Пропущенные сцены

      Говорят, что страдания в этом мире бесконечны, но, хотя бы в клинике бывает от них перерыв. Не знаю, как долго я бы сумел продержаться, если бы не случались такие тихие и спокойные дни как этот. Вот только отдохнуть сегодня не получалось. Хотя больных не было с самого утра, меня не оставляло чувство тревоги и неправильности всего происходящего. То и дело я пытался сесть, заняться разрозненными записями, проверить запасы трав или сделать еще несколько копий манифеста, но вместо этого какая-то внутренняя сила постоянно толкала подняться и пойти делать… что-то.       Я понимал причину этой странной озабоченности. Каждый раз, когда за последний месяц мне случалось оказать в Круге, на глаза попадался новый усмиренный. Про некоторых из них я точно знал, что они прошли Истязания. И я не думаю, что среди магов Киркволла внезапно началась эпидемия увлечения запретными знаниями. Тем не менее, в Казематах не наблюдалось никакой паники, никакого шума. Не похоже, чтобы Владычицу Церкви или Первого Чародея беспокоило происходящее. Даже Хоук не обратил на это внимания. Будто я один замечаю все новых и новых усмиренных, слышу горестные стенания их бывших друзей, возлюбленных… А может, Варрик прав, и я вижу то, что хочу видеть? Но лицезреть очередного мага, превращенного в живую игрушку храмовников – это последнее, что мне нужно!       Вспышка гнева заставила мир потемнеть от голубого пламени, прошедшегося по коже. Поспешно выронив перо, я резко сжал кулаки, прижимая их к лицу. Это помогало держать себя в руках. В буквальном смысле того слова.       «Нет! Не сейчас!» - мысли гулко звучали в голове, почти затопляемые потоком эмоций, слишком сильных, чтобы быть моими. Это единственный случай, когда я перестаю ощущать Справедливость своей частью – когда он пытается захватить мое тело. Сколь бы ни был силен мой гнев на беззаконие и жестокость в отношении магов, он меркнет по сравнению с чистой яростью духа. Справедливость не знает полутонов и отговорок. Для него есть только союзники и враги. Первые разделяют его идеи до последнего слова, а вторые должны быть уничтожены на месте.       - Вижу, я выбрал неудачное время, - раздался знакомый голос за моей спиной. – С тобой все в порядке, Блондинчик?       Распахнув глаза я обнаружил, что снова победил во внутренней схватке – синий огонь угас, и только опрокинутая чернильница на покосившемся столе, да разлетевшиеся бумаги напоминали о мимолетной слабости.       - Да, спасибо, - искренне, хоть и немного невпопад, поблагодарил я Варрика. Он появился как нельзя удачно. Голос друга позволял вспомнить кто я на самом деле, выдергивая из хватки духа. В последнее время Справедливость начал становиться все более… настойчивым.       Обернувшись, я заметил, что гном принес с собой объемную поясную сумку. И если поставленный с юности глазомер меня не обманывал, в ней как раз умещалась хорошая бутыль вина.       - Что тебя привело? Подцепил экзотическую болезнь или ищешь вдохновения среди местных видов? – я постарался отвлечь друга шуткой, возвращая чернильницу на место. Её содержимое щедро расплескалось по всему столу, добавляя темных пятен на живописное «полотно» из царапин, застарелых следов крови и затертых клякс.       - Даже не думай, я еще не на столько популярен, чтобы писать о подобном дерьме, - хмыкнул Варрик. Мне показалось, будто вечно расслабленный как домашний кот гном вел себя подозрительно скованно. Хотя, может, виной тому было мое расшалившееся воображение. - Скажи, причина твоей драматичной позы случайно не Хоук?       - Нет, а что с ним? Он заболел? Он был ранен? – мгновенно подорвался я, вскакивая из-за стола, но был установлен успокаивающим поднятием рук.       - Нет-нет, ничего столь героического. Но раз ты ничего не слышал, тебе потребуется мой подарок, - с этими словами на столе оказалась продолговатая бутылка. Судя по пыли на боках и сургучу на пробке, Варрик расщедрился на что-то получше обычных помоев, которыми угощали в "Висельнике". – И лучше сядь обратно. Такие новости не стоит встречать на ногах.       Я послушно опустился обратно на стул, оказываясь в полуоборот к гному. Тот остался стоять, явно не собираясь задерживаться в клинике на долго. Я его за это не винил.Несмотря на то, что силами благодарных беженцев здесь часто делалась уборка, запах болезни страданий и смерти все еще витал в воздухе, наряду с ароматом трав и отдаленным душком канализации. Мебель тоже не отличалась изысканностью, так что присесть можно было либо на кровати с соломенными тюфяками, либо на кое-как сколоченные табуреты. Добавить к этому слабое освещение, странные звуки в стенах и за непрочной дверью и можно смело назвать мое жилище одним из самых негостеприимных мест Киркволла.       - Так что случилось с Хоуком? – поторопил я друга, явно пытающегося оттянуть момент перехода к сути. Хотя в этом-то как раз не было ничего нового.       - Технически, с ним как раз не случилось ничего…       - Варрик!       - Хорошо-хорошо. Создатель, как же я ненавижу выступать гонцом с плохими вестями! – глубоко вздохнул Варрик. В этот момент я уже был близок к тому, чтобы начать паниковать. – В общем, мы все знаем, как ты смотришь на Хоука, и, я думаю, тебе пора посмотреть в другую сторону.       Сердце резко кольнуло нехорошим предчувствием. Пока еще мимолетная боль, сдерживаемая тоненьким волоском глупой надежды, заставляющим переспросить:       - Что ты имеешь ввиду?       - Вчера вечером Фенрис оставался у него на ночь, и, поскольку Хоук до сих пор не удосужился повесить занавески, а у служанки из дома напротив весьма острые глаза… В общем, не думаю, что в спальню они ушли играть в карты.       Последний проблеск надежды угас, столкнувшись с реальностью. Мне не хотелось верить в услышанное, но я понимал, что Варрику нет никакого смысла мне врать. Сейчас я мог точно сказать, что фраза «разбить сердце» никакой не художественный прием, ибо я буквально чувствовал пульсирующую острую боль осколков на том месте, где оно было.       - Зачем ты мне это рассказываешь? – спросил я, чувствуя, как голос предательски подрагивает на самом первом слове. - Зачем?       - Я подумал, тебе будет легче узнать это так, нежели, ну, ты знаешь, увидеть самому. Если бы ты мог сейчас видеть свое лицо - ты бы со мной согласился, - от кого-либо другого я бы воспринял эту фразу как издевательство, и внутренний голос попытался подняться справедливым гневом на попытку смеяться над моими чувствами. Но я сумел взять себя в руки, понимая правоту друга. Это и в самом деле было лучше. Позволяло сохранить те немногие остатки достоинства, что у меня еще были.       Три года я был одержим Хоуком, каждую ночь засыпая с мыслями о нем, храня в уме каждый взгляд, каждый намек на флирт – все, что могло бы указывать на взаимность. И таких знаков набиралось много. Иногда казалось, что тот намеренно меня дразнит, вынуждая сделать первый шаг. Теперь очевидно, что я сам годами выдавал желаемое за действительное, принимая проявление доброты за любовь. А первого в Гаррете было предостаточно.       - Спасибо, - второй раз за встречу поблагодарил я Варрика, в ступоре глядя на заляпанные чернилами листы бумаги. – Тебе стоит уйти. У меня есть… дела.       - Уверен, что с тобой все будет в порядке? – голос друга звучал обеспокоенно.       Видимо моя способность скрывать эмоции ничуть не улучшилась со времен юности в Круге.       Я понимал причину его тревоги. Если бы на моих глазах кому-то из немногочисленных близких причинили боль, я бы тоже захотел остаться и предложить помощь. Никто не заслуживает того, чтобы страдать в одиночестве. Но после года, проведенного в одиночном заключении, мне было сложно принимать поддержку. Не хотелось нагружать окружающих тем, с чем я способен справиться самостоятельно, начинать рассчитывать на них, ждать, что кто-то будет рядом. Слишком часто эта вера разрушалась в прошлом. Мама, Карл, Стражи – стоило мне привыкнуть к ним, поверить, что я не один, как жизнь все отнимала. Наверно, это к лучшему, что Хоук выбрал другого. Я бы не выдержал потерять еще и его.       - Да, все будет хорошо, - голос принадлежал мне, но звучал так далеко и отчужденно, будто мое тело опять захватил Справедливость.       - Смотри сам. Если передумаешь, ты всегда знаешь где можешь меня найти, - следом раздались шаги, а затем в клинике вновь настала тишина, разбавляемая лишь скрежетом зубов грызущей чего-то крысы.       Я пытался сконцентрироваться на этом звуке, прислушиваться к перемещениям вредителя, сосредотачиваться на ощущении дерева столешницы под собственными руками – заполнять пустоту в мыслях, пока её не затопило беспомощной злостью. Она ничего не изменит, но может погубить то, что еще осталось. Было бы хорошо, как тогда в Башне Круга, поставить на кон собственную жизнь в тщетной попытке вернуть того, кто дорог, или погибнуть, пытаясь. Но я не могу оспаривать свободный выбор, даже если он не в мою пользу. Все, что остается, довольствоваться редким обществом Хоука, его поддержкой. Я никогда не забуду, как он, не раздумывая, согласился помочь совершенно незнакомому магу. Или выслушивал бессвязные куски моей невеселой биографии, принимая их без осуждения и сарказма. В тот вечер, когда на моих руках осталась кровь Карла, я бы сошел с ума, если бы Гаррета не было рядом. Но он меня не оставил, хотя нас связывали всего один бой и пара часов знакомства. Было бы бесчестно предать его дружбу, разрушив её своей влюбленностью. Мне просто нужно время. И какое-нибудь занятие, чтобы занять голову. Например, усмиренные в Круге. Надо связаться с магами подполья, может они что-то знают о причинах столь массового проведения ритуала и почему он проходит так спокойно. Может, какой-то план Церкви?       Раздумывая, я достал тряпку и начал оттирать со стола впитавшиеся пятна чернил. Руки выполняли привычную монотонную работу, мысли занимали заботы магов, и только эмоции нет-нет, да подводили, пробиваясь бессловесным потоком боли и гнева, щиплющим глаза и заставляющим до боли сжимать зубы. Перед глазами то и дело всплывали картины того, что могло происходить между этими двоими в спальне – все то, о чем я тайно мечтал в предсонные часы, только теперь на моем месте был эльф. Я старательно гнал их от себя, хоть и понимал, что они не уйдут так просто. Взгляд упал на принесенную Варриком бутылку. При одной мысли о подобном решении внутри зашевелилось яростное отвращение, но в этот раз оно сдалось под раздирающей болью. Я бы никогда не стал резать по живому, когда под рукой есть средство уменьшить страдания. Для разнообразия можно применить этот принцип и к себе.       Чистая глиняная кружка нашлась быстро, печать с горлышка бутылки оказалась не с первой попытки сбита – руки тряслись, и нож пролетал мимо, задевая сургуч лишь краем. Наконец, в нос ударил подзабытый запах перебродившего винограда, показавшийся поначалу тошнотворным – Справедливость старался из последних сил, удерживая меня от проявления слабости. Но я привык, что лекарства не бывают приятными.       Первый долгий глоток потек в пустой желудок, а я, не останавливаясь, наполнил кружку снова, торопясь воспользоваться подарком друга, пока «случайно» не разбил его. К тому моменту, как это случится, я хочу быть пьян на столько, чтобы в меня можно было втыкать иглы. А завтра мне станет лучше, и весь вечер померкнет в памяти со всеми его мыслями и открытиями. Но это будет еще не скоро - через бесконечно-долгое «сейчас», наполненное приторно-сладким крепким вином, почти не оставляющим на языке вкуса, и оседающим в голове приятной сонной тяжестью.       В отличие от большинства людей, мои сны никогда не связаны с тревогами реальной жизни. И, пожалуй, сегодня я буду рад кошмарам Скверны.