В другие дни Адалинде кажется, что не одна она стала заложницей обстоятельств.
— Извини, милая, но пойти в гости к папе не получится, — убеждает она Диану, снова опустившись на колени. Придерживает дочурку за плечи, заглядывая в сияющие глаза. Кажется, вот-вот сияние обернется пламенем, сожжет ее дотла, но отвернуться она не может: бояться собственного ребенка непозволительно.
Диана упрямо дергает лямку рюкзака, доверху набитого вещами.
— Я не в гости хочу, я хочу жить с папой.
В такие дни хочется плакать от бессилия; Адалинда не понимает почему после всей ее материнской заботы и любви девочка тянется к отцу, которому до нее нет дела. Но она слишком умна, чтобы настраивать ребенка против второго родителя.
— Боюсь, ты еще слишком мала, чтобы принимать такие решения, — пытается урезонить малышку ведьма.
— Вот и нет! — глаза ее вспыхивают, посуда в едином порыве подлетает в воздух. — Ты не хочешь жить с папой, а я хочу и уйду! Мне не нравится здесь! Он мне не нравится, и ты тоже…
Закончить девочка не успевает. Тирада прерывается спокойным голосом Ника:
— Диана. Иди в свою комнату. Немедленно.
Адалинда поднимает глаза на возникшую в дверном проеме фигуру, сквозь пелену слез наблюдает, как дочка бегом покидает кухню, бросив рюкзак. Пол усеян стеклом и фарфором.
— Напрасно ты с ней так, — она медленно подымается на ноги, разглаживая складки на платье.
— У нее нет никакого права так разговаривать с тобой, — он внимательно изучает ее взглядом. — Ты в порядке?
— Я — да, а вот посуду, похоже, придется купить новую.
Ник подходит ближе, минуя осколки, обнимает ее одной рукой и целует в макушку.
— Я уберу. Иди отдыхай.
В тот вечер ужин сложно назвать традиционным семейным. Впрочем, в последнее время традиция скорее состоит в том, чтобы не ужинать вместе совсем. Но сегодня они устраиваются стоя у барной стойки, друг напротив друга. Вилка у каждого своя, а блюдо с лазаньей одно на двоих. Аромат разносится по всей кухне, духовка еще теплая, но тепло до Адалинды не доходит.
— В любом случае, всегда можно перейти на одноразовую посуду, — предлагает Ник, накручивая тягучий сыр на вилку. — Плохо для окружающей среды, конечно, зато не надо мыть.
Девушка слабо улыбается, предоставляя ему далее продолжать монолог. Бывают такие плохие дни, когда и сказать-то особо нечего.
— Я плохая мать, — озвучивает она свою мысль уже после того, как Ник заканчивает рассказ о скучном текущем расследовании, оживленно жестикулируя салфеткой.
— Неправда, — немедленно отзывается он, будто ждал этого разговора с самого начала. — Ты делаешь все, что в твоих силах ради детей. Сейчас Диана этого не понимает, но она поймет, когда вырастет.
— Я не могу ждать так долго, — Адалинда качает головой в отрицании. — Не могу! Я люблю ее, и не могу смотреть спокойно, когда она вот так…
— Думаешь, она сможет причинить тебе вред? — Ник склоняется над стойкой, его синяк похож на зловещую тень в пол-лица.
— Нет, конечно нет, — поспешно всхлипывает Адалинда. — Но я не знаю, сможет ли она полюбить меня.
— Конечно, она тебя любит. Ты ее мама. Ты же знаешь, что у нее не с тобой конфликт, а со мной.
— Пожалуйста, только не смей винить себя за это.
— Не буду, — легко обещает Ник, откладывая вилку. — Тем более, я думаю, мы справимся.
— С Дианой?
— С Дианой, с Ренардом. Со всем миром, который против нас, — отважно заявляет он.
— Это довольно смелое обещание, — замечает она нейтрально.
— Ну, я довольно смелый парень, — Ник улыбается, упираясь локтями в барную стойку. — К тому же, посмотри на Монро и Розали. Им тоже пришлось за себя побороться, но они не сдались.
— Я боюсь, что нас никогда не оставят в покое, — делится она своими опасениями и добавляет совсем тихо. — Иногда мне кажется, что из-за того зла, что я сделала, мы теперь будто прокляты.
— Я так не думаю, — не соглашается Ник. — Я верю, что если два человека любят друг друга, ничто не способно встать на их пути, — он вопросительно смотрит на притихшую девушку. — Что? Или я чего-то не знаю?
— Нет, просто… — вид у нее слегка растерянный и смущенный. — Ты имеешь ввиду нас?
— Да, — подтверждает он, не в силах противиться заразительной улыбке. — Что я такое ляпнул?
— Ничего. Просто ты никогда ранее не говорил, что любишь меня.
— Не говорил? — вид у Ника откровенно озадаченный.
Она мотает головой.
— Странно, — заключает он. — Потому что так и есть. Я не обещаю, что будет легко, но я люблю тебя, и думаю, что мы со всем справимся.
***
За закрытой дверью комната кажется пустой: ни единого звука, ни полоски света из щелки. Адалинда поворачивает прохладную ручку и выдыхает с облегчением: Диана лежит под одеялом, отвернувшись лицом к стене.
— Милая, я принесла тебе покушать, — сообщает она осторожно, присаживаясь на край кровати с подносом в руках. Девочка молчит. — Даже если мы в ссоре, это не повод пропускать ужин.
— Я не хочу быть в ссоре, — Диана поворачивается, смотрит на нее жалобно, заставляя сердце растаять. — Извини за посуду.
Адалинда тепло улыбается, подвигая к ней тарелку.
— Хочешь, я почитаю тебе, пока ты кушаешь?
— Хочу, — оживает малышка. — Сказку.
— Какую?
— Мою любимую. Там где дракон похищает принцессу, а потом приходит рыцарь и спасает ее.
Улыбка Адалинды становится грустной. Хочется возразить, что никакая она не принцесса, а если и так, то ее рыцарь уже пришел на помощь. Беда в том, что дочурка явно чувствует себя пленницей в драконьей пещере, и ей жаль, что их сказки расходятся. Весь ужин она молча слушает историю, убаюканная маминым голосом, зевает, когда Адалинда собирает поднос и укрывает малышку одеялом перед тем, как покинуть спальню.
— Мам, — зовет она, когда девушка уже стоит на пороге. — Выключи свет, пожалуйста.
Адалинда останавливается в задумчивости, вглядываясь в царящую в комнате темноту: ночник погашен, шторы плотно задвинуты.
— Уже выключила, милая, — сообщает она.
В темноте еле различим силуэт дочки, которая поворачивается в ее сторону, замирает на момент перед тем, как отвернуться обратно.
— Спокойной ночи, мама.
***
Когда Адалинда возвращается в комнату, Ник уже дремлет на заправленной постели, уютно пристроив на груди Келли. Открывает глаза, когда она садится рядом, придерживает спящего малыша:
— Все в порядке?
— Да.
— Хорошо.
Она улыбается, глядя на своих сонных ребят. Умиротворение в их доме царит нечасто, Адалинда знает, что ценить стоит каждый момент.
— Послушай, про Диану, — вздыхает она устало. — Я была бы очень признательна, если бы ты не злился на нее. Для нее это тоже сложно. Со всей ее силой она еще неплохо держит себя в руках.
— Думаешь, мы могли бы ее заблокировать? В смысле, ее силу. Я знаю, что моя кровь не сработает, но есть и другие способы.
Она качает головой.
— Она же совсем еще малышка, зачем ее мучить?
— Ты тогда сама выпила зелье, ничего страшного не случилось, — напоминает он.
— Учитывая, что для него нужна мертвая ведьма, я немного против, — беззлобно фыркает она в ответ.
— А мертвый колдун сгодится?
Адалинда окидывает его вопросительным взглядом, гадая: то ли у Ника своеобразное чувство юмора, то ли в нем заговорил Гримм.
— Понятно, ты просто ищешь повод убить Шона, — заключает она.
Его лицо озаряется озорной улыбкой:
— Можно?
— Не шути так, — одергивает Адалинда полушепотом, кивая в сторону детской комнаты в надежде, что Диана не стоит сейчас прижавшись ухом с двери. — Она скучает по нему. Верит в то, что все будет как в сказке. Знаешь, когда злодей украл принцессу, а потом на помощь приходит доблестный герой и спасает ее.
— Что-то мне подсказывает, что герой в этой сказке не я.
— Прости. Не расстраивайся.
— Да нет, просто мне уже надоело быть злодеем, — он сонно потирает глаза; уязвленный, усталый и абсолютно любимый.
Она наклоняется ниже, легонько целует его в губы.
— Ты не злодей, ты меня спас, — напоминает она шепотом, боясь разбудить сына. — Вы оба меня спасли.
***
Когда Ник открывает глаза, в спальне еще темно, а возле кровати маячит силуэт Дианы. Он так привык к темным теням в доме, что даже не вздрагивает.
— Что случилось? — он приподнимается на локтях, включает лампу; скользит взглядом по комнате, убеждаясь, что Адалинда и Келли в порядке и крепко спят.
— У тебя кровь, — спокойно сообщает девочка.
— Что? Где?
— Везде.
Он оглядывается, но ничего красного не видит.
— Вот, — она делает шаг вперед, прикладывает руки к его груди и показывает ему окровавленные ладони. — Видишь?
— Это не моя, — не соглашается Ник. — Я не ранен.
— Почему тогда больно?
В самом деле больно. Чувство такое, будто вырвали сердце, а он только что заметил.
— Что ты делаешь?
— Это не я, это ты, — она мотает головой и хнычет в ответ. — Пожалуйста, прекрати.
— Это всего лишь сон, — понимает он наконец-то, хватаясь за дыру в груди. — Я сплю.
— А я нет.
Когда Ник открывает глаза, Дианы в комнате нет.
