Ordeals of the Love

      Сознание вернулось к ней внезапно, сбросив пелену и разрушив тревожные видения обморочного сна, от которого остались только слабость в теле и лёгкое дрожание пальцев рук. Старк поспешно поднялась и села на кровать, судорожно ловя ртом воздух и в панике хватаясь за горло. Под пальцами она ощутила лёгкий нарост — засохшую кровь на неглубоком порезе. Вдруг быстрая тень, чей контур не рассматривался ясно, мелькнула в лунном свете окна и тут же возникла рядом ней, резко опустившись на кровать.       Совсем чёрная, но не прозрачная, а вполне материальная тень вдруг заговорила с ней, но слов Санса разобрать не могла из-за всё ещё сохранявшейся неясности сознания, голос же казался ей хорошо знакомым и, может быть, даже родным, вот только спокойнее от него не становилось; даже наоборот: стало ещё тревожнее. Лица у тени не было, вместо него — совершенно пустая дыра, затягивающая своей глубиной и кромешной чернотой. Дыра, вместо головы, двинулась вперёд, к Сансе, и она внезапно почувствовала прикосновение к своей руке, ледяное и крепкое, будто прикосновение самой смерти, — её словно обожгло, и Старк сразу отдёрнула руку. Отпрянув, она спиной вжалась в изголовье кровати, тень же снова замелькала перед глазами и пропала куда-то. Санса слышала отдалённые шаги по комнате, раздававшиеся в сознании неприятным, неумолкающим эхом, но увидеть в сумраке комнаты ничего не могла. Дышать отчего-то становилось труднее, и знакомый, привычный страх, въевшийся в кожу, пробудился и стал дёргать за нервы, как за колокольчики, нервируя, доводя страх до наивысшей точки. Почему-то сейчас Сансе представилось, что тень — это вовсе не тень, а эта комната — её камера, пыточная, и нужно подождать ещё немного, и в проёме двери покажется Рамси Болтон, и кошмар её начнётся сначала.       Но если что-то и появилось, то только тень с подсвечником в руках, взявшемся, казалось, из ниоткуда. Тень снова приблизилась к Сансе, но уже в образе Петира Бейлиша, чей силуэт и черты чётко прорезались в свете свечи, и лицо которого теперь она видела совершенно ясно. Он снова сел на постель рядом с ней, держа подсвечник высоко, прямо у лица.       — Санса, это я. Я, — медленно повторил он, словив её уже более осмысленный взгляд. — Всё хорошо. Ты в безопасности.       Она кивнула, неуверенно и скорее даже рассеяно, но лорд, казалось, вздохнул спокойнее. Отсутствующим взглядом Санса окинула комнату, но так и не узнала её, наверное, из-за кромешной темноты, стеной заслонившей всю комнату дальше кровати. Когда она снова вернулась взглядом к своему визитеру, то нашла его, искоса наблюдающим за ней; подсвечник же был отложен на прикроватную тумбу — теперь они сидели в полумраке.       Прошло несколько минут, прежде чем разум, пусть и всё ещё несколько затуманенный, вернулся к ней, а внимание непривычно обострилось — наверное, из-за сохраняющегося чувства страха. Тогда она заметила отсутствие серебряной брошки на воротнике его камзола, который сам был непривычно помят, чуть взъерошенные волосы, едва различимая краснота глаз и, наконец, нервное, неосознанное постукивание пальцев правой руки по колену; в его взгляде же она читала редкую сосредоточенность, и не было ни тени усмешки в его зелёных усталых глазах.       — Где я? — наконец, спросила она и не узнала своего голоса: он был непривычно хриплый и низкий.       — Ты не узнала? — лорд, казалось, оживился, и лицо его просветлело, хоть и всё ещё сохраняло изнурённый вид. — Мне сказали, что ранее эта комната принадлежала тебе. В детстве, я имею в виду.       Она нахмурилась.       — Почему я здесь?       — Ты упала в обморок, и тебе требовались покой и уход, а в комнате с выбитой дверью и двумя бездыханными телами, это не совсем возможно, — привычная усмешка, казалось, вот-вот сорвётся с его губ, но нет; только уголки их слабо дёрнулись и тут же опустились. — Мне показалось, что принести тебя сюда наиболее правильное и безопасное решение. К тому же, тебе требовалось сменить одежду, так как твой вечерний туалет был, — он повёл рукой по воздуху, ища нужное слово, — был замаран.       Санса неосознанно оглядела себя: на ней и вправду была другая ночная сорочка.       — Это Вы, — она схватилась за одеяло и зачем-то натянула его на себя, прочистила горло и попробовала снова спросить, громко и чётко: — Это Вы переодели меня?       Она сразу пожалела, что спросила об этом, потому что в следующую же секунду поняла — этот вопрос его позабавил. Глаза его загорелись, а губы готовы были сложиться в усмешку, но он сдержался и медленно сжал их в прямую линию, вот только глаза — эти бесстыжие глаза! — выдавали его целиком.       — Нет. Разумеется, нет, — он говорил медленно, с расстановкой, и неприкрытое веселье слышалось в его голосе. — Твоя служанка тебя переодела, решив, что проснуться ты захочешь в уже чистом туалете.       — Вы сами принесли меня сюда?       То ли её удивление, то ли сам вопрос, но Петир развеселился ещё более. Сперва усмешка, потом короткая полуулыбка, притягательная в своей редкой теплоте, коснулись его губ. Грудь его тяжело поднялась, а глаза зажглись, засияли в полумраке комнаты особенно ярко.       — Да, — ответил он легко, на выдохе, и отчего-то опустил глаза. — Неужели ты настолько плохого мнения обо мне?       К чему относился этот вопрос, было не совсем ясно, но Санса, казалось, не растерялась и ответила быстро, совсем без раздумий.       — Да.       Он, чуть дёрнувшись, резко поднял глаза и встретился с ней взглядом, но ничего не произнёс, крепче сжав губы в линию и едва кивнув. Глаза его снова закрылись от неё, став непроницаемыми, в них исчезло всякое веселье. Мрачное же напряжение, исходившее от него, возросло и привнесло неясную тревогу в эту и без того холодную, некомфортную атмосферу.       — А где Джон? Я должна найти его, убедиться, что он в порядке, — Санса попыталась встать с кровати, но сохраняющаяся слабость в теле сковывала движения, связывала нетвёрдые ноги в узел, не давая сделать шага, а голова заныла в висках. Глаза закрылись сами, непроизвольно. Снова холодные крепкие руки коснулись её, держа за плечи, и уложили послушно-слабую обратно в постель.       — У тебя переутомление. Тебе нужен отдых и покой, — этот мягкий низкий голос обволакивал, кутал теплом и заботой, его хотелось слушать ещё и ещё, до тех пор, пока виски не перестанут болезненно пульсировать. Но новый страх, тревога за близкого человека корёжили, вскрывая черепную коробку и спутывая нити полуясного сознания.       — Что с ним?       — Он цел и здоров, — Санса с усилием открыла глаза, в голове снова была неразбериха: нецельные мысли носились с бешеной скоростью, и она не успевала за них ухватиться; какие-то наоборот, неспешно плыли на поверхности, но такие были наполнены только давними страхами, обидами и разочарованиями и совсем не помогали сосредоточиться на нынешнем, текущем.       — Лорд Сноу отделался лишь парой ссадин, — неприятно и зло добавил он вдруг, и глаза его сверкнули серебром.       — Как и я, — горло свербило, хотелось пить. Лорд это понял сразу — наверное, по её охрипшему голосу — и, быстро поднявшись, исчез за непроницаемой чёрной стеной, отделявшей кровать и остальную часть покоев. Санса ненадолго прикрыла глаза и облегчённо выдохнула: так было куда легче переносить ноющую головную боль. В отдалении послышался шум воды, как будто речка бежит по камням, и снова быстрые шаги. Открыв глаза, она увидела перед собой невысокий серебряный бокал и, чуть приподнявшись, приняла его. Выпив едва глоток, Старк поняла, что это вовсе не вода — привкус был слишком терпкий и горький с оттенками какой-то ягоды, но от этого напитка, как ни странно, становилось легче, и она опустошила бокал удивительно легко и быстро.       — Первым делом он удостоверился, что ты не пострадала, — сам, не дожидаясь нового вопроса, сообщил он сдержанным, нечитаемым тоном. — Думаю, он хотел бы остаться с тобой, но, сама понимаешь, не мог. Прямо сейчас проходит заседание, обсуждается вся эта… ситуация, — фальшивая полуулыбка появилась на его губах, сам же он забрал пустой кубок из её рук и отложил его на тумбу, к подсвечнику.       — Они пытаются выяснить, как наёмники Серсеи проникли в замок?       Глаза его, тёмные и беспокойные, взглянули на неё сосредоточенней, но, казалось, без тени удивления. А голова его чуть наклонилась в бок, едва заметно, и черты лица его напряглись, появилась складка у рта.       — Ты знаешь? — спокойно спросил лорд, настойчиво смотря ей в глаза, даже, казалось, не моргая.       Старк почти сразу разорвала зрительный контакт, опустив глаза и уставившись на свои руки, стиснувшие край одеяла.       — Догадалась.       Он коротко кивнул, зачем-то обвёл комнату взглядом и только после, всё также не смотря на неё, произнёс:       — Я почти наверняка уверен, что они прошли через плохо охраняемые башни. Латы забрали у убитых стражников, а потом беспрепятственно вошли в замок. Насколько мне известно, их было двое. Остальные отвлекали внимание, их было чуть больше двенадцати, — Петир вернулся взглядом к Сансе, но она, потупив взгляд, молчала и сосредоточенно перебирала руками край одеяла.       Он ждал недолго, около минуты, по окончанию которой поднялся на ноги и, нацепив уставшую полуулыбку, заключил:       — Мне пора к себе, — неожиданно он усмехнулся, но чему-то своему, непонятному Сансе, и продолжил: — Всё-таки меня ждут письма.       Пересмешник успел повернуться и почти что сделал шаг, когда неожиданно его настиг её вопрос:       — Что это, лишь месть или что-то ещё? — он развернулся и взглянул на неё с некоторым непониманием, и тогда она пояснила: — Серсея.       Она уже подняла взгляд, но всё ещё смотрела не на него, а куда-то в сторону, через его плечо.       — Месть, и больше ничего, — Петир ответил сразу, выпрямив спину и сцепив руки в замок у живота. — У Серсеи ничего кроме мести не осталось. Она всё разрушила, она всё потеряла, и теперь... она мстит тем, кого считает виновными.       Старк молчала, а он ждал, зная, что будет следующий вопрос.       — Как быстро Вы поняли, что пришли именно за мной? — наконец, она встретилась с ним взглядом, и ему стало почти физически больно от той боли и обиды, что он увидел в её голубых несчастных глазах.       Лорд медлил, смотрел в эти светлые потухшие глаза и молчал.       — Сразу, — с надрывом всё-таки ответил он.       Она не стала кричать или, разрыдавшись, винить во всём его — пожалуй, это бы он воспринял куда легче, чем её фальшивое спокойствие. Санса, чуть приподняв брови, ничего не ответила, только перевела взгляд и уставилась куда-то вперёд, в темноту покоев. Брови её были чуть сведены, глаза оставались сухими, но тяжёлый взгляд, которым она напряжённо вглядывалась во тьму, выдавал её надломленность и разбитость; уголки её плотно сжатых губ опустились вниз, образовав складки; грудь её почти не поднималась, и со стороны могло показаться, что она совсем не дышит; а руки её, совсем белые, одержимо теребили край одеяла, чуть трясясь. Смотреть на неё такую было больно, хотелось подойти и, прижав к себе, сказать, что всё будет хорошо; но Петир лишь стоял на месте. Ему ясно представлялось, что, протяни он сейчас руку, коснись её лица, обними он её, она обязательно оттолкнёт его и, прокричав проклятья, выгонит вон.       Он бесшумно развернулся и направился к двери маленькими, неспешными шажками. Остановившись у самой двери, он, краем уха уловив какой-то шум, неуверенно схватился за холодную стальную ручку.       — Вам не обязательно уходить, лорд Бейлиш, — она говорила спокойно, без тени эмоций в голосе, но её рваное дыхание лорд смог бы расслышать даже в другом углу комнаты. — Вы можете остаться, если хотите. И если Ваши письма могут подождать.       Он отпустил ручку и медленно развернулся к ней с едва различимой полуулыбкой.       — Сегодня — могут, — он сделал пару шажков к кровати, остановился и, переведя взгляд в центр комнаты, будничным тоном уточнил: — Мне расположиться в кресле?       Краем глаза Петир заметил движение: её грудь высоко поднялась и, ненадолго задержавшись, бесшумно опустилась.       — Не обязательно.       Ничего на это не ответив, он обошел кровать и направился к кожаному высокому креслу, остановился у него и принялся расстёгивать застёжки камзола. Пальцы не слушались и чуть подрагивали — Пересмешник бесшумно выдохнул. Мысль о вздорности любых сантиментов вновь посетила его, с усмешкой взглянув исподлобья, но он её сразу отогнал — думать о рациональности происходящего совсем не хотелось. Расправившись, наконец, с пуговицами, он снял камзол, и тут же холод неотопленных покоев пробрался через ткань белой рубашки и неприятной ледяной ладонью коснулся позвоночника. Мелкая дрожь прошлась по коже, но он унял её почти сразу. Бурый камзол занял своё место на спинке кресла, а со спины послышался неопределённый шум, и затем отблески света растворились, и комната снова потерялась во мраке — это затушили свечку.       Петир снова вернулся к кровати, но на этот раз зашёл с противоположной стороны, снял обувь, сел на постель поверх одеял и замер в раздумье.       — Иначе Вы замёрзните, — озвучила Санса его мысли и потом, чуть погодя, добавила: — Здесь всегда было особенно холодно ночью.       Слабо кивнув самому себе, он отдёрнул край покрывала, лёг в постель, головой облокотившись о деревянное изголовье, и после укрылся мехом.       Лорд, почти не дыша, глядел в темноту и напряжённо вслушивался в тишину, нарушаемую тихим дыханием на другой стороне кровати. Даже не поворачивая головы, он чувствовал на себе её взгляд, слышал этот раздражающий шум трения ткани о ткань и не двигался, не смел даже вздохнуть громче положенного, дожидаясь, когда она, наконец, решит: выгнать его или наоборот...       — Петир.       Он повернул голову и встретился с взглядом её голубых глаз, полных тревог и сомнений. Она ничего не говорила вслух, но это, пожалуй, было бы лишним: глаза говорили достаточно. Впрочем, глаза эти не просто говорили, они кричали, спрашивали об одном-единственном, что сейчас её волновало, и единственном, что было важно в этот самый момент. Глаза её, отливающие цветом морозного неба, пристально смотрели на него и спрашивали: «Могу ли я тебе доверять?». А его глаза, сверкающие в темноте тёплым изумрудом, задумчиво рассматривали черты её лица и после откровенно ответили раннее сказанными словами: «Сегодня — можешь».       Старк медленно приблизилась к нему и, чуть приподнявшись на локте, замерла. Он поднял руку, открываясь объятьям, и она, всё также боязно, сократила оставшееся расстояние и прижалась к нему, уткнулась носом в шею, и несмело положила руку ему на грудь, мирно вздымающуюся и через пару мгновений так же спокойно опускающуюся. Петир ответил на объятье, но осторожно, боясь спугнуть. Он легко приобнял её и, поведя головой, кончиком носа коснулся этих рыжих волнистых волос, и тут же сладость спелых цитрусов и будто бы запах ели опоили его, поплывя над головой.       В этом простом объятье чувствовался привкус абсолютной и совершенной близости. Для него ощущать уют в нахождении с кем-то было непривычно и чуждо, но по-новому приятно. Её тихое успокоившееся дыхание палило кожу шеи, а рука, обездвижено лежащая на его груди, грела странным, непонятным теплом, проникавшем в кожу и доходившем до сердца. Эта необходимость в нём, которую она проявила, его не только удивила, но и успокоила — куда беспокойней было бы, уйди он сейчас и гадай потом, как она переносит произошедшее; сейчас же он был рядом, и только от этого факта ему уже было спокойнее. Хотя, наверное, надо было сказать ей что-нибудь, как-нибудь утешить, но слова, являвшие собой ложь, говорить совсем не хотелось, а никакие другие слова он попросту не мог отыскать; поэтому единственное, что он нашёлся сделать так это то, что притянул её к себе сильнее, крепче обнял и беспокойно, тревожно зарылся носом в её пахучие волосы, прикрыл глаза, и сжал её тёплую руку, лежавшую на груди, в своей.       Они совсем не двигались и не говорили, и даже время людское, казалось, остановилось ради них, и только вечность, вселенская, недосягаемая, накрыла их невидимым куполом, закрыла от всего, оставив только покой и человеческое тепло. В этот самый момент не хотелось думать о том, что кто-нибудь, например, её брат, мог зайти и застать их вместе; о том, что скоро, задолго до рассвета, он покинет эту тёплую постель и её, мирно дремлющую рядом, и отправится в свои холодные одинокие покои; и тем более не хотелось думать о том, что завтра, едва наступит утро, они оба вновь наденут привычные маски и будут делать вид, что ничего не было: ни этой близости, ни её маленькой слабости. Хотелось не думать, просто не думать и лежать в её крепких тёплых объятьях, чувствовать её горячее спящее дыхание на шее и держать её мягкую белую руку в своей; и чтобы тепло это, разливающееся и пульсирующее у самого сердца, не уходило, и не заменяла его щемящая, ноющая тоска. Хотелось, сильно и искренне, и себе позволить небольшую минутную слабость, но что приятнее — сегодня можно было.