плохая новость у организаторов проблемы со звуком и, судя по непереводимым словам режиссера, и с изображением. Какой-то злой рок, ей Богу. — Вся моя жизнь последние недели сплошной злой рок! — вырывается у Чанни прежде, чем он осознает, что шутить таким образом в присутствии слишком заботливого друга не стоит. Чу Гу тут же настораживается, молчит, но вопрос просто фонтанирует из него, заполняя весь «ментальный эфир» — Нет, — отвечает Ук и чувствует, как тело тут же каменеет в области сердца, а губы слегка сжимаются, — ничего не произошло, я ничего не скрываю и глупостей не совершу. Я просто устал, извини. Фотографы, в поисках удачного кадра, буквально бросаются под ноги и менеджер, во главе охраны расталкивают особенно рьяных, чтобы помочь Уку пройти в здание. После дневного отдыха тот чувствует себя лучше и приветливо улыбается, хотя и скрывает взгляд за черными очками. Привычные действия даются Чанни без труда, настраивают на работу и избавляют от мыслей. То ли дело на сцене, когда он останется один на один с музыкой и чувствами, неспособный отказаться от того, что льется из сердца. В каком-то смысле он даже надеется, что выражение эмоций поможет ему справиться с собственным зажимом, выплеснет страдание и ему станет по-настоящему легче. Концерт — каждый раз словно исповедь, а она, как известно, приносит облегчение. Комната для подготовки к выступлению светлая и просторная. До Ука доносится шум последних приготовлений и нервные указания ЧиГу. Отданный умелым рукам гримерши, Чанни тихонько напевает и подмигивает зеркалу. До начала, ему не терпится зайти в социальные сети, а это верный признак возвращения к жизни. Ук подхватывает телефон и скользит пальцем по дисплею. В этот момент кисточка для пудры мягким ударом приземляется ему на нос, Ук дергает головой и чихает. Молодая девушка гример в смущении склонятся для извинений, но он только машет рукой. Смотрит на экран и понимает, что перст судьбы, в виде его собственного большого пальца ткнул в номер, навсегда закрепленный на рабочем столе смартфона. И теперь неизбежный сигнал летит через границу, высвечиваясь на экране отчаянно официальными — Ю СынХо. Не готовый к такому повороту Ук замирает, уставившись на телефон. Просвечивая аппарат взглядом словно ренген он не знает, чего хочет — услышать равнодушно холодный голос СынХо или остаться в иллюзорной тишине, успокаивая себя предположением, что Ю просто не слышит звонка. Он раздраженно оборачивается на стафф, удостоив невольную виновницу злым взглядом, и девочка выбегает из комнаты почти в слезах. Длинные гудки режут время тонкими полосами и, наконец, сменяются неизменно доброжелательным — «Абонент не может ответить на ваш звонок. Оставьте сообщение после сигнала» Чанни поднимает руку, слышит сигнал записи и… молчит. Внутри него гулкая пустота, не единого слова, объяснения или вопроса. Ничего. Ему чудится, что СынХо стоит рядом и в безмолвии Ука содержится все, что он хотел бы сказать. Молчание бесценно, словно объятие, которое невозможно, но так желанно. Через несколько секунд, очнувшись, Ук дает отбой, бросает телефон на стойку и обмякает в кресле. Он смотрит на себя в большое, подсвеченное лампами зеркало и прикусывает губу, чтобы не расплакаться. Ему вдруг становится невыносимо жалко себя, всех ушедших дней совершенного счастья, безмятежности и постоянного ощущения тепла в сердце. «Это так несправедливо, — думает он, — так нечестно. Это же мое, МОЕ, сердце! За что?» Он чувствует себя преданным, брошенным, одиноким и неспособным больше изображать человека, преодолевающего душевную боль со смирением и достоинством. Яркие эмоции последней встречи встают перед глазами и, в безмолвном крике, Чан Ук сжимает подлокотники кресла, в ожидании когда навалившееся отчаяние отступит. Через пару минут он трет лицо руками, наплевав на грим, сжимает щеки, загоняет слабость внутрь и судорожно вздыхает. В комнату заходит менеджер, по испуганному лицу которого ясно, что стафф описала ему ситуацию в самых «радужных» красках. Боль вьется ядовитыми парами, жжет изнутри, но Чанни улыбается, врет на ходу про навязчивых, в конец обнаглевших журналистов и, выскочив в коридор, возвращает шмыгающую носом гримершу, заботливо обнимая ее за плечи. На то чтобы поддерживать правдоподобную радость у Чан Ука откровенно нет душевных сил. Впрочем, выйдя на сцену, он поет, играет, шутит и «зажигает» так, что зал визжит от восторга. Оправдав опасения Чи Гу, звук дает сбои, а софиты горят так ярко, что Ук буквально слепнет, хотя и продолжает петь одну композицию за другой, перемежая их словами благодарности всем пришедшим в этот вечер. Пытаясь спасти положение, менеджер меняет сценарий по ходу выступления, давая возможность актеру отдохнуть и переодеться и только к финалу, оставшись в одной футболке, актер чувствует себя легче. В середине концерта он тянет вопросы поклонниц из прозрачного барабана, старается казаться искренним, делает несколько селфи, держа телефон так, будто это ядовитая змея, сменяет одну дежурную улыбку другой и почему-то ждет ответного «молчаливого» звонка. Несколько «спонтанных» конкурсов немного отвлекают его внимание, но возвращаясь в перерывах к менеджеру, он замечает его все более обеспокоенный взгляд. Незаметно для окружающих, выступление выходит рваным и немного нервным, создавая вокруг Ука суетливую круговерть. Лишь в самом финале Чанни дает себе маленький шанс расстаться с болью и она льется из его груди вместе с песней, заставляя сотни фанаток плакать. «Ты — источник моих надежд, ты — причина их крушения»  — поет он, «умирая от любви» с каждой нотой. Два часа пролетает в одно мгновение. Расставшись с публикой, Ук буквально вваливается в закулисье и тяжело опускается на стул, ощущая себя полностью опустошенным. Он жадно пьет воду и выглядит таким бледным, что менеджер отказывается от автограф-сессии и тащит его в машину. Сквозь вату усталости он слышит, как ЧиГу отчитывается директору и аккуратно намекает, что следует сделать перерыв в съемках да и с концертной деятельностью лучше повременить. В темноте салона Ук приваливается к плечу друга и тихо шепчет, — «я в порядке»…