Дети атома

      А по возвращению в Лэнгли их ждал сюрприз.       Да, подумал Эрик, оглядывая дымящиеся развалины, оставшиеся от отдела агента Блэка. Ксавьер был прав. Шмидт действительно мог бы уничтожить его с такой же лёгкостью, с какой сам Эрик гнул гвозди и отражал пули. Нельзя сказать, что всё здание превратилось в руины, но на месте центрального холла осталась ощерившаяся арматурой воронка. Всё вокруг было усыпано обломками, под ногами и шинами подъезжающих машин хрустела бетонная крошка и осколки стекла. Вокруг сновали сотрудники в своих чёрных костюмах и военные в форме. Эрик вздохнул с облегчением, увидев потерянно сидевших среди этого столпотворения юных мутантов. Правда, не всех – из пятерых на уцелевшей скамейке устроились трое.       – Где Анхель и Амандо?       – Анхель ушла с ними, – мрачно доложил Шон. – Алекс с Амандо пытались им помешать… И тогда Шоу Амандо убил.       – От него даже тела не осталось, – ещё мрачнее сказал Алекс. – Он просто рассыпался в прах. Даже похоронить нечего.       – Ясно, – вздохнул Эрик. Всё же набрать детишек было не лучшей идеей. – Хотите вернуться по домам?       – Нет, – отрезал Алекс. И Шон добавил:       – Он в тюрьму не вернётся.       Эрик посмотрел на Хэнка. Тот молча сидел, уперев локти в колени и сжимая переплетённые пальцы.       – А ты что скажешь?       – Они не одного только Дарвина убили, – Хэнк вздохнул. – Я тут всего год… Но многие погибшие вчера были хорошими людьми. Этих надо остановить. Иначе они убьют намного больше.       Эрик ещё раз обвёл взглядом свою поредевшую команду; за его спиной тихо стояла Мойра. Пожалуй, я ошибся, решил Леншерр. Эти мальчишки увидели смерть товарища – но не сломались, не испугались, а лишь преисполнились решимости. Вот так оно и бывает. Вот так из бывших беспечных детей и получаются солдаты.       – Что ж, мы можем заставить Шоу заплатить за то, что он сделал. Но для этого нам надо подготовиться. Всем нам.       Все согласно закивали.       – Нам нужно другое место, – сказал Хэнк. Он не возражал, просто напоминал о трудностях. – Здесь оставаться нельзя. По крайней мере, пока отдел не восстановят.       – Мойра?       – Не сомневаюсь, что место найдётся, – вздохнула агент Мактаггерт. – От вас, ребята, сейчас зависит будущее всего мира.       Остаток дня прошёл в хлопотах. Мутанты устраивались на новом месте, ещё более охраняемом, чем прежнее, хотя Эрик сильно сомневался в действенности охраны в случае повторного налёта. Хорошо ли, плохо ли, но им надо учиться защищать себя самим. И только к вечеру Леншерр выбрал минутку, чтоб поинтересоваться самочувствием их добычи.       – Он пришёл в себя, – сообщила Мойра. – Выражает полное раскаяние и готовность к сотрудничеству.       – Мне нужно его увидеть. Где он?       – Внизу. В камере для допросов.       Внизу у камеры обнаружились директор Маккоун и агент Страйкер. Поздоровавшись с ними, Эрик сквозь односторонне прозрачное стекло посмотрел на пленника. Тот прибывал в камере в полном одиночестве, и если его и тревожили страх или неуверенность в собственной участи, Чарльз Ксавьер хорошо это скрывал. Расслабленная поза, лёгкая улыбка – казалось, что он сидит не тюремной камере, а в своей гостиной, в кресле у камина.       – По закону мы должны передать его в руки правосудия, – задумчиво произнёс Маккоун.       – Закон – это для людей, – возразил Страйкер так, словно Эрик и не стоял рядом. – На мутантов он не распространяется. Они слишком опасны. В данной ситуации безопасность гораздо важнее соблюдения прав. Надвигается война.       – Да, – согласился Маккоун. – Но с кем?       Ксавьер за стеклом улыбнулся чуть шире – или это лишь показалось? Эрик мотнул головой, отгоняя неприятное чувство, что человек, вернее, мутант за стеклом, слышит каждое их словно. Хотя на деле наверняка всё обстояло ещё того лучше – он слышал каждую их мысль.       – Полагаю, он мог бы ответить на ваш вопрос, – Эрик кивнул на стекло. – Вы позволите мне с ним поговорить, директор? Наедине.       – Вы хотите побеседовать с ним сами? – удивился Маккоун. – Это может быть опасно.       – Жить вообще опасно, а с нашей с вами профессией – тем более.       – Вы рисковый человек, мистер Леншерр. Но… да, вы можете это сделать. Под вашу ответственность.       Эрик согласно кивнул.       Однако следующий день закрутил его ворохом очередных дел, и следующий за ним – тоже. Пришлось выбирать место для тренировок юных мутантов, детальнее знакомиться с их способностями, составлять график тренировок и отбиваться от попыток Маккоуна навязать им наблюдателей и инструкторов. В словах директора ЦРУ был свой резон – как-никак, всё происходило на его территории и под его патронажем, так что он имел право знать, что творится в подведомственной ему организации. Но Эрик слишком хорошо помнил опасение, звучавшее в словах Страйкера: «безопасность важнее соблюдения прав…» Чем бы не закончилась их операция, этим мальчикам лучше будет держаться подальше от тех, кто захочет если не уничтожить их, то использовать в своих интересах. Иным, не таким, как все, всегда сложно, а уж когда они обладают свойствами, делающими их заведомо сильнее рядового обывателя, страх и недоверие им гарантированы.       Он знал это по себе.       Проще всего было с Хэнком. Если не считать ног и мозгов, у парня была лишь одна выдающаяся черта – повышенная сила и скорость реакции. Всё это вполне успешно управлялось разумом, так что Хэнка требовалось учить не контролировать себя, а напротив, хоть немного ослабить контроль и выпустить сдерживаемую силу наружу. С Шоном всё тоже было более-менее нормально, хотя его способность не только бить голосом стёкла, но и гнуть металлические прутья, Эрика впечатлила. Но, по крайней мере, он сам решал, когда кричать, а когда замолчать. А вот Алекс представлял собой настоящую проблему, потому что, выпустив свою плазму, он терял контроль над происходящим, и все дальнейшие горения и разрушения шли без его участия.       Да и самому Эрику вовсе не мешало потренировать свои умения, а так же выяснить наконец свои пределы, чего он так до сих пор сделать не удосужился. Что поделаешь, способности мутанта до недавних пор были лишь маленьким приятным бонусом в его работе, но никак не основным инструментом борьбы и выживания.       В общем, к Ксавьеру Эрик выбрался только вечером третьего дня.       Камера, в которой поместили узника, была пустой и тёмной. Койка, стол с табуретом, раковина и унитаз в углу составляли всю её обстановку. На столе лежала стопка книг и шахматная доска с расставленными на ней фигурами. Когда Эрик перешагнул порог камеры, сидящий на койке Чарльз Ксавьер оторвался от созерцания клетчатой доски и бесстрастно посмотрел на него. Дверь за спиной Эрика лязгнула, закрываясь.       – Любите шахматы? – спросил Эрик, чтобы с чего-то начать.       – Да. Здешние были настолько любезны, что обеспечили меня и чтением, и игрой. Хочется верить, что это показатель моей ценности.       – Уверен, что свою ценность вы без труда можете прочесть в чужих головах.       – Те, кто принимают решения, редко спускаются ко мне с того раза.       Эрик лишь хмыкнул. Потом подошёл к столу и вгляделся в расстановку фигур.       – Защита Филидора?       Ксавьер кивнул.       – Пытаюсь найти как можно больше способов предотвратить мат Легаля.       – А как насчёт того, чтобы сыграть с живым противником?       Ксавьер помолчал. Потом всё так же молча принялся расставлять фигуры в начальную позицию. Эрик сел на табурет. Ксавьер повернул доску так, чтобы на Леншерра смотрели чёрные.       – Я думал, что вы придёте раньше, – сказал он, делая первый ход.       – Дела, – в тон ему отозвался Эрик.       – Не сомневаюсь.       – Наш общий друг Шоу неплохо порезвился здесь неподалёку. Вы знали об этом?       – Знал о его намерениях. Я слышал, были погибшие?       – Были. Несколько десятков агентов ЦРУ и охранников, и один мутант девятнадцати лет.       – Мне жаль.       – И вы ничего не могли сделать, чтобы это предотвратить.       – Ничего. Сомневаюсь, что кому-нибудь под силу контролировать такого человека, как Себастьян.       – И всё же вы хотите выступить против него?       – Да. Окажись мы с вами здесь в тот момент, возможно, всё закончилось бы уже тогда.       – Чарльз… Вас ведь можно так называть?       Ксавьер кивнул.       – Расскажите мне о себе. Что связывает вас с Шоу? Как вы вообще с ним встретились? И… за что вы так его ненавидите?       Чарльз Ксавьер опустил глаза. Ещё пару ходов они сделали в молчании, и Эрик уже подумал, что придётся подталкивать его наводящими вопросами, или ещё как-то, но Ксавьер всё же заговорил сам, всё так же не глядя на собеседника.       Себастьян Шоу появился в доме Ксавьеров почти сразу после войны. Чарльз уже не помнил, кто из друзей семьи привёл его на вечерний приём, но матери и отчиму Чарльза мистер Шоу сразу же пришёлся по душе. Остроумный, обаятельный, обходительный, отличный собеседник с отменными манерами, богат и принят в хороших домах – что ещё надо, чтобы стать душой компании? А потому, сколь бы не было туманно его прошлое, Шоу был признан человеком «их круга»», и в дальнейшем приглашений удостаивался неоднократно. Единственным из семьи, кого насторожил новый знакомый, был Чарльз, но он не знал, как донести свою насторожённость до взрослых, не раскрывая им своего секрета. Что способность читать в чужих головах нужно таить даже от самых близких людей, Чарльз для себя уяснил уже давно, а единственным, что свидетельствовало против Шоу, были его мысли.       То, что было у Себастьяна Шоу внутри, не походило на содержание черепной коробки никого из обычных людей. Его мысли купались в мозгу словно в потоках раскалённой лавы, обжигавшей телепата при любой попытке вторгнуться внутрь, и лишь изредка вырывались из этого жара наружу. Шоу был не такой, как все, и Чарльз думать не думал, что это открытие способно настолько его напугать. Ведь когда всего за пару лет до этого в жизни Чарльза появилась Рейвен, он был в восторге. Тогда он в первый и в последний раз сознательно применил телепатию к своим родным, убедив их оставить в доме неизвестно откуда взявшуюся девочку. Но то, что ему иногда удавалось прочитать в мыслях Шоу, заставляло мальчика ёжиться. Однако обжёгшись в его лаве пару раз, Чарльз оставил всякие попытки познакомиться с мозгами нового знакомого поближе.       Где-то с полгода Чарльз ограничивался тем, что просто старался держаться от Себастьяна подальше, и держать подальше Рейвен. Это было не трудно – Шоу и не стремился к обществу детей, предпочитая взрослых. Но однажды встревоженная Рейвен рассказала Чарльзу, что, кажется, мистер Шоу видел её превращение. Пока Чарльз сидел у себя в комнате над своими книжками, а его родители принимали гостя, Рейвен играла в парке рядом с домом. Играя, увлеклась и не удержала над собой контроль. И надо ж было так случиться, что именно в это время нелёгкая понесла Шоу в парк подышать свежим воздухом. Полной уверенности, разглядел ли он что-либо, у Рейвен не было, она тотчас же вернулась в свой привычный облик, но взгляд, которым после этого смерил её Себастьян, был оч-чень задумчивым.       Вот тогда-то Чарльз и решил рискнуть. Пренебречь болью от мысленных ожогов, проникнуть в разум Шоу и выяснить доподлинно, что же именно он видел – и если окажется, что видел слишком много, заставить забыть, или убедить в том, что ему показалось. Он уже проделывал такое и раньше, покрывая сестрёнку. А если всё получиться, то можно будет и вовсе отвадить неприятного гостя от их дома раз и навсегда.       И только отлетев в сторону, будучи и физически, и телепатически отброшен той энергией, что бушевала у Шоу внутри, Чарльз осознал свою ошибку. Он оказался бессилен, энергетический барьер, окружавший разум старшего мутанта был слишком силён, и мальчику не удалось пробиться сквозь него. Он ничем не смог помочь Рейвен, только раскрыл самого себя. Шоу понял всё, и Чарльз хорошо запомнил весёлое изумление, прозвучавшее в голосе Себастьяна: «Какой роскошный подарок, мистер Ксавьер! Я-то думал, что нашёл только одного мутанта, а на самом деле нашёл двоих!»       Впрочем, в тот день Шоу не предпринял больше ничего. Лишь преувеличенно вежливо, прямо-таки издевательски раскланялся с Чарльзом и его сестрой на прощание. А через какое-то время мать спросила у Чарльза, не хотят ли они с Рейвен во время ближайших каникул совершить небольшое путешествие в Мексику. Сначала Чарльз был только рад вместе с сестрой оказаться подальше от слишком острых глаз мистера Шоу. Но когда выяснилось, что принимающая сторона в Мексике – сплошь знакомые Себастьяна, радость Чарльза поуменьшилась. И совсем невесело стало, когда пришло известие, что его мать и отчим погибли во время пожара в их собственном доме. Вишенкой на торте оказалось подписанное незадолго до их смерти завещание, в котором все права опёки над Чарльзом и его имуществом до совершеннолетия передавались Себастьяну Шоу.       – Не знаю точно, как он этого добился, – Ксавьер переставил белого коня, – но догадываюсь. Я достаточно насмотрелся на его методы.       Следствие по делу о пожаре и гибели людей было закрыто почти сразу же – решили, что причиной всего стал взрыв бытового газа на кухне. Выгоревший дом быстро отреставрировали, восстановив практически в первозданном виде, но атмосфера внутри изменилась навсегда. Всех слуг, служивших Ксавьерам, уволили, вместо них набрали новых, многие из которых говорили с отчётливым немецким акцентом, а кое-кто и вовсе не знал английского языка. Шоу воцарился в особняке уверенно и властно, словно прожил в нём всю жизнь. А через некоторое время, когда он официально усыновил обоих своих подопечных, его положение стало и вовсе незыблемым.       – И как же вы с ним уживались? – спросил Эрик, едва не пропустив свой ход.       – Ну, как-как… Через неделю Рейвен попыталась убежать. Её поймали – она тогда и правда не всегда могла контролировать свои превращения и выдала себя. Когда её притащили обратно, я снова попытался применить к Шоу свою телепатию, чтобы спасти её. И опять не преуспел.       В тот день наказали их обоих. Себастьян, придумывая кары, не снисходил до банальных мелочей, вроде запирания в комнате или оставления без ужина. И слышать всхлипывания сестры Чарльзу было едва ли не мучительнее, чем терпеть самому. А на следующее утро они снова предстали пред светлыми очами опекуна.       «Ты думаешь, Рейвен, что тебя наказали за побег, а тебя, Чарльз – за несанкционированную телепатию? – спросил Шоу. – Нет. Вас наказали за проступки друг друга. И отныне всегда будет так. Если ты, Чарльз, будешь плохо себя вести, или недостаточно усердно заниматься, или попытаешься сбежать, или расскажешь кому-то то, что тебе стало обо мне известно – наказана будет Рейвен. И наоборот. Надеюсь, вы меня поняли?»       – И? – подтолкнул Эрик замолчавшего Ксавьера.       – И с тех пор мы оба стали очень послушными и очень старательными.       Шоу можно было обвинить в чём угодно, но только не в том, что он пренебрегает образованием своих приёмных детей. Денно и нощно он заботился о развитии воспитанников, подразумевая под этим, правда, в основном развитие их мутантских способностей. Потом, когда в поместье появился Азазель, Рейвен пришлось так же заняться ещё и развитием своих физических данных. Чарльза на занятия рукопашным боем никто не таскал, видимо, всеми заинтересованными лицами было дружно сочтено, что его главная ценность – в его мозгах. А вот Рейвен, по мысли Шоу, судя по всему, предстояло стать не только подругой и доверенным лицом, но и телохранительницей будущего властителя мира.       Но это было потом, а пока им двоим то и дело приходилось выдерживать изматывающие эксперименты Шоу, который, казалось, задался целью не только выяснить пределы выносливости своих приёмных детей, но и заставить их через эти пределы перешагнуть. Если у Чарльза или Рейвен что-то не получалось сразу, в ход шли методы, перед которыми розга казалась образцом прогрессивности и милосердия. Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что такие методы применялись всё реже – форсированное обучение приносило свои плоды, и сила воспитанников Шоу росла.       – Тяжело в ученье, легко в бою, мой мальчик! – потирая руки, приговаривал Себастьян.       Чарльз молча поскрипывал зубами в ответ – не признаваться же, что он отдал бы что угодно за возможность родиться обыкновенным человеком, не привлекающим внимания таких вот Шоу. За эти годы Чарльз в полной мере осознал, какой страшной силой может быть телепатия, и проникся к ней искренним отвращением. В тех заданиях, которые выдавал ему опекун, этики не было ни на гран, но выбирая между благом незнакомых ему людей и собственной сестры, Чарльз неизменно выбирал сестру. Ненавидел себя – но не мог предать единственное оставшееся у него близкое существо. Только благодаря поддержке друг друга они смогли вынести всё, что им выпало, не сойдя с ума, и не скатившись в полное отчаяние.       Но больше, чем изматывающие уроки, тяжёлые наказания за не свои ошибки и ужасные вещи, которые ему приходилось творить по руководством Шоу, Чарльз, как ни странно, ненавидел задушевные разговоры, которые Себастьян, напротив, обожал. Он то и дело усаживал Чарльза напротив себя где-нибудь у камина и начинал вещать. О новой ступени Эволюции. О будущем всех мутантов. О том, что люди ограничены и не приемлют ничего нового, и если узнают о существовании мутантов, то возненавидят их всех до единого. О том, что существует лишь один путь, и кто не с нами, тот против нас… В качестве доказательства злокозненности людей Шоу любил проводить в пример нацистскую Германию, которую явно знал не понаслышке.       – А сам-то ты, сдаётся мне, в этих лагерях был отнюдь не заключённым, – не выдержал однажды Чарльз после очередной тирады. – А сотрудничал с властями.       – Ты прав, – совершенно спокойно кивнул Шоу, и не подумав обидеться или разозлиться. – Раз уж они дали мне возможность провести ряд исследований, грех было ею не воспользоваться.       – И чем же ты тогда от них отличаешься?       – Тем, что они – в прошлом, – Себастьян наставительно поднял палец. – А за мной – будущее.       Что на это ответить, Чарльз не нашёлся.       – И что же, никто ничего не подозревал? – спросил Эрик. – Ведь вы все трое жили не в дремучем лесу, и не на необитаемом острове. Ты мог бы попытаться привлечь внимание властей…       – Однажды и попытался, – кивнул Ксавьер.       В тот день, когда Рейвен исполнилось шестнадцать, Шоу сделал её своей любовницей. Сказал, что у него есть для неё особенный подарок, увёл её за собой… Через некоторое время Чарльз решил проверить, из-за чего они задержались так долго, послал за ними свою мысль – и сразу же пожалел об этом. Нет, Себастьян, надо отдать ему должное, не был груб. Настолько далеко его садизм не простирался. Но и предоставлять какой-либо выбор девушке было не в его правилах.       Тогда-то Чарльз и предпринял свою последнюю попытку бунта. Шоу потихоньку начал выводить их с Рейвен в «свет» – было бы странно, если б дети ведущего активную светскую жизнь человека стали затворниками. И на одном из раутов Чарльз заговорил с сенатором Хенсли. Он тщательно подобрал себе собеседника – Хенсли не был другом Себастьяна, более того, был его недоброжелателем. Всего, разумеется, Чарльз ему не рассказал – едва ли сенатор поверил бы в мутантов, а если б и поверил, то ещё неизвестно как бы отреагировал. Но Рейвен несовершеннолетняя, а значит то, что делал с ней Шоу, однозначно попадало под статью уголовного кодекса. Вот с этим Чарльз и попросил его разобраться.       Сенатор обещал, и обещал искренне, уж это-то Чарльз видел чётко. И сдержал слово – в особняк явился проверяющий, добивавшийся позволения поговорить с Рейвен наедине. Чарльз полагал, что Шоу не тронет чиновника, прибывшего с официальным визитом, и не ошибся – проверяющий ушёл из дома живым. Но потом… Потом Хенсли замял дело, лично извинившись перед Себастьяном за необоснованные подозрения и, видимо, рассказав, что стало их причиной. Чарльза в тот момент в доме не было, и потому он так и не узнал, как Шоу сумел этого добиться. Чарльз вернулся – и обнаружил, что Рейвен исчезла, а в ответ на расспросы услышал, что если его заботит благополучие сестры, ему следовало научиться держать язык за зубами.       После этого Чарльз попытался в третий – и последний – раз атаковать разум Шоу. И опять был отброшен, хотя на этот раз оборона явно далась Шоу с трудом. Но он всё ещё был сильнее, и он ушёл, оставив Чарльза униженным и раздавленным, бросив на прощание, что этот бессмысленный поступок будет стоить Рейвен ещё пары дней. Дней чего именно – Чарльз так и не узнал. Сестра уже давно взяла с него слово не читать её мысли, и, вернувшись спустя примерно неделю, первым делом ему об этом обещании напомнила. И Чарльз отступил – и потом что чувствовал свою вину перед ней, и потому что попросту смалодушничал. Он не был уверен, хочется ли ему доподлинно узнавать, что именно с ней сделали.       А через какое-то время у Шоу появился шлем, защищающий его мозг от телепатии – видимо, он сделал выводы, убедившись, что сила Чарльза возросла, и решил подстраховаться. Шлем ему сделали русские учёные – Себастьян, казалось, весь мир окутал сетями своей тайной паутины, куда не ткнись, всюду у него находились сторонники и друзья. А тот проверяющий, что посещал их дом, к слову сказать, через несколько дней после своего визита погиб в автокатастрофе. Такие дела.       И всё же у этой истории было и неожиданное положительное следствие. После него Шоу со своими воспитанниками стал заметно мягче. Прекратились садистские эксперименты, насмешки и мелкие унижения, он стал чаще идти навстречу их желаниям и даже – о чудо! – сам спрашивал, чего им хочется. И когда Чарльз высказал намерение выбрать для дальнейшего обучения заведение за пределами Штатов, не только не стал противиться, но и сам предложил несколько вариантов. Похоже, до него всё-таки дошло, что не стоит создавать себе врагов в собственном доме.       – Но его прозрение запоздало… – задумчиво проговорил Эрик.       – Оно запоздало в тот момент, когда умерла моя мать.       Но прежде чем уехать учиться, Чарльзу пришлось принять участие в туре по Америке. Себастьян стал с ними не только мягче, но и откровеннее, похоже, пытаясь компенсировать неприязнь приёмышей к себе величием своих планов и открывающихся перед его сподвижниками перспектив. Но для переустройства мира нужны были помощники, и одних Чарльза с Рейвен оказалось маловато. И Шоу старательно собирал сведения обо всех странных случаях, стараясь вычленить их вороха недостоверных выдумок то, что могло бы помочь ему найти других мутантов. Так что, когда он выяснил, что Чарльз может с помощью своей телепатии безошибочно определить, мутант перед ним, или не мутант, его радости не было предела.       – И ты вот так просто указывал ему на других мутантов?       – Не сказать, чтобы это давалось мне просто, но если бы я не указал ни на кого, Шоу не смог бы не заподозрить подвох. Цена тебе известна. Иногда у него самого уже были догадки, от меня требовалось только подтвердить.       Но в процессе вербовки Себастьян с Чарльзом сталкивались с теми же трудностями, что и Эрик с Мойрой. Часть найденных мутантов не подходила по разным причинам, часть просто не хотела сотрудничать, а узды на каждого не напасёшься… В конечном счёте, завербовать удалось только троих. Яноша Квестеда, которого Эрик видел на яхте. И Азазеля, которого видела Мойра Мактаггерт.       – А третий кто?       – Третий… Третьей была телепатка. Эмма Фрост.       К мисс Фрост Чарльз сразу же проникся сильной неприязнью, и надо сказать, она была полностью взаимной. Шоу веселился, похоже, полагая, что два его помощника, наделённые одним даром, ревнуют друг друга. Но дело у Ксавьера было отнюдь не в ревности – кого к кому?! – просто появление другого телепата не на шутку испугало Чарльза. До сих пор он был свободен хотя бы в своих мыслях, ничто не мешало ему мечтать об освобождении и строить планы. Но сейчас даже укромное убежище его разума оказалось под угрозой. Нет, он умел защищать свои мысли от чужого вторжения, но держать защиту постоянно очень утомительно хотя бы потому, что требует непрерывного сосредоточения. Это на дверь можно навесить замок и быть уверенным, что она останется закрытой, пока не найдётся лом или отмычка – превосходящая сила, словом. А когда речь идёт о собственном разуме, достаточно отвлечься, задуматься о чём-то постороннем – и вот ты уже открыт для чтения. Причём Эмме для этого даже не обязательно находиться рядом с ним. Сам Чарльз мог дотянуться мысленно до человека, находящегося за несколько миль от него. Эмма была слабее, но уж в пределах поместья её телепатия работала безупречно. И она явно чувствовала его враждебность, и к тому же она-то действительно ревновала. Ибо присутствие более сильного собрата по дару отодвигало её на второй план в смысле полезности, а присутствие более молодой женщины, уже состоявшей в прочных отношениях с Шоу, ставило крест на планах стать Первой Леди. Даже если бы Себастьян согласился на тройничок, Эмма могла бы рассчитывать в лучшем случае на равноправие, в то время как ей определённо хотелось превосходства. Так что, когда Чарльз улетел в Оксфорд, они с Эммой расстались с чувством взаимного облегчения.       В Оксфорде Чарльз в кои-то веки почувствовал себя свободным – и эта свобода чуть было не ударила ему в голову. Не быть пленником в собственном доме, не взвешивать каждый свой шаг, каждое слово, а в последнее время – и каждую мысль, не ждать ежесекундно подвоха от дорогого приёмного отца – господи, какое это счастье! Однако частые визиты Шоу в Оксфорд, и Чарльза обратно в Вестчестер – когда имеешь под рукой телепортёра, океан перестаёт быть существенной преградой – действовали отрезвляюще. К тому же Чарльза мучил стыд перед Рейвен. Он-то в Англии наслаждается жизнью и свободой – а она продолжает оставаться в этом аду. Пускай даже она его ни в чём не упрекает – легче от этого не становилось.       – Я рад, что скоро всё это кончится, так или иначе, – Ксавьер неотрывно глядел на доску, словно игра занимала его больше рассказа. – Только Рейвен пострадать не должна. Я могу на тебя рассчитывать?       – Что ты хочешь, чтобы я сделал?       – Ну, например, не убил её, если увидишь рядом с Шоу. Она не станет рьяно его защищать, я тебе гарантирую.       – Сделаю всё возможное, – со вздохом пообещал Эрик. – Но кстати, где сейчас Фрост? Ни я, ни Мойра не видели рядом с Шоу никакой другой женщины, кроме твоей сестры.       – Она на небесах, – ровным голосом сообщил Чарльз. – Или, что вероятнее, в аду.       – Вот как? И как же она там оказалась?       – Себастьян убил её. Знаешь, как он убивает? От человека остаётся лишь пепел.       – Убил? За что?       – За предательство. Однажды он застал её за звонком в ЦРУ. Она сообщала, что некто Себастьян Шоу шпионит в пользу Советского Союза. И зачитывала документы, извлечённые из его сейфа.       Эрик довольно долго молчал. Так что Чарльз даже поднял глаза и посмотрел на него.       – Она… действительно хотела на него донести? – осторожно спросил Леншерр. – Или…       – Или. Я должен был проверить пределы своей силы. Чтобы знать, возросла ли она достаточно, чтобы всё же справиться с Себастьяном, когда придёт срок. Я смог заставить Фрост сделать то, что мне было нужно, а овладеть другим телепатом не так-то просто, можешь мне поверить. Потому я и могу утверждать с достаточной долей уверенности, что удержу и его, пока ты будешь его убивать.       – А ещё ты хотел избавиться от угрозы.       – Верно.       – И тебе не было жаль вот так её подставлять?       – Женщину, которая так хотела власти, что была готова пройтись по трупам миллионов ни в чём неповинных людей? – Ксавьер приподнял бровь. – Нет. Мне её не жаль.       Эрик медленно кивнул. Да, ему тоже не было жаль.       – Я слышу мысли людей, которые приходят сюда допросить меня, или просто посмотреть, – после небольшой паузы снова заговорил Ксавьер. – Многие меня боятся, а помощник Маккоуна – как его, Страйкер, да? – и вовсе думает, что неплохо было бы вообще уничтожить всех мутантов до единого. Разумеется, с благороднейшей целью обезопасить людей. Справедливости ради надо сказать, что его мысли носят скорее теоретический характер, сам он едва ли предпримет реальные шаги, разве что посочувствует, если за геноцид возьмётся кто-то другой. А Себастьян хочет уничтожить людей – чтобы обезопасить мутантов, ну и для того, чтобы добиться власти для себя, естественно. Объединяет их то, что оба они почему-то полагают: если уничтожить часть человечества, оставшиеся в живых примут это «благодеяние» с восторгом. Ну да, конечно, в любом обществе хватает ксенофобов, иногда им даже удаётся навязать свои взгляды остальным на какой-то срок… Но ведь всегда найдутся и другие. Те, кто не считают, что хороший мутант – это исключительно мёртвый мутант. Те, кто верят в возможность компромисса с людьми. Те, в конце концов, кто не готовы смотреть, как убивают их детей, братьев и друзей только потому, что их близкие родились «не такими». Ведь у подавляющего большинства мутантов родители – самые обыкновенные люди! И Шоу почему-то считает, что осиротившие по его милости станут целовать руки убийце своих родных. Я уж не говорю о том, что бомба не выбирает, кого убивать. Сколько наших же собратьев-мутантов погибнет в огне развязанной им войны? Знаешь, я его не понимаю. Казалось бы, я, телепат, должен видеть других людей насквозь. Но знал бы ты, сколько из того, что происходит в чужих головах, я не в состоянии понять…       Его голос заглох, и Чарльз снова опустил глаза на доску. Некоторое время смотрел на неё, после чего сделал очередной ход.       – Мат, – объявил он, откидываясь на стену за койкой.