1887 год

Джон Уотсон Холмс уехал в Эдинбург один. Я не возражал, понимая, что так будет лучше. Я не видел причин изображать несуществующее расследование, которое якобы привело нас в Шотландию. Тем более если этот пресловутый Брайан совершил какую-либо глупость, связанную с Шерлоком и их общим прошлым, он бы точно не поверил в мифическое преступление. Конечно, выходило так, что Шерлок пренебрег советом брата. Майкрофт, когда я, как обычно, пришел в «Диоген» в среду и сообщил новости, кажется, слегка рассердился, но быстро отошел. Я мог только надеяться, что Шерлока по возвращении не ждет головомойка. На другой день, в четверг, я посещал своих немногочисленных пациенток — их список за прошедшее время слегка претерпел изменения. Последняя моя «страдалица», весь недуг которой заключался в запущенной ипохондрии, жила вблизи Гайд-парка, и я решил немного пройтись по аллеям, раз уж дома меня никто не ждал, а времени свободного было хоть отбавляй. Погода стояла отличная, парк был полон самой разношерстной публики, и, разумеется, няни и гувернантки спешили воспользоваться солнечным деньком и вывести детей на прогулку. Я не спеша шел по аллее вдоль Серпентайна и увидел довольно редкое в наших парках зрелище, возмутительно портящее пейзаж: торчащий из земли пень. Дерево по какой-то причине спилили, уже вывезли, но пень пока что не выкорчевали. Высокий такой, фута два с половиной, широкий — прямо постамент. Я еще подумал: «Будь я мальчишкой, обязательно влез бы на него». Навстречу мне шла симпатичная молодая женщина с мальчиком лет шести. Ребенок послушно держался за руку, но, увидев пень, тут же высвободил ладошку и припустил к нему в припрыжку. — Сесил, осторожнее! — услышал я приятный грудной голос. Разглядывать молодых дам не входило в мои планы, и я спокойно прошел мимо, думая, что ребенок уже получил свою порцию радости. Ветер успел донести до меня обрывки фраз: — И кто же ты такой, дорогой? — Я адмирал Нельсон! Разве ты не видишь, Мэри? Гувернанток не зовут по именам. Значит, женщина приходится ребенку родственницей — решил я и пошел своей дорогой, как вдруг услышал за спиной испуганный женский вскрик. Не успел я оглянуться — к женскому голосу присоединился детский. Бравый адмирал был еще слишком мал, чтобы не заплакать, свалившись с «постамента». Впрочем, скорее всего он неудачно спрыгнул, мелькнуло у меня в голове, когда я подбежал к пострадавшему одновременно с дамой по имени Мэри. Не то что бы она растерялась, глядя на опухавшую на глазах щиколотку малыша, но я был ближе, да к тому же... — Подождите, мисс, я врач. Позвольте мне взглянуть. Тихо, тихо, молодой человек, дайте-ка я вам помогу. Я осторожно ощупал ногу. Мальчик, как ни странно, практически замолчал, и только всхлипывал, ухватившись за руку дамы. — Ничего, адмирал, ваша рана не смертельна. Потерпите чуть-чуть, пока я вправлю вывих? Возьмите мальчика за плечи, мисс, и зафиксируйте его руки, чтобы он... — Я поняла, сэр, — перебила меня девушка и обняла ребенка так, чтобы он не смог дернуться или помешать мне. Через пару секунд вывих был вправлен, я расстегнул саквояж и усадил героя на пень. — Сейчас я наложу вам повязку, адмирал. — А нога потом пройдет? Я не буду хромать? — всхлипнул мальчик. — Конечно, вам придется пару недель провести в постели. Но хромать вы не будете, не волнуйтесь. Все заживет. — Я закончил перевязку. — Меня зовут доктор Уотсон. А вы, мой юный друг... — Меня зовут Сесил, — малыш обернулся к спутнице, она кивнула, и он важно продолжил, — Сесил Форестер. — Вы не представите меня вашей спутнице, мистер Форестер? Совсем успокоившись, юный джентльмен повернулся к девушке: — Мэри, это доктор Уотсон. Доктор — это моя мисс Мэри Морстен. Мы с молодой леди улыбнулись друг другу, я прикоснулся к шляпе. — Где вы живете, мисс? — В Кенсингтоне, сэр. — Хорошо же вы погуляли. Отменный моцион, — одобрил я. — Несмотря на то, что адмиралам нынче не везет. Отсюда ближе, пожалуй, до Бейсуотер-роуд. Возьмите, пожалуйста, мой саквояж и трость. А вы, молодой человек, обхватите меня за шею. — Я уже взрослый, я могу идти сам! — Вы совершенно взрослый, но наступать на ногу вам нельзя еще несколько дней. Даже будь вам лет тридцать или сорок, я бы вас донес на руках до экипажа. Мы отправились к выходу из парка. Мальчик не был тяжелым, но и такого веса хватало моей больной ноге, а я старался не хромать, чтобы не волновать мисс Морстен. Поэтому мне оставалось мечтать о том, чтобы нам попался констебль — и небо надо мной сжалилось. Страж порядка, выслушав нас, рысцой побежал вперед и вскоре вернулся с кэбом. Констебль помог девушке сесть в экипаж. От переживаний и некоторой растерянности она так и прижимала к себе мои саквояж и трость. — Позвольте сопровождать вас, мисс Морстен, — попросил я. — Конечно, доктор, — девушка вздохнула с облегчением. С помощью полисмена я уселся в кэб и устроил мальчика у себя на коленях. Мисс Морстен назвала адрес, и мы поехали. Некоторое время мы молчали, и у меня появилась возможность рассмотреть новую знакомую. Я бы не советовал молодой леди с таким пепельным оттенком светлых волос носить одежду серого цвета, но, возможно, она просто не хотела привлекать к себе внимание. Я все не мог определить, кем же она приходится матери мальчика: вроде бы фасон костюма скромен, но пошит явно на заказ, да и ткань не из дешевых. Новенькая шляпка голубоватого оттенка придавала немного живости облику, а даже самая простая прическа не могла скрыть пышность волос. Я бы не дал моей новой знакомой больше двадцати пяти. Хотя ее нельзя было назвать красавицей в полном смысле слова, но большие серо-голубые глаза под четко очерченными темными бровями невольно притягивали взгляд, высокий лоб говорил о душевном спокойствии, а улыбка располагала к себе. — Простите, мисс Морстен, вы родственница миссис Форестер? — уточнил я. — Нет, я работаю гувернанткой. — Тогда тем более я должен успокоить мать мальчика и сказать ей, что вы не виноваты. — Мама никогда не будет сердиться на Мэри! — заявил Сесил. — Мама Мэри очень любит! Любопытно. Довольно редкая дружба между хозяйкой и служащей. — А мистер Форестер? — тихо спросил я у мисс Морстен. — Он уже давно в лучшем мире, доктор, — так же тихо ответила та. — Понимаю, — пробормотал я, и тут меня осенило. — Прошу прощения, имя миссис Форестер случайно не Айрин? — Да… но откуда вы… Господи! — воскликнула мисс Морстен. — Да вы тот самый доктор Уотсон? — Получается, тот самый, — рассмеялся я. — Как все-таки тесен мир! И кто бы мог подумать! То дело было одним из первых, которое я расследовал со своим другом Шерлоком Холмсом! — Вы правда доктор Уотсон? Который пишет рассказы? — восторгу ребенка не было предела. — Мама читала мне про змею! Это так здорово! Признаться, я несколько смутился. Майкрофт неоднократно говорил мне, что мои рассказы надо непременно читать детям, однако мне казалось, я пишу сугубо для взрослых читателей. Но лицо Сесила выражало неподдельное восхищение. — И тебе не было страшно, малыш? — спросил я, покосившись на мисс Морстен. — Немножко, но мама мне сразу сказала, что там все закончится хорошо. Ну почти. А Мэри мне сказала, что змеи по шнурам не ползают и в Индии таких гадюк не водится. Я рассмеялся. — Вот меня и разоблачили. Мне пришлось выдумать змею. — А почему? — не унимался мальчик. — Там было более страшное преступление, но я не могу рассказать о нем даже твоей маме и мисс Морстен. А уж тем более тебе. Извини, дружок. Но злодей-доктор точно существовал. — Мэри, я хочу познакомиться с Шерлоком Холмсом! — заявил Сесил. Настал черед смутиться девушке, и я не мог не отметить, как мило она краснеет. Видимо, она и сама была не прочь взглянуть на знаменитого сыщика. Я сомневался, что мой друг захочет возобновить знакомство с бывшей клиенткой, но дал себе слово, что уговорю его хотя бы на один визит. — Сейчас мистера Холмса нет в Лондоне, но он скоро вернется. Если твоя мама разрешит, мы обязательно как-нибудь придем на чай. — Я непременно поговорю об этом с мамой, — важно заявил мальчик, и мы с мисс Морстен одновременно спрятали улыбки. Вскоре мы подъехали к очень милому дому, и я убедился, что миссис Форестер после смерти мужа живет в таком же достатке. Не успел я с мальчиком на руках подойти к крыльцу, как дверь распахнулась, и сама хозяйка выбежала, а точнее выпорхнула нам навстречу. — Боже мой! Мэри, что случилось? В первую минуту я подумал было, что ошибся, потому что не сразу узнал эту женщину. Она очень похудела за прошедшие годы, и, хотя была по-прежнему красива и молода, но худоба изменила ее почти до неузнаваемости. Миссис Форестер тут же сообразила, что мне нужно помочь, бросилась обратно в прихожую и распахнула дверь шире, давая мне возможность внести мальчика в дом. — Айрин, пожалуйста, не волнуйся! — заговорила мисс Морстен. — Это только вывих. Доктор Уотсон любезно… — Доктор Уотсон?.. — миссис Форестер замерла, взглянула на меня внимательней и улыбнулась. — И правда… это вы… как удивительно… Но, прошу вас, детская наверху. — Волноваться нет причины, — подтвердил я слова гувернантки, которая, между прочим, назвала свою хозяйку по имени. — Вывих уже вправлен, молодой человек полежит несколько дней, пару недель не будет нагружать ногу, и все пройдет. Прикладывайте лед минут на десять через каждые два часа сегодня и завтра. И пусть держит ногу слегка приподнятой, подложите под нее пару подушек. — Спасибо, доктор! — с неподдельной благодарностью в голосе воскликнула миссис Форестер и тут же кинулась к сыну. Вдвоем с мисс Морстен они переодели мальчика и уложили в постель. Пока мисс Морстен бегала вниз за диванными подушками, мать расспрашивала сына о происшествии в парке. — Ах ты мой адмирал! — она прижала голову сына к груди и поцеловала его. — Ну ничего, впредь будешь осторожнее. Слава богу, что все обошлось и это только вывих. Доктора Уотсона нам сам бог послал. Я проверил повязку и уже хотел откланяться, тем более, что малыша явно клонило в сон, но тут в детскую вошла горничная с подносом — Сесилу принесли пирожные и чай. Миссис Форестер встала и, взглянув на Мэри, будто ища у нее одобрения, обратилась ко мне: — Вы ведь выпьете с нами чаю, доктор? — С удовольствием, миссис Форестер, — улыбнулся я. — Мама, а мистера Шерлока Холмса ты же пригласишь к нам на чай? — Сесил не собирался засыпать, не услышав ответ на столь волнующий его вопрос. — Разумеется, дорогой. Я буду очень рада его видеть. А теперь спи. Чем старательнее ты будешь выполнять все рекомендации доктора Уотсона, тем скорее поправишься. Мы спустились в гостиную, где все было устроено с большим вкусом и изяществом. Мне сразу бросился в глаза рояль. — Я совсем не помню в вашем прежнем доме инструмента, мадам, — заметил я. — Рояля у меня не было, но наверху стояло пианино. Меня усадили в удобное кресло, хозяйка села в другое, а мисс Морстен — на диван, и я увидел, как ее рука инстинктивно потянулась было за лежащим в углу дивана вязанием. Я чуть улыбнулся. Так-так, а пяльцы у окна с вышитым до половины орнаментом Морриса, видимо, принадлежали миссис Форестер. Пока горничная накрывала к чаю, мы трое пытались немного смущенно завязать беседу, которая выходила бы за рамки обсуждения погоды и взаимных комплиментов. При этом я видел, что обе дамы ко мне приглядываются, будто прикидывают, можно ли мне доверять. Они мило переглядывались, полагая, что я это не замечаю. — Рад видеть вас в добром здравии, миссис Форестер, — сказал я, когда мы наконец устроились за столом. — Мы с мистером Холмсом непременно примем ваше приглашение, как только он вернется из деловой поездки. — Должна сказать, что мы с Мэри с большим интересом читаем ваши рассказы, доктор. Какое-то время я даже ждала, не появится ли в журнале и моя история. — Я никогда бы не стал публиковать ее, мадам. Или мне пришлось бы слишком многое менять в сюжете, чтобы скрыть ненужные подробности. Но я составил заметки лично для себя, иногда я так делаю. Боюсь, что большинство моих рассказов с точки зрения соответствия реальным событиям сильно подправлены. Я вынужден так поступать по разным причинам, но в основном, чтобы отвести внимание читателей от реальных людей. — Доктор Уотсон — истинный джентльмен, Айрин, — улыбнулась мисс Морстен. — Видела бы ты, как он моментально успокоил Сесила. А я ведь даже не сразу поняла, доктор, что это вы, хотя не только читала рассказы, но столько слышала о вас с мистером Холмсом от моей подруги. Удивительным было даже не то, что спустя столько времени судьба столкнула меня с миссис Форестер, а то, что я встретил двух дам, которые явно были такой же парой, как и мы с Холмсом. Я слышал о подобных союзах и раньше, и общество почему-то относилось к ним не то что терпимо, но даже с известной долей добродушной иронии. Дамам в этом очень повезло. Бытовало мнение, что такие союзы чуть ли не платонические. Конечно, большинство женщин, живущих вместе, все-таки как-то пытались завуалировать отношения: кто-нибудь изображал компаньонку, дальнюю родственницу, няньку, гувернантку. Хотя мисс Морстен, конечно, при мальчике точно выполняла обязанности гувернантки. — Не будет ли с моей стороны дерзостью спросить, мисс Морстен, давно ли вы помогаете миссис Форестер воспитывать сына? — спросил я. — Уже более трех лет, — сказала девушка, бросив быстрый взгляд на подругу. Та кивнула: — Вы ведь знаете, доктор, я давно потеряла супруга. Мне было бы очень трудно обходиться без моей дорогой Мэри. Невозможно растить ребенка одной. Поначалу я просто радовалась, что нашла такую отличную гувернантку для Сессила, а потом оказалось, что я обрела настоящего друга. Что ж, она явно говорила не о том, что могут с успехом дать ребенку няньки и прислуга. Стало быть — я прав. — Могу только порадоваться за вас обеих, — сказал я мягко. — И должен сказать, что у вас совершенно чудесный мальчик. Я намеренно не произнес при этом имя матери, не уточнил, у кого именно такой замечательный ребенок. Мы тут же поняли друг друга, и дамы почувствовали себя свободно и оживились. Мне пришло на ум, что им не хватает общения с кем-то еще. Обеим. Наверняка они вынуждены жить очень уединенно. К тому же, я припомнил прошлые семейные обстоятельства миссис Форестер и осторожно поинтересовался, как поживает ее падчерица. — Мы почти совсем не общаемся, — миссис Форестер пожала плечами. — Джейн так и осталась старой девой, она живет своим домом, занимается благотворительностью. Было время, когда она пыталась участвовать в воспитании брата, но у нас слишком разные взгляды… на педагогику. — Могу ли я предположить, что ваша падчерица стала излишне религиозной? — Можно и так сказать. К сожалению, она превратилась в обычную одинокую святошу, каких немало. Мы и при жизни мистера Форестера не ладили, если вы помните, а сейчас и подавно. Я понял, что мисс Морстен пытается поддерживать свой статус гувернантки еще и поэтому. За чаем я кое-что успел узнать об этой молодой леди: дочь офицера колониальных войск, она родилась в Индии, а потом отец отправил ее в метрополию учиться в пансионе. Когда девушке едва исполнилось семнадцать, она получила известие, что отец ее вышел в отставку и приехал в Лондон, чтобы наконец-то встретиться с ней. Он дал телеграмму, что ждет в одном из отелей, но, когда мисс Мэри приехала в условленное место, ей сообщили, что капитан Морстен скоропостижно скончался накануне от сердечного приступа. Наследство она получила мизерное, и ей пришлось как-то выживать одной. Хорошо еще, что последний год обучения в пансионе был уже оплачен. После этого мисс Мэри оказалась предоставлена сама себе, и, как героиня знаменитого романа, вынуждена была пойти в гувернантки. Она с неохотой вспоминала семьи, где работала раньше, и я понял, что эта милая девушка прожила в общем-то тяжелую жизнь, пока не встретила Айрин Форестер. Меня попросили навещать мальчика, несмотря на то, что имелся и домашний врач. С моей стороны, конечно, было не слишком правильно действовать за спиной коллеги и, когда я размышлял, почему же согласился, пришел к неожиданному для себя выводу, что мне хочется продолжить знакомство. Я никогда раньше не чувствовал себя так свободно в женском обществе. Я приехал на другой день, осмотрел ногу мальчика, подписал по его просьбе журнал с рассказом: «Моему юному другу Сесилу Форестеру». В подарок я привез лупу — конечно, я не похитил лупу Холмса, но купил точно такую же. Ребенок был в восторге. До чая я развлекал его историями о наших расследованиях, а дамы терпеливо ждали, зато, когда мы уселись за стол, они… я бы сказал «защебетали», если бы не темы нашей беседы. Я никогда в жизни не разговаривал с женщинами о чем-либо, кроме тех милых глупостей, которые правила приличий вкладывают в их уста. А тут мы даже затронули политику, не то что искусство или какие-то житейские вопросы. Холмс всегда утверждал, что мужчина может дружить с женщиной точно так же, как с себе подобными. Я соглашался с ним, но скорее в теории полагал, что женщины ничем не уступают мужчинам, потому что опыта подобной дружбы у меня никогда не было.

***

Холмс вернулся из Эдинбурга в субботу в самом мрачном расположении духа. Он сухо и кратко поведал мне о том, как Мейси украл черновик письма. К сожалению, мой друг в этот же день попытался поднять себе настроение уже привычным для себя способом, но, слава богу, ограничился только одним уколом. Вечером, когда Холмс немного пришел в себя, я рассказал ему о моей встрече с мисс Морстен и о возобновленном знакомстве с миссис Форестер. Реакция Холмса меня удивила. Сначала он несколько раз уточнил, правильно ли я понял суть отношений между дамами, спрашивал, из чего я сделал такой вывод, а когда утвердился в мысли, что я не ошибся, кивнул и сказал: — Собственно, почему бы нет? — О чем вы, Холмс? — переспросил я. — Да так… почему бы не принять приглашение к чаю? Общение с дамами пойдет нам на пользу. О какой-то пользе я точно не думал, но примерно представлял себе ход мыслей Холмса. Я не стал спорить с ним, надеясь, что со временем такая дружба принесет ему еще и простое человеческое удовольствие, раз уж он сам проповедовал ее возможность. В воскресенье мы с Холмсом договорились, что я навещу «раненого адмирала» один, выпью с дамами чай. Сам он решил немного отложить визит, так как все еще был не в духе. К ужину мы должны были встретиться с ним у Майкрофта, куда я и собирался, собственно, после посещения Сесила. Я приехал на Пэлл-Мэлл к шести. Верная Берта, которая уже окончательно оправилась от ранения, впустила меня и сказала, что хозяин читает в спальне. Живописное зрелище открылось моим глазам, ничего не скажешь: Майкрофт не просто лежал на кровати, как я полагал — он лежал в постели, то есть под одеялом и в ночной сорочке. — Вы просто сибаритствуете, или плохо себя чувствуете? — спросил я его, после того как мы поздоровались. — Скорее всего я просто леню... накапливаю силы. Завтра мне придется уехать на пять дней вглубь страны по делам. Садитесь, Джон. Как там миссис Зисманд, не жалуется на голову? — Не жалуется, но вы разве не видели ее сегодня? Она же дома. Я открыл саквояж и достал стетоскоп. Кому-то мой вопрос показался бы странным, но только не когда это касалось Майкрофта. — Видеть-то видел и даже спросил, как она себя чувствует. Она сказала — все в порядке, сэр. И вы же понимаете, что это ничего не значит. Она считает мой вопрос дежурным — и дает дежурный ответ. А вас я спрашиваю о реальном положении вещей, потому что оно на самом деле меня интересует. — Она чувствует себя хорошо, не волнуйтесь. — А можно не вставать? — капризным тоном попросил Майкрофт. Я в шутку погрозил ему пальцем. — Не вставать? А как я буду вас выслушивать? Вот постель покидать не обязательно — просто сядьте и задерите сорочку. — Да что там слушать? Что со среды могло измениться?.. Если бы вы знали, Джон, как иногда лень двигаться, вставать, садиться... Так вот лежал бы и лежал, и не ездил бы никуда... Майкрофт ворчал, но встал и снял рубашку, повернувшись ко мне богатырской спиной. — Вы прибавили в весе, — заметил я, тронув на его плечах следы от подтяжек, которые, видимо, остались с утра. — Перестали совершать прогулки? Выслушивал я тоны сердца. При избыточном весе оно частенько начинает давать сбои. Шумов не было, но для человека, проведшего некоторое время в покое, билось оно слегка учащённо. — Скажите честно, когда вы поднимаетесь по лестнице, одышка есть? — спросил я. — Есть, конечно. Ну, я стараюсь подниматься медленно. Джон, я всю следующую неделю проведу в передвижениях. И на этой неделе я на месте не сидел, вы же знаете. Не заставляйте меня одеваться и идти гулять, пожалуйста. — Сейчас? Нет. Вы ещё больше нагуляете аппетит. Как ваша спина? Разомнем? — Не надо, спасибо. Все в порядке, сэр, — пошутил Майкрофт. — Да правда все нормально, не болит у меня ничего. Просто предвкушаю неделю, полную хлопот. Он натянул сорочку, лег обратно и вытянулся. Я стал медленно складывать стетоскоп в саквояж. «Сэр». Конечно, Майкрофт шутил, но я чувствовал некоторое напряжение в его голосе. Дело было только в предвкушении поездки, или он все-таки слегка обижался на меня? В среду мне не показалось, что между нами что-то не так, но мы встречались в «Диогене» и Майкрофт торопился вернуться к работе, так что я посчитал выяснение отношений неуместным. — Джон, что с вами? — прервал Майкрофт мои размышления. — Вас словно что-то угнетает. — Вы уж простите меня, что я выдал вас Шерлоку, — высказал я давно беспокоящую меня мысль, — но мы волновались, а вы не взяли с меня честного слова молчать. — Если бы я рассердился, вы бы это уже заметили. Но я учту, что с вас надо отдельно брать слово в таких ситуациях. Впрочем, это было бы некорректно с моей стороны, я думаю. Вам сложно что-то от него скрывать. Не буду я брать с вас таких обещаний, поступайте всегда как считаете правильным. — Мне не хотелось бы ничего скрывать от Шерлока, — ответил я. — Так вернее. — Я и не настаиваю. Я просто высказал тогда просьбу. Ваше дело — удовлетворять ее или нет, правда. Интересы Шерлока для вас приоритетны, я понимаю. Это было немного нечестно и отдавало манипуляцией, но я промолчал. — Шерлок собирается прийти к семи часам, — сообщил я. — Тогда придется вставать. Минут через десять, ладно? Успею одеться как раз. — Майкрофт внимательно посмотрел на меня. — Джон, если бы я сердился или обижался, я не принимал бы вас, лежа в постели в нижней рубашке. — Но вам вовсе не обязательно одеваться, просто накиньте халат — не такие уж мы с Шерлоком и гости. — Чтобы я сел за стол в таком виде? — возмутился Майкрофт. — Кстати, сами-то вы были сегодня в гостях, Джон. — Откуда вы знаете? — полюбопытствовал я. — Вроде приехал с саквояжем, и логичнее предположить, что я был у пациентки. — Во-первых, воскресенье, и вы одеты для визита, а цветок в петличку вставили явно не ради меня, — пояснил Майкрофт. — Я бы мог допустить, что вы посещали кого-то из «нужных жен», как вы их называете, но у вас на плече сзади маленькая красная шелковая ниточка. У тех пациенток, к которым вы могли бы пойти в воскресенье с цветком в петлице, не водятся нитки для вышивания. — Вы как всегда правы, мой дорогой, но только частично. Я был приглашен к чаю, но и пациента я тоже осматривал. Вы помните давнее дело, которое расследовал Шерлок? Я еще описывал его для вас: дело горничной, убитой в Ридженс-парке. — Что-то такое припоминаю. Эта горничная еще пользовалась расположением своей хозяйки, верно? — Точно так, — кивнул я и рассказал Майкрофту о встрече в парке с мисс Мэри Морстен, а потом и про миссис Форестер. — Любопытно. И как себя чувствует мальчик? — Неплохо. Не капризничает, а дамы выполняют все мои рекомендации. — Вы любите детей, Джон? — неожиданно спросил Майкрофт. — Теоретически, — рассмеялся я. — То есть я с ними лажу, при случае с удовольствием пообщаюсь — дети меня не раздражают. Но я не озабочен тем, чтобы обзавестись наследником. — Что ж... это приятно слышать. Ну, пора вставать... Майкрофт начал подниматься, и я протянул ему руку, чтобы помочь. Он усмехнулся, на руку облокотился, и, когда встал, тут же притянул меня к себе, шепнув на ухо: — Вы правильно сделали, что рассказали Шерлоку, и вообще вы все делаете правильно. И я вас очень люблю, Джон. Он пошел в ванную, оставив меня стоять с открытым ртом. Я дождался Шерлока, а Майкрофт всё наводил «красоту». Я даже успел наябедничать о его грядущей поездке. Потом подумал, что «блюдо» уже достаточно остыло и, когда старший Холмс наконец-то вышел к нам, я улыбнулся и сказал: — Я вас тоже очень люблю, Майкрофт. — Надо же, я пропустил всё самое интересное, — рассмеялся Шерлок беззвучно. — Ну, мой мальчик, ты же не любишь... беллетристику, — засмеялся Майкрофт в ответ. Шерлок на шутку никак не отреагировал. То есть не проигнорировал, а просто не заметил. — Так, к столу, джентльмены, — сказал Майкрофт, будто не замечая странного поведения брата. Хотя почему странного? Майкрофт все прекрасно понял. — Шерлок, ты пропустил сегодня чай, так хоть ужин, надеюсь, тебя порадует. Кстати, а почему ты не составил компанию Джону за чаем у дам? Не поверю, чтобы тебя не пригласили. — Конечно, пригласили. Я собираюсь пойти вместе с Уотсоном послезавтра. Что может быть приятнее женского общества, когда оно ничем джентльменам не грозит? А куда ты собрался ехать, Майкрофт? — У меня дела в Белфасте. Официально я интересуюсь производством виски. Ну а в общем... — Он достал блокнот и написал несколько слов. — На всякий случай — имя, под которым я туда еду. Собираюсь на пять дней. Если не вернусь ровно через неделю — можете начинать волноваться. Но искать меня я запрещаю в течение месяца. Я не шучу. — Милый город, — проворчал Шерлок. — И лучше бы ты шутил, дорогой. — Ничего, зато доктор будет доволен — я похудею наверняка. — Джон вряд ли будет доволен, если ты полезешь под пули. — Спасибо, мой мальчик. Я... в общем-то, конечно, и сам не мечтаю лезть под пули, но мне не хотелось бы, чтобы и вы с Джоном подвергали себя опасности. Но я знаю, что могу рассчитывать на вашу помощь. Что ж, теперь к столу? Шерлок посмотрел на меня почти жалобно... Новости отбили у него остатки аппетита. — Мы составим вам компанию, конечно, — сказал я. — Ну-ну, мальчики, не надо так, — улыбнулся Майкрофт. — Я собираюсь вернуться через пять дней. И у нас с вами еще много дел впереди. А на будущий год у меня даже будет отпуск. Поедем опять в Бат или куда-нибудь на море? На море можно в этом... полосатом? Я как раз похудею. А? — Ты уж вернись, пожалуйста, — сказал Шерлок, обнимая брата. — Вернусь, мой дорогой. Не переживай. Как ты всегда говоришь? «Я буду очень осторожен». Было бы хуже, если бы я скрывал от вас, от тебя... правда? — Вот и будь. А Джон тогда разрешит, хоть в полосатом, хоть в клетчатом. Правда, Джон? Я с улыбкой кивнул. Шерлок Холмс Мне удалось взять себя в руки и прийти в норму, так что в гости к дамам я пришел в добром расположении духа. Я хорошо помнил, какими глазами когда-то смотрел на миссис Форестер Уотсон. Ему всегда нравились пышки, а сейчас я вынужден был признать, что эта леди скорее в моем вкусе — определенно, у меня был вкус в отношении женщин, хотя и чисто эстетический. Не скажу, что она за прошедшие годы превратилась в щепку, но худоба ей скорее шла, лицо стало более выразительным, а то, что глаза у миссис Форестер красивые, я, пусть и не высказывая это вслух, признавал еще тогда. Мисс Морстен оказалась милой девушкой, хотя она проигрывала, на мой взгляд, на фоне своей подруги. Но я заметил, что Уотсону приятнее общаться с ней. Что касается мальчика, то он оказался совершенно очаровательным ребенком, внешне похожим скорее на мать. Конечно, ему не хватало мужского общества, но я не заметил, чтобы женское воспитание его как-то испортило. Пока Уотсон вместе с мисс Морстен вспоминал Индию, Сесил сидел на диване между мной и матерью и сыпал вопросами. И не только о работе. Мальчик спросил, правда ли у меня есть старший брат? И такой ли он, каким описал его в рассказе Уотсон? Дружили мы или нет, играл ли он со мной в детстве? Кажется, когда я говорил о Майкрофте, я слегка увлекся и даже как-то разволновался. Правда, мне пришлось дважды солгать Сесилу, когда он расспрашивал меня о школе. Я сказал, что мне нравилось учиться — тут я солгал только частично, и что брат навещал меня потому, что наш отец был нездоров. Я заметил в глазах миссис Форестер легкую печаль, но что поделать? Удивительно, как ее покойный муж вообще успел произвести перед смертью хоть одного ребенка. Конечно, когда мальчик уедет в школу, ей будет очень не хватать сына. Да и ребенку было скучно расти одному, без брата или сестры. Сесил поинтересовался, сможет ли он познакомиться с Майкрофтом. Я ничего не обещал, но и не исключал такой возможности. Потом Сесил ушел пить чай в детскую, а мы сели за стол. Разговор стал общим, довольно приятным, надо признать, к тому же у нас с миссис Форестер сразу нашлась общая тема и даже причина для совместного времяпрепровождения: я уже сто лет не играл ни с кем в дуэте. После чая я попросил миссис Форестер что-нибудь сыграть. Она выбрала Шопена — одну из мазурок. Я сел рядом и пару раз перевернул нотный лист. Что ж, мне понравилось: прекрасное туше, отменная техника. Я обещал в следующий раз прийти не с пустыми руками, а захватить скрипку и подобрать нам обоим ноты. Мы с Уотсоном вернулись домой довольные визитом. В кэбе мы попытались подшучивать друг над другом, обсуждая наши симпатии к дамам, но оба как-то разом перешли на серьезный тон. Уотсон был согласен со мной, что Майкрофта надо представить миссис Форестер и мисс Морстен. Да я был уверен, что он сам захочет — хотя бы ради того, чтобы самолично сделать выводы насчет нашего нового знакомства. Но нашим планам не суждено было воплотиться в жизнь в ближайшее время — брат должен был вернуться только к выходным. Я подумал было, что есть повод написать ему письмо, рассказав о визите в Кенсингтон... но я терпеть не могу писать письма, которые нельзя отправить, а отправлять было некуда. Когда через два дня миссис Хадсон принесла почту и я увидел на подносе голубоватый конверт, то в первый момент решил, что это письмо от брата. Он со времен Оксфорда любил такие светло-голубые конверты. Но взяв письмо в руки, я увидел незнакомый почерк и слегка заволновался. Я тут же уверил себя, что нервничать причин нет, с братом это письмо никак не связано, и зря мне взбрело такое в голову. После этого досчитал до десяти, вскрыл конверт и развернул листок. И тут меня окатило холодом. Почерк, которым было написано само письмо, был мне слишком хорошо знаком. Все те же идеальные буквы, безупречный нажим и слегка продавленная сверху буква «r». «Уважаемый сэр. Видели ли вы когда-нибудь пауков? Не тех, что спускаются в саду на одной серебристой ниточке и падают на открытую нами книгу, над которой мы дремлем. Но настоящих пауков, сидящих в центре искусно сплетенной сети, и поджидающих, когда глупая муха или назойливый комар пролетит достаточно близко. Паук не станет охотиться на пчелу, ему нет дела до пчелы... он даже готов уважать ее труд, хотя самому ему плоды этого труда кажутся совершенно бессмысленными — ведь мед не интересует паука. Если пчела благоразумно не будет задевать паутину, то паук готов даже посодействовать ей в нелегких и бессмысленных занятиях, задушив в своей сети назойливую муху, которая намерена испоганить чужой мед. Но если пчелой завладеет желание потревожить тщательно сплетенную паутину, уничтожить это произведение искусства... поверьте, паутина может обездвижить и даже задушить не только одну-две пчелы, но даже шмель может погибнуть в этих шелковых сетях. Начнем мы все-таки с мухи. Исключительно чтобы подтвердить серьезность наших намерений. С уважением и наилучшими пожеланиями, Аraneae». Еще на середине письма я опустился в кресло, потому что ноги стали вдруг ватными. Я перечитал послание еще раз, пытаясь успокоиться. Аллегория насчет пчел и шмеля была более чем прозрачной. Я обратил внимание, что, как в прошлый раз, незнакомец, подписавшийся «Паук», употребляет местоимение «мы», намекая, что действует от имени некоего сообщества. Хотя с его подписью это не очень вязалось: пауки одиночки. Из бумаги и конверта я не смог извлечь ничего. Письмо пришло не по почте, и вряд ли миссис Хадсон обратила внимание на посыльного. Бумага была дорогая, но многие пользовались такой. Разумеется, письмо было написано в кабинете, отличными пером, кроме того адресат пользовался потом песком вместо пресс-папье. Хотя надпись на конверте выглядела так же, как и строки письма, но почерк был другой: вполне читаемый, но не такой четкий и обладающий индивидуальностью. Я заметил также, что нажим у того человека, который надписывал конверт, очень сильный, но на самом письме не осталось никаких следов, хотя, если бы конверт надписывали уже с письмом внутри, некоторые линии обязательно отпечатались бы на нем. Значит, Паук писал письмо, будучи в кабинете не один. Это выглядело так, словно рядом с ним находился помощник или секретарь, которому поручили написать на конверте мое имя и адрес. Я перечитал текст в третий раз и стал понимать, о ком могла идти речь, когда Паук обещал задушить муху. Но это звучало как-то невероятно. Если Мейси действовал с подачи Паука, к чему вдруг избавляться от него? — От кого это? От Майкрофта? — голос Уотсона заставил меня очнуться. — Что случилось? Возможно — пока ничего. Но возможно — случится, возможно скоро, возможно муху уже прихлопнули... Я хотел было сказать это вслух, но понял, что голос меня не слушается, так что собрался было просто протянуть письмо Уотсону, но что-то не давало мне это сделать. Я откашлялся. — Как вы думаете, друг мой, мухи... — Что «мухи»? — после некоторой паузы спросил Джон. Но я уже сунул письмо в карман и рывком поднялся из кресла. Майкрофт, черт возьми, почему ты так далеко, когда нужен мне? — Где в Лондоне роится наибольшее количество мух? — крикнул я уже из своей комнаты, быстро меняя домашнюю куртку на сюртук. — Полагаю, что в районе боен и рынков, — услышал я голос Уотсона. — Точно, — ответил я, выходя в гостиную. — Я постараюсь вернуться сегодня, но если что — не ждите меня и ложитесь спать. И не волнуйтесь! — прибавил я уже в дверях. Выбежав из дома, я поймал кэб и отправился к «преподобному Уоткинсу». Там я переоделся, принял вид обычного работяги Ист-Энда и вышел на поиски — правда, сам не понимая, кого и чего. Но если Мейси и собирались убить, вряд ли это случилось бы в фешенебельных районах. По крайней мере, я мог пройтись или даже проехаться по улицам. Любое преступление здесь сразу собирает море зевак. Я был абсолютно уверен, что тело Мейси не станут прятать — наоборот, к нему привлекут внимание полиции. Так… полиции. И, конечно, о преступлении тут же узнают репортеры. Покинув свое убежище, я первым делом нашел знакомого мальчишку-газетчика. Он меня тоже узнал, несмотря на маскарад. Я купил несколько дешевых вечерних листков, пристроился за углом и торопливо просмотрел колонку происшествий. Невероятно, но самым ужасным преступлением сегодня была поножовщина в районе Уайтчепела — причем без жертв. Это давало надежду, что Мейси еще жив. По крайней мере, я мог отправить на его поиски своих мальчишек, чтобы они обошли дешевые гостиницы. Так я и поступил. Остаток дня и, каюсь, всю ночь, я рыскал по городу, сам уже не понимая, что собираюсь найти и где. Одно меня останавливало от возвращения домой — ожидать известий от Уиггинса и компании лучше в беготне, чем сидя дома со шприцем в руках. На Бейкер-стрит я вернулся около восьми утра — уже в приличном виде, хотя от меня слегка попахивало дымком жаровен. Поиски, как мои, так и моих юных агентов, ничего не дали. Поднимаясь по лестнице, я решал, разбудить Уотсона и сказать, что вернулся, или не тревожить его и позволить проснуться самому? Однако, вопрос отпал сам собой — Уотсон обнаружился в кресле у камина, причем мое кресло тоже оказалось занятым... впрочем, инспектор Лестрейд вскочил из него с поспешностью, понимая, что сидит не на своем месте. — Здравствуйте. инспектор. Судя по всему, у вас тоже выдалась бессонная ночь? Доброе утро, Уотсон. — Доброе, — с явным сомнением в голосе ответил тот. — Мне неудобно беспокоить вас, мистер Холмс, — заговорил инспектор, — раз вы так напряженно работали. Но пока тело свежее… — Чье тело? — спросил я, опускаясь в кресло и чувствуя, что оно подо мной слегка плывет. — Если бы я знал, чье. Слава богу, газетчики пока что ничего не знают о происшествии. Труп был найден констеблем во время ночного обхода на границе Уайтчепела и Степни. Неизвестный мужчина, никто его в округе никогда не видел: мои люди уже опросили всех на улице. Карманы совершенно пусты, одет был прилично. Вы не могли бы хоть что-то сказать о нем, дать хоть малую зацепку? Мы даже не можем определить, лондонец ли он или приехал откуда-то. Слушая Лестрейда, я немного успокоился. Я не верил, что этот труп окажется мне знакомым, потому что имелись признаки ограбления, и к тому же, если Паук хочет мне что-то продемонстрировать, труп должен быть легко опознан, а само убийство привлечь внимание прессы. — Ну если человек приехал в Лондон на днях, я смогу это увидеть. Надеюсь, определить также род занятий. Поехали, инспектор. До завтрака обернемся. Уотсон, вы поедете с нами? — я повернулся к полусонному Джону. — Поеду. Лишний медик не помешает, думаю. Миссис Хадсон проводила нас с молчаливым упреком в глазах: ее, бедняжку, тоже разбудили чуть свет. Пока мы ехали в полицейском экипаже, я расспрашивал Лестрейда о том, что он может сообщить о месте, где был обнаружен труп. — Я точно могу сказать, что убили мужчину не там. Крови не было вообще, а ведь ему перерезали горло. Тело лежало на спине — в тупике между домами. — Какие-то следы вокруг него были? — спросил я без особой надежды, радуясь, что Лестрейд хотя бы мог сделать один правильный вывод. — Следы-то были, мистер Холмс. Понятно, что тело на чем-то привезли. И на мостовой я видел следы от колес кэба, но я не могу сказать, тот ли это… — Так, велите кучеру ехать на место обнаружение тела. Морг потом! — прервал я инспектора. Что с моими мозгами? Почему я не сразу велел ехать на место происшествия? Как говорил брат, надо было абстрагироваться. Я слишком много думал о Мейси. Нас доставили на Варден-стрит. Все-таки Лестрейд кое-чему умудрялся у меня учиться: он велел остановить экипаж в нескольких метрах от поворота в тупик, где нашли тело. Конечно, по улице с утра успело проехать несколько кэбов, но мостовую никто пока не чистил, а одна лошадь стояла у входа в тупик несколько минут и воспользовалась передышкой, чтобы спокойно навалить на булыжники кучу. В самом тупике между камнями вовсю пробивалась трава, которая оказалась в нескольких местах притоптана. Кроме того, на разрушающейся мостовой было полно грязи. Лестрейд показал мне, где именно лежало тело, описал, как именно оно лежало: на спине, с руками, вытянутыми вдоль, ногами в сторону улицы. Он был прав: никаких следов крови на булыжниках я не нашел, но обнаружил фрагменты свежих отпечатков ботинок. — Тело принесли на руках двое мужчин, — сказал я наконец. — Его не тащили под мышки или как-то еще: никаких следов волочения я не вижу. Но вот тут второй след перекрывает первый. Видимо, один человек держал тело под мышки, а второй за ноги. Обратно к кэбу они вернулись, идя рядом. Обувь дешевая, вот здесь видны отпечатки заплатки на подошве. — Хм… странно как-то. Выглядит как намеренное убийство. Я прав, мистер Холмс? — спросил Лестрейд. Я только кивнул. Во мне опять зашевелилось беспокойство. Представляя себе лежащее в тупике тело, я невольно думал о Мейси. Я практически видел его, будто воочию. — Поедем в морг, инспектор, — сказал я, стряхивая наваждение. Нам пришлось добираться до места еще минут пятнадцать. Наконец мы перешагнули через порог этого прибежища смерти, и в нос нам ударил запах карболки. Местный Харон с банальной фамилией Смит подвел нас к столу, на котором лежало тело, накрытое простыней. Одежда мертвеца, испачканная кровью, была разложена на соседнем столе. Врач полностью снял с трупа простыню, и я почувствовал себя нехорошо. Только недавно я думал, что не узнал бы Брайана, идя мимо него по улице. А вот Мейси я бы узнал. Странно, но он не так уж сильно изменился за прошедшие годы. Лестрейд удивленно смотрел на меня, не понимая, почему я застыл в двух шагах от стола. Обычно вид трупа не вызывал у меня ничего, кроме азарта исследователя. Мейси невидяще смотрел в потолок, и на его лице застыло выражение страха и удивления. Он не ждал смерти. Я заставил себя подойти к столу и наклонился, надеясь, что меня не вырвет. Лицо, которое я в детстве видел в кошмарах, оказалось у меня перед глазами. Когда я наконец отошел к столу с одеждой, мне немного полегчало, и я даже осмотрел костюм, рубашку и особенно обувь. Что ж, я мог примерно определить район, где Мейси побывал накануне смерти, но что это давало? Прошло несколько минут, пока я не заговорил, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и не выдавал чувств. — Этот человек безусловно англичанин, но большую часть жизни провел в колониях. Вернулся оттуда около двух лет назад, работает мелким служащим в компании, торгующей чаем и специями. Не женат и не был. Добавите что-нибудь, доктор? Уотсон внимательно посмотрел на меня, подошел к телу, поверхностно изучил его и обратился к Лестрейду: — Горло этому человеку перерезал левша, человек физически сильный. Он стоял позади убитого, фиксировал ему голову и вел лезвие справа налево. Скорее всего это нож, лишенный каких-либо насечек. Собственно... Ах да, — доктор снова взглянул на меня. — В юности этот человек увлекался боксом, но пришлось бросить спорт из-за травмы правой руки. Я кивнул и, махнув служителю, чтобы тот накрыл тело, повернулся к двери. Объяснять что-либо я не собирался. — Мистер Холмс, подождите, пожалуйста, — заговорил вдруг доктор Смит. — При осмотре тела я кое-что нашел. Это любопытно. Очень любопытно. — Да? — я остановился и посмотрел на врача. — Я всегда очень тщательно осматриваю трупы. Кстати, я полностью согласен с выводами доктора Уотсона и насчет прижизненной травмы, и насчет способа и орудия убийства. Но я осмотрел также и ротовую полость. И вот что странно: во рту убитого, под языком, лежала серебряная запонка. Вот она. — Смит достал из кармана коробочку, в которой обычно хранят пилюли, и открыл ее. Первую запонку мы несколько дней назад обнаружили на столе в квартире моего брата. Теперь я видел парную. — Вы правы: это любопытно, но это только подтверждает версию преднамеренного убийства — и явно не с целью ограбления, — я попытался любезно улыбнуться. — Лестрейд, вам остается только опрашивать гостиницы и хозяев меблированных комнат. Если что-то узнаете — дайте меня знать. Доброго вам дня. Когда мы вышли из морга, я почти бегом кинулся вперед. Мне хотелось поскорее найти кэб — и домой, скорее домой! Всю дорогу я молчал. И даже когда Уотсон тронул меня за руку, я только сжал его пальцы и не проронил ни звука. Мы вернулись как раз к завтраку, от которого я не отказался — каким бы ни было мое состояние, все же я провел на ногах всю ночь. Потом со стола убрали, и мы наконец остались одни. Уотсон сел напротив меня в кресло — во взгляде его читалась плохо скрываемая тревога. — Вы прочитали письмо, — сказал я. — Простите… вы забыли его в кармане куртки, — начал было он. — Не извиняйтесь, друг мой. Ваше беспокойство вполне понятно. — Вы пытались найти Мейси? — Да, пытался. Как бы я к нему не относился, я не желал его смерти. Что вы думаете о Пауке? Почерк вы узнали, полагаю? Уотсон пожал плечами. — Я не совсем понимаю: зачем сначала руководить действиями Мейси, а потом убивать? — Видите ли, мой дорогой, я не думаю, что действиями Мейси руководил Паук. Мейси был слишком мелкой сошкой. Паук — это координатор, мозг, но он не может обойтись без помощников. А Мейси… Пауку его не жалко: мухой больше, мухой меньше... зато он показывает нам, что ни перед чем не остановится, если мы будем мешать ему дергать за ниточки. Стоит ли сомневаться, что точно так же, как ему не жаль муху, ему будет не жаль и пчел, и шмеля. А с мухи... с этой мухи взять уже нечего. Паук это понял. Ну и потом, вероятно, наша муха видела паука, или хотя бы знает, кто именно сидит в центре паутины. Оставлять такую муху в живых... Я махнул рукой и посмотрел на шкаф, в котором мы держим бутылки. — Да, не стоит оставлять свидетеля, — согласился Уотсон, устало поднимаясь с кресла. — А помощник… — Вы ведь наверняка рассмотрели конверт, почерк на нем, нажим…. Уотсон кивнул, налил бренди и протянул мне бокал: — Я следовал вашим методам, и понял, что конверт надписывался до того, как в него попало письмо. Тут он как-то неопределенно хмыкнул, но ничего не сказал вслух. — Что? Говорите — что вам пришло в голову? — подбодрил я. — Да как-то… — Уотсон замялся, — это звучит, наверное, глупо, но я вижу некое сходство с Майкрофтом. Его конверты тоже надписывает помощник. — Почему же глупо? — сказал я, набивая трубку. — Майкрофт тоже координатор и тоже мозг. Паук, я думаю, не случайно выбрал себе такой псевдоним. Конечно, есть пауки, которые передвигаются по охотничьим угодьям, но большинство из них «домоседы», предпочитают, чтобы жертва сама шла к ним в лапы. — Но почему он вдруг приказал убить Мейси? — спросил Уотсон, усаживаясь в кресло со своим бокалом. — Почему он… сделал такой широкий жест в вашу сторону? Хотя, конечно, он и угрожал в письме, но при этом он практически сделал вам, пусть и несколько извращенный, но подарок. — На месте Паука, — ответил я, выпуская первый клуб дыма, — мне бы тоже не захотелось действовать такими грубыми методами. Это как-то… неспортивно. Но при этом я не стал бы привлекать к себе внимание, ведь сыщик пока еще не заинтересовался мной в должной мере. — Может, Пауку скучно? — предположил Уотсон. — Может быть. Это такое подспудное желание иметь достойного противника. — Про себя я заметил, что сейчас соперник из меня неважный. — Но Паук допустил одну большую ошибку. Ему не стоило бы писать о шмеле. Ох не стоило! — Паук настолько завязан на ирландцах, как вы думаете? — Возможно. Раньше я просто подозревал, что есть такой человек, который служит криминальному миру чем-то вроде консультанта. Несколько дел, где я чувствовал его след, закончились поимкой преступников, но Паук только составлял план, а не руководил. Его не интересовал конечный результат, из этого можно сделать вывод, что он берет плату вперед. Однако в прессе мне попалось упоминание о нескольких происшествиях, которые сочли несчастными случаями, и я очень сомневался, что они не являлись тщательно спланированными убийствами. И если я прав, а не страдаю паранойей, то Паук тут не только планировал, но и руководил. Поэтому и результат вышел другим. — Жалко, что мы ничего не можем узнать об этом Пауке, — Уотсон нахмурился. — Почему же ничего? Кое-что он нам дал сам. Паук, разумеется, не бедствует. Думаю, у него есть свой дом, удобный кабинет, где он проводит много времени. Полагаю, что дом достаточно большой, потому что такой скрытный человек должен нуждаться в месте для уединения, а к нему приходят посетители. Или же у него есть особое место, где он их принимает, но я склоняюсь все же к первому варианту. — Комната для посетителей… прости, господи… — пробормотал Джон. Я нервно рассмеялся: — В бульварном романе оказалось бы в результате, что брат главного героя и есть главный злодей. Забавно, да? Но Джон моей шутки не принял и, кажется, смотрел на меня как на сумасшедшего, так что я просто поставил полупустой бокал, встал и ушел к себе, захватив по пути несессер.