Соло сердца между вздохами будней

октябрь 2016 Черно-белые снимки величественной и притягательной Фудзи сменяют друг друга на мониторе Apple с меланхоличным равнодушием. Майкл, вливая в себя пятую чашку кофе, наблюдает за галерей фотографий, но думает о своём. Две ночи без сна, результат неуемных, шумных гостей, только час назад покинувших «Путеводную звезду», и отсутствия Пола, нырнувшего с головой в новый дизайн-проект на другом конце Корейского полуострова, вымотали Майкла и теперь он, не способный погрузиться в спасительную дремоту, блуждает в облаке туманных мыслей и чувств, так похожем на дымные пейзажи норвежских фьордов. В ладони мается бесполезный карандаш, заточенный так безупречно, что мог бы стать орудием убийства, но пасующий перед белоснежным листом, не способный на мимолетный росчерк без воли человека. Мягкое золото от лампы над стойкой регистрации смешивается с прозрачным утренним светом от бокового окна у лестницы, ведущей наверх, в уютные авторские номера, каждый из которых они с Полом оформили в разных стилях. Винтаж и авангард, готика и скандинавский колорит — любая из комнат была выполнена с любопытством первооткрывателя и регулярно пополнялась новыми псевдоантикварными безделушками. То и дело поглаживая теплый бок кружки, Майкл вспоминает какой замысловатый путь ему пришлось пройти, чтобы оказаться здесь и сейчас. Воспоминания, даже ранние, наивные и сладкие отдают теперь горечью разочарования и упущенных, а, точнее сказать, мнимых возможностей и Майкл ощущает себя растерянным и уставшим. Ему тридцать два, он кажется свободным от предрассудков и внешне благополучным, но холодное чувство одиночества окутывает его сердце словно болотная тина. Он родился в суровом северном климате, в день за полнолунием, в такой проклятущий ветер, что Хансен старший думал, как бы машина, в которой он вез жену в роддом, не взлетела на воздух словно гусиное перо. Крик мальчика раздался через долгих четыре часа и ветер стих, принимая в мир новорожденного. Оповестив измученную мать о своём появлении, богатырь весом в четыре с лишним кило спокойно уснул: безмятежный и целостный, как громада Йотунхеймен и первые секунды жизни определили его природу — крепкий, как камень, Майкл был доверху наполнен свободой, и она распирала его изнутри, делая непримиримым к всякого рода ограничениям и рамкам. С ранних лет Майк был влюблен в Японию. Ее хрупкость и мужество, ее свободолюбие и самобытность приводили мальчика в восторг. Сыграл ли тут роль знаменитый Расёмен или история Сэнсенгуми, рассказанная отцом, но подростком Майкл бредил страной восходящего солнца, упорно вгрызаясь в иероглифы и читая о Японии все, что удавалось найти. В двадцать два, скопив денег и сломив (а лучше сказать разломав) опасения родителей, он улетел на встречу своей мечте. Броская среди азиатов внешность не смущала молодого норвежца, который собирался остаться здесь до конца жизни, впитывая самурайский дух всем своим большим сердцем. Чудом устроившись в один из храмов, где поклонение Будде совмещалось со школой «Яйджицу» проповедующей концентрацию разума и технику быстрой атаки, Майкл, владея в равно степени английским и японским, стал связующим звеном между коренными жителями и туристами. Но соученики не сработались с вспыльчивым, вольно трактующим правила, норвежским воином и, покинув священное место, Майкл был вынужден устроиться личным тренером в сообщество к помешанным на спорте пожилым японцам, которые воспринимали его скорее как экзотическое дополнение к занятиям, чем как личность. День за днем разочарование отравляло сознание парня, превращая страну утонченности и грез в неприглядную, недовольную, чопорную старуху. Редкими свободными вечерами, мучительно переживая, Майкл искал уединения в многочисленных храмовых комплексах, но и там, повсеместно натыкался на толпы туристов, которые принимали его за своего, ставили на свою «сторону баррикад». Очень скоро парень понял, что Япония всегда будет холодить его равнодушием мачехи и не станет родиной, о которой он мечтал. Определив для себя день отъезда Майкл совсем пал духом и друзья предложили погрустневшему викингу прокатиться в Южную Корею, в Кёнджу, на исторический фестиваль реконструкцию, посвященную великим битвам древнего Чосона. «Только на один уикенд, — говорили они Майклу, — развеешься и наберешься впечатлений. Битвы и восточный колорит — все, как ты любишь» Поддавшись на уговоры, парень собрал рюкзак и вылетел в Корею, а на третий день фестиваля понял, что пропал. Страна оказалась фантастической. Люди здесь не кичились традицией, но неизменно соблюдали ее, были приветливы и открыты, смущались при знакомстве и выражали искреннее участие. Южная Корея показалась Майклу глотком родниковой воды, после искусственного блеска Японии и вскоре он уже паковал чемодан для переезда. И не ошибся. Корея раскрыла парню свои дружелюбные объятья. Через несколько лет, благодаря удаче, связям и друзьям, молодой человек обзавелся небольшим, но уютным отелем. Бывший владелец, «ученик» Майкла по фитнесу, престарелый, но весьма бодрый Юто-сан продал помещение норвежцу за символическую цену, в благодарность за помощь в восстановлении после тяжелой болезни и укатил в долгий тур по Европе. Так Япония сделала Майклу прощальный подарок, окончательно сдружив с Корейским полуостровом. По прошествии времени внезапная страсть парня к стране только выросла. Переоборудовав отель в оригинальный хостел для путешественников — чудаков, Майкл вышел в финансовый плюс, достаточный, чтобы вести вольную, холостяцкую жизнь. Он исколесил всю страну и из каждой поездки привозил традиционные сувениры, рецепты национальной кухни или увлечение новой забавой. Бесшабашность влекла его к экстремальным развлечениям и вскоре рядом с автомобилем в крохотном дворике отеля появился новенький байк. Собственную «иную» сексуальность Майк осознал еще на родине и окончательно принял себя в Японии, не сводя глаз с высоких скул и узких бедер молодых японцев. Но довольно изобретательные в постели, в быту его любовники были апатичны и подвержены огромному количеству ритуалов. В Корее любовные дела пошли на лад, но, к удивлению самого Майкла, душевное тепло в нем смог пробудить очаровательный венгр — Пол, в то время еще турист, друг общих знакомых. Все завертелось очень быстро и вот они уже жили вместе, горячо и беззаботно, пока в жизнь Майкла золотой стрелой не вошел Ю СынХо. Пять лет отделяют Майкла от того дня, когда, расхаживая повреждённое колено по больничному коридору, в приоткрытую дверь палаты он увидел мальчика — хрупкого и одинокого, словно эдельвейс на неприступной вершине. Если верить в любовь с первого взгляда, то это была именно она: беспощадная и неминуемая она расплавила парня будто магма. Выяснив у дежурной сестры все что можно про незнакомца, Майкл уже на следующий день приковылял в соседнюю комнату с коробкой Хато* и, с тех пор, проводил подле СынХо все свободное время, радуясь робким улыбкам Ю словно ребенок. Когда в палату к актеру набивались посетители Майкл с досадой сидел в коридоре, понимая, что скоро все кончится, что они с Ю птицы разного полета и встретились по воле случая. Так и вышло. Однажды утром палата оказалась пуста, а уже через неделю молодой норвежец готов был взвыть от тоски. Выздоровев, он с жадностью начал собирать всю информацию о СынХо: ловил новости в прессе, смотрел фильмы, фотографии. Майкл делился своим фанатским безумием неохотно, понимая что интерес к актеру имеет под собой более глубокие корни. Они встретились через пару лет, случайно, в парке. Вцепившись в выпавший шанс словно клещ, Майкл привел СынХо в хостел, познакомил с Полом, стал появляться в местах сьёмок и звонить, приглашая Ю выпить кофе. Вскоре он стал ему другом, непохожим на других чудаком европейцем. Через полгода Майкл сделал ошеломляющее открытие — вожделенное сердце СынХо принадлежало Чан Уку. Это нанесло измученному парня острую, неожиданную рану, но мало что изменило в его чувствах. Любовь, не имея выхода, подтачивала северного великана изнутри, добавляла толику яда в отношения с Полом, порой внося в секс грубоватое доминирование. Золотокурый венгр не сразу понял причину перемен партнера, но и когда догадался, предпочитал не выносить темную сторону отношений для разговора по душам. СынХо появлялся в Путеводной звезде редко и это успокаивало Пола, внушало надежду, что все образуется. После разрыва с Уком, Ю и вовсе исчез и Майкл безнадежно скучая, обрастал тоской, как могучий дуб мхом. На узком барном стуле немилосердно затекает спина и Майкл потягивается, разминая руками поясницу. Он закрывает глаза, решая, что устроит в хостеле «санитарный день» (благо что брони на сегодня нет) и пойдет спать, но тут входная дверь легко распахивается и в холл, смущенно здороваясь, входит СынХо. «Это невероятно» — думается Майклу. Не то чтобы приход Ю не был возможен в принципе, но вот так, без звонка, спустя почти трехмесячное молчание появится на пороге так непохоже на этого корейского парня, что причина визита должна быть исключительной. Такой вывод проносится в голове Майкла, пока он, улыбаясь, поднимается, идет навстречу гостю, отмечая, что СынХо выглядит немного уставшим и растерянным. Неожиданно для себя заменяет рукопожатие неловким объятием. «Привет» — говорит почти в самое ухо, и, пугаясь излишней интимности, отступает, уже более внимательно разглядывая актера: едва заметные круги на безупречной коже, растрепанная причёска и губы, слишком сжатые, словно борятся с желанием выдать сокровенное. — Пола нет? — спрашивает СынХо и произнесенные вслух слова будто обретают вес, оттенок и смысл от которого грозного викинга бросает в жар. Стараясь скрыть волнение он возвращается к стойке, нарочито аккуратно закрывает ноутбук и оборачивается. — А…нет, — неопределенно машет рукой вокруг, — собрал чертежи и уехал на побережье, на новый проект. Здорово, что ты заглянул. Кофе? СынХо кажется не замечает замешательства хозяина и растерянно обводит взглядом холл, на секунду задерживая взгляд на лестнице второго этажа. Он будто и не осознает до конца, что привело его сюда. Часы на стене показывают десять утра. — Ты со сьёмок? — спрашивает Майки. — Я? — СынХо проводит рукой по волосам и самообладание возвращается к нему, — нет, нет, пару дней отдыха, снимают без моего участия. Прости, если заставил волноваться, так неловко вышло при последней встрече. Мне жаль, — он коротко вздыхает и опускает голову, — я не надолго, можно? — Да брось, ты знаешь, что тебе всегда здесь рады, — Майкл похлопывает Ю по плечу и жестом приглашает в зону отдыха, в надежде, что напряжение, сковавшее его, спадёт, — так что, кофе? — Да, — благодарно улыбается СынХо, — было бы отлично. *Хато — настольная корейская игра.