Cursed love

      Голос любителя пионерии эхом отдавался в черепной коробке, повторялся при каждом биении сердца и вселял ещё больший ужас. До боли в лопатках вжавшись в деревянную дверку пыльного серванта, Антон огромными глазами уставился в тёмный угол, откуда он услышал глас пионервожатого. Шастун готов был поклясться, что видел одну лишь насмешливую улыбку в темноте и ничего, кроме неё. Она словно летала в воздухе отдельно от своего хозяина, точно как у Чеширского Кота в сказке про Алису. Через пару секунд Антон издал тихий всхлип и вернулся к созерцанию дверного проёма, в котором было проблематично увидеть хоть что-то, кроме чёртовой тьмы.       — Но ты ведь слышал меня, — пионер сделал шаг вперёд, благодаря чему парень смог увидеть его силуэт периферийным зрением. — Думал, что я тебя дурачу? Или ты рассчитывал, что тебе это снится? — он как-то грустно усмехнулся и сделал ещё один шаг к запуганному гостю. — Что ж, поздравляю, теперь ты — труп.       Шастун невольно поёжился от непривычного обращения на «ты» от пионера, а после вздрогнул всем телом, услышав такое спокойное и совершенно обыденное из уст неизвестного «труп». Создавалось впечатление, будто любитель пионерии говорил это по нескольку раз на дню и перестал ощущать весь вес этого слова. Моргнув пару раз, будто это могло как-то помочь в сложившейся ситуации, Антон повернул голову в сторону и встретился с голубыми глазами, которые казались невероятно яркими в тёмном помещении. Он рефлекторно подумал о фонариках.       — Ч-что? — голос прозвучал глухо и как-то надтреснуто, как будто парень кричал несколько часов не переставая, не давая связкам передохнуть.       — Ты слышал, — моментально отозвался пионервожатый и сделал ещё несколько шагов вперёд, оказавшись рядом с трясущимся парнем, который сейчас вовсе не походил на нахального и несколько самоуверенного молодого человека, коим он хотел казаться ещё некоторое время назад. — Даже жалко тебя. Давно таких молодых не было в этих краях, — пионер глубоко вздохнул и присел на корточки. — Сколько тебе? Двадцать? Двадцать два?       — Девятнадцать, — по-прежнему тихо ответил Антон и обнял худыми руками тонкие ноги. — Всего лишь девятнадцать.       Только сейчас вожатый смог осознать, как давно он не видел настолько молодых и испуганных людей. А Антон казался ему самым из тех, кого он успел повидать за последние пару десятков лет. Парень выглядел невероятно худым и нескладным, слабым и… жалким. Он хотел казаться тем, кем вовсе не являлся. Крутой и не нуждающийся в советах и помощи других? Это, к сожалению, было совершенно не про него. Когда Антон смотрел на пионервожатого, тому хотелось притянуть парня к себе и крепко обнять, чтобы хоть как-то унять его дрожь. Хотя, это было совершенно бесполезно.       Перед смертью не надышишься.       — А тебе? — неожиданно вопросил Шастун и тут же вздрогнул, словно испугавшись собственных слов. — Сколько тебе лет? И… что здесь вообще творится, если тебе не страшно?       Любитель пионерии негромко усмехнулся и отвёл от парня взгляд, посмотрев на дыру в стене, в которой всего на мгновение мелькнула чья-то тень. А после, шумно вздохнув, тот опустил глаза вниз, на местами прогнивший пол. Он уже слишком давно не испытывал страха да и любых других эмоций, кроме гнева, который он старался прятать где-то глубоко, сострадания и грусти, отчего ему начало казаться, что это всего лишь какой-то миф. А такие полные жизни и эмоций люди вызывали у пионера неподдельный интерес. Каждое новое лицо в этой старой усадьбе приравнивалось к какому-нибудь невъебенно крутому фильму. Подумав пару секунд, пионервожатый вновь поднял на Антона взгляд.       — Мне двадцать четыре.       Двадцать четыре уже как тридцать два года.       Так и не ответив на второй вопрос, любитель пионерии поднялся на ноги и, оглянувшись по сторонам, грустно взглянул на парня. Тот выглядел таким напуганным и беспомощным, что пионеру невольно хотелось прижать его тело к себе и попытаться защитить. Но он не мог этого сделать. Пока не мог.       — Антон, — от упоминания своего имени Шастун вздрогнул, — я расскажу тебе всё, что здесь было раньше и что творится сейчас, если… — вожатый тяжело вздохнул, — ты выживешь этой ночью.       Не успел парень даже рта раскрыть, как пионер лишь покачал головой и приложил указательный палец к губам, призывая молчать.       — Даже не думай бежать из дома или посылать меня ко всем чертям — поздно. Ты уже находишься там, где живут черти, — он горько усмехнулся и снова оглянулся по сторонам, будто ожидая чьего-то появления. — Меня, кстати, Арсений зовут.       Улыбнувшись, Арсений развернулся и быстрым шагом направился куда-то в темноту; вскоре последовали скрип и тяжёлые шаги. Не успел Антон даже опомниться, когда откуда-то послышалось почти неслышное «удачи, парень». Следом где-то наверху раздался громкий хлопок, отчего Шастун вскрикнул и ещё сильнее вжался в старый сервант.       Он остался совершенно один среди темноты и странных звуков. Антону хотелось кричать и бежать, куда глаза глядели, а лучше всего стать невидимкой или проснуться у себя дома на диване. Но в реальности он лишь медленно дышал и прислушивался к абсолютной тишине, которая с невероятной силой давила на барабанные перепонки; в черепной коробке неприятно звенело. Шастун не знал, как долго просидел в таком положении, но когда недалеко что-то со звоном упало, он дёрнулся и почувствовал неприятное покалывание в ногах. Проклиная всех на свете, в том числе комендантшу, которая однажды посреди ночи выгнала его из общаги, парень на четвереньках отполз к шатающемуся стулу и кое-как поднялся на ноги.       Глаза, привыкшие к темноте, уже различали очертания предметов и их примерные цвета, что было вполне достаточным, чтобы ориентироваться в пространстве и случайно не рассечь лоб о какой-нибудь косяк. Зачем-то прижав ладони к груди, как будто проверяя, на месте ли сердце, Антон оглянулся по сторонам и тут же вздрогнул всем телом, заметив в нескольких шагах от себя силуэт маленькой девочки. Той самой, с топориком. Почувствовав, как паника нарастала с каждой секундой, а кровь стыла в жилах, Шастун сделал пару шагов назад, а после развернулся и рванул в неизвестном для себя направлении. Чуть не налетев на какой-то светильник, Антон прошмыгнул в дверной проём и, не оглядываясь, побежал по длинному коридору. Сердце как загнанное билось даже не в горле, а где-то в кончиках пальцев. Он чувствовал себя мышкой, которую купили на съедение питону, а теперь и вовсе запустили к нему в террариум.       Хищник был уже в нескольких миллиметрах от хвоста грызуна.       Антон бежал и не видел конца коридора: темнота становилась всё гуще, отчего парень снова перестал различать хоть что-то. Вовремя выставив руку вперёд, он неожиданно наткнулся на деревянную неровную поверхность. Оглянувшись назад и ничего не сумев рассмотреть, Шастун нащупал дверную ручку и потянул её вниз, открыв дверь. Вбежав в новое помещение, парень тут же захлопнул дверь и для верности прислонился к ней спиной, вовсе забыв про то, что у юной леди был топорик. Жадно хватая ртом спёртый воздух, Антон медленно переводил взгляд с одного предмета на другой, пытаясь определить, где он находился.       Через большие окна в комнатку проникал серебряный свет луны, благодаря которому Антон смог рассмотреть столы и стулья, что в хаотичном порядке стояли по всему периметру. Некоторые столы были перевёрнуты и не имели некоторого количества ножек. Он забрёл в столовую. Шумно выдохнув, парень обнаружил на стенах плакаты разных размеров, на которых были написаны разнообразные стишки и короткие призывы, объединённые общей темой — пионерия. Нервно сглотнув, Антон заметил чей-то силуэт у противоположной стены и медленно повернул голову, устремив взгляд на бюст Ленина. Поймав себя на мысли, что бюст выглядел совершенно новым, не пострадавшим от времени и рук вандалов, которых, он был уверен, за это время побывало в усадьбе немало, парень вздрогнул всем телом. Внезапно услышав какой-то шум за дверью, Шастун резко отшатнулся от деревянной поверхности и, ступая по осколкам посуды, коими был усеян весь пол, медленно попятился спиной от двери. Он вздрагивал каждый раз, когда глиняные осколки трескались под подошвами его кроссовок.       Страх настолько сильно въедался в кожу и острыми зубами вгрызался в кости, а чувство беспомощности обнимало за плечи, что Антону хотелось бросить все попытки побега и, сев на пол, зарыдать, как маленький ребёнок, размазывая слёзы кулачками по всему лицу. И Шастуну было глубоко наплевать, что ему было уже далеко не пять лет, а в последний раз он плакал во втором классе, когда одноклассник нечаянно заехал тому уголком учебника в глаз.       Не переставая пятиться назад, Антон мысленно готовился к тому, что топор в каждую минуту мог размозжить ему череп, а последним, что он мог увидеть в своей жизни стало бы детское личико неизвестной ему девчонки. Его убийцы. Напоровшись спиной на один из столов, парень широко раскрыл глаза и открыл рот, но из груди не смогло вырваться ни звука. На мгновение ему показалось, что он и вовсе лишился дара речи. Но это сразу же пропало, когда за спиной кто-то негромко рассмеялся и кинул ему что-то в спину. Взвизгнув, точно так же, как кричали актриски в дешёвых ужастиках, Антон повернулся в прыжке и увидел в метре от себя двух маленьких мальчиков, что как две капли воды были похожи друг на друга. Улыбки детей больше напоминали звериный оскал, а маленькие ладошки, в которых они зажимали столовые приборы, были испачканы в чём-то красном.       Кровь.       Антон резко подался в сторону и схватил ножку стола, что валялась на полу. Крепко сжимая её в ладонях, парень еле сдерживался, чтобы не побежать на мальчишек, размахивая ножкой, как самым мощным и искусно выкованным мечом. Хохотнув, один из близнецов замахнулся и запустил в Шастуна ложкой, которую тот в самый последний момент успел отбить ножкой стола, точно бейсбольной битой. Ложка отлетела в окно, отчего стекло с характерным звоном посыпалось на пол. В комнате тотчас стало несколько прохладней, отчего стало легче дышать. Второй близнец чуть склонил голову вбок, показав Шастуну яркую красную полоску на своей шее, и тут же кинул в него ножом. Если бы Антон не успел вовремя среагировать, то остриё застряло бы в его горле, а не в импровизированном мече.       Шастун не понял, как услышал лёгкие шаги за спиной и успел вовремя отпрыгнуть в сторону, прежде чем небольшой топорик пролетел в том месте, где он стоял пару секунд назад. Чертыхнувшись, он посмотрел на девчонку, что теперь невинно хлопала глазками, а после перевёл взгляд на близнецов, из рук которых каким-то магическим образом пропали столовые приборы, своеобразное оружие. Маленькие исчадия ада по-детски улыбались и, казалось, больше и вовсе не хотели нападать на незваного гостя. В тот самый момент дети ничем не отличались от тех счастливых пионеров, которых Антон видел на многочисленных плакатах и фотографиях. Они были счастливыми и совершенно безобидными, готовыми помочь, а не лишить жизни. И парень бы облегчённо выдохнул, если бы ручки детей не оставались испачканными в крови. Кровь заполнила собой каждый уголок старой усадьбы, сделав святое и невинное грязным и ужасным.       Почувствовав, что это внезапное затишье не к добру, парень резко отбросил ножку стола от себя, в сторону детей, и сорвался с места, когда та прошла сквозь тела пионеров. Они как будто были не живыми людьми, а какой-нибудь голограммой.       Они и не были живыми.       Распахнув ещё одну дверь, которая оказалась рядом с бюстом советского вождя, Шастун выбежал из злосчастной столовой и оказался в довольно просторном помещении, в которое вели многочисленные двери, а на полу валялись разнообразные предметы. Казалось, что кто-то негласно сделал эту комнату свалкой, своеобразным складом для ненужных вещей. Решив долго здесь не задерживаться, парень юркнул в первую попавшуюся дверь и оказался в не менее большом помещении, уставленным многочисленными стульями и скамеечками. Поодаль находилась большая сцена, на которой в былые времена проводились разные выступления. Заметив шевеление на передних стульях, парень вздрогнул и хотел было податься назад, как несколько светловолосых голов повернулось в его сторону.       С каждым новым помещением детей в старой усадьбе становилось всё больше, а нервных клеток у Антона в теле всё меньше. Выбежав из актового зала, парень заглянул в следующую дверь, но и там не оказалось пусто. Около десяти детей лет четырнадцати сидели в кружке на полу и молча смотрели друг на друга. Шастун невольно подумал о том, что они сидели вокруг пентаграммы, а в любой момент помещение мог заполнить дым и показать миру рогатое существо в человеческом обличье. Махнув головой, отгоняя эти мысли прочь, Шастун ретировался из комнатки прежде, чем подростки успели его заметить.       Антону казалось, что он задыхался, а мир вокруг начинал крутиться с невероятной скоростью. Подперев спиной ободранную стену «склада», Шастун молился всем богам, чтобы его мучения прекратились как можно быстрее. И ему, по правде говоря, было абсолютно наплевать, как это могло случиться: убили бы его или его сердце само не выдержало такого экшна. Страх никуда не делся, но к нему прибавился какой-то похуистический настрой.       Шастуну было чертовски страшно. И он не знал, чего боялся больше: умереть или остаться в этой усадьбе ещё на пару часов. Самые пиздецки страшные хорроры он видел именно с участием детей. И парень правда не знал, чем так сильно нагрешил, когда сам оказался главным героем в этом чёртовом ужастике. Будучи твёрдо уверенным, что это последние часы его жизни, Антон оглянулся по сторонам и, никого не обнаружив, медленно двинулся в сторону последней двери, которая, как он был уверен, вела в очередное забытое богом помещение с кучей детей.       Сколько Антон помнил себя, он всегда любил детей и охотно возился с многочисленными племянниками и младшими сёстрами и братьями друзей. Он любил этих маленьких ангелов, но и представить себе не мог, что однажды эти маленькие ручки будут способны его погубить.       Добравшись до интересовавшей его двери, Шастун отворил её и оказался на лестнице, которая вела на верхние этажи. Парень нервно сглотнул, вновь ощутив больной укол страха, и двинулся вперёд по прогнившим ступенькам. Антон поднимался медленно, боясь наступить не туда, провалиться и переломать себе все кости. Такой вариант смерти его не устраивал. Он не хотел подыхать именно так: чувствуя постоянную боль, отсчитывая минуты в своей голове без возможности пошевелиться.       Это было самой худшей пыткой.       Пройдя мимо пролёта второго этажа, Шастун направился прямиком на третий. Если ему не изменяла память, то именно на третьем этаже не были разбиты окна и горел вполне яркий свет. А может ему только казалось? За последние несколько часов Антон перестал верить самому себе, своим воспоминаниям и ощущениям. Парню даже казалось, что не было никакой жизни «до», что всегда была эта усадьба и непрекращающаяся беготня от пионеров.       Добравшись до нужного этажа, Антон оглянулся по сторонам и как-то грустно усмехнулся — здесь было точно так же, как и на первом этаже. Ни лучше ни хуже. Пройдя несколько метров, парень негромко взвыл и, наплевав на всех и вся, рухнул на пол около одной из дверей. Сил не оставалось даже на страх, что уж там говорить про спасение своей шкуры. Прислонившись спиной к крашеной стене, Антон шумно вздохнул и уткнулся носом в собственные колени, которые он уже успел обнять руками. Он вновь чувствовал себя маленьким мальчиком, которого за какую-то шалость наказала мама и отправила в свою комнату. А в то время у него не было компьютера или собственного телевизора, чтобы занять себя на время наказания. А игрушки отняла мама, чтобы её сын подумал о своём поведении.       Теперь-то Антон подумал над своими поступками и сделал вывод, что так делать было нельзя. Нельзя было быть самоуверенным гордецом, не нуждающимся в советах и мнениях других. Он всё понял и осознал. Но вот только мама не торопилась отменять наказание и возвращать ему любимые игрушки.       Шастун понятия не имел, сколько прошло времени с того момента, как он упал пятой точкой на грязный пол, и когда недалеко послышались шаги множества ног, тот даже не пошевелился. Ему казалось, что он уже никогда не сможет подняться на ноги или увидеть солнечный свет.       Его должна была убить эта ночь.       Внезапно он горько усмехнулся, осознав, что никогда не услышит рассказ пионервожатого про то, что здесь творилось. Да и нужно ли это было? Антон и так успел понять, что творилась необъяснимая и явно какая-то потусторонняя херь. И он почему-то подумал о том, что был бы вовсе не против, если бы на момент его смерти любитель пионерии находился бы где-то рядом. Почему-то рядом с ним становилось спокойнее. И Шастуну казалось, что тот был способен уменьшить его боль в момент «X».       — Арсений, — негромко позвал парень, ни на что не надеясь, когда топот ног стал намного громче, чем ещё пару секунд назад.       Неожиданно чья-то ладонь сжала его плечо, отчего Шастун вздрогнул и поднял голову, дабы посмотреть в глаза своей смерти. Но вместо неё на Антона смотрели голубые глаза любителя пионерии. Услышав весёлый хохоток, Шастун повернул голову в другую сторону и увидел целую ораву детей, что теперь находилась от него в метре. Сжав плечо Антона сильнее, Арсений кивнул в сторону приоткрытой двери, откуда появился сам и помог парню подняться. Буквально затащив Шастуна в небольшую комнатку, которая значительно отличалась от остальных помещений усадьбы, пионервожатый закрыл за ними дверь и тут же плюхнулся в небольшое кресло, продолжая внимательно смотреть на своего гостя.       Выдержав недолгий зрительный контакт, Антон перевёл взгляд на окно и тотчас облегчённо вздохнул.       — Я думал, что прошло всего минут двадцать после нашего расставания, — честно признался парень и сполз вниз по стене.       — Всегда кажется, что время идёт очень медленно, когда адреналин бушует в крови, а сам ты находишься вот в таких ситуациях, — ответил Арсений и положил одну руку на подлокотник. — На самом же деле, оно только ускоряет свой бег, как будто помогая.       Из-за верхушек высоких деревьев медленно выплывало солнце, окрашивая небо в нежные тона. Темнота стремительно отступала.       Он пережил эту ночь.