За право выбора

В окрестностях Амон Эреб в конце зимы снега было совсем немного. Уже чувствовалось дыхание весны, птицы уже пели иначе, и хотя трава еще не пробивалась, а снег не таял, весна ощущалась уже в самом запахе воздуха. Ноги сами принесли эльдиэ на север от крепости, сюда, к кургану. Здесь были похоронены эти трое. Хисильдэ присутствовала на похоронах и более здесь не была. Теперь вот пришла зачем-то снова. На большом камне, установленном здесь, были высечены имена троих — имена и на квэнья, и на синдарине. Под именами надпись — «Те, что пламенем шли сквозь огонь, да обретите вы покой лишь по собственной воле». Хисильдэ задумалась, кто был автором подписи. Должно быть, Маглор. Очень уж многозначно эти слова можно было трактовать. Подпись была на квэнья, но Хисильдэ уже неплохо говорила на языке нолдор, только в поэтических оборотах зачастую путалась, и потому далеко не все баллады понимала. Поначалу незнание языка, на котором здесь нередко говорили, сильно мешало ей. Впрочем, в повседневной речи на Амон Эреб, особенно среди родившихся в Эндорэ нолдор, зачастую звучала такая смесь квэнья и синдарина, что с непривычки это было вообще не разобрать. С момента, как Хисильдэ покинула доживающий свои последние часы Дориат, прошло почти два месяца. Маэдрос тогда не стал запираться в Менегроте — его воины, вместе с дошедшими до Менегрота воинами из отряда Меледира заняли стратегически очень удобные позиции на северных входах, почти без потерь разбили орков и обратили их в бегство. Меледир ушел вместе с выжившими на юг, в сторону Моря. Препятствий уходящим никто не чинил. Плакали дети, медленно шли женщины с застывшими лицами, оставляя могилы наспех похороненных мужей... Маэдрос довольно долго искал сыновей Диора в лесах Нелдорета, еще почти двое суток, и наконец, нашел. Нашел не детей — нашел едва живого Сардафиона. Тот успел рассказать, что случилось — Отаньяро отыскал близнецов. Измученных, спящих у быстрой бурной реки, освободившихся от пут. Сардафион не успел помешать верному убийству, и тут же схватился с Отаньяро в поединке, из которого вышел победителем, столкнув противника туда же — на острые камни, в воду. Сам он был тяжело ранен. Сардафиона перевезли в крепость Амон Эреб, где он и умер, несмотря на все усилия терзавших его тело лекарей. Друг и советник Маэдроса был похоронен в братской могиле вместе в остальными павшими в Дориате — на другой стороне от Амон Эреб, на юге. Тел Отаньяро и маленьких полуэльфов Маэдросу найти не удалось — должно быть, быстрая бурная река унесла их. Тогда впервые, когда Хисильдэ уезжала вместе с нолдор в их крепость, она услышала от своего лорда что-то невнятное о проклятии валар, случайно подслушав во время пути его разговор с лордом Маглором. Маэдрос корил себя за то, что сказал Отаньяро в Дориате, за то, что не мог сказать иначе — и за то, что даже самые благие, справедливые его порывы оборачиваются чем-то страшным. Потом было тяжело. Никого из родичей и из знакомых не было рядом, лишь одна женщина из синдар. Ее дочери было всего десять, и она от отчаяния, считая, что не одолеет перехода к южному побережью, отправилась вместе с нолдор. Хисильдэ ее не осуждала — не имела права — но не понимала, как та, потеряв мужа, могла сойтись с одним из тех, кто стал причиной. Нолдо, что покровительствовал ей и забрал с собой, казался Хисильдэ вполне честным, и она даже знать не хотела, желал он эту деву или нет, требовал ли что-то за покровительство и защиту, или все же не сделал этого. Хисильдэ жила в Амон Эреб в одной комнате вместе с Анариссэ и Хиривен, незамужними девами. С одной она неплохо сошлась, но с другой, тоже носившей оружие, они терпеть друг друга не могли — порой утренний спор за полюбившееся полотенце мог привести к ссоре. Среди нолдор было куда больше женщин-воительниц, чем среди синдар, и это Хисильдэ даже несколько уязвляло — она привыкла быть одной из немногих. Первое время у нее на себя не было времени — сначала были тризны и похороны, потом — постоянные дозоры: то в крепости, то вне ее. Хисильдэ чувствовала, что ее верность проверяют ежечасно, ежеминутно, и пыталась мириться с этим. Мириться получалось плохо. И сейчас она наконец-то одна. Хисильдэ уселась на снег, подвернув под себя плащ. Новенький, зимний, подбитый мехом плащ с гербом Первого Дома нолдор, сшитый специально для нее. Дева машинально провела рукой по волосам, снимая заколку, распуская стянутые на затылке волосы. Ярко-рыжая медь рассверкалась, рассыпалась по плечам. Хисильдэ уткнулась лицом в подтянутые к подбородку колени и приказала себе — плачь. Теперь можно. На несколько часов тебя отпустили. Даже если останутся следы на лице, можно еще погулять под ветром, и по возвращению не будет ничего заметно. Тело исполнять приказ не спешило. Хисильдэ, несколько удивленная, напомнила себе про уже навсегда покинутый некогда великий Дориат, разоренные благословенные, счастливые земли; про погибших сыновей короля Диора; про неизвестную судьбу крохотной принцессы Эльвинг; про позорную клятву верности врагу. Не помогло. Слез не появилось. Даже стиснувшей груди боли не было. Тогда она вспомнила об отце. О матери. Об отце, что учил ее владеть оружием. О нежных напевах матери, о ее красивых вышивках, что ей позволили забрать из Менегрота — ныне одна из них висела у Хисильдэ в изголовье и вызывала зависть и восхищение Анариссэ. Хисильдэ вспомнила, как провожала отца, как держалась за стремя, как молила дозволения пойти с ним, как уходили те немногочисленные отряды, что отпустил король Элу вместе с Белегом и Маблунгом на Пятую Битву. Вспомнила убитую горем мать, сверкавшие на солнце темно-рыжие волосы отца, лук за его плечом, меч на его поясе. Вспомнила и о друге Маблунге, о его смерти. Слезинка скатилась по щеке воительницы и затерялась в слегка вьющихся прядях. Больше слез не появилось, как ни уговаривала себя Хисильдэ. Хотелось умереть, хотелось остаться здесь же — ну и плевать, что она умрет на могиле врагов! Хисильдэ упала на бок, уткнулась лицом в снег. Она пролежала так довольно долго, сломленная, не имеющая сил подняться. Наконец, казавшаяся со стороны мертвой дева чуть пошевелилась, с трудом подняла голову. Анар, последними лучами озаривший лицо эльдиэ, ласкал своим догорающим светом уже совершенно другое лицо. Юность, мягкость, нерастраченная нежность навсегда ушли из черт девы. Должно быть, со всеми квэнди, по которым было непонятно, сколько прожили они лет, случалось нечто подобное. Плакать так и не захотелось. - Все в порядке? - привычно осведомилась Хисильдэ у стражей врат. Впервые заговорила на квэнья сама, первой. Ей — чуть удивленно — знакомые воины ответили на синдарине: - Нагулялась? Все в порядке. Ступай домой, сестренка, метель собирается. Последняя, наверное, в этом году, перед весной. - Аэндор! - окликнула Хисильдэ старшего. Наверху, с башни, свесилась голова: - Что, синдэ? - Да когда ты уже начнешь меня по имени-то звать?! - возмутилась дева. - Когда я буду нужна? - По графику — послезавтра. Тебе нужно время? Выделю, если наконец скажешь, кто завоевал сердце столь неприступной девы. Воины поддержали Аэндора шутливо-дружескими высказываниями, но Хисильдэ к такому привыкла еще в Дориате, хоть и не высказывалось там это так откровенно. - Всем присутствующим надеяться не на что, - ехидно отрезала она. - А я послушно проникаюсь культурой нолдор, и хочу напиться и выспаться. - Дело хорошее, - отозвался Аэндор сверху. - А серьезно, Хисильдэ? Если действительно нужно, или отдохнуть хочешь — только скажи. - Я всего лишь спросила, когда мне выходить в дозор. - Послезавтра в ночь. - Послезавтра — так послезавтра, - пожала плечами дева. - Ничего тебе не обломится, Аэндор, - засмеялся кто-то внизу, но смех тут же стих — рядом с шутником в землю вонзилась стрела. Хисильдэ, усмехаясь и качая головой, проследовала внутрь и пересекла двор, вошла в крепость и поднялась по узкой, каменной и холодной лестнице на третий этаж. - А тебя искал лорд Нельяфинвэ, - Хиривен, полуобнаженная, расплетала волосы, сидя на своей кровати, и неприязненно поглядела на Хисильдэ, скинувшую плащ. - Зачем? - сразу же напряглась та. - Не слушай ее, - Анариссэ отвлеклась от книги. - Заходил с час назад, спрашивал, где ты. Лучше утром к нему иди, он все равно сейчас наверняка пьет. - Он у вас всегда такой? - вздохнула Хисильдэ. - Нет, я пойду сейчас. Меня тревожит это. - Раньше лучше было, - услышала ее Хиривен. - А ты бы переоделась. А то мало ли... У тебя платья вообще есть? Привезла тюк с собой... у тебя там что, только синдарские стрелы да мамины вышивки были? Или ты платья носить не умеешь? - Эй, разошлись, - Анариссэ приподнялась с кровати. - Так, всё! Всё! Хисильдэ, иди уже, а? Все равно собралась... Я ее тут сейчас успокою. Сбросившая на свою постель пояс с оружием Хисильдэ удалилась и понеслась по коридору, а потом и по лестнице — еще выше, на самый верхний этаж крепости. Постучав и получив короткое дозволение войти, Хисильдэ обвела взглядом комнату. Она знала, где покои лорда Маэдроса, но ни разу еще не бывала здесь — да собственно, она за эти два месяца едва ли перемолвилась несколькими фразами с тем, кому принесла клятву верности. Из четверых лордов больше всего она общалась с младшими, одинаковыми. Они легко сходились с новыми знакомцами, при этом не имея друзей и ни к кому особенно не привязываясь — Хисильдэ полагала, что глубоко привязаны они только друг к другу и, может, еще к братьям, потому как потерю троих старших они искренне переживали. Именно Амбаруссар, заинтересовавшись необычной девой, учили синдэ своему родному языку, и она, еще когда путалась, кого из этих двоих как зовут, быстро оценила, как удобно называть их одинаково. Управлением крепостью — тем, что касалось хозяйства, а не военного дела — тоже занимались в основном близнецы. С лордом Маглором у Хисильдэ не сложилось — нет, никаких конфликтов не было, они просто друг друга совершенно не интересовали, имея абсолютно разное мировоззрение и интересы. Даже общие темы для разговора можно было найти с трудом, и оба вскоре перестали их искать, составив друг о друге какое-то более-менее ровное мнение. В свое время так же Хисильдэ относилась к принцессе Лютиэн, и это отношение было взаимным. Получалось, что больше всего сейчас Хисильдэ общалась с Аэндором, который, как она поняла, заменил ближайшего советника Маэдроса Сардафиона; с соседками по комнате; да с женщиной из эдайн, что работала на кухне — женщина была одинока, немолода и бездетна, иногда пускалась в воспоминания о своей юности, со слезами вспоминала лорда Келегорма, привечала бродячих собак. Отчего-то с ней Хисильдэ было спокойно. Гостиная лорда в Амон Эреб была самой обычной. С порога становилось понятно, что жизнь устроена по-походному, но Хисильдэ и сама жила примерно так же в Менегроте с того момента, как осталась без родителей. Она тогда убрала все, что напоминало о матери, которая ушла умирать — расшитые занавеси и скатерти, засушенные цветы, оставила лишь пару вышивок и портрет родителей, написанный еще в те времена, когда Хисильдэ на свете не было. Здесь же не было заметно даже следов присутствия женщины. Все ткани — и занавеси, и скатерть, и покрывало на большом диване — были красивыми, чистыми и тщательно выглаженными, но совершенно безликими. Никаких украшений, совершенно ничего лишнего. О присутствии хозяина и вообще о том, что покои обитаемы, говорили лишь разбросанные на столе под свечой бумаги или письма, небрежно сброшенный пояс с мечом да алый плащ на спинке кресла. - Хисильдэ? - раздался все тот же ровный, золотистый голос. В гостиной царил полумрак — свеча горела только на столе — но дева уже привыкла к освещению, увидела и две двери, ведущие из гостиной, и самого Маэдроса — обрисованную в полутьме неясную фигуру. - Проходи. - Что случилось? - встревоженно и без приветствий спросила дева. Отчего-то ей стало не по себе. - Я в чем-то провинилась перед вами? Уверяю — я этого не заметила. - Сядь, - тон Маэдроса, как ни странно, был вполне мягким и даже участливым. - И обращайся ко мне — по крайней мере, наедине — так же, как мы с тобой говорили в Менегроте. Твоя почтительность — не более чем притворство, а я его не люблю. - Это не притворство, это традиция, - возразила Хисильдэ, усаживаясь на диван и аккуратно, даже брезгливо сдвигая лежавший там меч. - Тогда я говорила с врагом. Ныне же вы не враг мне, но и не друг. Так что у меня единственный вариант — говорить с лордом. - Говори с эльда, - Маэдрос присел к столу, привычно-неловко опираясь на подлокотник обрубком правой руки, ныне — без наруча с шипами, на котором при необходимости легко крепился щит. - Впрочем, я хотел бы кое-что узнать у тебя именно как твой лорд. - Что же? - снова начала напрягаться едва подуспокоившаяся дева. - Тебе, возможно, это пока еще неизвестно, но я зачастую поднимаюсь на смотровую площадку Амон Эреб. Да, там нет дозоров, это ты, несомненно, знаешь, но у меня данная привычка еще с Химринга. Я видел тебя сегодня, когда ты ушла на прогулку. - Аэндор отпустил меня. У меня было свободное время, и я считала, что могу его провести по своему усмотрению... - Хисильдэ вспыхнула от смущения, поняв, что с вершины крепости ее действительно можно было видеть. - Я не об этом. Меня несколько удивило то, куда ты направилась. Честно тебе скажу, что поначалу я заподозрил что-то нехорошее, когда ты направилась к... могиле моих братьев. Ты не можешь скорбеть о их смерти, я это понимаю. - А вам пора бы перестать скорбеть, - невольно вырвалось у девы, которая никогда не могла отделаться от дурной привычки высказывать свое мнение, даже когда ее не спрашивали. - Ваш народ требует вашего внимания, да еще и жалеет вас, что, на мой взгляд, для лорда не комплимент. - Такой большой опыт по скорби? - Хисильдэ показалось, что Маэдрос иронично приподнял бровь — ту самую, пересеченную шрамом. Ну, по крайней мере, не рассердился. - Отец и мать, - коротко ответила она. - И лучший друг с детства. Маблунг. Вы знали его, наверное. Было и еще, но это самое худшее. По крайней мере, было самым худшим до того, как вы появились в Дориате. - Я знал Маблунга, но особенно не общался. На Мерет Адертад познакомились, и потом видел его, когда он прибыл в Барад Эйтель со своими воинами перед Пятой Битвой. Я тоже был там тогда... уточняли с королем последние детали планов. - Тогда вы, наверное, видели и моего отца, - почему-то с надеждой произнесла Хисильдэ. Знать, что кто-то еще видел Хильвэ после того, как его в последний раз видела дочь... - А, так вот кто твой отец. Мне стоило связать это раньше. Наверное, да, видел. Еще подумал, что это за мрачный синда с таким же цветом волос, как у меня. В Эндорэ я ранее таких не встречал. - Мой отец не синда, - нехотя ответила Хисильдэ. - Он из тех, кто не пошел в Великий Поход. - Из авари? Надо же... Что же, это во многом объясняет твой характер... - А что не так с моим характером?! - Он несколько необычен... по крайней мере, для синдар. - Так вы говорили с моим отцом? - Нет. Он тоже явно отметил меня, но взглянул так, что желания заговорить не возникло. Знаешь, возможно, мы с тобой даже дальние родственники. - Может быть, - пробурчала Хисильдэ. - Про родителей отца я ничего не знаю, он говорил только, что они пропали еще до Похода. И у отца был младший брат. Он ушел в Поход. Это все, что мне известно, но я не знаю даже имен родителей и брата отца. Он не любил говорить об этом. Там, кажется, были какие-то конфликты, и думаю, ему было больно вспоминать. - У тебя такие же зеленые глаза, как у моего деда со стороны матери. И мой дед упоминал о родителях и старшем брате, что остались. Тоже не любил об этом говорить. Что же... жаль, что твой отец так и не узнал, что его брат благополучно достиг Валинора. - Он жив? - подалась вперед Хисильдэ. - Он здесь? - Нет. Остался в Амане. Хм, интересно... значит, ты мне все же родственница. - Дальняя, - недовольно ответила Хисильдэ. - И то, если мы с вами не ошибаемся в выводах. - Не расскажешь ли мне о своей семье? Мне хотелось бы знать. Кто твоя мать?.. Из синдар? - Да. Она была кузиной королевы Нимлот. - Я не слишком хорошо знаю королевскую семью Дориата. Вас там очень много... - Можно подумать, вас мало! - Уже — не так много. - Ничего, нас тоже, - не прониклась дева. - Ладно, согласен, - хмыкнул Маэдрос. - Насколько я помню, королева Нимлот была в родстве и с Элу Тинголом. Значит, у тебя есть живые родственники и в Валиноре, и здесь, в Эндорэ. А я и не думал, что тебя фактически можно назвать принцессой по линиям и нолдор, и тэлери. - Принцессой — нельзя, - отрезала Хисильдэ. - Но из-за родства моя семья была приближена ко двору короля Элу, а потом и короля Диора. - Получается, ты и мне в какой-то степени сестра. - Вот спасибо... Не стоит. - Я еще расспрошу тебя об этом, мне интересно твое прошлое. Ты говорила только о родителях и о лучшем друге — значит, ты не замужем? - Нет, - напряженно ответила дева. - А что, это имеет значение? - Не имеет. Но думаю, если бы твой муж был жив, я бы уже знал о нем, а если мертв, ты непременно бы его упомянула в списке скорби. Но мы отклонились от темы. Раз уж ты мне сестренка, то я тем более заинтересован в том, чтобы тебе жилось как можно лучше. - Может, перестанете издеваться? - устало произнесла Хисильдэ. - Что вам угодно знать? Почему я пошла сегодня туда? Потому что хотела прогуляться, подумать, и так получилось, что я пришла именно к той могиле. Это правда. - Я полчаса, не меньше, смотрел, как ты неподвижно лежишь. Еще несколько минут — и я бы приказал нарушить твое уединение и послал бы воинов забрать тебя, ибо уже забеспокоился за твою жизнь. - Я не знала, что за мной наблюдают. Думала, что могу вести себя так, как вела бы только наедине с собой, - внутри у Хисильдэ все возмутилось, но она понимала, что своей жизнью сейчас вправе распоряжаться менее, чем когда-либо — лорду Маэдросу нужны были воины, что погибнут в схватке с тварями Моргота, а не те, что умирают от тоски на курганах своих врагов. - Поэтому я и просил позвать тебя. Что случилось, Хисильдэ? Прошло два месяца, и я думал, что ты уже оплакала свой Дориат. - А вы уже оплакали своих братьев за два месяца? - дерзко ответила вопросом на вопрос дева, ударив по самому больному. Она была готова к любой реакции, но неожиданно голос Майтимо зазвучал тише и глуше: - Я так понял, что ты единственный ребенок у своих родителей. Так ведь? Да, я понимаю, ты потеряла отца и мать... - Отец погиб в битве, которую развязали именно вы! А мать... она не могла пережить... отец — это то самое важное, что было у нее, его любовь, даже я не так была важна... - Не злись на родителей. Своей смертью они причинили тебе горе, но ведь взрослый ребенок ничем не обязан родителям? Как и они ему. Ты ведь признаешь за собой, взрослой девой, право выбора, почему же их лишаешь этого права? Родители и взрослые дети ничем не обязаны друг другу, кроме любви. Да и то бывают редкие исключения. У меня тоже погиб отец... давно... - Знаю. - Думаю, знаешь ты немногое и весьма превратно судишь. Про что ты знаешь? Про страшную Клятву? Про преступника и братоубийцу Феанора? - А что, разве это все не так? - разговор все больше напоминал поединок, пламя единственной свечи колыхнулось, Хисильдэ подалась вперед, сверкая глазами. - Может, и так. А я помню, как отец меня в детстве ловил с качелей. Я помню, как он способен был любить — нашу мать и нас. Так никто любить не умел более, я уверен. Я помню, каким великим Мастером он был... - Это и я знаю... да и Сильмарилл ваш наблюдала. - Хм... про это мне тоже интересно. Ты совсем недавно видела Свет Камня, которого я не видел более пяти сотен лет... Но я никогда не прощу себе, что они погибли! Как никогда не прощу себе, что погиб мой лучший друг. Тебе, наверное, казалось, что тогда, в Менегроте, я никак не реагировал на смерть братьев? Это не так. Я тогда еще просто не знал. Запрещал себе знать. А теперь — пройдет ли два месяца, два года, две сотни лет — думаешь, я забуду о тех, кого маленькими на руках держал? - Сам же говоришь, - Хисильдэ и не заметила, как в пылу словесного поединка перешла на «ты», как с недавним врагом после схватки, - что взрослые дети и родители ничем друг другу не обязаны, кроме любви! Взрослые братья и сестры тоже. Твой друг, король нолдор, пошел на битву сам, по собственной воле. Откажись твои братья последовать за тобой и не идти разорять мою родину — разве ты стал бы принуждать их? - И твой отец принял добровольное решение, - добил Маэдрос. - И твоя мать тоже. - Я понимаю... В комнате воцарилось молчание. Соперники выдохлись, но стало заметно легче — высказались оба. - Так из-за чего ты так сегодня? - спросил Маэдрос, и голос его снова выровнялся. - Тоже запрещала себе, - ответила Хисильдэ. - Как и ты тогда. Думала, потом поплачу, сначала надо многое сделать. Теперь оказалось, что уже и не плачется. - У меня было так же. Хисильдэ замолчала. Зря она надеялась, что все наладится; что жизнь, хоть и резко изменится, но определится. Право, для этого было недостаточно принести клятву верности лорду нолдор, научиться говорить на квэнья и быть принятой среди воинов-Изгнанников. Один разговор — и душа уже была истерзана не хуже, чем после гибели родителей. Хисильдэ и сама не знала, на что надеялась. Смутно жила в ней надежда погибнуть в какой-нибудь очередной стычке с орками, в какой-нибудь битве — ей уже было все равно, за какого лорда гибнуть. Родная земля осквернена, к королям Элу и Диору она личной привязанности не питала, да и вообще, похоже, отличалась гибкостью — или вероломностью? — не свойственной, по большей части, ни синдар, ни нолдор, да и вообще никому из народов квэнди. Неохотно признавая за собой не самую лучшую черту, Хисильдэ внезапно заговорила: - Знаешь, не верь мне, лорд Маэдрос. И моей клятве не верь. Моего отца не любили в Дориате, ожидали от него всего чего угодно. Я раньше обижалась за него, мне казалось, что это потому, что авари вообще нигде не любят. А сейчас понимаю, что это в чем-то, наверное, заслуженно. Хотя отец никогда не преступал слова и я не знаю о его поступках, что могли бы быть расценены как нечестные. Но я очень похожа на него, а мы... мы, кажется, совсем другие. Я... я чувствую, что способна на все. На все что угодно. - Думаешь, я того же за собой не чувствую? - усмехнулся Майтимо, поднимаясь. - Я не знаю авари, не знаю народа, мне они почти и не встречались... - Да я тоже не знаю, только по рассказам отца. Я ведь родилась и выросла в Дориате. Бывала за Завесой, но не так уж много где — в Фаласе и в предгорьях Дортониона. Но по одному моему отцу нельзя судить о народе. К твоему отцу это тоже относится. - В тебе замечательно сочетаются унаследованный неистовый характер и воспитание синдар. Знаешь, незадолго до того, как мы пришли в Дориат, я говорил с Макалаурэ как раз на эту тему. Пожалуй, я сейчас готов даже принять его пессимистичную точку зрения, что именно Отказавшиеся, не видевшие Света Амана — те, кем было должно и нужно стать квэнди. Я имею в виду, по замыслу Создателя. - Да нет, всё, наверное, было нужно... - пробормотала Хисильдэ. - А про Создателя ты, наверное, лучше знаешь. Ты же ведь наверняка валар видел... Я — только королеву Мелиан. - Видел я валар, - несколько даже удивился Маэдрос. - С детства видел. И говорил, не раз и не два... почти со всеми. Что в этом такого необычного? Да и мой отец учился у вала Аулэ, а брат — у вала Оромэ. - Наверное, потому ты легко принял их проклятие. - Наверное, - болезненно поморщился нолдо. - Проклинать и благословлять — их право. Никогда не пойму, зачем вала Манвэ позволил спасти меня. Тогда, когда мой друг был готов меня убить... Наверное, я тогда еще не должен быть погибнуть. Все предопределено, я это точно знаю, только мне зачастую хотелось бы жить, как ты живешь — не знать этого, а если и знаешь, то не принимать это во внимание. Хисильдэ пожала плечами: - Я слышала мнение, что род квэнди предназначен лишь для того, чтобы устроить жизнь для эдайн. Это правда? - Да, правда, - буднично кивнул Маэдрос. - Квэнди предназначены для сказаний. - Странно, я никогда эдайн особенно не любила. В целом не люблю, хотя отдельные представители мне нравятся. В таком случае, именно нолдор, те, что пришли из Амана, могут научить многому эдайн. Вам и писать летописи. А в истории ведь запомнят только победителей, не так ли? А авари, да и синдар по большей части, останутся лишь теми, кто хотел просто пожить по-своему. Нет, конечно, о принцессе Лютиэн будут говорить еще многие сотни лет... - Нам, знаешь ли, тоже хотелось пожить по-своему. Мы не ради эдайн сюда вернулись. Валар более всех любили ваниар, и они, наверное, больше всего могли бы дать людям, раз уж в том наше предназначение... Но не дадут. - Кого? Ваньяр, так ты сказал? - Не слышала? Еще один народ квэнди, полностью переселившийся в Валинор и не принимавший участия в Исходе. Кроме, разумеется, отдельных представителей. - Миньяр? - Да. Значит, все же слышала? - Только легенды. - Ну вот видишь, уже и легенды... - поднявшийся Маэдрос как-то неожиданно протянул деве наполненный кубок, и она, машинально приняв его в руки, отпила и поморщилась от непривычного яркого вкуса — вина Дориата были более легкими. - Ну вот зачем ты заставил меня так говорить, - вздохнула Хисильдэ. - Теперь же буду ошибаться и звать тебя, как подруга, на «ты». Я себя знаю, сдержанности у меня никогда не было. - Ничего, у меня она тоже приобретенная. Мать и братья звали меня Майтимо — можешь звать так. - А меня отец звал Хисильвэ. Мать и друзья — Хисильдэ. - Хм... интересно. Похоже, прослеживаются общие корни аварина и квэнья. - А как тебя звал отец? - Нельо. Наверняка слышала — многие называют меня Нельяфинвэ. - Финвэ — ваш предок, я знаю, - задумчиво ответила Хисильдэ. - Его убил Моргот, так? Значит, «Финвэ третий». Я с тобой скоро всю историю, которой меня учили, пересмотрю. - О большой части истории, к которой я не имею отношения, я вообще не знаю. - Да я тоже не знаю. Отец не любил говорить о своем прошлом, хотя у него оно явно было бурным. Отец матери погиб в Первой Битве за Белерианд. Мать моей матери пропала во время перехода через горы, во время Великого Похода. Да, у нас в семье было принято заводить детей поздно. - У нас — прямо наоборот. Впрочем, если у вас так, у тебя есть еще все шансы. - А у тебя нет? - Нет, - покачал головой Маэдрос. - Сама-то подумай. Семья и дети в моем положении? Это невозможно. - Почему? - Если мне ныне не повезет полюбить деву, я никогда не скажу ей об этом. - Но почему?! - На что я ее обреку, ты подумала? Клятва давит на сознание. На мне — ответственность за младших братьев и свой народ. Погибнем ли мы, или кому-то удастся выжить... я не знаю. - Да что же у вас тут за девы? - презрительно скривилась Хисильдэ. - Что не могут нести ответственность даже за себя? Думаю, это ты обманываешься на их счет. Хиривен и Анариссэ казались мне вполне достойными. Да и другие девы... пожалуй, я здесь пока недостойных-то и не видела. - Хисильдэ, - покачал головой Маэдрос. - Девы, конечно, достойные. Но мы все, по большей части, родились в Амане. Или у тех, кто родился в Амане. У нас другие понятия о браке и ответственности. Я вообще удивляюсь, как у тебя получились иные, при синдарском-то воспитании. - Что вы, что синдар, - махнула рукой Хисильдэ. - Вот у эдайн, хоть я их во многом не понимаю, понятия о браке весьма правильные. - В таком случае я удивляюсь, почему ты еще не замужем, - глаза Маэдроса блеснули в свете свечи. - Или... тут ты придерживаешься традиций народа своего отца? - Не смей оскорблять его народ, - вспыхнула Хисильдэ, не очень понимая обращенные к ней слова. - Я не знаю, о чем ты говоришь, но... я никого никогда не любила. И все те, о ком я говорю «друг», были мне только друзьями! - Знаешь ты, о чем я говорю. Впрочем... это я тебе только кажусь таким. У меня тоже возлюбленной не было. Была одна, но я уже давно понял, что это не... - У тебя хоть опыт есть, - усмехнулась Хисильдэ. - Ну, раз была возлюбленная. - В этом мне даже с братьями не равняться, - Маэдрос мягко улыбнулся — светло, непривычно. Улыбка сразу же изменила его лицо. - Целовался, было дело... сейчас кажется, что было не со мной. Хисильдэ помолчала, отпивая из кубка, задумываясь, а потом внезапно легко рассмеялась: - Странные мы с тобой. Убивать сородичей умеем, а вот... многого не умеем, в общем. Я тоже один раз целовалась, давно. И так глупо себя повела — сначала сама навязалась, потом сама же разревелась... тогда еще плакать получалось... и решила, что мне это все не надо. - У меня слез тогда не было, но я тоже повел себя очень глупо при первом поцелуе, - кивнул Майтимо. Глаза его заинтересованно блестели, и он удивленно прислушивался к себе. - Ты права, Хисильдэ. Тебя по нраву, а меня после Исхода уже ничто не держало. Но оба не стали. - Больно честные, - поморщилась дева. - Если бы было, ты бы наверняка решил, что нужно предложение сделать. - А ты бы не смогла отказаться от такого предложения. - Да, наверное... я все-таки немало в Дориате прожила. Всю жизнь. Я кажусь тебе такой циничной и опытной, ведь так? - Только в плане владения мечом. Видел, как ты в дружеских поединках сходишься с нашими воинами. Неплохо умеешь, но я тебя потом еще кое-чему научу. Впрочем, я ведь тоже наверняка кажусь тебе таким же. Мы оба знаем жизнь, но совсем не знаем любви, это так. - Так, - кивнула Хисильдэ. Неожиданно деву обуяла некая, непонятная для нее самой робость, и она, привыкнув преодолевать свои страхи, смело заметила: - Не знаю, какая уж из меня дева, но... Понимаю, что клятва верности такого не предполагает, но нам все равно умирать, раньше или позже. - Понимаю, - кивнул Майтимо, легко, непринужденно, но поза его стала куда более напряженной. - А что касаемо того, какая ты дева... я давно так ни с кем не говорил. Даже с братьями. С Морьо вот говорил, как раз месяца два назад. Как раз о том же... Хисильдэ было плевать, о чем он там и с кем говорил два месяца назад, и она отставила кубок, машинально расправляя полы плотной ткани туники на коленях: - Разговор мы закончили, полагаю? Ты знаешь, куда и зачем я ходила. Да что там, знаешь много большее, чем я хотела бы сказать. Мне пора уйти или прикажешь иное? Майтимо вскинул взгляд. Совершенно непроницаемый взгляд серых глаз, и Хисильдэ подумалось, что для того, чтобы иметь такой взгляд, эльда нужно было испытать много большее, чем вынесла она. - Я не намерен тебя принуждать. А я это делаю, тем, как говорю с тобой. - Я дочь авара, - усмехнулась Хисильдэ, так же вставая и вскидывая взгляд — она была довольно высокой для эллет, но едва доставала, выпрямившись, своему лорду до подбородка. - И всегда знала, откуда у меня что берется. Смущаешься? Боишься? Так я не меньше твоего. - А зачем? - Ты спрашиваешь «зачем» в контексте замысла Создателя, что ли? - поразилась Хисильдэ. - Тебе самому-то хочется? - Не знаю. Хотя, кажется, раньше мне удавалось определять. А тебе? - Да я тоже не знаю. - Ладно, - Маэдрос твердо поставил свой кубок на стол, а потом легко перехватил пальцами единственной руки фитиль свечи, заставляя погаснуть. Хисильдэ то ли ахнула, то ли возмутилась: - Задуть не мог?! - Я часто так делаю. Еще одна из моих дурных привычек. - Не больно? У тебя же, если что, третьей руки-то не будет. - За что ты мне нравишься, Хисильдэ, - послышался голос в темноте, - ты абсолютно нетактична. - Вовсе нет, - недовольно возразила дева. - Я никогда не ударю по уязвимому, если сознательно не хочу этого. Никогда не скажу даже правду, если сочту, что правда повредит. Я все-таки и синдэ тоже. - Мне никогда не намекают, что я не могу взяться за лук, к примеру. - Ты не будешь опечален, если тебе об этом скажут. Я же вижу. - Не буду. Давно свыкся. Но все же не говорят. - Это уже излишнее. - Я тоже так считаю. Но не осуждаю считающих иначе. Своих братьев, в том числе. В темной комнате повисло молчание. Первым нарушил его Маэдрос: - Не так у тебя должно было бы быть. - Заканчивай с философией, нолдо из калаквэнди. Что мне нужно делать? Я не знаю, так что говори, исполню. - Можно подумать, я знаю больше. В теоретике знаю, конечно. Но... захочешь зайти дальше — увидишь, что мое уродство отсутствием пальцев на правой руке не заканчивается. - Я вот вообще не знаю, красива я или нет. - Красива, - отрезал Майтимо тем же тоном, что отдавал приказы в бою. - Может быть. Несколько раз мне это говорили, когда отваживались. А чего у тебя там еще нет, кроме пальцев на правой руке? - Все остальное есть! Просто... шрамы по всему телу. - Хорошо, давай посмотрю. - Здесь темно. - Я на ощупь посмотрю. - А разве потомки авари не видят в темноте? - Прекрасно видят. Думаю, намного лучше, чем вы, ослепленные Светом ваших Древ. Но я давно уже глаза закрыла. Не слышу шуршания, ты с себя все скинул? - Хисильдэ, мне наш разговор напоминает речь орков, - недовольно откликнулся Майтимо, но шуршание послышалось. - Не знаю уж, как у них все происходит, но мне это именно их речь напоминает... - Нашел, о чем вспомнить — о тварях Моргота. Я, может, только о любви начала думать. Забыл, что я дева? - Ладно-ладно... Хисильдэ, почему твой голос дрожит? - Замолчи, лорд Маэдрос, целее будешь. Мне-то что делать? Тоже раздеться? - Наверное. - Не смотри. - А я и не смотрю. Хисильдэ взялась за завязки на вороте своей туники, недоверчиво приоткрыла глаза — зрение уже перестроилось на темноту — и тут же ахнула: - Да кто же тебя так! - Я предупреждал... - От чего такие шрамы? Это не плеть... - От плети есть на спине. Эти — от огня. Заживало странно — как будто кожа заново покрывала тело. - Ох... - дева, никогда не знавшая сочувствия, провела рукой по груди партнера, и он невольно вздрогнул от прикосновения пальцев. - Больно ведь было? - Только поначалу. Теперь, видишь, свечи рукой могу гасить без боли. Наверное, смерть в огне была бы для меня самой легкой. - Ты почему еще не до конца разделся? - прервала эльда Хисильдэ. - Я вот уже почти все скинула. - Это что, соревнование?.. Так тебе... не противно? - А что здесь может быть противного? - Я зачастую не знаю, что тебе и ответить, дева... ты многого не понимаешь. - Будто ты многое понимаешь. Наверное, лечь надо? - Да уж наверное. - Ну и куда мне лечь? - Да куда хочешь. - Слушай, я даже не заметила — на полу ковер есть? А то это мне на нем спиной лежать, если я правильно всё понимаю. - Сюда ложись... Хисильдэ переложила с дивана меч Маэдроса на пол, легла на спину, на холодную ткань. Тело пронизывала легкая дрожь, зато смущения почти не было. О смущении и стыдливости она слышала не раз — из разговоров замужних приятельниц, косвенно — от матери, но сейчас было легко. К тому же Хисильдэ, чуть приоткрыв веки, видела, что ее лорд глаз не открывал, ориентируясь исключительно на звуки. - Иди, я здесь. Холодно тут, а очаг у тебя явно давно уже погас. - Разжечь? - Вот прямо сейчас, конечно! - Хисильдэ чуть задохнулась, чувствуя, как чуть сбоку ее придавило тяжелое обнаженное тело, и поспешно сама закрыла глаза полностью. - Что дальше делать? - Дальше успокойся, - теперь уже голос Маэдроса обрел властность. - Прекрати трястись. Как хорошо, что я могу тебе это сказать — кому бы еще смог... Не супруге же. - Не могу прекратить, - огрызнулась Хисильдэ. - Не получается. Трясусь и трясусь, тебе-то что? Дева почувствовала, как переместился ее... лорд? друг? партнер? — и постаралась замереть, даже затаила дыхание, не желая ему мешать совершать задуманное. По крайней мере, стало теплее. Большой, теплый, он странно бережно обнимал ее за талию, касался дыханием волос... Дрожь как-то незаметно прошла, и на передний план выступило новое, неизведанное чувство, но как отнестись к нему, Хисильдэ пока не знала. И не думала. Точно так же, как когда-то отложила она скорбь, сейчас дева отреклась от мыслей и коснулась пальцами его плеча. Ей казалось, что это только для того, чтобы обрести равновесие, но оказалось, что в этом прикосновении было и что-то еще - словно кольнуло что между ребрами. Лорд Маэдрос шумно перевел дыхание и теснее прижался к ней, прижимая ее к едва потеплевшей ткани. Хисильдэ никогда не была с мужчиной, но разом ощутила, чем дружеские объятия отличаются от вот таких. Нет, не только тем, что до этого она не была обнажена, но еще и тяжелым и горячим прикосновением к бедру. Однако твердость и несгибаемость того, кому она принесла присягу, сейчас была ей по душе. Она бездумно уткнулась ему в предплечье правой руки, аккуратно устроив обрубок у себя на талии. Левая рука Маэдроса уже вплелась ей в собранную перед возвращением с прогулки косу, расплетая. Хисильдэ, так же машинально потянувшись, распустила небрежно собранные волосы на затылке Майтимо, и одинаково чуть вьющиеся локоны перемешались. - Мне так больше нравится, - напряженно пояснила она. Он не отреагировал, только слегка кивнул. - А.... В следующую секунду Хисильдэ задохнулась, коротко застонала и закусила губу, чтобы замолчать. - Да чтоб тебя, нолдо, ты что творишь? Больно же! - Хисильдэ скривилась, зажавшись, сомкнув колени на бедрах партнера, хотя до этого старалась расслабиться. Уже одно то, что он оказался сверху так — разведя ей ноги, Хисильдэ не слишком понравилось — со смущением приходилось бороться весьма сознательно, но еще и боль... Она постаралась отвлечься. Спадавшие ей на грудь длинные пряди эльда слегка щекотились, и Хисильдэ некстати подумала, что если бы у матери волосы не были светлыми, то она, наверное, была бы точно такой же темно-рыжей. - Сейчас не будет больно... - напряженно прошептали ей откуда-то сверху в ухо. - Ну, насколько я знаю, вскоре пройдет... Хисильдэ, замолчи, а? - Ладно, молчу, - выдохнула она. Уже и впрямь было не так больно. С каждым движением становилось все менее больно, но все больше было странно — значит, это оно и есть? Оно — вот так? Ничего, не страшно... зря она почему-то всегда, не боявшаяся ран в бою, боялась вот этого. Не так уж и больно, вполне терпимо, просто не ожидала теперь. Если ожидать и приготовиться — то и вовсе ничего страшного. А вот и, похоже, то, о чем говорили как о приятном — особенно когда он так склоняется. Хисильдэ выгнулась навстречу, сочтя, что тоже имеет право на то, чтобы ей нравилось, только постаралась убрать руки — кто его знает, там вся спина в шрамах... Все чувства внезапно обострились, особенно слух и осязание, и она ощутила, как навсегда с предельной ясностью впечатывается ей в память ощущение ткани под пальцами, в которую она вцепилась, ощущение тепла тела рядом — как будто уже знакомое ранее ощущение. Поглощенная собственными чувствами, Хисильдэ едва заметила, как что-то изменилось — то ли дыхание стало чаще, то ли движение быстрее... - Тяжелый ты, - с трудом выдохнула она. - Подвинься. Хисильдэ болезненно поморщилась — ей надавили как раз на поврежденную два месяца назад сапогом нолдо ключицу. Правая рука у нее уже действовала нормально, но ранение, как тогда выяснилось, было тяжелее, чем предполагалось. Часть кости была раздроблена, пришлось разрезать плоть, и у Хисильдэ остался шрам на плече — возможно, навсегда. - Некуда здесь, - Маэдрос, секунду подумав, как-то ловко, хоть и не особенно нежно, перехватил Хисильдэ за талию и перевернулся на спину, укладывая ее сверху. Выглядело это, словно отработанный и несколько видоизмененный прием в драке — впрочем, возможно, так оно и было. А вот тут дева отчего-то впервые смутилась — сейчас, когда все уже закончилось — и почувствовала, как горят уши, а щеки заливает румянец. - Отпусти меня, - Хисильдэ и сама почувствовала, как изменился ее тон — вместо спокойного и даже требовательного она произнесла это умоляющим шепотом и тут же на себя разозлилась. - Еще больно? - Майтимо явно встревожился, но отпустить и не подумал. - Нет. Я хочу одеться... - Так плохо было? - Нет... Сама не понимаю. Знаешь, такое дурацкое ощущение, что я ничего не умею. Я впервые взяла в руки оружие уже совсем взрослой — до этого мать не позволяла, и вот тогда было такое же ощущение. Что нравится, что раньше надо было, а теперь ты, как ребенок, который ходить учится. - А я вообще еще не понимаю, что в голове творится... Надо разобраться. Ты останешься? Я тебе сейчас плащ принесу, если холодно. Хотя о чем я! У меня же здесь вообще-то и кровать есть. Одеяло теплое, согреешься. - Да мне не холодно уже! Я не поэтому хочу одеться... И я не могу остаться. Сейчас я еще смогу сказать, что пила с тобой и разговаривала, а если приду утром... нет, я могу сказать то же самое, но знаешь, мне не нужны разговоры за спиной. Это в Дориате никто бы ничего не подумал, а твои язвительные нолдор... - Совсем я с тобой голову потерял, - приподнялся на локте Маэдрос, встряхивая распущенной гривой и медленно приходя в себя. - Никогда такого не было. Понимаю, иди. Если что будут говорить — только скажи мне, я улажу. Жаль, конечно... - Что — жаль? - Хисильдэ наконец высвободилась из железных объятий и чуть подрагивающими руками нашарила рубашку. - Жаль, что не останешься. Могли бы поговорить. Ты ничего не боишься и меня понимаешь. Нечасто встречал такое, а такую деву — впервые. С тобой интересно. - Мне тоже интересно, хотя ты меня постоянно из себя выводишь. Поговорим еще. Когда-нибудь. - Завтра и поговорим, - решительно отозвался собеседник.