Она ничего не почувствовала проходя сквозь дверь. Хотя учитывая все, что происходило в последнее время, это вовсе не показалось странным. Пустота стала вечной её спутницей и значила гораздо больше чем для кого-либо еще.
Почему так? Почему после ее чистосердечного раскаяния не пришло такого долгожданного покоя или хотя бы частичного облегчения? Вместо всего того, чего она смела желать, о чем только смела мечтать в тот момент, когда с благоговением и счастьем, безмерным счастьем поняла, что земные пути закончились. Темнота. Такая пугающе прекрасная… К
казалось, что все вокруг такое же пустое, как и она в этот момент! Больше ни в чем не было смысла! От каждого порыва ветра, от снова настоящего мира и настоящей жизни, после всего, что она пережила в том…мире? Да, в том мире, где бал правили Три Владычицы.
Она и сама любила затевать опасные игры, но это оказалось в прошлой жизни, в этой — По Ту Сторону Двери, она сама была совершенно пустой игрушкой в непонятной игре. То вступала в нее, то выходила сама того не понимая, не осознавая. Страшно, но даже не догадываясь.
Так вот, она совершенно ничего не почувствовала проходя сквозь дверь, даже картинка вокруг не поменялась. Она как и прежде стояла на воде и смотрела в безграничное пространство скрытое лесом прямо перед собой. Стояла на воде! Какое чудо! Могла ли она думать о таком? Когда-то сам Бог ступал водами, под его ногами море трепетало волнами, стало быть и она чего-то достойна? Но ответ был очевиден как и ее смерть в конце той, прежней истории — нет. И порой она думала, что если и достойна чего-то то теперь это — ничто, что если и имела что-то, то теперь это — сам воздух, существующий, но невидимый, что если и имела настоящую свободу, то она была исключительно глубоким заблуждением и иллюзией.
Она даже не знала, что делать! Где она вообще! Может теперь не только Смерть шутит с ней? Теперь вся тройка решила потешится? А ради чего? Что такого может принести в этот мир создание, которое в Том даже тварью не называли? Такова была ее судьба — сплошная безысходность, лабиринты и капелька сострадания к другим.
Или же она окончательно сошла с ума. Может и не умерла вовсе? А просто окончательно лишилась здравого смысла, трезвого рассудка и твердой памяти. Может сейчас она лежит где-то на поляне и видит сон, мечется в бреду и кричит так, что птицы срываются с деревьев и целыми семьями покидают свой дом?
«Что же это?»
В отчаянии она оглянулась назад, но ни дверей, ни Владычиц не было. Она была одна. Пугало. Теперь ее излюбленное одиночество пугало, приводило в леденящий душу ужас и заставляло все внутри Морганы сжиматься клубочком, прятаться в панцирь словно еж или запираться за сотнями дверей, замков…кричать.
Но не смотря на щемящее желание кричать от безысходности, своей пустоты, бедности своих чувств, всего того, что так внезапно невидимым грузом по злой воле или роковой ошибке водрузили на хрупкие плечи, с глаз не скатилась ни одна слеза, крик не сорвался с бледных губ и не разрезал тишину вокруг.
Она слишком хорошо научилась терпеть самую непомерную боль, самые угнетающие мысли в глубине себя. Наверное от того в свое время она стала страшной и ненавидящей, причиняющей боль и еще тысячи синонимов которые даже сама она не могла подобрать к своему имени. Но точно знала, что ни один из этих синонимов даже отдаленно не напоминал комплимент. Если конечно за столь долгое время, слово «бессердечная» не стало комплиментом.
А у нее ведь было сердце!
Закованное слоями льда и золы, когда-то очень давно выгоревшее дотла и не оставившее после себя даже намека! О, Боги, как она горела!
Когда на руках умирали те редкие, которым сумела открыть душу, ведьма мысленно кричала, проклинала, но была холодна снаружи. Оставаться гордой и непоколебимой, что каждый раз давалось труднее и за каждым разом в ней господствовали такие страсти, которые не каждый храбрый смел бы водрузить на свои плечи. От того было странно, что эта с виду хрупкая девушка с непомерным количеством страхов и фобий могла терпеть молча.
Но ни один холод не остается исключительно снаружи, ни одна боль не остается в глубинах до конца дней, нет. Внешний холод проникая внутрь ее груди смешивался с болью и бесконечной печалью. Этот дикий эликсир убивал ее. Убивал исключительно медленно как исключительно верно.
В конце концов, решив что раз уж ей нечего терять, то и бояться тоже нечего она сделала нарочито уверенный шаг вперед, словно сама себе пыталась что-то доказать, снова и снова вбивать себе в голову, что она поистине способна на все и ее ничто не страшит.
Осеклась. Нога не ступила на до сих пор твердую гладь воды, а потонула, как впрочем и положено, ведь ни одному человеку не свойственно ходить по воде. Ведьма пошатнулась, не удержала равновесия, вскрик, что скорее всего служил обозначением удивления сорвался с ее губ и тело стремительно упало в воду. Как будто до этого она стояла на твердой земле и это казалось ей более реальным нежели то, что вот уже сейчас кончится воздух и она умрет в который раз.
Несмотря даже на вполне нормальные и свойственные в данной ситуации попытки выбраться она не предприняла ни единой из них. Тело сковал ужас и несколько таких важных секунд она словно была парализована. Раз так, тогда зачем ей даже стараться? Подстраиваться под кого-то? Служить кому-то? Ну право она не вернется к тому, с чего годы назад началась ее история. Годы… всего лишь годы, которые казались веками, а впереди еще века!
Воды встревожились от ее падения. Странно встревожилась и она сама.
Пусть Смерть принимает ее снова и снова, ведь что ей делать в мире, о котором она порядком ничего не знает? Что ей делать в местах, которым она даже отдаленно не близка? Полностью поглощенная жалостью к себе и внезапно нагрянувшей острой болью где-то в области души, она сама выдохнула, не оставляя себе даже шанса на спасение. Пошла ко дну.
И казалось, что это самое дно зовет ее, тянет к себе настолько сильно, что даже мысли об сопротивлении могли показаться греховными. Зовет и манит! О, сколько приятного могли слышать утопающие в самые последние минуты своей жизни! Наверное они за все пройденные пути не слышали столько.
Русалки ждали своих гостей.
Чисто из рефлекса попыталась сделать вдох, но вода попала в легкие. Девушка быстро распахнула глаза, попыталась откашляться, выплыть, но все четно. Вода не отпускала свою новую жертву. А так отчаянно захотелось жить! Если ее оставили, значит она нужна! Только выбраться! Но она уже не могла…
Снова в последний момент пришло важное осознание того, что всегда можно все изменить! Здесь никто не ненавидит ее, никто даже не знает имени! Хоть горшком назовись, а судить будут только по делам твоим…
Со следующим чисто вздохом легкие еще больше заполнились водой. Вода становилась ледяной и холод обжигал. Магия Морганы словно иссякла, растворилась в воде и не давала о себе знать. Только глаза то и дело вспыхивали огненным, но все зазря.
Тонут молча. Не кричат, не зовут на помощь, просто в один момент воды становятся безграничными и единственными.
Никто не зовет на помощь…
На берегу стояла девушка. Волосы трепал ветер, глаза искали вдруг пропавший предмет своего интереса. Никого больше не было. Сердце рухнуло в пятки. Опять кто-то умрет.
А может почудилось? Но нет же! Вот она была! Тонкая словно свечка, где-то в самом центре озера! Куда пропала? Растворилась так же как и появилась? Но снова нет. Вода необычайно обрадовалась.
«Вода…»
— Веста! — Девушка имела зеленые, цвета молодой, сочной травы волосы, в которых будто играя затерялось несколько золотых прядок, серый балахон был в нескольких местах зашит, а на подоле красовалась свежая грязь. Недавно прошелся сильный ливень. Лило как и положено грозе, буря не предвещала казалось совсем ничего хорошего, но через несколько минут прошла. — Веста, Моргот тебя подери! — Окончательно рассердившись девушка топнула ногой. Но никто не пришел, даже не подал голоса. Тяжело вздохнув, словно делать все в одиночку ужасно ее обременяет, она наклонилась и легонько поводила рукой по воде, что-то шепча при этом.
Могло показаться, что нимфа, а это была именно нимфа, просто разговаривает со своим верным другом, но на самом деле, если хорошенько присмотреться можно было заметить, как из маленькой татуировки на ладони погруженной в воду струится кровь. Крови было совсем немного, но вполне достаточно для того, чтобы уплатить дань, кровь за кровь.
Во всех мирах законы одинаковы, коли ты хочешь забрать кого-то у смерти, надо заплатить налог на жизнь. Нимфа должна была это делать каждый раз когда желала чего-то от Матери Природы, хотя сама она подчинялась совсем иной силе, и если говорить начистоту не имела никакого древнего родства с природой. Она была отдельно от мира, что вокруг нее, а мир сродниться вовсе не стремился.
Воды взволновались и от самого центра озера, с того места, где недавно уже в который раз попрощалась с миром Моргана пошли круги, поднялся ветер, а потом, можно было заметить как от центра каким-то неведомым способом держась на воде к берегу плывет тело ведьмы.
И казалось словно вода довольная преподнесенной ей данью сама решила «Ну уж ладно». Отдала ту, которую и не очень то стремилась забирать. Толку от изуродуваной злобой души и метками тела?
Нимфа вынула руку из воды. На ладони не осталось ни единого следа от крови, а татуировка как и прежде выглядела цельной и нетронутой. Она, татуировка, к слову, была замысловатой и непонятной, являя собой переплетение линий выполненное настолько искусно, что нельзя было сказать где они начинаются, а где заканчиваются. Но рисунок не был громоздким или массивным, даже что-то утонченное проскальзывало в этом замысловатом плетении.
Нимфа взглянула на руку, а потом сжала ее в кулак и опустила. Тело ведьмы было почти у берега. Видимо у этого самого берега магия ослабла и Моргана снова погрузилась под воду, но во славу всем возможным и невозможным Богам, здесь было настолько мелко, что не утонул бы даже ребенок.
«Где же ты бродишь когда так нужна?»
Подбежав к ведьме, нимфа взяла ее под плечи и попыталась самостоятельно вытащить из воды, но тело было неподатливым и мягким, что сделать это самостоятельно оказалось практически невозможно. Нимфа все пыталась и пыталась, путалась в платье стонала от бессилия, пока из леса не выбежала еще одна девушка, со светлыми рыжими волосами, и россыпью веснушек на лице. Она была заметно моложе, но выдавалось это не во внешности, а в том, как она появилась. С озорством и детским шалом ступая к озеру, в то время как в ее подруге была необъяснимая печаль и груз прожитого где-то в уголках бездонных изумрудных глаз. А еще, она казалась более живой чем первая, словно та бледная с зелеными волосами была только вынута из могилы.
— Ты звала меня? — Спросила Веста, но в ответ на нее только напряженно посмотрели и одними глазами приказали помочь. Веста сразу кинулась на помощь. Она ощущала, что подруга и так уже достаточно сделала в одиночестве и даже немного корила себя, но как только вспоминала как же хорошо ей было несколько минут назад, тут же отгоняла сомнения. Даже вдвоем было невыносимо тяжело. Кое-как справившись и вытащив Моргану на берег они присели рядом. — Мора, ты хочешь оживить ее?
Наградив Весту долгим, вязким словно мед взглядом Мора кивнула удобнее устраиваясь с другой стороны от Морганы. Теперь нимфы могли спокойно рассмотреть свою находку.
Девушка была со спутанными волосами, облачена в потрепанное черное платье, на животе ткань была разорвана будто проткнули чем-то или разорвали намеренно. Никаких ран Мора не видела и не чувствовала, а потому могла спокойно сделать свое дело.
Нет, они конечно не могли оживлять мертвых, поднимать из могил и всякое в этом роде, по природе своей, хоть откуда бы они не пришли, а все были чисты и добры. Лесные могли разве что дать напутствие, подтолкнуть к свету, меченные рунами на ладонях могли заживить некоторые раны и чуть отчетливее чем остальные слышать природу. Только и всего, что выглядели они странно, а на самом деле были до скучного просты.
Положив руку с татуировкой на лоб Морганы, Мора прикрыла глаза и напряженно вздохнула.
— Везет же тебе на находки. — Веста пыталась разрядить обстановку, хоть и понимала, что это совсем неуместно. Темноволосая даже приглянулась чем-то Лесной. Возможно тем, что в расслабленном лице читалась излюбленная им простота, а еще что-то тонкое, кружевное? Вполне возможно, но это было что-то иное и она сама была иная. Вся не от сюда и не для этих мест. — Она за гранью?
Мора чувствовала. Она применяла свой дар умело и четко, не в первый и не в последний раз она брала кого-то за руку и вела к свету, цеплялась, толкала, от того и такая печаль увенчала ее чело. Мора чувствовала. Не открывая глаз она коротко и тихо ответила:
— Нет.
Большего Весте знать не нужно было. Она жестом похожим на совсем привычный и ничем не особенный положила левую руку на грудь Морганы, туда, где сердце. Дико было видеть озабоченность на ее лице. Казалось она никогда не должна была познать ни горя ни печали, но несмотря на веселость своей обладательницы, эти движения говорили об ином. Нимфа просто умела отпускать в отличии от своей подруги. Мирилась и понимала, всем что ушли намного лучше чем им. Ведь «умирать не страшно, страшно жить» так когда-то говорила дочь их предводительницы Шая. Тогда Веста еще шутя спросили умирала ли она, а русая только потупила взгляд и поспешила сменить тему.
«А видела ли?» мысль не вовремя проскользнула в сознание Весты и та постаралась отогнать ее прочь. Ну разве умершие воскресают? Как оказалось да и даже не в памяти, а намного реальнее, но для искренней Весты это еще надолго останется тайной мира сего.
Словно по команде лесные девы прошептали первые строчки заклинания. Древняя как сам мир песня полилась из уст, трогала душу за струну и заставляла подпевать.
Это было странное наречие, не похожее ни на одно из доселе известных в Средиземье. Предводительница называла витиеватый и порой грубый язык — латынью и дети ее, могли лишь догадываться откуда он известен ей.
Скольких им все же не удавалось спасти? За каждую новую смерть, что-то внутри обрывалось. Они были посланы хранить всех, чья нога только ступит в пределы леса, не неся за спиною боли и разрушения. Они так часто не справлялись.
Было видно как напряжена чувствительная Веста, она постоянно слишком глубоко проникала в чувства, мысли ловила каждую из них и цеплялась что только было сил. Сильно ослабла Мора. Веки ее начали подрагивать, но она через силу все же пыталась держать глаза закрытыми и видеть воспоминания. Воспоминания Морганы. Море было сложно, она знала только одно, если зайти слишком далеко коридорами памяти, тогда спасенная забудет все напрочь. Лучше не возвращать ее в сознание сразу, так и цена за возвращение меньше будет. Но все же что-то да пропадет, всему свою цену, в любом мире и месте.
Мора содрогалась от того, что было в памяти ее находки, сколько всего в одной маленькой и хиленькой душе.
Примерно через четверть часа с уст нимф сорвался вздох облегчения. Будет жить. Песнь прервалась на трагичной ноте. Нет, не так. Трагичная, длинная нота наконец прервалась. Им нечего больше опасаться. Исполненные заботой сердца нашли покой.
— Как думаешь, кто она? — Веста убирала уже успевшие немного просохнуть прядки волос с лица находки. Аккуратно заправила их ей за ухо.
— Не спрашивай лучше…я не смогу ответить… — Мора снова прерывисто вздохнула. Хоть она к большому своему удивлению не сумела прочитать прошлое Морганы, не узнала даже ее имени так как остались они за пределами этого мира, как и все ее дела, нимфа сумела почувствовать безграничное желание умереть наравне с желанием выжить не смотря ни на что. В девушке это вмещалось как само собой разумеющиеся вещи, будто она сама понимала, что не имеет права жить, но и умереть тоже не имела больше права. А вместе с тем не видя воспоминаний, а только душу Мора чувствовала, что это исключительно правильно, если душа такова, тогда воспоминания страшны как ночь. — Нельзя здесь оставаться долго, опасно, орки теперь шастают повсюду.
— Мы ведь не оставим ее? — В голосе рыжей сквозила надежда, даже слов нет, чтобы описать как же ей было интересно! Даже интереснее чем кружить головы охотникам или играть с волками! Интереснее чем подговаривать ветра разносить шалости миром и рассказывать сплетни собранные со всех его уголков! Она чувствовала что-то необычайное и как и за все остальное хваталась что только было сил.
— Но и взять ее с собой не имеем права. Она ведь может быть кем угодно! А я…я почти уверена, что она опасна. Смертельно опасна.
Веста молчала. Она и сама понимала, что взять чужого с собой в селение все равно, что верная смерть. Главная никогда бы не позволила чужаку ступить на их маленькую священную землю. Девушка взяла Моргану за запястье чтобы в последний раз проверить жива ли та. Жива. Пульс был пока немного слабым, но все же их находка была жива.
— Постой! — Мора, что все это время только молча наблюдала, вдруг выхватила руку темноволосой и внимательно вгляделась в ладонь. Клевер с тремя листьями помещенный в круг. По краю круга нарисованы символы, прочесть которые нимфа не могла, хоть они и казались ей подозрительно знакомыми. Клевер означал единение противоположностей, замкнутых в кольцо силы и власти, будто эту власть и рождает. Как одна из старших она знала значение множества рисунков, как знала и ту, кто такими дивными символами награждала. Но надпись… что это? Остается загадкой. Загадкой которую непременно нужно выяснить. — Я передумала. Мы все же возьмем ее себе.
Даже если бы сильно захотела, Веста не сумела бы скрыть удивление во взгляде. Она сама взглянула на ладонь найденной девушки и удивилась увидев там символ, похожий на один их тех, которым были награждены многие из женщин в селении. Сама Веста не имела такого символа, потому как была Дочерью Леса. Юная нимфа не сильно разбиралась в таких вещах, но была точно уверена, что это все неспроста. Жаль только, о значениях рисунков знала только Ариадна.
***
Прилагая все возможные и невозможные усилия, Мора и Веста тащили на себе Моргану. Стараясь ступать как только можно аккуратнее не создавая лишнего шума, они все это время напряженно вслушивались в лес вокруг, в природу.
После длительного затишья орки опять начали шастать лесами, дорогами, иногда смели под покровом ночи ступить в маленькую деревню и если не вырезать ее под корень, то ограбить и разорить. Часто с таких деревушек помимо еды и прочего добра могли похитить девушку. Скорее даже их похищали наравне со скотом и ценностями. А самое жуткое конечно случалось после набега, когда похищенные медленно сходили с ума в плену, а разоренные жители пытались вернуть свою жизнь в прежнее русло. Зачастую, так как было раньше, уже не случалось. Все становилось не тем, все становились не теми.
Матери теряли сыновей которые еще смели храбриться и кто с вилами, а кто с лопатой ступать на вражескую орду. Мечи были роскошью недоступной простым селянам. Молодые девушки лишались если не чести так женихов, если не женихов так отцов. Огромной удачей считалось умереть прежде, чем увидеть как убивают твою семью, пережить терзание стаей орков и остаться брошенной где-то на дороге. Вне себя от страха они прятались в погребах, бежали из селений, спастись или самой учинить себе смерть.
И это только часть из той большой причины, по которой нимфы желали всегда быть незамеченными, скрывались от темного племени и от людей, лишь иногда подпускали к себе эльфов, а в свои маленькие селение не приводили даже их. Догадывался ли кто из смертных или же бессмертных, что в глубинах темных лесов водились совсем уж не темные чудеса? Догадывались.
Ходили странные легенды, что в прекрасные Купальские ночи, праздники Воды и Звезд, нельзя ступать в лес, сходить с тропы, купаться в реках и озерах. Хитрые прекрасные создания, которые порой могли мелькнуть между деревьев могли утащить на дно, увести за собой в непроглядные дебри и только они сами знали, что было дальше. Но слухи на то и были слухами, а басни были слишком далеки от правды.
Никто из нимф не мог убить человека, эльфа, гнома, хоть иногда их души и трогала тьма. Тогда, покровительница их городка сама брала грех на душу и убивала таких созданий. Они отводили девушек к реке, вешали им заговоренный камень на шею и бросали в реку. Только одним Богам было известно, на что были способны нимфы, дриады, русалки если их души исказит тьма.
Убивать приходилось очень редко, чаще всего случалось, что светлые души не выдерживали увиденной тьмы в сердцах спасенных, печали и боли накапливались в них, а потом вырывались наружу моментально убивая. Ведь чем невиннее создание, тем больше оно может исказиться, впитать в себя злой науки.
Потому некоторые из лесных обитательниц не желали даже спасать кого-то. Те редкие, с головой уходили в защиту природы, мира и благодати.
Девушки ступали как можно осторожнее и мысленно корили себя даже если маленькая веточка хрустела под ногами. Хоть опасности поблизости не чувствовалось, все же надо быть предельно осторожными.
Неловкие шаги и ноша которая никак не желала приходить в сознание ничем не улучшали этого их состояния, ведь слишком за многим следовало наблюдать одновременно.
Не желая привлекать к себе излишнее внимание и пока никому не показывать свою находку. Они старались быть очень незаметными и подобно ворам проскользнули на территории поселения. Осторожно пробрались к маленькому домику на дереве.
Среди раскидистых ветвей старого бука весной, летом, осенью, маленький домик только с одной комнаткой был исключительно незаметным. Зимой приходилось совместными усилиями делать дома незаметными. Те избушки которые не скрывали снег и ветви защищали с помощью магии, самой примитивной на которую только были способны эти создания. Такая защита могла пасть от любого вторичного магического вторжения, но к счастью орки не умели колдовать, люди тоже, а эльфам это было совсем ни к чему.
Домик к которому они подошли принадлежал Море, так как к Весте часто любили наведываться другие нимфы на вечерние посиделки на ветвях ее дерева и любовались прекрасным небом, а зимой разводили маленькие костры и устраивали танцы вокруг них. Хоть эти создания были очень устойчивы к холоду, все же огонь в зимней тьме выглядел так волшебно, что нимфы все же позволяли себе маленькую слабость-шалость.
Веста лихо взобралась на дерево и скрылась в доме. Долго искать не пришлось и девушка взяла в руки крепкую веревку. Исполненная волнением она ухватилась за один ее конец, а второй бросила Море на улицу. Это было так чудно! Словно она уже попала в приключение! И да, это было ее маленькое, первое приключение.
Руки вспотели от переполняющих эмоций и девушке пришлось поочередно потереть их об балахон. Поудобнее перехватив веревку Веста выглянула на улицу. Мора в то время пыталась поудобнее перевязать веревкой талию их находки. Руки у зеленоволосой дрожали и тоже потели. В данный момент она совсем не желала, чтобы кто-то их увидел, пока спасенная не пришла в себя и ничего не могла толком объяснить нельзя было ее показывать никому, мало ли кем может оказаться. С другой стороны, Мора понимала, что лучше рассказать предводительнице, хотя бы для того, чтобы темноволосая не оказалась кем-то опасным и не нанесла удар с тыла.
С горем пополам справившись с непослушной веревкой нимфа начала проверять нормально ли все прикреплено и не удариться ли девушка когда ее будут поднимать, а вскоре, решив, что маленький синяк она то сумеет залечить, следом за Вестой взобралась в домик.
Все эти манипуляции они проводили в гробовом молчании, каждая думая о своем, хотя скорее всего в данный момент любая их «своя» мысль возвращалась на эту дорогу, дерево, веревку в руках.
— Давай. — Кивнула Мора, устраиваясь так, чтобы следить за подъемом находки и видеть как обстоят дела вокруг — Только аккуратно, не слишком быстро чтобы не упала и…
— Чтобы ничем не ударилась. — Закончила за нее Веста. — Знаю. Я сама сейчас только об этом и думаю.
По лицу Моры скользнула хитрая улыбка:
— Даже не об медведе? — Хихикнула та и тут же приняла прежний, обеспокоенный исключительно делом вид. Она шутила любя и возможно колкая для Весты фраза вырвалась случайно. Слишком уж много тайн навалилось в последнее время. Слишком много недосказанности и так витало над их немногочисленным народцем, а тут еще и эта девушка.
Но Веста не обиделась, она поняла свою обычно сдержанную подругу. Это все нервное. А чтобы не расстраивать ее, тоже хихикнула и выдавила из себя неловкую улыбку.
Словно по команде, мысленно отсчитав до трех девушки начали тянуть за веревку. бесчувственное тело оказалось тяжелым и двум хрупким нимфам справляться было очень нелегко.
Благо, домик находился не слишком высоко, иначе и руки были бы разодраны в кровь, и непременно случилась бы какая та шумная неловкость.
Мора перехватила тело под руки уже когда оно было почти у двери и тянуть дальше за веревку было бесполезно. Наклонившись вперед, чтобы вцепиться поудобнее она напряглась и потянула на себя. на помощь поспешила Веста. Взяла Моргану под вторую руку и быстро потянула. Усилия молчаливым согласием приравняли к каторге.
— Что дальше? — Спросила Веста разглядывая свои руки. Она все же немного содрала кожу. — Надо сказать Ариадне.
— Может пока не стоит?
Рыжая только и смогла, что с изумлением взглянуть на подругу:
— Ты же сама говорила, что мы возьмем ее…
— Мы то взяли, но пока она без сознания, толку от того, что мы расскажем всем будет мало. Скорее они просто начнут соваться сюда под любым предлогом чтобы поглазеть! Пф… Шая и вовсе начнет таскать сюда свои настойки да корешки.
— Ооо… настойки. Помнишь, как она пыталась лечить свою сестру?
— Возможно она просто хочет быть чем-то полезной. — Пожала плечами Мора.
— Да я ведь только за! Она замечательная, разве что слишком тихая.
— Замкнутая скорее.
— Как и ты. — Скрыла улыбку Веста.
В ответ Мора не сказала совсем ничего, желая уйти от назревающего разговора о ее чувствах, девушка присела к темноволосой и начала ее разглядывать. За то время, пока нимфы тянули свою находку, на щеках у нее проступил еле заметный румянец. Конечно это было все незначительным по сравнению с тем, что та о сих пор не приходила в сознание, но хоть какое-то улучшение уже имелось. Возможно, к вечеру они смогут узнать о ней больше.
Только мысль о том, что надо будет где-то расположить спасенную заставляла Мору хмуриться в раздумьях. Места было слишком мало.
— Давай положим ее в тот угол, — Веста указала на боковую стену — с улицы будет почти незаметной. Спросят, скажешь что просто одеяло или еще что.
— Я сделаю, сбегай пока за водой. Думаю ее надо обтереть и приодеть во что-то приличнее.
— Мы могли сделать это и у озера.
— И тащились с голой девушкой на плечах через лес? — - Скептически спросила Мора — У меня где-то должно быть что-то на нее. Смотри же! Совсем худая, на нее даже одежда ребенка была бы впору. Быстрее, давай!
Снова вздохнув Мора принялась перетягивать Моргану в дальний угол комнатки, а Веста, с понятным только ей задором кинулась к озеру за водицей.
***
К вечеру переодетая и вымытая Моргана все еще не пришла в себя. Она не видела снов только какие-то обрывки воспоминаний и видения посещали ее голову. Леса, поля, медведи, и она бежит по полям, сбивает ноги в кровь! Бежит не понимая зачем и почему, куда и от кого, просто бежит. Не может остановиться, не может передохнуть, выбивается их сил, а все бежит.
Мора смотрела на девушку и волнение, с каждым мгновением нарастало в груди. Как рассказать Ариадне? Ух, дурная! Лучше бы сказала сразу, может стараниями предводительницы находка уже пришла бы в себя. А все нет, ее глупость и упертость умноженная на непонятный страх, и вот она все сидит и неотрывно смотрит, ждет.
Веста побежала по своим молодым делам. Оно и немудрено было полюбить в ее то возрасте. А кого же полюбила нимфа? Беорнинга! Не то что сказать, подумать стыдно! Кажется кто только не любил его, кто только не вздыхал! Помимо одиноких охотников, что часом забредали в этот лес и неизменно убегали от медведя и посмотреть то было не на кого.
А можно ли им любить? Наверное можно. Вот только главная все не позволяет, говорит, что раз уйдет одна из клана, так следом за ней другие захотят. Распадутся и разбредутся кто куда. Вполне понятный страх. Им нельзя к людям, к другим живым, они злы и алчны, нельзя к ним. А кто родиться от такого союза? Чистую душу в человечьем народе непременно исказят, а потом, не сумев пережить горестей и бед мира внешнего, дитя умрет в страданиях, в боли.
Думал ли кто еще об это? Все думали и все мечтали. Неизменно ко всем приходило понимание и все отказывались от мечты в пользу клана — большой женской семьи. Казалось только Шая — старшая дочь предводительницы и мечтала еще о любви. Иногда в глазах сероглазого чуда с русыми волосами мелькали эти самые мечты. Мора пугалась их! Пугалась и настораживали они ее! Но каждый раз упрямо убеждала себя в том, что подозрения напрасны, Шая просто юна и прекрасна, мечтательна, ей свойственно по натуре, по характеру.
В том, что у предводительницы была дочь, крылась разгадка всего. Конечно Ариадна была замужем, только этого уже никто не мог вспомнить. И скорее всего она потерпела такие невзгоды, что теперь исключительно из заботы, опасений, что Дочери Леса потерпят ее же судьбу установила такой запрет.
Хотя было ли Море все равно? Было. Она и не влюблялась доселе, наверное от того и было. Иногда даже думала, что их натурам не присуще, а все влюбленности подруг — выдумка, чтобы томными вздохами скрашивать вечерние посиделки у костра.
Бросив еще один быстрый взгляд на свою находку Мора поспешила удалиться из домика. Темноволосая спала мирно и крепко, румянец на щеках проступал сильнее и чтобы избежать возможного в ее отсутствие жара, Мора положила ей на чело мокрое полотенце.
На выходе задвинула прикрепленную ради конспирации занавеску и спустилась на поляну. Многие уже были здесь.
Вот такая же темноволосая как и ее находка Гара пыталась развести огонь, а листья и ветки все никак не желали заниматься благодатным огнем. Веста уже сидела в кругу подруг, а Старшие — отмеченные символами сидели поодаль в своем кругу, там была и младшая дочь Ариадны — Лада. Она тоже была отмеченной, руна напоминающая дикую розу красовалась на ее левой ладони. Ариадна все повторяла, что это знак красоты и благородства. Лада и вправду была очень красива: бледная, почти прозрачная, кожа, овал лица в обрамлении густых кос, постоянно собранных в искусный пучок и синие платье вышитое собственными руками. Лада была настоящей мастерицей, когда желала могла сотворить с ткани настоящие чудеса, а сшитые платья часто дарила подругам. Была доброй и милой, открытой, совершенно не такой как старшая сестра.
Нет, сегодня Мора не пошла ни к тем, ни к другим. Просто села в одиночестве и уставилась на уже разожженный костер. Слишком много мыслей рождали шальные язычки пламени танцующие в ее глазах.
Скоро уже и Ариадна предстала на поляне. Бордовая мантия на ней развевалась от озорных порывов ветра. На голову был накинут капюшон, но он не закрывал ее лица полностью. Мора могла снова любоваться вечно молодыми чертами их предводительницы. Белые ее глаза, ни зрачков не различить ни глазниц, снежно-белые, почти до пят косы увенчанные вышитым ободком. Она была величественна и прекрасна, наверное такой и должна быть самая древняя нимфа.
Мора взяла в руки протянутую ей чашу с травяным отваром. До чуткого нюха донеслись запахи ромашки, мяты и скорее всего меда, одолженного им Беорном (а точнее взятым кем-то слишком проворным без спросу). Нимфа отхлебнула чая и тут же обожгла язык и небо. Отвар был очень и очень бодрящим, даже слишком странно для пойла на ночь.
«Пойло… какое интересное слово.»
Через несколько мгновений, когда все уселись и держали в руках чашки с чаем, тишину над поляной разрезала тихая, нежная как лепестки цветов песня. Пела Ася низенькая, худенькая девочка с голубыми глазами и светлыми волосами собранными в две тугие косы. Она сама сочиняла песни, которые потом сама же исполняла. Мора не успевала удивляться где это все берется в столь мелком создании. Но вот же они — нимфы! Существа тепла и мира, безграничного покоя и беззаботной жизни.
— Я незаметно на дереве в листьях
Наполняю жизнь свою смыслом,
Пряду свою тонкую нить.
Нас очень много на дереве рядом,
И каждый рожден шелкопрядом,
И прядет свою тонкую нить.
А моря до краёв наполнялись по каплям,
И срослись по песчинкам камни,
Вечность — это, наверно, так долго.
Мне бы только мой крошечный вклад внести,
За короткую жизнь сплести
Хотя бы ниточку шёлка.
Мора не сумела удержать мыслей в узде, как и еще несколько из нимф с головой нырнула в свои тяжелые думы:
«Мне бы только мой крошечный вклад внести,
За короткую жизнь сплести
Хотя бы ниточку шёлка.»Только и звенело в ее мыслях, а она все продолжала плести из них легкое покрывало, укутываться в него и долго сидеть в глубоком молчании. Как хорошо, как тихо внутри. Все тревоги постепенно угасали перед этим голосом, прятались по норкам, как полевые мышки.
Ариадна смотрела на поющую девушку. Песни сменялись одна за другой и все исполненные незамысловатого и простого.
