Дар Беллоны

Рейна ненавидела ждать – минуты тянулись бесконечно, где-то там, на берегу, Нико и ее легионеры рисковали своими жизнями, а она бездействовала. Претор понимала, что нельзя прямо сейчас отправиться в Лагерь Полукровок – нужно дать диверсантам время обезвредить онагры, иначе полет закончится быстро и плачевно – начиненные имперским золотом и легковоспламеняющейся смесью снаряды разнесут статую на куски, погибнут и все, кто окажется рядом – несущие ее пегасы. Этого Рейна не могла допустить: миссия должна быть выполнена, Афина Парфенос должна быть в целости и сохранности доставлена на Холм Полукровок, и при этом нельзя допустить, чтобы пострадал хоть один пегас. Хватит с нее несчастного Сципиона… Рейна повела плечами, будто ей было холодно – прошло две недели, а она до сих пор не могла смириться с гибелью верного друга. В задумчивости девушка принялась вертеть свое кольцо со знаками Беллоны и грустно улыбнулась про себя, вспомнив, что такая же привычка, как выяснилось, была и у Нико. Это снова вернуло ее к мыслям о нем. Рейну вдруг охватило ощущение, что их совместный поиск действительно был завершен – и, даже если они встретят завтрашний день живыми, их дороги навсегда разойдутся, чтобы больше не пересечься. Римлянка поймала себя на мысли о том, что она была бы рада отправиться с сыном Аида в новый поиск. Вместе переживать опасности, помогать друг другу, поддерживать… Снова и снова… Прежде только Джейсон вызывал у нее подобные чувства. Но Нико был гораздо ближе. Опять! Рейна выругала себя. Смирись, Афродита уже дважды доказала, что влюбляться в полубогов – не для нее. Да вот только не зря говорят, что сердцу не прикажешь. Словно понимая ее мысли, добряга Пират ткнулся ей в плечо мордочкой и попытался лизнуть. Улыбнувшись, девушка потрепала его по голове и прижалась к крутой шее, на мгновенье позволив себе зажмурить глаза. Она старалась быть сильной перед людьми, не показывать своих слабостей. Истинную ее могли видеть только пегасы, сестра… да еще Нико. Правда, она бы не позволила себе вот так же обнять его – поддерживая его и в то же время получая незримую поддержку от него. Открыв глаза и отстранившись от пегаса, Рейна снова окинула взглядом обширный пролив. Сколько времени прошло? Не более четверти часа. Чтобы как-то занять себя, девушка обошла пегасов, убедилась, что они немного восстановили свои силы и готовы к последнему рывку. Ей оставалось только надеяться, что тренер и Тайсон благополучно достигли Лагеря и обо всем предупредили греков и что Нико удастся диверсия. От этого зависит успешность ее полета. Рейне, прослужившей в легионе немалое время, уже доводилось полагаться на других – ведь римляне были единым целым, одна когорта поддерживала другую, и все вместе они формировали непобедимую армию. Но еще никогда претору не приходилось так сильно зависеть от кого-то… В последние две недели она зависела от успешности прыжков Нико по теням, теперь – от его умения и везения диверсанта. Из-за этого Рейна начинала уже сомневаться в себе. И бездействие только усиливало эти мысли. Устав от сомнений, девушка принялась молиться своей матери – Беллоне: – Мама, – шептала она. – Я молилась тебе недостаточно часто. Я никогда с тобой не встречалась. Я никогда не просила у тебя помощи. Но, пожалуйста… этим утром, дай мне силу завершить мою миссию... – А достойна ли ты этого, Рейна? – прозвучал рядом резкий мужской голос. – Что ты сделала для того, чтобы иметь право молиться богине Войны? Девушка дернулась, как от пощечины. Этот голос она узнала бы, даже если бы прошло не шесть лет, а все шестьдесят. Медленно повернув голову, она уперлась взглядом в призрачную фигуру, парившую в воздухе над водой. Перед ней был капитан в отставке, потомственный военный, возлюбленный Беллоны – и вечный кошмар девушки. Ее отец – Хулиан Рамирес-Арельяно. – Отец… как ты?.. – голос Рейны сломался, в горле встал ком, она не могла выговорить более ни слова. Были вещи, которые делали беспомощным даже храброго римского претора – призраки ее рода. – Я спрашиваю тебя, дочь, достойна ли ты благословления матери? – властно повторил капитан. – Хотя не стоит называть тебя дочерью. Ты потеряла это право. Рейна отшатнулась и врезалась спиной в Пирата. Пегас заржал, будто пытаясь ободрить ее, но даже это сейчас не помогло. Снова в памяти всплыл детский кошмар: полупризрачная фигура отца в разгромленной им гостиной большого дома в Сан-Хуане, неподвижно лежащая на полу Хилла, оглушенная им. Около ее виска кровь, и Рейна в ужасе думает, что сестра умерла. Девочка в отчаянии кидается к стене и срывает с нее фамильную саблю из имперского золота. Стоит мечу коснуться силуэта отца – и он с воплем исчезает в вихре пламени… – Ты убила не человека, а манию, Рейна, – говорил Нико. – От твоего отца ничего уже не осталось. Ты лишь освободила его душу из плена одержимости… – И ты веришь этому мальчишке? – отец словно читал ее мысли. – Впрочем, я здесь не для того, чтобы укорять тебя за тот поступок. Тогда ты защищала сестру, и тебе было всего десять лет. Я призываю тебя к ответу за то, что ты совершила теперь, в свои шестнадцать! – А что я совершила? – Рейна с трудом выговорила эти слова. Она снова почувствовала себя испуганной девочкой, прячущейся на чердаке от разбушевавшегося отца, который день за днем превращался в призрака. – И ты еще спрашиваешь?! – лицо капитана исказилось от ярости. – Чему я учил тебя, Рейна? Что вбивал тебе и Хилле в голову с вашего детства? Три правила семьи Рамирес-Арельяно. Никогда не покидай свой пост! Никогда не подпускай никого близко к себе! Ты не слабачка, ты сама можешь решить свои проблемы! И самое главное, – силуэт призрака полыхнул красным огнем. – Никогда, слышишь, никогда не предавай и не бросай своих! Что бы они ни делали, как бы ни поступали с тобой – они свои! Вместе – вы сила. Могут ошибаться отдельные люди, но не их общность! Ты помнишь эти заветы, дочь? – прокричал он. Рейна не ответила. Она могла только с отчаянием смотреть на отца. Она не видела, как заволновались пегасы, впряженные в статую, не замечала, как Пират дергает ее за плащ, будто пытаясь вывести из транса, в который ее погружал призрак отца… Но всё было бесполезно. – Ты не помнишь, – ответил за нее призрак с таким злорадством, что Рейна с трудом узнала в нем отца. Это существо перед ней и впрямь было манией – оно радовалось тому, что поглотило душу храброго капитана, а теперь хотело потопить и его дочь. – Ты предала все мои заветы. Ты распахнула душу перед чужим человеком, плакалась перед ним, как маленькая девочка, а не римский претор! И ладно бы это был свой, человек твоей крови или твоего рода. Ты открылась мальчишке, ничтожному сыну Аида, который сам тонет в своих страданиях! Не ты ли подозревала, что он шпион греков? Не ты ли оказалась права? Он нагло врал тебе, что путешествует сам по себе, хотя всё время знал о существовании Лагеря греков! И вместо того, чтобы отправить лжеца на казнь – ты поверяешь ему свои тайны! Ты отправляешь его в диверсию против своих же! Это ли не позор? Всё внутри Рейны восставало против этих слов, ей хотелось защитить Нико перед призраком отца… но она словно потеряла свой голос. В ужасе римлянка вспомнила слова сына Аида: «Твой голос – это твоя личность. Если ты им не пользуешься, ты уже на полпути на Асфодели». А отец между тем продолжал обвинять ее, будто знал все затаенные страхи и сомнения своей дочери: – Ты римский претор, тебя избрал твой народ, чтобы ты заботилась о нем! А ты бросаешь Лагерь Юпитера на произвол судьбы! Что если сейчас на него нападают толпы монстров? А где основная сила? Где она? Здесь, в другой части страны! Рейна судорожно сглотнула – да, это ее ошибка, непростительная ошибка. Она просила Хиллу и ее амазонок присмотреть за Лагерем Юпитера, но теперь даже не знает, выжила ли сестра после схватки с Орионом. – Но это можно было бы понять. Греки должны были быть наказаны за свое вероломство, – кивнул капитан. – Но вместо того, чтобы стереть их Лагерь с лица земли, ты медлишь! Ты общаешься с этими греческими ублюдками, веришь им! Ты бросаешь свой легион в руках безумца Октавиана – и летишь в запретные земли! В никому не нужный поиск! Рискуешь собой – и ради чего? Ради примирения римлян с теми, которые давно должны были быть уничтожены? – он рассмеялся. – Потрясающее упрямство. Потрясающая отвага – вот только направлена она была не туда. И что в итоге, Рейна? В итоге твой легион, твои люди, которым ты клялась в верности, твой Орел, окружены силами Геи и могут перестать существовать еще до того, как наступит полдень. Останься ты – и победа была бы за вами. Ты бы ни за что не допустила, чтобы римляне сотрудничали с монстрами. Ты бы уже привела легион домой, оставив позади дымящиеся развалины Лагеря Полукровок. Кулаки девушки сами собой сжались. Нет, вот с этим она не была согласна. Ее решение – палка о двух концах, действительно, римляне теперь в смертельной опасности, Октавиан вот-вот погубит легион. Но ее миссия была важной. – Мне пришлось выбирать… – девушка едва узнавала собственный голос, но хотя бы она смогла выдавить из себя эти слова. – Всем полководцам приходилось однажды выбирать… – Но ради кого? Ради этих варваров – греков? Выбирают из двух зол ради своих! А ты своих – бросила! Ты их предала! Стоило ему произнести эти слова, как за его спиной стали появляться другие призраки: испанский конкистадор в ржавой кирасе, пуэрто-риканский пират, женщина в окровавленной рубашке… и другие… многие другие. Они все смотрели на Рейну с осуждением, многие – с презрением. – Видишь, видишь? – говорил отец. – Твои предки судят тебя. А где-то наверху, – он указал на небо, – выносит тебе приговор твоя мать, Беллона. И да простит она мне эти святотатственные слова, но лучше бы ты никогда не рождалась! Лучше бы умерла в детстве, чем теперь бы я смотрел на то, во что ты превратилась. Рейне стало тяжело дышать, ей казалось, что своими взглядами предки словно душат ее. Они надвигались на нее вместе с отцом, шепча свое извечное: «Предательница… Позор рода…» Под натиском злой силы, исходящей от них, даже попятился назад верный Пират – пегас больше ничем не мог поддержать девушку. Рейна поняла: либо она сразится с вековым проклятием сейчас, либо – уже никогда. «Голос, голос! – говорил Нико. – Обрети голос! Это твоя сила». Он был прав. Неужели ей нечего больше возразить отцу? Неужели она, Рейна Рамирес-Арельяно, проиграет толпе предков, чья жизнь была отнюдь не образцом для подражания? Неужели позволит мании отца убить ее морально, в такой важный момент ее миссии? Всю жизнь Рейна дарила другим свои силы. Легиону, боевым товарищам, Нико… Но теперь ей нужно было подарить их самой себе. Это было трудно, чертовски трудно. Ей необходимо было зацепиться за что… что-то важное. – Я устала убегать от прошлого. И решила всё исправить, – сказала ей сестра, вернувшись в покинутый дом в Сан-Хуане. – Призраки имеют над тобой столько власти, сколько ты сама даешь им, – учил ее Нико. И его взгляд заставил призраков отступить. Его искреннее участие позволило ей рассказать о своих страхах. Его крепкая хватка, когда он уводил ее из проклятого дома… и когда прощался совсем недавно. Рейна посмотрела на свою правую руку, а затем медленно опустила ее на рукоять гладиуса. Ей только казалось, что она одна. Но это было не так. – Я не предавала никаких заветов, – проговорила она. Ее голос дрожал, но уже не от страха, а от волнения и переживаний – от всего того, что накопилось в ней за долгие годы. – Истинных заветов воина, служителя Беллоны. И не конкистадору, уничтожавшему местное население, судить меня, – она взглянула на своего предка. – Не пирату, потопившему десятки кораблей, чье сокровище омыто кровью невинных, – Рейна перевела взгляд на даму в окровавленной рубашке. – И не пуэрто-риканской леди Макбет, толкавшей мужа на злодеяния! – Да как ты смеешь! – видимо, капитан не ожидал такой отповеди. От него снова начала исходить огненная аура, которой в детстве так боялась Рейна. Но только теперь ей уже было не десять лет. – Твои предки, что стоят здесь, были великими личностями! И чтобы им дерзила какая-то девчонка… – Злодей – это не великая личность! – отрезала Рейна. – Герой или злодей, пират или освободитель – главное, что он следовал заветам и совершил то, что сохранится в веках! – В столетних проклятиях, ты хочешь сказать? – Рейна ощутила нарастающую уверенность. Почувствовав это, к ней снова приблизился Пират и грозно заржал на призраков. – Да, именно так они и возникают! Я повторяю – злодей не может быть великой личностью. Тогда и Гитлеру надо петь хвалебные песни, ведь он тоже поддерживал своих! – с иронией произнесла девушка. – На злодеях или нет, но на них держался весь наш род! – призраки были уже совсем рядом, Рейна чувствовала исходящий от них холод, от которого она мгновенно начала коченеть. В грудь будто вонзилась ледяная рука, пытаясь остановить сердце. – Неправда! – Рейна стала поднимать руку с гладиусом из имперского золота. Это удавалось ей с трудом, будто она преодолевала сильное встречное течение. Но стоило ей наконец направить клинок на призраков – как они тут же отступили. – Наш род держался на благословлении Беллоны, а благословляла она лишь достойных. Офицера ВМС США, который сражался во Вторую Мировую, – она нашла среди призраков своего пра-прадядю в форме моряка. Он стоял поодаль от остальных. – Или ушедшего добровольцем на гражданскую войну в США Хавьера Рамирес-Арельяно, ставшего сторонником северян! Вот на ком всё держалось, вот почему наш род до сих пор не угас! Отвага, доблесть – и честь! И свои – это те, кто поступает так же! – последнюю фразу Рейна уже выкрикнула. Призрачная толпа ахнула, подалась назад… и под лучами поднимающегося солнца стала растворяться, исчезать, будто морок… Остались только морской офицер, молодой парень в вычурной форме волонтера войск Севера и несколько других, включая отца, вокруг которого погасло красное сияние, сменившееся лишь пробегающими по фигуре алыми нитями. Дружественные призраки-предки отдали Рейне честь – каждый по своему уставу – и тоже растворились в воздухе. Снова напротив девушки стоял только дух ее отца. Он растерял всю свою ярость и теперь казался угрюмым, усталым и будто сгорбившимся под непосильной ношей. – А к кому ты причислишь меня, дочь? – проговорил он. – Кто я? Герой… или злодей? Рейна вгляделась в него – теперь он был действительно похож на ее отца. Таким он был в минуты редкого затишья, когда сидел на веранде дома, устремив куда-то вдаль невидящий взгляд. Или когда судорожно кашлял, прижимая руку к груди, где засели осколки бомбы, и, бросив на дочерей отчаянный взгляд, закрывался в своей комнате – и ни Рейна, ни Хилла не знали, что он там делал. Лишь однажды, подкравшись к двери и прослушав с полчаса, девочка услышала всхлипы… Только годы спустя она поняла, почему он разломал телевизор у них дома, а новый так и не купил. И почему отказывался читать газеты. И почему хмурым взглядом смотрел на соседей, греющихся на солнышке и говоривших о политике. Убивало его и подтачивало силы вовсе не физическое ранение… и не просто факт того, что он побывал на войне. – Я… тогда не понимала, – проговорила Рейна. Ее голос был тихим и грустным. Минуту назад она готова была снова сразиться с манией отца, а теперь всё, что ей хотелось – просто поддержать его. – Я была еще ребенком, как и Хилла. Да и многие тогда не знали, ведь и ты не сразу узнал, ведь так? – Да… – так же тихо проговорил капитан. – Но это не отменяет ответственности. – В Персидском заливе использовали снаряды из обедненного урана, – сказала девушка. – Это долго скрывали, но правда рано или поздно всё равно всплывает. Союзные войска не просто применили запрещенное оружие… они вдобавок предали своих же солдат, которые спустя годы страдали от болезней, вызванных облучением. Капитан устремил на нее проницательный взгляд. – Я тоже был облучен, Рейна. Только благодаря вмешательству твоей матери ты не испытала последствия этого. Ведь ты родилась после того, как я вернулся из Ирака… Девушка передернула плечами от осознания того, какой бы оказалась ее жизнь, стань ее матерью смертная женщина… или если бы Беллона не излечила ее. – Я бы всё равно умер, – продолжал отец. – Я был болен раком. А когда узнал, что с нами сделали… что сделали с ними… «Ты сломался», – продолжила за него Рейна. Она вспомнила, как Нико рассказывал о своем соседе в Венеции – участнике Эфиопской кампании Муссолини, в ходе которой был применен против гражданского населения запрещенный горчичный газ – иприт. Солдат, отправившийся воевать во славу Дуче, не мог поверить, не мог принять того, что они там сделали – и во что самих себя превратили. Так и отец… Он учил ее служить своим, быть верной им, что бы они ни сделали… как и он был верен до конца своей присяге, хотя и знал, на какое преступление пошло их командование. Он не мог соотнести свои заветы с этой реальностью – и это начало убивать его. – Ты герой, отец, – сказала Рейна. – Ты исполнял свой долг, исполнял честно и доблестно. Ты был воином, но не злодеем. Но больше всего я ценю то, что ты понял, что вас заставили пойти на подлость. И ты отказался принять это как нечто допустимое, ты не закрыл на это глаза. Она наконец могла говорить, свободно говорить с отцом, как равная с равным. И он слушал ее, больше ни в чем не обвиняя, не угрожая, не пытаясь испугать. Он переставал быть манией – и снова превращался в духа обычного человека. – Вот и пойми меня, отец, – продолжила девушка. – Сейчас те, кого я считала и считаю своими, могут по приказу подлеца-командира выпустить снаряды по Лагерю, где находятся не только воины-полукровки. Там находятся маленькие дети, некоторым только семь лет, и им некуда деться, потому что за стенами Лагеря их ожидают монстры. Там же находятся духи природы. Это всё равно что бомбить мирное население, это всё равно как греки пошли бы бомбить Новый Рим, где живут простые семьи. Я не могу этого допустить. Тогда, отец, я предам нечто большее, чем служение своим… Я не буду служить своим, раз они идут на такое. Капитан не возражал ей, просто смотрел. И слушал. – Но даже если бы римляне оказались от обстрела Лагеря. Отец, грядет война с Геей, она – вот наш противник. А римляне и греки – мы потомки Олимпа, мы его кровь. Нико, мой друг, был прав. И неважно, грек он или нет, неважно, что он был вынужден не говорить мне всей правды. Я бы тогда просто не поняла его, я была не готова. Важно то, что в свои тринадцать с чем-то лет этот мальчик оказался мудрее меня. Мне было чему у него поучиться. Греки и римляне должны быть едины. Ради этого я рискнула всем. И даже… – девушка взглянула на Афину Парфенос. – Если я погибну, доставляя эту статую, я буду знать, что поступила правильно. Я уважаю твои заветы, отец: не покидай свой пост, не предавай, не оставляй своих, решай свои проблемы сам. Но есть что-то… что выше их. Есть заветы, а есть Заветы. Им я и следовала. И если я права, то пусть моя мать даст мне благословение. И… Рейна запнулась, ее голос дрогнул: – Дай мне его и ты… отцовское благословение… Теперь в облике отца не осталось ничего от мании. Это была только призрачная фигура с легким золотистым свечением вокруг нее. Рейна с горечью отметила, что ее отец в свои сорок лет, в которые его настигла смерть, оставался очень красивым мужчиной. Мания искажала его черты, теперь же освобожденный дух вернул их ему. Хилла говорила, что они обе очень на него похожи, причем, утверждала она, Рейна унаследовала не только внешнее сходство – но и внутреннее. Та же мятущаяся душа, то же сердце, восстающее против несправедливости. Запуганная девчонка запомнила отца совершенно иным, но Хилле, рожденной до войны в Ираке, было лучше знать. И теперь претор поняла, как права была сестра. Вот почему ее связь с отцом была такой сильной – и такой болезненной. – Ты вправду этого хочешь? – спросил капитан. – Я ведь ничего не смог тебе дать. Хилла… она хотя бы знала меня иным. Тебе же достались от меня одна боль и слезы. – Ты дал мне эту жизнь, – возразила Рейна. – Пусть я и родилась в момент, когда тебя терзали противоречия, и это отпечаталось во мне. Но от тебя мне передались качества, благодаря которым я и добилась всего, чего добилась. Да, мне нужно твое благословение, отец. Впервые капитан улыбнулся. – Благословляю тебя, моя дочь – Рейна Авилла Рамирес-Арельяно, дочь славного рода… Закончи с честью свою миссию и в дальнейшем пути оставайся такой же, какой я вижу тебя теперь. Я горжусь тобой. Горжусь девушкой, в которую ты выросла… И люблю. Рейне снова тяжело было говорить – в этот раз из-за бегущих по лицу слез. – Спасибо за всё, отец… И – будь свободен от проклятия. – Я обрел свой голос, – он помедлил. – Свое лицо. Прощай, Рейна. Передай и Хилле, что я люблю ее. Призрак исчез. Над Лонг-Айлендом взошло солнце. А Рейна, уткнувшись в теплую шею Пирата, расплакалась навзрыд. Всё, что томило ее душу с десяти лет, будто уходило сейчас со слезами, очищая ее душу, освобождая сердце от боли. Пират, всё понимая, ласкался к ней. Но ожидание заканчивалось – удалась Нико диверсия или нет, пора было пускаться в путь. Вытерев рукой слезы, девушка сказала пегасу: – Ступай к остальным, я сейчас приду. Пират послушно взлетел, а Рейна окинула еще раз взглядом пролив, повернула голову в сторону океана… и замерла. Прямо по воде к яхте приближалась человеческая фигура. Огромная фигура. «Нет, только не сейчас!» – претор рванула из ножен гладиус и сжала в руке. Подчиняясь ее мысленному приказу, рукоять и лезвие стали удлиняться и сужаться, превращаясь в метательное копье-пилум. – Пират, ко мне! – крикнула она – но ответом ей было ржание, полное боли. Бедный пегас рухнул на палубу в полутора десятков футов от нее, в его боку торчала стрела. Прежде чем Рейна успела сделать хотя бы шаг, рядом с ее ногой вонзилась еще одна стрела. К ней был прикреплен механизм наподобие наручных часов. На циферблате начали свой отчет цифры: «4.59… 4.58… 4.57» – Не советую делать резких движений, претор! – прогремел над водой голос гиганта. – Эти стрелы имеют обыкновение от этого взрываться. А мне бы не хотелось лишать себя этих нескольких минут приятной беседы с тобой. Рейна замерла там, где стояла, со сжатым в руке пилумом. На вертолетной площадке яхты переминались с ноги на ногу пегасы, но, привязанные к статуе, они ничем не могли ей помочь. Пират хрипел и бился неподалеку от нее, заставляя сердце девушки сжиматься от боли. А по воде к ней приближался посланец Геи, призванный преследовать лично ее. Вечный охотник – Орион… *** Пока всё шло даже очень неплохо. Дакота и Лейла принялись обрабатывать легионеров из пятой и четвертой когорт, а Нико и нарисовавшаяся компания из лагеря полукровок уже обезвредили первый онагр. То есть не совсем обезвредили: ловкач Цесил, сын Гермеса, изменил ему прицел. По уговору со второй диверсионной группой, все катапульты должны были быть настроены на то, чтобы запустить снаряды навстречу друг другу. Поскольку это должно было случиться одновременно, то… в небе ожидался большой фейерверк. Туман, наколдованный Лу Эллен, дочерью Гекаты, хорошо скрывал их, начавшееся волнение в пятой когорте отвлекло внимание командования, у Цесила оказались просто золотые руки касательно порчи чужого имущества, а еще, как сказали греки, тренер и Тайсон благополучно добрались до Лагеря – аккурат к родам… И всё бы здорово, если бы не надоедливый Уилл Солас, по недоразумению тоже попавший в диверсанты! Он болтал без умолку, чем сильно раздражал Нико, которого не оставляло тревожное чувство, что он должен быть не здесь, а на борту яхты, где вот-вот должно что-то произойти. Вместо этого он полз, как змея, в густой траве, подбираясь ко второму онагру, и выслушивал рассказ Соласа о том, как ему пришлось принимать роды у нимфы воздуха, а также его причитания, что у Нико очень нездоровый вид. Еще бы, какой вид будет у человека, который три дня назад превратил одного мерзавца в призрака, а затем сам едва не стал тенью? Но объяснять это Уиллу сын Аида не стал, а только сквозь зубы пожелал ему занять у нимф должность вечного акушера. Нет, Хирон в этот раз определенно дал маху! Может, Солас и был отличным целителем, умеющим подлечивать силой, данной ему Аполлоном, но в разведке от него было ноль толку. Только на нервы действовал. В итоге настроение у Нико опустилось ниже ватерлинии, а потому он не удивился, что у них всё пошло наперекосяк. Они уже подобрались ко второму онагру, когда их внезапно заметили. – Проклятье! – выругалась Лу. – Туман не сработал, как я рассчитывала! – Цесил! – бросил Нико сыну Гермеса. – Мы займемся охраной, на тебе – онагр. Парень кивнул и скрылся в траве. В камуфляжной куртке, штанах, фуражке и вымазанном черной краской лице он был совсем не виден в предрассветной темноте, царившей на холмах. Да и кто, как не сыновья Гермеса, умели оставаться незамеченным до поры до времени? – Я отвлеку их! – Уилл выскочил вперед и замахал руками перед легионерами, заставив шестерых из них погнаться за собой. Нико выругался на смеси греческого и латыни, которую он за год пребывания в Лагере Юпитера немного изучил. Солас рванул аккурат в сторону четвертой когорты, тем самым грозя привлечь внимание не только охраны онагра. Хорошо, если легионеров пыталась в этот момент убедить Лейла – иначе у диверсантов сейчас будут дополнительные гости. Семеро оставшихся римлян побежали на Нико и Лу, но тут дочь Гекаты с криком: «Ловите!» кинула им какой-то белый мячик. Ближайший легионер рассек его своим гладиусом, мячик рассыпался в белую пыль, окутавшую облаком целых шестерых бойцов… а когда оно рассеялось, то перед изумленными полукровками очутились шестеро милейших поросят. – Круто! – несмотря на серьезность ситуации, Нико не удержался от крика, полного восхищения. – Это был мой последний поросячий мяч, – виновато сказала Лу. – Так что на бис не рассчитывай. Это означало, что, скорее всего, это не первые хрюшки, бегающие около холма. Нико надеялся, что Лу сумеет превратить их обратно, когда всё закончится. Он сильно сомневался, что Рейна обрадуется тому, что около двух дюжин ее легионеров останутся до конца жизни в свинячьем облике. – Не обольщайся своим удачам, сестрица! – крикнул оставшийся солдат и небрежно стряхнул с плаща попавшую на него белую пыль. Только сейчас Нико заметил, что на нем не было доспехов, а из оружия имелся только кинжал. Не успел сын Аида удивиться тому, что парень назвал Лу «сестрицей», как к ним устремился с десяток огненных шаров, больше похожих на кометы с хвостами, возникшие прямо из воздуха. – Не смешно! – Лу вскинула руки, будто отталкивая их – и пламя разбилось о невидимую стену. Искры разлетелись по траве, но тут же погасли. – Неплохо, дочь Гекаты! – усмехнулся парень. – Но только я тоже ее сын. Римляне называют ее Тривия! И у меня есть ответ для тебя, колдунья! Нико понял, почему Туман дал сбой – они наткнулись на коллегу Лу по ремеслу. Значит, огненные шары-кометы были не чем иным, как порождением Тумана. Хейзел говорила, что волшебство Гекаты подобно в чем-то призракам: чем больше веры в него, тем большую оно имеет силу, тогда как на самом деле это искусная иллюзия. Может, и так. Но отчего-то Нико казалось, что, попади он под эти огнешары, – и от него осталась бы картошка фри. В них с Лу полетели новые сгустки огня. Девушка сдержала их – и отразила назад, но сын Тривии сумел погасить их. – Нико, помоги Уиллу! – крикнула Лу. – Я задержу его! – Не будь так самоуверенна, сестрица! – усмехнулся римлянин. Он изменил тактику и стукнул ногой по земле – и незамедлительно тут и там стали появляться рвы и проломы. Нико зашатался и едва не упал в один из них. Лу в последний момент усилием воли захлопнула провал, и сын Аида рухнул просто на землю. – Не спи, ди Анджело! Нико понимал, что ничем не может помочь Лу, а только отвлекает. Она умела защищаться от иллюзий, но для него яма была вполне реальной. Спасая его, девушка теряет силы. Сын Аида рванул вперед – вслед за убежавшим Соласом и римлянами, перепрыгивая на ходу через образовавшиеся рвы. Позади него раздавались щелчки, свист и шипение – двое детей Гекаты схватились не на шутку! «Всё-таки прав был Хирон, – думал Нико на бегу. – Самая отвратительная война – гражданская. Когда брат идет на брата, отец – на сына, сестра – на сестру… Ведь Лу и этот парень – сводные брат и сестра, им бы вместе противостоять Гее. А они пытаются причинить вред друг другу…» Это всё равно как если бы его вынудили сражаться против Хейзел. Нет, Гея была коварнейшим врагом, раз сумела стравить греков и римлян. Только бы их с Рейной план удался, потому что если Афина Парфенос не примирит две стороны, то обоим Лагерям настанет сегодня конец. Тогда, даже если семерка полубогов в Греции добьется успеха – им некуда будет возвращаться. К немалому счастью диверсантов, четвертой когорте было не до них. Пятая, в которой, как помнил Нико, должен был устроить переворот Дакота, сцепилась с двухглавыми монстрами. Четвертая поспешила им на помощь, а потому никто не заметил носящихся по полю охранников. Пока не заметил. Нико догнал ближайшего стражника и от души стукнул его эфесом своего меча по макушке. Римлянин обмяк и рухнул в траву. Со вторым этот трюк не прошел. Видимо, парень услышал что-то, потому что вдруг обернулся и взмахнул пилумом – наконечник прошелся по волосам Нико, едва не зацепив его лицо. Помня наставления Рейны о том, что пытаться перерубить пилум – напрасная трата времени, сын Аида мячиком бросился под ноги легионеру. Здоровенного римлянина подвел его рост и неповоротливость – он не удержал равновесие и упал, перекувырнувшись через Нико и выпустив пилум из рук. Сын Аида вскочил на ноги раньше его и ударом меча плашмя по затылку, не защищенному даже шлемом, оглушил противника. На этом его везение и закончилось. На него набросились трое легионеров. Двое держали пилумы, третий достал гладиус. Меч Нико был слишком короток, чтобы отбиться сразу ото всех, а на Соласа, который пока отвлекал внимание четвертого солдата, было мало надежды. Сын Аида увернулся от брошенного в него пилума, отразил атаку солдата с гладиусом, но тут же вынужден был извернуться чуть ли не ужом, избегая смертоносного удара. И всё равно он не сумел полностью уйти от него – наконечник второго копья-дротика вспорол ему левый рукав футболки, оставив красную полосу на предплечье. Нико в этот момент сильно пожалел, что так мало тренировался с римлянами, хотя, будучи уже в статусе официального посла Плутона, имел на это полное право. В итоге он мало что мог противопоставить умелым бойцам. Он отбил еще две атаки, но потом один из римлян пнул его ногой в живот. Нико согнулся в три погибели и повалился на траву. Прежде чем он успел подняться, легионер наступил на его меч – а затем приставил к его горлу пилум. – Смотрите-ка, кто тут у нас? – усмехнулся он. – Посол Плутона, не так ли? Теневой мальчик? Октавиан предполагал, что ты появишься… Пилум давил на горло, и Нико не мог пошевелиться. Неподалеку застонал Уилл, видимо, ему тоже досталось. Смогла ли Лу победить своего противника – оставалось только гадать, но отчего-то сын Аида думал, что это было не так просто. Оставалось надеяться, что Цесил успел подобраться к онагру и изменить прицел. Но оставался еще один! И неизвестно, достигла ли вторая диверсионная группа успеха! Нико видел, как поднималось солнце, начиная освещать вершины холмов. Рейна сейчас должна была отправиться в полет к Лагерю Полукровок. Но достаточно одного заряда из онагра, чтобы сбить статую, похоронив их миссию… – Вставай, пойдем к Октавиану! – еще раз для острастки пнув его ногой, легионер немного отвел пилум в сторону. Оставалось одно – рискнуть и попробовать призвать скелетов. Хотя в том состоянии, в котором пребывал Нико, и без силы, которую щедро дарила ему Рейна, это мог быть последний призыв в его жизни…