Cursed love

      Антон до крови сжимал кулаки, впиваясь короткими ногтями в кожу ладоней, оставляя на ней кровавые полумесяцы. Всё его тело пробивала мелкая дрожь, а сердце, казалось, уже давно разделилось на маленькие частички, желая покинуть тело парня, что в очередной раз попал в переделку. Он не слышал ничего, кроме сумасшедшего биения моторчика, что в любую секунду грозился остановиться, не выдержав всего этого ужаса. Антон вжимался спиной в холодный и грязный угол комнаты пионервожатого, срывая голосовые связки. Он умолял о помощи высшие, низшие и любые другие силы, которые только вспомнил его воспалённый мозг. Но его никто не слышал.       Или не хотел слушать.       Антон не знал, сколько времени провёл в забытье, не знал, сколько сейчас времени и как скоро наступит такое жизненно важное сейчас утро. Он не знал абсолютно ничего, кроме того, что его собственная жизнь висела уже даже не просто на волоске, а на чёртовой вере. Вере в то, что он всё ещё сможет выбраться и не сойти с ума. Или просто выбраться. Или хотя бы остаться со всеми конечностями, когда его найдут уже мёртвым в этом заброшенном старом доме. Если его вообще будут искать. Слишком много было этого «если» для парня девятнадцати лет. Вся его жизнь пошла по детородному органу, когда он решил идти на чёртовый свет в тумане, а не додумался вернуться к трассе, где он кого-нибудь уж обязательно бы нашёл. Или умер от голода и холода, но никак не от рук маленькой девчонки, которой, по сути, вообще не должно было существовать. Ведь призраков не существует в реальной жизни.       Антон неожиданно разразился каркающим смехом, сильнее впиваясь ногтями в кожу, ощущая пальцами что-то тёплое. Он уже практически лежал на полу, в полушаге от того, чтобы не начать кататься по нему кубарем от этой забавной мысли, посетившей его голову. «Призраков не существует» — вот же умора! Самая смешная штука, когда-либо посещавшая его сознание. Если их не существует, кто же тогда охотится за ним с топором в этом блядском пристанище? Может, ему всё это приснилось или он поймал слишком сильный бэд трип на одной из вписок и его не спасли? Может он уже давно мёртв, а эта чёртова усадьба его личный котёл в аду?       Если это так, то у Сатаны просто ужасное чувство юмора.       Он не понимал, что делает, когда неожиданно схватил со стола, стоящего рядом, какую-то книгу и со всей дури запустил её в противоположную стену, всё ещё продолжая смеяться. Глухо приземлившись на пол, книга открылась где-то на середине, показывая Антону окровавленные страницы. Возможно, раньше, ещё пару часов назад, это до усрачки бы напугало его, но сейчас Шастун продолжал истерически смеяться, не боясь остаться без голоса или жизни. Ему, казалось, было и вовсе наплевать. Он уже ничего не понимал и не чувствовал. Ему казалось, что его конец уже настал. Если бы кто-то сверху помиловал его, то он бы уже был спасён. Но он по-прежнему находился где-то в глуши совершенно один наедине с кучей призраков. Пока живой, но уже не совсем вменяемый. Или уже вовсе невменяемый.       «пиздапиздапиздапиздапизда» — набатом стучало в черепной коробке, вызывая новые приступы смеха.       Хуёвый сценарий с хуёвыми актёрами — вот чем была его жизнь. А он был самым хуёвым во всём этом спектакле бездарностей. Самым бездарным. Самым плохим. Самым надменным. Самым самоуверенным. Самым самовлюблённым. Самым проебавшимся во всей этой огромной вселенной.       Неожиданно он умолк, будто кто-то внутри него отключил возможность издавать звуки. Уставившись в потолок, исчерченный магистралями трещинок, которые нередко прерывались ухабами в виде отвалившихся кусочков штукатурки, Антон закрыл лицо ладонями, чувствуя неприятную боль в ладонях. Слёзы и открытые раны — не лучшее сочетание, даже если ты конченый психопат. Антон рыдал, не в силах остановиться, давился чёртовыми слезами, задыхаясь. В ушах звенело, словно его голову использовали вместо языка в огромном колоколе. Он буквально чувствовал, как сходит со своего чёртового ума.       Он терял уверенность в том, что до сих пор жив и вообще может трезво соображать и оценивать ситуацию. Он терял связь с внешним миром и ему, как и любому другому человеку в этом ситуации, нужен был спасательный жилет, что не позволит опуститься на самое дно. Ему подошёл бы даже дырявый. Но и такого не находилось поблизости. Он был совершенно один.       И даже чёртовый пионервожатый, обещавший быть рядом, испарился, словно его и не было никогда, словно всё это было лишь шуткой воспалённого сознания Антона. Впрочем, парень уже ни в чём не сомневался.       Он уже даже не был уверен в том, настоящий ли это мир. Возможно, он лишь не самый удачливый персонаж какой-нибудь компьютерной игры, по сюжету которой ему удостоена честь умереть первым и стать самым нелепым персонажем в мире игр.       Что-то холодное неожиданно капнуло ему на ладонь, отчего Антон подскочил с хриплым криком и уставился в стеклянные глаза подростка, что со злобной ухмылкой смотрел на него. Мороженое, что парнишка держал в руке, давно растаяло и теперь стекало по его ладони вниз, пачкая его собственную одежду и пол. Шастун внезапно подумал, что подростка можно было бы отследить по каплям растаявшего мороженого, что он повсюду оставлял за собой. Он хотел было даже улыбнуться, но не смог. Что-то внутри щёлкнуло, приводя Антона в чувство, окатывая холодной водой и заставляя заглянуть правде в глаза. У него всё ещё был мизерный шанс на спасение. И в тот самый момент, когда мальчишка уронил мороженое на пол, к ногам Шастуна, Антон дёрнулся и хотел дать дёру, но не смог: мышцы будто бы атрофировались. То ли от страха, то ли от боли, что неожиданно сильно ощутилась во всём теле.       Мальчишка тем временем уже успел сделать шаг к Антону, и тот уже готовился встретиться с матушкой-смертью лицом к лицу, как в его голову проник голос Арсения. Он был словно полицейская сирена, давая ещё один шанс на спасение жертве, к горлу которой уже успели подставить острие ножа.       «Беги! Спасай свою шкуру, дурачина!», — слова эхом отражались в голове, словно бильярдные шары после сильного удара.       И Антон побежал.       Ему даже показалось, что несостоявшийся убийца за его спиной раздосадовано простонал, будто убийство Антона могло дать ему какую-то привилегию в мире призраков или хотя бы в этом чёртовом доме. Хотя второе, возможно, было ему куда нужнее.       Шастун не знал, куда бежит: машинально переставлял ноги, то и дело оглядываясь назад, где-то в глубине души надеясь, что за ним не последуют, про него благополучно забудут или устало вздохнут и, махнув рукой, отпустят на свободу. Он надеялся, что юным мёртвым убийцам когда-нибудь наскучит бегать по всей этой огромной усадьбе за Антоном; что игра в кошки-мышки привлекала их куда меньше, чем возможность посидеть где-нибудь вместе и пообсуждать какую-нибудь загробную ерунду между собой. Ведь у мёртвых тоже есть свои проблемы, верно?       Впрочем, плевать. Он искренне надеялся застать где-то за очередным поворотом Арсения и, запрыгнув на него, словно на диван, когда пол — это лава, отказываться слезать до победного конца. Но судьба не улыбнулась ему и в этот раз: он бежал, запинаясь о гнилые доски и разбросанные вещи, по пути хватаясь за разные препятствия, на которые нечаянно налетал, в очередной раз заглядевшись назад, где в каждую секунду могла появиться девочка с топориком или кто-то из её дружков-подельников. За последние дни он вообще пришёл к выводу, что судьба — та ещё сука! У неё явно было больное чувство юмора и огромная нелюбовь ко всему человечеству. А к нему, Шастуну, она относилась по-особенному ужасно. Он точно был её самым нелюбимым героем в сериале под названием «Тупое человечество».       Внезапно он горько усмехнулся, минуя очередную дверь, которая открылась прямо перед его носом, подумав, что даже если спасётся из этого адского места, то непременно умрёт где-нибудь через пару месяцев от заражения крови. Кровь. Она, казалось, была повсюду. Он везде оставлял свои кровавые отпечатки. Если кто-нибудь когда-нибудь захочет снести это здание, то с ужасом будет находить в каждом уголке усадьбы эти ужасные следы. И что бы ужасное этот кто-то не надумает об этом доме, это всё равно будет далеко от правды. Здесь всё куда ужаснее, чем любой человек может себе представить.       Запнувшись об очередную гнилую доску, Антон, не сумев удержаться на ногах, рухнул на грязный пол, ещё сильнее разодрав ладони и колени, что выглядывали из разодранных джинсов. Рвано глотая большие порции воздуха, Антон, сдавшись всего на пару мгновений, прислонился лбом к холодному полу, под которым что-то зашуршало. Крысы. Антон был уверен, что эта усадьба населена не только призраками — здесь всего было навалом. Не успеешь вовремя опомниться, и какой-нибудь паук решит поселиться на твоей макушке.       Проклятое место.       Со стороны могло показаться, что Антон уже мёртв. Если бы не тихое рваное дыхание, которое выдавало его с потрохами, призраки, быть может, наконец оставили его в покое.       Если он всё же выберется отсюда, то сделает всё, чтобы этот чёртов дом сгорел. Антон бы с удовольствием сплясал на костях всех обитателей этого дома. Он бы с удовольствием наблюдал за тем, как те теряют свой дом и покидают этот мир к чёртовой матери. Они все не достойны того, чтобы бродить среди живых и убивать тех, кто даже этого заслуживает. Никто из них не достоин этого.       Неожиданно он почувствовал холодок, пробежавший по загривку, и медленно поднял голову, встречаясь с девчонкой с уродливой улыбкой. Пожалуй, за всё это время он видел её впервые в этих стенах. Она чуть склонила голову вбок, внимательно наблюдая за ним и, казалось, ничего не собиралась предпринимать. Дрожа всем телом, Антон приподнялся на руках и, ещё раз взглянув на девчонку, начал медленно отползать назад, пока не прислонился спиной к стене. Сердце пропустило пару ударов, когда девочка улыбнулась шире, пугая ещё больше, и сделала несколько шагов вперёд, к Шастуну.       Нервно сглотнув, парень уже мысленно отсчитывал до нуля, чтобы сорваться с места и унести ноги, чтобы его вновь встретил какой-нибудь разгневанный призрак. Куда бы он не пошёл, его везде уже ждали и не хотели отпускать живым.       Три.       Девочка склонила голову в другую сторону, а за её спиной что-то зашевелилось, отчего Шастун негромко вскрикнул, а девчонка неожиданно звонко рассмеялась.       Два.       Огромными глазами смотря в сторону очередной двери, которая вела в неизвестность, Антон принял сидячее положение, в любой момент готовясь сорваться с места, как девчонка перестала смеяться и неожиданно протянула Шастуну маленькую ручку.       Он так и не досчитал до одного, испуганно смотря на её поцарапанную руку. Он не знал, что она хотела сделать — помочь или завести в ловушку. В голове всплыли слова Арсения, чтобы он не доверял в этом доме никому, кроме него, но Антон почему-то отмахнулся от них, как от назойливой мухи. Девчонка с уродливой улыбкой вызывала мороз по коже, но парень почему-то поверил ей, взглянув в её, как ему показалось, добрые глаза.       Видимо, он никогда не научится слушать старших.       Шастун протянул девочке трясущуюся ладонь, и та схватила его мёртвой хваткой, словно хотела раздробить кости. Резко дёрнув Антона на себя, отчего тот чуть снова не упал на колени, девочка всего пару секунд посмотрела на него снизу вверх, после чего тихонечко захихикала, и парень почувствовал острую боль где-то под рёбрами. Создавалось впечатление, словно кто-то воткнул в плоть ножик и, не имея ни капли сочувствия, прокрутил его несколько раз.       Впрочем, так оно и было.       Заорав от боли, Антон резко дёрнул руку из цепкой хватки девчонки и неожиданно почувствовал, как что-то хрустнуло. Этот звук был настолько резким и громким, что парень зажмурился и, машинально сделав пару шагов к стене, с силой ударился затылком. В ушах зазвенело, а перед глазами поплыло, но Антон чётко видел мальчишек-близнецов, которые «гостеприимно» приняли его ещё в самый первый день пребывания здесь. Казалось, что это было уже несколько сотен лет назад.       Нервно сглотнув, Антон прижал относительно здоровую руку к ране, закрывая её, и, не разбирая дороги, бросился от детей прочь. Ему казалось, что они громко рассмеялись за его спиной. Шастуна всегда удивляло, почему именно маленькие дети всегда так заливисто смеются, когда они делают кому-то больно. Они чёртовы маленькие садисты, и отрицать это было глупо.       Глаза застилала пелена слёз, но Антон не останавливался ни на секунду, сбивая косяки и налетая на шкафы и тумбочки, которых, по идее, не должно было быть на этом месте. Только психопаты ставят вещи в центр комнаты. А здесь определённо остались только они.       Он задыхался от слёз и бесконечного бега, проклиная вся и всех живых существ. Почему именно он оказался здесь, а не какой-нибудь преступник, достойный только электрического стула или расстрела? Почему не какой-нибудь конченый мудак, а именно он? Антон устал задавать себе эти вопросы, не находя ответа ни на один из них. Ответа и не было. Просто он стал очередной жертвой суки-судьбы.       Ему просто не повезло.       Очень крупно не повезло, на самом-то деле.       В очередной раз запнувшись обо что-то, Антон в последний момент успел зацепиться за дверной косяк и, отворив дверь, оказался на лестнице, ведущей куда-то вниз. Возможно, это был подвал, а может и сама преисподняя, где у ворот в Ад парня уже поджидал сам Сатана. Антону было плевать. Это было куда лучше, чем оставаться на одном этаже с этими детьми.       Если бы ему всё-таки дали выбор, от чьих рук умереть: детей или взрослого, то он по-любому бы не выбрал ребёнка. Слишком большая честь для них. Если бы он только бы мог выбирать, то его выбор пал бы на Арсения. Он единственный, кому он мог верить в этом доме. Единственный, кто не хотел причинять ему боль. Единственный, кто хотел его спасти. И Антон неожиданно подумал о том, что единственным спасением для него была всё-таки смерть. Если Шастун и выберется отсюда, то загремит куда-нибудь в психушку. Он больше никогда не сможет жить как прежде. Он никогда не забудет ужасы этой старой усадьбы.       Чёрт бы побрал этого старого графа, слетевшего с катушек. Если бы не его затворничество, то, возможно, не было бы ничего этого. Возможно, Антон успел бы не только вернуться на трассу и смотаться в Воронеж, но и вернуться обратно в Москву и с некоторым недовольством выслушивать тирады Позова.       Кое-как спустившись по лестнице вниз, Антон сделал несколько шагов вперёд и рухнул на колени, поднимая взгляд на маленькое окно под потолком. Солнце уже вставало, но от этого ни на йоту не становилось легче. Он чувствовал, как вязкая тёплая кровь текла по руке. В подвале ничего нельзя было рассмотреть: маленького окошечка не хватало, чтобы охватить всю площадь комнаты. По правде говоря, от этого самого окошечка не было абсолютно никакого толка, кроме как определять время суток. Возможно, где-то здесь был выключатель, но искать его не было смысла: электричества в доме не было, как и надежды на светлое будущее.       Боясь взглянуть вниз, на рану, парень кое-как дополз до стены и, приземлившись на что-то похожее на деревянный ящик, прижался затылком к холодной влажной стене. Во рту пересохло, а в голове набатом стучало собственное сердце. Боль пульсирующими волнами разносилась по всему телу и вновь возвращалась к кровоточащей ране, каждый раз заставляя шипеть и жмуриться. Антону казалось, что это будет продолжаться вечно. С каждым разом боль чувствовалась всё сильнее и ощутимее. Он чувствовал металлический вкус крови во рту. Она будто бы заменила собой слюну. Хотелось блевать. Вывернуть наизнанку и без того пустой желудок.       Сплюнув кровь, Шастун закашлялся и, пересилив себя, попытался подняться на ноги, дабы по стенке доползти до окошка и посмотреть на рану, но не смог. Вновь прислонившись затылком к стене, он снова закашлялся и закрыл глаза. Больше ничего не хотелось. Ни спасения, ни смерти.       Казалось, что он подошёл к своему ф и н и ш у и оставался один-единственный шаг, который Антон так боялся совершить. Впрочем, бояться было уже нечего. Если он не сделает этот шаг сам, его обязательно кто-то подтолкнёт.       — Антон, — неожиданно парень услышал уже ставший родным голос и через силу открыл глаза, обращая расфокусированный взгляд на пионервожатого, остановившегося в паре шагов от него.       Арсений с ужасом смотрел на него, не в силах пошевелиться. Шастун неожиданно усмехнулся, отчего мужчина вздрогнул и всё же присел рядом с Антоном, осторожно накрывая окровавленную ладонь парня своей. Несильно сжав её, Попов встретился глазами с бледным парнем и выдавил из себя улыбку:       — Всё будет хорошо, Антон, — надтреснуто проронил тот, сглатывая. — Главное, дыши. Всё будет хо-хорошо, — он запнулся, отчего Шастун снова ухмыльнулся.       Уже ничего не будет хорошо, и это, кажется, понимал даже годовалый ребёнок. Уже всё кончено и… Наконец с ужасом осознав всю ситуацию, Антон попытался сфокусировать взгляд на мужчине и медленно оторвал руку от своей раны, хватая Арсения за рубашку, оставляя на ней уродливые кровавые отпечатки. Тот дёрнулся, но даже не попытался отстраниться.       Антон хотел что-то сказать, искренне хотел, но не смог вымолвить и слова. Язык будто отказался функционировать, стал занимать собой всё место во рту, и Антон лишь сильнее стиснул рубашку мужчины в руке, пытаясь притянуть его ближе. Поняв всё без слов, Арсений устроился на втором ящике и, осторожно обняв парнишку, уставился куда-то в окно. Он обманул его, сказав, что с ним он будет в безопасности. В этом доме никто не был в безопасности. Даже он сам, Арсений Попов, пионервожатый, которого когда-то обвинили в убийстве детей, хотя он был такой же несчастной жертвой, как и все здесь.       Антон чувствовал невыносимый холод, что медленно окутывал всё тело, и даже Арсений, вечно холодный, теперь казался тёплым. И парень прижимался к нему из последних сил, будто тот мог как-то согреть его, остановить этот холод, отпугнуть его и спасти мальчишку, который из-за собственной глупости и ужасного характера оказался в этом пристанище Сатаны. Арсений сам не раз задумывался о том, что, возможно, эта усадьба была лишь дачей Короля Мёртвых, про которую он по каким-то причинам забыл.       — Не уходи, — совсем тихо прошептал Антон ему куда-то в район ключицы, отчего Арсений задрожал всем телом, впервые за столько лет чувствуя себя живым.       Сильнее прижав Шастуна к себе, мужчина зажмурился и закинул голову назад, прислоняясь затылком к стене. Он буквально чувствовал, как что-то липкое и невероятно неприятное ползает по его грудной клетке; всё внутри скручивало, и Арсений еле сдерживался, чтобы не завыть от безысходности. Он снова чувствовал себя живым, и это ни черта ему не нравилось.       Чёртов мальчишка, неожиданно свалившийся к нему на голову. Возможно, если бы не столь неожиданное желание стать пионервожатым в этот злосчастный день, то Арсений бы до сих пор был жив. И если бы судьба свела его с этим парнем, то он точно бы научил его не совать нос куда попало. Он бы точно преподал ему урок, что не нужно лезть в заброшенные места. Даже если очень хочется. Даже если очень интересно.       Но он был мёртв уже как тридцать два года.       — Не уйду, — как можно спокойнее сказал Попов, чувствуя, как Антон расслабляется. — Я никогда не уйду, но и ты не уходи. Ты сможешь, я верю в тебя. Всё будет хорошо, только не уходи, — совсем тихо продолжал Попов, не уверенный, что Антон его ещё слышал.       Но тот слышал.       — Не уйду.       Протяжно закашлявшись, Антон закрыл глаза, утыкаясь носом Арсению куда-то в район ключицы. Он чувствовал, как медленно проваливается в забвение. Он хотел было вновь открыть глаза, чтобы посмотреть на мужчину, что сжимал его в объятиях, но не смог.       Слыша совсем тихий голос пионервожатого, что просил не уходить, Антон провалился в темноту.