Семья

Азазель тяжело вздыхает, когда его сынишка с нескрываемым и неописуемым восторгом находит хвост и тут же тянет к нему свои маленькие, но невероятно цепкие ручонки. Он даже совершенно не возмущается и не предпринимает ни одной попытки спрятать его или вырвать, когда трехпалые ручки все-таки хватают вышеупомянутый орган. Вместо этого Азазель проявляет титаническое спокойствие и терпение, на уровне инстинктов подавляя активность хвоста, чтобы тот, не дай Боже, никак не навредил Курту, и просто смиряется со своей участью, уже даже практически не реагируя на все манипуляции мелкого. Которые, кстати, проделываются с чисто исследовательским интересом и представляют собой что-то вроде «какой болевой порог у папы?», «на какую длину я могу растянуть эту забавную кожаную веревку?» и «что будет, если я завяжу ее в морской узел?». И Курт с упрямством заправского ученого выясняет ответы на все эти вопросы, в то время как Азазель героически терпит все издевательства над своей многострадальной персоной. В том, что отбирать у сына свой хвост, защищая его тем самым от подобных посягательств, плохая идея, демон убедился еще когда Курт был совсем мелким карапузом. С раннего детства мальчика буквально магнитом тянула к себе пятая конечность отца, и он, игнорируя наличие своей, со всем упорством тянулся к родительской. И когда дотянулся в первый раз, цепко схватив хвост, и неожиданно сильно, как для девятимесячного ребенка, потянул его на себя, Азазель подскочил на месте, разражаясь нецензурной русской тирадой. Курт заливисто смеялся, продолжая дергать несчастный хвост, а демон всерьез подумывал о том, что сынишка его сейчас просто оторвет. А посему краснокожий мутант, придав лицу как можно более серьезный вид и строго произнеся слово «нельзя», поспешил отобрать у сына новую игрушку. На громогласную истерику ребенка сбежалось все Братство, которое по невольной случайности было вынуждено помогать нерадивому папаше в успокоении сына. Но тот успокаиваться явно не спешил, плача от вселенской обиды на папу, и у того просто не оставалось другого выбора. Курт замер, в удивлении глядя на пикообразную кисточку, которая легко уколола его в щечку, затем расплылся в счастливой улыбке, тут же хватая в свои загребущие ручонки хвост и дергая его на себя. Энджел еле сдерживает рвущийся наружу смех, глядя на сурового, но такого несчастного демона, а Риптайд ободряюще хлопает его по плечу, мол «держись, брат». И Азазель держится, потому что у него нет другого выбора. И вот Курту уже пять, однако отцовский хвост по прежнему любимая игрушка мальчика. Он таскает его во все стороны, дергает, завязывает в узлы, обвязывает вокруг себя, виснет на нем, держась за него, скользит по полу следом за папой и еще много каких извращений проделывает с несчастным органом, и Азазель твердо убеждается, что детская фантазия просто безгранична. И уверенности ему в этом прибавляет тот факт, что недавно Курта посетило очередное «а что, если…», и он совершенно бесцеремонно, прямо на глазах у всех взрослых укусил папу за хвост. Пьющий чай Азазель подавился напитком, у него нервно дернулся глаз, а мелкий тем временем оставил след своих маленьких, но, как оказалось, очень острых зубов еще и на пике. Хвост в руках Курта вытянулся в шланг и напрягся, мальчик с интересом следил за его реакцией, в то время, как отец пытался оправиться от шока и неожиданности, Энджел давилась смехом, намазывая маслом бутерброд, а подрагивающая в руках Эрика газета выдавала его состояние. Оправившись от такого удара ниже пояса, Азазель подвинул хвост, а заодно и повиснувшего на нем Курта, к себе и строго посмотрел на сына. Тот сделал самую невинную и раскаивающуюся мордочку, и демон лишь тяжело вздохнул, качая головой и понимая, что бороться с этим чудом просто невозможно. Потому что даже если он пытается водить хвостом из стороны в сторону, тем самым уводя его от сына, тот лишь заливисто смеется, бегая следом и пытаясь поймать. И детской энергии куда больше, а потому, уставая, Азазель принимает свое поражение, безвольно опуская хвост и позволяя Курту делать с ним все, что заблагорассудится. И демон даже бровью не ведет от мысли, что у его сына, в общем-то, есть свой хвост, с которым тоже можно играть — но это совсем не то. Да и зачем Курту мучить себя, если для этого есть папа. Азазель тихо усмехается про себя, смиряясь со своей нелегкой долей родителя.