In love

На ее руках видны синие пути вен – кожа тонкая, удивительно, что не порвалась под натиском выпирающих костей. Волосы потускнели и перестали напоминать объемное облако, которое было раньше. Гермиона потухла. После Войны она такая – изломанная, худая и полупрозрачная. Она пахнет зельями от депрессии, которые ей прописали в больнице святого Мунго. Малфою не нравится этот запах. Он чувствует его на уроках, в коридорах замка и даже в Большом зале, во время приема пищи. Она почти не ест. Улыбается слабо, елозит вилкой по тарелке. Морщится и тянется за водой – пьет она много и маленькими глотками. Драко наблюдает. Ее друзья волнуются за нее. Они как будто коснуться бояться – сейчас она сломается, упадет им на колени мелким, печальным крошевом, развалится на кусочки чертового хрусталя. Она уже сломана. Их осторожность не вернет ее назад. Его раздражает это все. Ее слабость нарушает его привычки, потому что вот константа – назойливая грязнокровка Грейнджер, которая вечно пыталась быть первой и лучшей, которая гордо расправляла плечи и читала нотации всем, без исключения. То, что было сейчас – тень. Она почему-то не справлялась. Вроде это было как-то связано с памятью ее родителей – она не смогла обратить собственное заклинание, и лишилась сразу двоих. Может из-за его тетки, которая пытала ее. Может из-за того, что она видела чужую смерть. Только вот кто из них не видел? Драко смотрел на это слишком часто, но он не сломался. Не до такой степени. Ему крышу почему-то сносит от вида ее дрожащих пальцев. От ее голоса, тихого, но такого, что череп вспарывало и впивалось иглами в мозг, шелестело на подкорке сознания и выло за ребрами. Не. Понимал. Какое ему дело? Не должны волновать ее тонкие ветки-ключицы, запавшие глаза с прозрачной пеленой вен. Она была уродлива. Сейчас в ней не было ничего красивого и ничего от прежней Гермионы. Пустота под ребрами и холод в зрачках. Беспомощность и безнадежность. Это было в ней и Драко казалось, что ему это передается воздушно-капельным путем, растекается по артериям и венам, прямо в сердце. На поражение. Раздражало. И он сорвался. Он шел на пятый этаж, думал о чем-то, торопился. Увидел ее. Она шла навстречу, руками обхватила себя за плечи и смотрела куда-то в пол. Слабая. Беспомощная. Пустая. Взорвался. Впечатал ее в стену, так, что она охнула от боли, широко распахивая глаза, приоткрывая рот в сдавленном выдохе. Чтобы ей было больно. Чтобы она почувствовала. Боялась. Дрожала. Она смотрела. Он поцеловал ее. Вот так просто, кусая скорее, причиняя боль, терзая и калеча. Так, что она от боли застонала и вцепилась в его затылок пальцами, то ли оттягивая, то ли прижимая к себе. Заражая. Безумная. Больная. у р о д л и в а я. Он отстранился первый и не дышал пару секунд. Смотрел на нее, открытую, горячую и тонкую. Наблюдал, за тем, что сделал. Смотрел на кровь из прокушенной губы, бегающий взгляд и спину, впечатанную им же в стену. Прямо сейчас ей было больно. - Прекрати эту хрень, Грейнджер. Почини себя. Он оставил ее там, всхлипывающую и удивленную. Вытер губы, прикрыв глаза. Ощутил себя зараженным. Таким же грязным и больным. Раздражало. Она смотрела на него. Он пытался игнорировать это, не обращать внимание, старался не заражаться ею. Не выходило. Это стало их тайной. Они старались причинить друг другу как можно больше боли, чтобы вылечиться. Чтобы выжить. Гермиона начала улыбаться чаще, Гарри и Рон были рады, потому что думали, будто бы это они помогли ей. Не они. Она прятала укусы за воротником и укрывала синяки на запястьях длинными рукавами. Губы, искусанные в кровь, она оправдывала собой – были у нее глупые привычки. Эта была одной из них. Он был одной из них. Он прятал засосы и царапины под тонкими рубашками и ухмылялся. Болел. Не лечился. Не хотел. Гермиона учила его быть нежным, но только с ней. Чтобы никому, кроме. Никогда не. Драко кусал ее все так же, помечая – не трогать, убью. Они оба стали зависимы. Они оба г о р е л и. Гермиона перегорела первой. Драко пил огневиски на ее свадьбе с Роном. Она вылечилась. Восстановилась. Выжила. он - нет.