***
Гущин открыл дверь и молча посторонился. В номере, не считая висевшего на стене телевизора, были только кровать, письменный стол и стул, который Зинченко и занял. Гущин сел на кровать и посмотрел на бывшего командира. – Зачем вы вообще сюда приехали? – спросил Гущин. – Жена из дома выставила. – Вы ей рассказали? – Гущин от изумления закашлялся. – Я похож на сумасшедшего? Она решила, что я изменяю ей с Викой. – А почему с Викой-то вдруг? – Да мы с ней созванивались много вчера и сегодня утром. – Из-за меня? – Ну а из-за кого? – хмыкнул Зинченко. – Леонид Саввич, я тут подумал над тем, что вы мне сказали. – Над чем именно? – Про взрослого человека. – А. И как? – Помните, вы мне после Канву предлагали на «ты» перейти? – Помню. – Предложение всё ещё в силе? – Как у тебя всё-таки голова интересно устроена. Ну пусть будет в силе. Какая сейчас-то разница? – А я когда на «вы» обращаюсь, воспринимаю вас как старшего. – Ну, я в некотором роде и правда старше. – Да. Но это на работе имеет значение. А в… – Гущин запнулся. – Ну вы поняли. – Так. Давай прямо выражаться. Мне от этого так же неловко, как и тебе, но если мы будем вокруг да около ходить, только запутаемся. – Хотите, чтобы я вслух сказал «в постели»? – разозлился Гущин. – Именно. Что, желание на «ты» обращаться сразу пропало? – Не пропало. Почему ты, – с усилием выговорил он, – меня всё время допрашиваешь? Или это и значит «говорить, как со взрослым человеком»? – Да нет. Я просто понятия не имею, что со всем этим делать. – А что, есть варианты? – Ну, либо забыть, либо… – он прикусил язык, но Гущин уже успел оживиться. – Вау. То есть я тут не один такой извращенец, который хочет продолжения? – Я женат. – Это ты уже сто раз сказал. На лбу ещё себе напиши, чтобы сразу видно было. Только объясни, что из этого должно следовать. Особенно с учётом того, что жена тебя уже из дома выгнала. Гущин действительно вёл разговор на равных, и это обескураживало. Было непонятно, чего от него ожидать, и Зинченко молчал. Не стоило позволять ему перейти на «ты». – Ты можешь сказать внятно, чего хочешь? А то я себя полным идиотом чувствую. – Машину времени хочу, – процедил Зинченко. – Не завезли. – Ну хорошо, допустим, я скажу то, что ты явно хочешь услышать. – А именно? – Гущин полностью перехватил инициативу. – Сам знаешь. – А как насчет «выражаться прямо»? – Я себя чувствую, как персонаж дешёвой мелодрамы. – Я тоже. – Ладно. У меня на тебя стоит, хрен его знает, почему. Доволен? – Ага. И у меня стоит, причём прямо сейчас. – Это уже не мелодрама, это какой-то порнофильм. – Пока только титры, – хмыкнул Гущин. – И что дальше? – Решай сам. Женат ты, а не я. – Меня больше волнует формат. – В смысле, будем мы это называть романом или нет? – Да ты чемпион прямоты. Быстро учишься. – Нет, ну я могу, конечно, сходить за цветами, если хочешь. – Рискни. Как раз на твою могилку пойдут. – Ну за чем-нибудь ещё могу сходить. – Например? – На самом деле уже сходил, – ухмыльнулся Гущин. – В каком смысле? – Ну, у меня весь день был на то, чтобы тему изучить. – То есть ты не сомневался, что я соглашусь? – Наоборот, был уверен, что пошлёшь подальше. – А зачем тогда? – Заняться надо было чем-то. – Ну хорошо, а завтра что? Послезавтра? Потом? – А что, обязательно годовой план нужен? Зинченко хмыкнул, покачал головой и встал. – Поздно уже. Я спать. – Подожди, к себе, что ли? – Да. Он уже взялся за ручку двери, когда почувствовал, как руки Гущина скользнули по его бокам и легли на бёдра. – Это только за штурвалом рисковать нельзя, а здесь ты либо хочешь, либо нет, – интересно, Гущин эту фразу заранее придумал? – Считаю до трёх. На счёт «три» я тащу тебя в кровать. Хочешь уйти – уходи сейчас. Раз…Часть 5
11 июля 2016 г. в 06:57
Примечания:
Не собиралась так быстро этот фик обновлять, но как-то само пошло.
Зинченко ещё немного постоял в дверях ванной, размышляя, не стоит ли пойти в кухню и попробовать поговорить с женой, и пришёл к выводу, что не готов ни рассказать правду ни убедительно солгать. Он вынул из чемодана грязные вещи, отложил рубашки в пакет для прачечной и засунул остальное в корзину для грязного белья. Прошёл в спальню и переоделся в джинсы и какую-то толстовку. Достал из шкафа несколько чистых рубашек и ещё одну пару форменных брюк. Положил в чемодан футболки, носки, трусы. Проверил комплектность гигиенических принадлежностей в несессере, взял запасной флакон крема для бритья. На самый верх уложил китель и фуражку.
Оставалось решить, куда идти. Учитывая завтрашний выходной, можно было уехать к родителям, но объясняться с ними хотелось ещё меньше, чем с женой. Можно было обзвонить неженатых или разведённых товарищей – один из них наверняка бы приютил, но обязательно поставил бы на стол бутылку и завёл разговор о том, что всё зло – от баб. Выпил бы Зинченко с удовольствием, но точно не под такой разговор. Не сегодня.
Убедившись в том, что не забыл ничего важного, и накинув лёгкую ветровку, он немного постоял у входной двери, вслушиваясь в доносящиеся из кухни звуки: шум воды, глухой звон соприкасающихся друг с другом тарелок. Ничего похожего на рыдания слышно не было, да и, наверное, не стала бы она рыдать, не убедившись, что он ушёл. Он тихо закрыл за собой дверь и нажал на кнопку вызова лифта.
– Слушаю, – он с трудом выудил телефон из глубокого кармана ветровки.
– Леонид Саввич, здравствуйте, это Дарья. Я должна была вам утром позвонить, но забыла совсем, вы извините меня.
– Да ничего страшного, – автоматически ответил Зинченко и наконец сообразил, что говорит с секретаршей Шестакова. – Я вас слушаю.
– Вы не могли бы завтра приехать часов в двенадцать на инструктаж?
– Какой инструктаж?
– Ну по поводу интервью. Что можно говорить, что нельзя.
– Хорошо, приеду, – с досадой буркнул он.
– Спасибо большое! Вы Гущину сможете передать?
– Смогу, – сказал он после короткой паузы. – Куда приходить?
– А ко мне в приёмную, дальше я вас провожу.
– Понял. Всего доброго.
Спустившись вниз и сев в машину, он набрал номер Гущина.
– Да! – раздалось в трубке через секунду.
– Звонила секретарша Шестакова, нам нужно завтра в двенадцать прийти на инструктаж перед интервью.
Повисла пауза.
– Гущин, ты скажи хоть что-нибудь.
– Я понял, завтра в двенадцать.
– Будешь?
– Не переживайте так, буду. Как вы там говорили? Трезвый, умытый и с улыбкой на физиономии.
Теперь замолчал уже Зинченко.
– А, ждёте, что я за тон извинюсь? Так не дождётесь! – голос Гущина сорвался.
– Жду, когда с тобой можно будет разговаривать, как со взрослым человеком. Видимо, зря, – Зинченко отключился. Через несколько секунд Гущин перезвонил, но, видимо, передумал и сразу сбросил звонок, не дождавшись ответа.
Зинченко устало прикрыл глаза, потёр переносицу, потом тряхнул головой и завёл машину. Доехал до ближайшей заправки, залил полный бак, купил в магазинчике неаппетитного вида хот-дог и бутылку колы. Перекусив, забрался в машину и поехал в гостиницу, где провёл прошлую ночь. Недорого, рядом с аэропортом, не нужно уточнять адрес.
Дорога заняла почти полтора часа. В номер Зинченко вошёл совершенно без сил и лёг на кровать не раздеваясь. В его жизни было не так много людей, которым он по-настоящему доверял, а теперь двое из этих людей считали его последней скотиной. Жена – за измену, Гущин – за холодность, которую явно воспринял как знак жестокости и безразличия. Выходило, что если в отношениях с женой нужно было взять паузу и дать ей остыть, то с Гущиным нужно было поговорить, и желательно до завтрашнего инструктажа: неизвестно, что тот мог ляпнуть от обиды. Зинченко решился и набрал номер.
– Что ещё? – хмуро отозвался Гущин.
– Где ты?
– В гостинице.
– В какой? – Зинченко невольно вздрогнул.
– В той же, что и вы.
– А откуда…
– Машину вашу на парковке видел.
– В каком номере?
– В пятьсот третьем.
– Сейчас приду.
Он не ожидал, что Гущин окажется так близко, и с ужасом понял, что подготовиться к разговору не получится. Может быть, и к лучшему.